Читать книгу: «Война – как чума»

Анохин вытащил из нагрудного кармана узкую плитку, разломил на три равных куска – держи Ваня! И Джеку порция, как равному. Ешь! – он сунул кусок шоколада в темноту, откуда сверкнули два глаза, шершавый язык слизнул шоколад с руки, послышался хруст.

– Хрустит-то как! – Иван осторожно глотал сладкие кусочки, предварительно растапливал их во рту, – будто на весь лес слыхать. Любишь сладости, как девчонка?

– Нет, – Петр усмехнулся в темноте белой полоской зубов, – это чтоб на курево не тянуло. Бросить хочу, а душа тянет. Тут шоколад и спасает. На всякую болячку есть свое средство. Странный ты парень, Иван, вот уж две недели в наряд ходим вместе, а ты все молчишь! Неразговорчив.

– Такая служба! Слушать надо.

– Ты лес знаешь, охотником раньше был?

– Был. У нас в селе, поди все охотники. Сперва с отцом ходил, потом и сам.

– Где это?

– Западная Сибирь, к северу от Тобольска. Леса там густые, дичи мною, и птицы летом на болотах. Раздолье.

Он лег на спину, разглядывая черное звездное небо, потом искоса глянул на своего напарника. Тот лежал в траве, подперев голову левой рукой, задумчиво откусывал зеленый стебелек, смотрел вниз. Там, метрах в ста от вершины лесистого холмика, где Иван и Петр находились в дозоре, темнела река, за которой начина¬лась западная, немецкая часть Польши. – Сдается мне, где-то видел я твое лицо, а где – не помню. Шрам этот, на щеке, откуда у тебя?

– Это грехи юности. Мне тогда было, как и тебе сейчас, лет двадцать. Добровольцем я был, в царской армии, против немца мы стояли в Пруссии. Ночью из разведки возвращались, трое старых солдат и я, зеленый еще был, новобранец. Задание выполнили, а по пути домой наткнулись на немецкий блиндаж. Мои товарищи ползком, в сторону, а меня любопытство одолело. Подполз, смотрю – окопчик, в нем Дверь приоткрыта, из блиндажа музыка – кто-то на губной гармошке играет. Я только нос в дверь сунул, в руке гранату приготовил, а оттуда кто-то меня штыком по морде полоснул. Немецкий штык обоюдоострый.

– Сиганул я из окопчика, и успел в дверь гранату швырнуть, а там у них, видать, ящики с гранатами были. Весь блиндаж на воздух влетел. Скажу я тебе, много видел на войне, но в тот раз напугался до потери сознания. Догнал своих, хотели уж идти искать меня.

Они мне прямо в поле, под луной, надавали тумаков, избили основательно. Потом командир роты дал еще пять суток карцера за нарушение дисциплины…

– А за блиндаж?

– За блиндаж отдельным порядком, Георгия 3-ей степени получил, но сохранил шрам и страх в душе. На войне всякое бывает.

– Слышь, Петр, я два года здесь прослужил, были у меня разные напарники. Только не пойму, зачем мы с тобой эту нору целую неделю копали? Мозоли до сих пор болят! Начальнику не сказал я, но ты мне скажи, какой толк в этой норе? Лес густой, наш лес, каждый бугорок знаем…

– Это старая привычка, с прошлой войны осталась. У нас часто снарядов не было. Немец сыплет снаряды, куда деваться! Сидим в окопах, земля спасает, а если снаряд в окоп угодит – каюк тебе, не воскреснуть. Голь на выдумки хитра, сам знаешь. Стали мы из окопа вбок норки рыть, там и в дождь сухо, и тепло. Натянешь шинель на нос и спишь спокойно, а наверху артподготовка идет, земля дрожит, но два метра никакой снаряд не пробьет…

– А зачем, зачем? – улыбнулся Иван, – войны никакой нет! От винтовки нора не нужна.

– Войны нет, это верно, – Петр оглянулся на него в темноте, снова перевел взгляд на реку, – только гарантий у нас нет, что однажды вместо пули сюда снаряд не прилетит. Чтоб победить, нужно быть живым, а чтоб быть живым, нужно уметь вовремя отступить, если выхода нет. Умереть всегда успеешь и умирать на¬до со смыслом. Ничего хуже нет глупой смерти. Вот, смотри, с нашего холмика видать реку, пойму на той стороне, почитай километров на пять, да лес на нашей стороне видать на километр в обе стороны.

– Обзор хороший, а это значит, что и нас, и наш холмик со всех сторон хорошо видать. В случае какой заварухи первый снаряд прилетит сюда. За деревьями не спрячешься, земля нужна. Норку мы с тобой откопали просторную, как пещеру, в каких древние жили, и безопасную, потому что с восточной стороны холма, с тылу. Пусть будет, на всякий случай…

– Думаешь, война будет?

– Кто их знает! Век наш, Ваня, плохой. Я две войны прошел, Первую и Гражданскую. Может и третья война скоро будет!

– Почему так думаешь?

– Вишь, пришли мы в Польшу, освободили наших братьев, украинцев и белорусов, но земля-то эта польская. Плохо это! А за рекой тоже земля польская, а там немцы стоят, на нас с тобой сейчас в бинокли смотрят. Немец нынче не тот, что был в Первую войну. Занял поди всю Европу. Аппетит ничего себе. Как закончит Европу, может и к нам в гости пожаловать. Земли у нас много, Ваня, богатая наша Россия. А ты никогда не думал уйти туда, на Запад? – Петр приблизил лицо, глянул Ивану прямо в глаза.

– На Запад? Это как же? Я русский! Чего мне там делать? Ну и мысли у тебя, Петр! А еще – пограничник!

– Это так, Ваня, между нами, не скажи никому, лад¬но? Я это к тому, что ты пострадал от нашей власти. Отца твоего арестовали, ты мне сам говорил…

– Это верно, арестовали, – голос Ивана зазвучал глухо, – только что я могу поделать? Может еще вернется! А дома Анюта осталась, мать да сестра, все свое…

– А в личном деле писал, что отец арестован?

– Не-ет, это я тебе только, по-дружески! Разве в деле все напишешь!

По моему личному делу, я сирота, и точка. Пришел в Омск, было мне пятнадцать. Грузчиком в порту два года был. Вот жизнь была, раздолье! Днем мешки и ящики потаскаешь, вечером тебе деньги платят, на¬личными. С ребятами в ресторан идем, потом в обще¬житие, к девчатам. Пойдешь с ней в кино, потом прово¬жаешь домой, через парк, любовь и прочее… Хорошая была жизнь!

– Так зачем бросил?

– Надоело, в нашем общежитии плакат повесили, от военкомата, што в пограничники набирают добровольцев. Я и пошел, было мне семнадцать, сказал, что девятнадцать – поверили!

– Слышь, Ваня, ранка на руке у тебя, когда рубаху

снимал, видел я. Вроде штыковая. Откуда? Нарушитель ударил?

– Нее, у меня тут за два года все тихо было. Это отверткой в драке, по пьянке, свои ребята. Девчонку одну не поделили, дома, в Омске…

– Анюту свою не забыл? – Петр нарушил неловкое молчание.

– Разве забудешь! Письмо от нее получил еще в Омске. Всегда ношу с собой, душу согревает. Хорошая девчонка и по душе мне пришлась.

– Ждать обещала. Может когда и дождется.

– В жизни часто так бывает, – кивнул Петр, – ждать приходится долго до своего счастья, а не ждать и того хуже. Прочти, ежели без секретов. Ночь еще длинная!

– Секретов нету, письмо хорошее, да, сам знаешь, фонарь зажигать нельзя.

– Пойдем в нору, на пять минут, Джек останется. Никого не пропустит.

– Это против Уставу, Иван с сомнением глянул на Анохина, – ну, ладно на пять минут, не более.

Оставив собаку в маленьком окопчике на северном склоне холма, по которому ниже, проходила лесная дорога от реки вглубь восточной части Полыни, он шагнул в темноту за Петром, через вершину холма, поросшую густым сосняком и кустарником, вышел к небольшому обрыву, с восточной стороны. Вдоль обрыва чернела сплошная стена леса с белыми полосками берез. Петр исчез в темноте.

Иван подошел к знакомой сосне, бесшумно пролез меж сосной и высоким густым кустом шиповника, за деревом нащупал ногой выступающий корень, за ним, пониже, небольшой валун. Держась за ветки, ступил на едва заметную площадку, по крутому склону холма сделал два шага вправо, раздвинул кустарник, нырнул в нору, диаметром три четверти метра.

В просторной пещерке, полтора на полтора метра, глиняный пол был покрыт густым слоем сухой травы. Пахло мятой, полынью, было тепло и уютно.

– Хорошо живем, – Петр улыбаясь, привалился к стенке, вытянув ноги, положил карабин дулом к выходу, посветил карманным фонариком.