Читать книгу: «Подождите, не уходите, или Когда же бабочка взмахнула крыльями», страница 6

Глава 17

Несколько минут я не отводила взгляда от неба, постепенно успокаиваясь. Полнолуние. Говорят, лунная энергия действует на людей магически. Всё, что было непонятным, мутным неожиданно высвечивается в такую ночь ярко и отчётливо.

Одна секунда, всего лишь одна пронзительная секунда из прошлого вызвали такой эмоциональный всплеск и взрыв. Я даже не знала, что внутри меня полыхает такой костёр. Ещё немного и я бы сгорела заживо в этом огне.

Есть мгновения в жизни, которые навсегда и намертво врезаются, вгрызаются в твоё нутро и никакой силой их оттуда не вытравишь. И те минуты, когда я лежала на полу, жалкая, омерзительная как червяк, получив незабываемый, немыслимый пинок ногой в живот – были именно такими. Даже сейчас, спустя столько лет, краска стыда мучительным пожаром заливает моё лицо.

До сих пор булавками вонзаются в мозг детские голоса: "Мама, почему ты лежишь? Папа, что ты делаешь?" Разве они когда-нибудь забудут это?

Есть ли что страшнее своей смерти? Только разве смерть близких людей. А ещё страшнее – это пережитое унижение. У каждого свои комплексы. У меня, вот оказалось, глубоко присосавшееся к душе – жгучее, нестерпимое воспоминание – пол на кухне, где я лежу, детские изумлённые голоса и пронзительное озарение: с кем я жила…

Позорный пинок и усмешку на лице постороннего человека я так и не смогла пережить, переварить, отбросить. Возможно, эта сценка на кухне и последующие за ними события и есть тот ядовитый клубок змей-мыслей, о которых говорил психиатр.

Почему лёгкий толчок в живот вызвал во мне такую жгучую ненависть, ведь то, что произошло позже, было гораздо тяжелее. Наверное, потому что ничто не корежит и не ломает человека, как унижение не отомщённое, не прощённое, не забытое.

Бабочка взмахнула крыльями именно в то мгновение, когда я получила пинок в живот, а всё последующее – были поступками ослабленной духом женщины. Нет, нет, взмах крыльев бабочки произошёл гораздо раньше, когда я связала свою жизнь с Вячеславом.

Впервые за долгие годы я прислушалась к собственным, тщательно запрятанным мыслям. И что из этого вышло? Я окинула усталым, мрачным взглядом растерзанную, разгромленную комнату. Только что здесь произошёл смертельный бой между мной и… мной. Мне удалось выдрать, умертвить, выскоблить этот скрытый клубок эмоций – со всей накопившейся там отравой – гнилью и ядом. Но как обработать и исцелить это невыносимо ноющее место? Я вновь посмотрела в окно.

 
Молния сверкнула
В небо я взглянула
Как долго я спала
 

Весь небосвод сейчас усыпан звёздами, которые светясь и искрясь, будто ждут продолжения моей исповеди – что же было дальше, Лена? А дальше было ещё страшнее, ещё мучительнее. Слушайте звёзды, слушайте исповедь никчёмной, странной женщины.

Глава 18

Очнулась я уже на кухонном диванчике. Сама ли дошла или меня подняли – не помню. Гости уже разошлись. Чем и как закончился день рождения – не знаю. Я с облегчением вздохнула, увидев рядом коляску со сладко спящей дочкой. На столе была записка от соседки: "Леночка, дети у меня, ты очнулась, попила водички, покормила малютку и уснула. Приходи в себя. За малышей не переживай".

Ольга Михайловна очень любила моих детей и за них я могла быть спокойна. Мужа не было дома, да и видеть его не могла, не хотела. Я забрала дочку в её комнату, уложила в кроватку и решила быть всё время рядом с ней, пока не успокоюсь и не решу для себя – что же делать дальше?

На меня накатила загадочная и непонятная сонливость. Чувство бесконечной усталости, душевная апатия полностью овладели мной. Мне ничего не хотелось – ни есть, ни пить, только спать, спать, спать. "Ещё немного, ещё чуть-чуть и я восстановлю свои силы, ни о чём не думать, ничего не решать, всё потом", – уговаривала я себя, погружаясь в спасительный, полудремотный, поверхностный, но такой блаженный сон.

Ночью я проснулась оттого, что кто-то целовал мне руки. Я с недоумением смотрела на немолодую уже чету. Знакомые лица, этот мужчина, кажется, шеф моего мужа.Что они хотят? Что происходит?

Они сидели возле меня и, мужчина с поблескивающими от слёз глазами, говорил что-то странное:

– Леночка, спасибо, мы будем благословлять вас до конца своих дней.

Его жена, поглаживая меня по ладони, повторяла вслед за ним:

– Вы даже не представляете, что для нас сделали. Мы будем молиться за вас каждый день, каждый час.

Смутная догадка осенила, оглушила меня и парализовала мышцы. Во рту пересохло, я не могла произнести ни слова.

Вдруг мужчина, полный и даже грузный, встал, подошёл к кроватке моей дочери и осторожно, ласково, с обезоруживающей нежностью, трепетностью взял Юлечку на руки и стал с ней вальсировать. Он легко кружился по комнате и пел. И слова, которые он импровизировал на ходу, запомнила навсегда.

 
Если тебе будет грустно,
Я развею твою грусть.
Если даже небо рухнет
Я спасу тебя от бед.
 

Тут и жена его поднялась: "Дай, дай и мне, мою крошку, моё солнышко, дай прикоснуться к ней". Юля, сияя своими очаровательными ямочками, протянула свои ручки к ней. А муж с неописуемым счастьем на лице стоял и наблюдал, как его жена плавно кружится по комнате и под ту же семейную мелодию складывает уже свои слова.

 
Этот день я не забуду,
Ни на день, ни на часок.
Ангелочек, моя крошка
Нет мне жизни без тебя.
 

Моя воля была ослаблена этим зрелищем. Сознание оледенело от ужаса происходящего, мне хотелось вскочить, заорать: "положите моего ребёнка на место, он не ваш, он мой", но внутри всё оцепенело, душевная измождённость парализовала меня. В глазах этой немолодой пары, поющих и вальсирующих сейчас, плескалось столько нерастраченной любви, столько искромётной радости, что, казалось, произнеси хоть одно резкое слово, они тотчас же умрут, тут же выключится свет в их жизни, навсегда. Но и наблюдать за счастьем чужих мне людей, с моей девочкой на руках, знать, что вот сейчас, в эту минуту рушится собственная жизнь было… страшно, невыносимо.

Чтобы растворить, рассеять этот кошмар – прикрыла глаза. Горло стиснули спазмы, стало трудно дышать, воздух перестал поступать в лёгкие и меня вновь окутал, спеленал чёрный дурман, видимо, спасая от чего-то более опасного.

Сколько я отсутствовала в пространстве, я не знаю. Очнувшись, сильно вздрогнула от пронзившей меня мысли: "они же сейчас уйдут…"

"Подождите, не уходите, – мучительно выдохнула, выстонала я, – вскакивая с дивана. – Я вам всё объясню. Вы поймёте…". Но мой крик растворился в тоскливой тишине комнаты. Их не было, не было. Кроватка моей малышки тоже была пуста. Увезли. Унесли. Моё странное безволие и упадок сил привели к страшной катастрофе и теперь при виде пустой детской кроватки я была на грани помешательства. Хотя нет, затмение рассудка началось ещё там, на кухне… на полу.

Я забегала по комнате, выскочила на балкон, в февральскую морозную ночь, потом стала суматошно одеваться, чтобы идти. Но куда? Три часа ночи. И вновь заметалась по спальне. "Что делать? Куда идти… Где они живут…". Мне известен только адрес офиса Ивана Александровича, с которым и работает мой муж… Где же сам этот дьявол?

Нет его дома… Он вызвал их ночью. Возможно даже, стоял за дверью, следил за происходящим и вовремя увёл…Всё тщательно продумал. Они были уверены, что я согласна… Что же мне теперь делать?

Эти несколько минут горячечных нервных действий вновь лишили меня сил. Лихорадочная потребность действовать сменилась мучительной слабостью. И странная, болезненная сонливость, апатия, вялость вновь сковали тело. Глаза горели, пылали, слипались и не хотели открываться. Голова, переполненная хаотичными, мутными мыслями, тянулась к подушке. Победило бессилие: "Завтра, – думала я,– мне бы только набраться сил, немножко поспать. Завтра я найду их… и разрушу весь этот офис… не позволю, не допущу. Только бы выспаться, прийти в себя…", – шептала я, – погружаясь, проваливаясь в тяжёлое, но такое блаженное беспамятство.

Я проспала двенадцать часов. И когда, наконец, очнулась от сонного оцепенения, встряхнула с себя этот полуобморочный дурман, то почувствовала ненависть и отвращение к себе. Мерзость моего малодушия и бессилия вспыхнула во всей своей остроте и ясности. Было три часа дня. "Ещё успею" – подбадривала я себя.

Выпила три чашки кофе и побежала в офис к Ивану Александровичу – к шефу моего мужа. "Это дико, это чудовищно. Я им объясню, что была не в себе, что ослабела. Они должны понять, что такое недопустимо, невозможно, это мой ребёнок". Но, всё было предусмотрено… дьяволом. Я опоздала. Мне сказали, что Иван Александрович уже здесь не работает. Они с женой уехали за границу.

– Куда, куда, когда вернутся? – почти в истерике закричала я.

– Никто этого не знает, – пожала плечами секретарь, удивлённо глядя на меня, – вероятно, уехали навсегда.

Глава 19

Я вновь посмотрела на небо. Кажется, вот-вот луна в полном своём величии выдаст некий секрет, прояснит мысли. Всё пытаюсь понять свою безмерную опустошённость, растерянность в ту ночь. Почему я в одночасье превратилась в тряпичную куклу? Да, я ослабела, увидев в глазах этой немолодой пары неописуемое счастье, искреннюю радость, я не осмелилась сразу потушить блаженство, смыть улыбку на их лицах.

Но чем объяснить эту странную сонливость? Это было сродни наркотическому опьянению, почему мне всё время хотелось спать? С чем связан этот душевный ступор? Почему я проспала двенадцать часов? Мог ли он подсыпать мне… Но я ничего не ела, не пила. Стоп. На журнальном столике, на кухне, стоял графин с водой, я время от времени делала глотки, это я помню. Может быть… Но я бы увидела его, ведь через каждый час просыпалась. Хотя заменить один графин на другой – дело нескольких секунд. Неужели он и тут приложил руку? Ой, Лена, оставь уже это, спустя десятилетия ты вдруг задумалась. Даже если он что-то подсыпал в воду, снимает ли это с меня ответственность? Оправдывает ли меня? Нет. Мне нужно было всё предусмотреть и предугадать, когда поняла его намерения и не отрывать дочку от себя.

Потом уже много раз, перебирая в голове события тех дней, я поняла, что дьявол в лице моего мужа зорко и внимательно вглядывался в моё душевное состояние, уловил и выбрал нужный момент, понял, что я не готова к сопротивлению и вызвал этих людей именно ночью.

Я уверена, что это он им посоветовал уехать на некоторое время. Всё было подготовлено заранее: и офис передан, и документы оформлены, и билеты куплены. Именно он подал мысль, мол, надо Лене дать время привыкнуть к таким обстоятельствам. Сорвалось бы в ту ночь, нашёл бы другой вариант, сделал бы другой ход.

После я пыталась разыскать их, но они уже были не в стране. Самолёт приземлился в Ницце, и следы затерялись.

Я склонила голову от невозможности что-то исправить. Дочку унесли с моего позволения и это бесконечное чувство вины постоянно, неотступно томило, грызло и отравляло жизнь. С чем сравнимо моё тогдашнее состояние? Будто тупым ножом вырезали часть сердца и я осталась с разодранной, кровоточащей раной. Я пыталась разровнять, выгладить, исцелить эти ободранные края, обмазать каким-нибудь бальзамом для души и продолжить жизнь. Но не смогла. Не смогла. Рана не заросла, да и вряд ли зарастёт, ибо чувство вины и неуважения к себе, постоянно скреблось в душе, впрыскивая свой смертоносный яд, который исподволь разрушал меня.

И сейчас я думаю, что все трагедии в жизни, глупые поступки происходят от слабости духа человека. У меня было два выхода – или озвереть, войти в состояние аффекта, смести все преграды, не сдаваться, обойти пешком весь мир, но найти их. Это было трудно, но возможно. А второй – смириться, облегчить себе жизнь, оправдывая себя. Я пошла по этому пути, потому что так было намного легче.

После, три недели я сцеживала грудное молоко руками и вместе со струйками молока в ёмкость капали и слёзы. Несколько месяцев я ещё надеялась, что они вот-вот вернутся, и я смогу объяснить им всё и вернуть своего ребёнка. Но они… не возвращались.

"Всё, что меня не убивает, то делает меня сильнее". Прав ли был философ? Скорее наоборот, то, что нас не убивает, то делает нас слабее. Сила воли истончается, энергия иссякает, духовный жар угасает. Эта личная трагедия меня не убила, но стала ли я от этого сильнее? Напротив, всю свою надломленность, потерянность в жизни я объясняю именно этим жизненным ударом.

У Ницше есть и другой более глубокий афоризм: "У кого есть Зачем жить, может вынести любое Как". Человек может жить в бараке, подвале, терпеть невыносимые жизненные условия, но если он может ответить на простой вопрос: "Зачем? Ради чего?", то каждый новый день делает его сильнее, и потраченная энергия с удвоенной силой возвращается к нему.

Благодаря этому таинственному "Зачем" совершаются величайшие открытия, создаётся волшебная музыка, пишутся бессмертные полотна. У каждого – своё. Но если человек теряет себя, то это "Зачем" уплывает от него, приобретает мутные, неясные очертания.

…Я медленно и с некоторым страхом приподнялась в кресле, сделала несколько шагов. Всё в порядке, кажется, мне удалось перепрыгнуть через барьер, который казался мне уже недостижимой высотой.

Эта ночь особенная в моей жизни и я должна додумать и переворошить всё до конца.

Так почему же я не расторгла этот, ставший ненавистным мне, брак? Да, я ошиблась с выбором своего спутника жизни, но ведь ещё большей ошибкой было продолжить совместную с ним жизнь.

Я ушла с любимой работы, ведь там знали о моей девочке, задавали бы мучительные и страшные для меня вопросы. Устроилась в какой-то заштатный проектный институт, где никто ничего обо мне не знал. Несколько месяцев была погружена в депрессию и даже пила антидепрессанты. Всё делала на автомате, как заведённая. Со своей личной жизнью я тоже распрощалась. С мужем я разошлась в тот вечер, на кухне, только он об этом ещё не знал.

Славка принял моё смирение за примирение, решил, что дела улажены и можно восстановить супружеские отношения. Его нарциссическая личность даже предположить не могла, насколько он мне отвратителен.

… Как-то вечером, я лежала в своей комнате, как всегда безучастная ко всему, глядя в потолок. Славка войдя, придал голосу один из своих бархатных оттенков и начал:

– Лена, всё, что я делаю, это для твоего же блага, все мысли только о тебе. Разве я отдал бы дочь, если бы не знал, что ей там будет лучше? Да ты знаешь, что это за люди? Она в том доме будет принцессой.

Я не реагировала: не было ни сил, ни желания что-то ему говорить. И моё молчание, безразличие и апатию муж понял по-своему. Он наклонился ко мне. Я замерла, перестала дышать, чтобы не вдохнуть его запаха, который был для меня уже омерзительным. Нервы были так оголены, чувства так обострены, что, когда его язык прикоснулся к телу, я очень явственно почувствовала как по моей груди ползёт скользкий, мерзкий, холодный червь, всасываясь мне в сосок, оставляя вязкую слизь и медленно вливает в меня свои ядовитые соки.

Ощущения были острыми, меня хватил озноб. Я затряслась, задрожала и кислый отвратительный комок едкой желчи подплыл к горлу. Резко оттолкнув его, я склонилась вниз…, к полу…

Он вскочил как ошпаренный, нервно и испуганно осмотрел свою одежду и с ужасом, недоумением и даже с тайным страхом в глубине глаз, уставился на меня. Я знала: только что произошедшее – болезненный укол для его мужского самолюбия. Жалкая растерянность блеснула в его глазах, но это был лишь краткий миг. Изумление на лице сменилось гневом, злые искорки заметались во взгляде.

Вячеслав был оскорблен, унижен, жене стошнило от него. Я подняла голову и обожгла его отчётливым презрением и эта явно ощутимая, тихая ненависть ещё больше разожгла, разозлила его. Выпрямив спину, он надменно выдавил из себя:

– Ну что смотришь на меня? Кто отдал нашу дочь? Какая ты мать после этого? Разве я мог бы что-то сделать без твоего согласия?

Его едкие, колкие слова мучительно проникали в меня, оседая там, где-то глубоко.

Мой муж знал, как добить меня, заклеймить, вбить бесконечное чувство вины. Стыд и отвращение, жгучая ненависть и к себе, и к нему всколыхнулись, забурлили во мне и вновь тошнотворный сгусток поплыл к горлу, и я вновь склонила голову к полу…

Он быстро, резко отскочил ещё дальше от меня и выскочил из комнаты, громко хлопнув дверью. Да… для него это шок, я даже почувствовала некое чувство удовлетворения.

Но то ощущение чего-то гадкого, грязного, ползущего по моему телу не покидает даже сейчас, спустя годы. С той самой ночи у меня больше не было интима. Одна только мысль, что ко мне может прикоснуться мужчина, вызывала во мне тошноту и я чувствовала во рту тот самый мерзкий, железный привкус. Сексопатологи бы сказали, что это тяжёлый случай.

А тогда я быстро встала, вымыла, вычистила ковёр и вновь легла. "Надо разрубить эти никому не нужные семейные нити", – твёрдо решила я. И на следующий день состоялся разговор.

Глава 20

– Ты понимаешь, что семьи у нас уже нет и никогда, ничего не восстановится. Давай разведёмся и каждый пойдёт своей доро́гой. А с детьми всегда можешь видеться.

Мой муж равнодушно, снисходительно посмотрел на меня и с подчёркнутым безразличием небрежно бросил:

– Пожалуйста, давай разведёмся, начинай процесс. Я не буду на это тратить время. Ищи сама риелторов, обмениваем эту квартиру и всё, что здесь находится, будем делить: картины, антиквариат. Но учти, меньше, чем на двухкомнатную я не согласен.

Горло перехватило от его наглости и цинизма. А ведь в то время я ещё не знала, не ведала, не могла представить, какой огромный куш он получил от продажи собственной дочери и уже имел приличную квартиру в центре города.

– Да почему я должна разменивать свою родительскую квартиру? У тебя своя есть.

– Я здесь прописан, являюсь вторым собственником дома, а там живёт моя мать, не буду же я с ней жить вместе…

– Как ты можешь быть вторым собственником без моего согласия? Как ты смог это провернуть?

– Если будет необходимо, докажу, что всё здесь принадлежит мне и заработано моим трудом: квартира, имущество.

Я знала, что он максимально осложнит мою жизнь и будет биться за каждую картину, за каждый антиквариат. Даже если я найду хороший вариант обмена, он всё равно будет препятствовать размену, найдёт способы развалить дело и одно судебное слушание сменится другим. Я буду жить в постоянной нервотрёпке, что отразится и на детях.

Но не это, не это ослабило мои намерения. Ни за что я ни отдала бы ему ни картины, ни антиквариат: на всё у меня было завещание. В конце концов, разделили бы квартиру, я и сама хотела спрятаться в каком-нибудь другом районе города, где никто не знает обстоятельств моей жизни и никто, ни о чём не спрашивает, не задаёт невыносимых для меня вопросов. Со всем этим я как-нибудь справилась бы, пусть даже, погубив нервные клетки.

Засомневалась я после разговора с приятельницей, которая время от времени приглашала меня к себе, в загородный дом, своей-то дачи у нас уже не было. Родителей к тому времени я уже потеряла, с Ритой познакомилась уже позже.

… Мы наслаждались хорошей погодой. Мои дети и её племянница весело бегали по чудесному саду. И я осторожно начала разговор. Так хотелось с кем-нибудь переговорить, выговориться, получить какой-нибудь совет, ведь я была совсем одна. Мне так было необходимо чьё-то душевное участие

– Лен, я не знаю, что у вас произошло, – вздохнула она, – но твой муж, скажу честно, для многих из нас идеал. Есть в нём что-то покоряющее, такой обходительный, внимательный, только заговорит своим завораживающим голосом и уже теряешь голову. Ну разведёшься, а о детях ты подумала? Вот посмотри на мою племяшку, видишь, как она веселится, а неделю назад подошла ко мне и говорит: "Тётя, можно я буду называть тебя мамой? Мне так хочется произносить это слово". Вот ведь, несчастный ребёнок. А кто догадывается об этом?

– А мать где? – охнула я.

– Оставила дочку на два месяца бабушке, а прошло уже четыре года. Свою личную жизнь никак не может устроить. Мама и папа самые ценные слова на свете, особенно в детстве. И что ещё меня удивляет: когда сестра появляется, то девочка почему-то не называет её мамой, только: "ты", "она". Как много всего спрятано в детской головке, а мы даже не знаем, да и не задумываемся. Смотри, как она смеётся, хохочет, а кто знает, может, по ночам плачет в подушку.

И, глядя на эту девочку, бегающую по саду, я засомневалась: "Будут ли мои дети счастливы в неполной семье? Да и что изменится, если мы будем жить втроём, – мрачно и тоскливо размышляла я. – Сейчас у них по отдельной комнатке, а при разделе неизвестно что будет. Я уже никогда не свяжу свою жизнь с кем бы то ни было, а детей лишу жизненно необходимого ощущения отца рядом".

И хоть мой муж не уделяет много внимания детям, но как радостно, вприпрыжку подбегают они к двери, встречая его. Эта тяга к отцу заложена природой. "Папочка, посмотри, как я нарисовала…". "Папа, а я сегодня три мяча забил, благодаря мне команда выиграла…". А отец потреплет дочь за щёчку, сына похлопает по плечу. И дети счастливы уже только этим. К нему всегда можно прижаться, почувствовать его запах, который так необходим для силы и уверенности в будущем.... "Не обделю ли я их судьбой, если всё это разрушу?" – уже засомневалась я.

Тогда, и решила повременить, пусть подрастут, пусть психика окрепнет. Я не имею права выдавить отца из их детства, просто попытаюсь, создать видимость благополучной, счастливой семьи.

Это я так предполагала, но у меня ничего не получилось. В квартире было уютно, в доме всегда была вкусная еда. Но я не ждала уже мужа после работы, не подогревала ему еду, не сидела с ним рядом, не вела никаких бесед. Супруг был мне так безразличен, что я порой даже не знала: дома он или отсутствует, да и не хотела знать.

Коммунальные платежи я выставляла на самом видном месте, на кухонном столике. Но он не спешил оплатить счета, делал вид, что забыл, занят, не успел. У нас образовывались задолженности. И лишь, когда я находила острые, едкие слова, чтобы ущемить, уколоть его самолюбие, мол, моей зарплаты не хватает для содержания альфонса, он тогда оставлял деньги на столе. Для себя лично, я никогда ничего не просила. Мне так не хотелось к нему обращаться с какой-либо просьбой, что даже детям я всё сама покупала и когда уже не укладывалась в свою зарплату, то продавала что-то из маминых драгоценностей.

Как же Славка терпел такие отношения? Что он чувствовал? Думаю, его устраивала эта игра. Я ему не мешала, была удобна для него. Пока. До поры до времени. А вчера выяснилось, что пришёл час, что-то решать со мной. И он стал действовать в свойственном ему духе.

Ради детей я шла на компромиссы: и совместный разговор заводила и втягивала мужа в диалог, чтобы только они не почувствовали эту ледяную, мрачную тишину в доме, заставляла его сходить с ними куда-нибудь, вести какие-то поучительные беседы.

Дети были смыслом моей жизни, я не жалела для них ни времени, ни внимания. Устраивала им различные вечеринки, приглашала их друзей к нам домой, придумывала интересные викторины, часто выезжала с ними на природу. "Самое важное – это улыбки моих детей, их душевное равновесие, – думала я, – а остальное второстепенно".

Со стороны я выглядела счастливой женщиной, а мой внутренний мир безмолвно кричал о другом. Эта раздвоенность, неудовлетворённость жизнью никогда, никого не приводила к счастью. И как показало время, такая лакировка семейных отношений была абсолютно бессмысленной.