Читать книгу: «Воспоминания. Размышления о былом», страница 7

Переход в Карасубазар

Немцы обосновались в Крыму прочно. Время было тяжёлое. Есть было нечего. Ведь магазинов никаких не было. Да и кто их мог содержать, немцы что ли? Население выживало. О работе не могло быть и речи. Фашистам на население было «до фени». Чем больше будет уничтожено или вымрет, тем для них лучше. Они могли только отбирать последнее. Я уже писал выше, как они изымали последнее зерно у людей.

Где доставать продукты? Чем матери кормить четверых детей? На семейном совете решили: старший брат, Владимир, остаётся дома, как главный мужчина в доме, и будет помогать матери. Ему всё-таки было 16 лет. Двое других детей, сестрёнка Лида, ей всего 7 лет, и самый младший братишка, Славик, ему было всего 3 годика, они тоже остаются дома. Они малыши.

А меня, как более взрослого, мне на тот момент было 11 лет, решили отправить к тёте Шуре в Ново-Царицыно. Это такое большое село, в 25–30 км от Карасубазара (Белогорска) в северном направлении. У неё было двое детей и был муж. Им было полегче прожить.

Вот туда, в Ново-Царицыно, меня и решили отправить, где-то в середине 1942 года.

Встал вопрос, а как меня туда отправить? Ведь вокруг немцы. Никакого транспорта нигде нет. Мало ли что может случиться в дороге? Схватят фашисты, и расстреляют ни за что. Это им ничего не стоит. Мама решила отвести меня туда сама, пешком! Это километров 200. Да не по дорогам, где полно немцев, а по степной части Крыма, обходя все населённые пункты.

Мы по карте наметили свой маршрут и путь, минуя все города и села, где можно встретить новых «хозяев». Это было сделать очень нелегко. Риск был ещё тот. Это был прыжок в неизведанное в то страшное время. Мы топали трое суток, почти без остановок. Мы шли полный световой день. И только на ночлег осторожно просились где-нибудь в глухой деревеньке, и лишь разузнав, что в деревне нет немцев. И это было всего два раза. И то, пускали нас только после того, как узнавали кто мы, какое нас постигло горе, и куда и зачем мы идём.

Мы осторожно шли дальше. Если где-то на пути были какие-то люди, приходилось менять направление, чтобы избежать встречи с ними. Только один раз у нас на пути оказался один райцентр. Я уже не помню его название. Это был железнодорожный узел. И обойти его было невозможно. Пришлось идти напрямик, через ж/д пути, обходя его окраиной. Но всё обошлось спокойно. Не доходя до этой железнодорожной станции примерно 1,5 км, в поле на полевой дороге лежали 3 огромных снаряда, калибром, наверное, 500–600 мм. Это что-то невероятное. Весили они, наверное, не одну сотню килограммов, я даже не осмелюсь назвать эту цифру. Поднять такой снаряд можно лишь большим краном. Они около метра длиной, и мне не обхватить его руками. Возможно, такими снарядами немцы обстреливали Севастополь из орудий «Дора».

Я об этом читал уже значительно позже. Я слыхал и читал, что у них были такие орудия. Но не буду гадать, как они там оказались. Рядом ведь железная дорога и станция.

В общем миновали мы этот райцентр и пошли дальше уже спокойнее. До конца нашего пути было ещё довольно далеко. Топать надо ещё много километров. И местность там будет уже предгорная, лесистая. А это значит, что там партизанская зона. И нам ни в коем случае нельзя встретиться с немцами. Это был бы конец. Там наверняка они контролировали местность.

Вышли мы, наконец, в предгорье возле города Карасубазара, с западной стороны. С высоты были видны уже окрестности города. Справа от нас был лес, а внизу, в долине, был виден совхозный сад и горб длинной горы Ханжима (ныне – микрорайон города Белогорска), окаймляющей западную часть города. За которой и находился уже сам Карасубазар. Ещё немного, и мы дома. И почти конец нашего пути. Почему почти? Дело в том, что в этом городе жили отец и мать моей мамы. То есть, мои дедушка Николай Афанасьевич и моя бабушка Надя. Тут намечалась моя первая временная остановка. А позже меня направили в большое село Ново-Царицыно, к тёте Шуре, маминой сестре.

Это ещё надо преодолеть около 30 км к северу от Карасубазара. Но это уже было потом.

Вначале мы с мамой прибыли в Карасубазар. Как в каком-то кинофильме, «Они спустились с гор». Мы и спустились с горы, в долину, где и расположен город.

Карасубазар – небольшой южный город. Только расположен он в горах, а не у южного берега Крыма.

Город многонациональный. В нём жили русские, украинцы, татары, евреи, караимы, немцы, болгары, армяне, греки, и много других национальностей.

Город расположен в низине, у подножия начинающихся крымских гор, в северной его части. В городе не было крупных предприятий. Были небольшие, районного масштаба, такие как РАЙЗО (Районный Земельный Отдел), банк, поликлиника, больница, милиция, горком партии, хлебозавод, молокозавод и прочие. Город находился на магистральном шоссе, связывающем город с одной стороны с Симферополем, а с другой – со Старым Крымом и далее с Феодосией и Керчью.

Находился он на расстоянии примерно 50–60 км от Симферополя, и километрах в 30 от Старого Крыма, между ними. В то же время, Карасубазар был связан дорогой и с северной частью Крыма, то есть, Перекопом через ряд северных степных районов.

По этой дороге мне и предстояло затем, позднее, двинуться к окончательному месту назначения, в Ново-Царицыно. Что и было потом исполнено. Весь наш путь от дома и до Ново-Царицыно проходил в постоянном страхе. Как бы не встретиться с немцами. А они везде на дорогах проверяли документы, пропуска на передвижение.

Не дай Бог, если бы мы попали на такой контроль. В то время можно было передвигаться только по пропускам, выдаваемых немцами. А получить такой пропуск, да ещё на такое расстояние, да ещё в район, где действуют партизаны, едва ли это было достижимо.

А попадись без пропуска, докажи, что ты не связан с партизанами. Да и кто стал бы это проверять? Было очень опасно. Но, видно, всё время Бог был с нами и нас берёг.

Я уже писал, что ранее, в 1940-м году мне приходилось бывать и в Карасубазаре, и в Ново-Царицыно. В Карасубазаре жили мои дедушка и бабушка. Вначале они жили в старенькой завалюхе, с противоположной стороны горы Ханжима, тянущейся вдоль всего города, от его северной окраины до южной. Город был с восточной стороны этой горы, а с западной была небольшая речушка, и за ней, вдоль всей горы, совхозный сад.

Белогорск (бывший Карасубазар. Более позднее фото). В центре – дедушка Николай Афанасьевич, слева бабушка Надя, справа – мама Анна Николаевна. В верхнем ряду: слева – жена Лида.

На переднем плане – наш сын Миша

Сад в основном был черешневый, вишнёвый, персиковый. Это в центре. А по окраинам был засажен яблонями, грушами, сливами, и прочими фруктовыми деревьями. Какие здесь были черешни и вишни!

Сад этот был рядом с домом дедушки. Рукой подать, метрах в 15, через речушку.

Я не раз помогал рабочим собирать черешню. У каждого рабочего была своя лесенка, чтобы можно было доставать ягоды на высоте. Про неё, как про малину можно было бы спеть: «Ах, какою сладкой черешня была!»

Память уносит меня в то далёкое, сладкое детство. Мне не верится, что это было когда-то со мной. Как это было далеко!

Ново-Царицыно

Итак, мы прибыли в Карасубазар. А теперь надо было отправляться дальше, в Ново-Царицыно.

Мы пошли дальше. Здесь уже не было никаких приключений. Тут уж мы шли по дороге, хотя и было боязно. Это не так далеко, всего каких-нибудь 30 км.

Здесь мы рассчитывали, что я буду жить постоянно. И через пару дней моя мама ушла в обратный путь. Вначале она вернулась в Карасубазар. А уж затем отправилась домой.

Только вот до сих пор я не знаю, как она, бедная, возвращалась домой. Каким путём, кто её провожал. Я же остался на два года здесь, в Ново-Царицыно, пока длилась оккупация.

А когда вернулся домой, не поинтересовался, как она добиралась. Просто об этом не было речи, а потом всё забылось. А сейчас уже и не у кого спросить.

В общем я остался в Ново-Царицыно. Потом приходилось жить попеременно то тут, то в Карасубазаре, у дедушки и бабушки. Потом снова смена обстановки, и так с июня 1942-го, по май 1944 года. Пока Крым не очистили от той «чумы» советские войска.

Таким образом, в Ново-Царицыно и в Карасубазае у меня начался новый этап моей жизни, вдали от родной матери, братьев и сестры.

И ежедневно приходилось смотреть на жирные морды фашистов, которые ходят по улицам города, по нашей земле. Жизнь у тётки особенным разнообразием не отличалась. У неё был муж, а мне дядя Митя, кубанский казак. Уж очень он напоминал хромого старика, отца Григория Мелехова, из кинофильма «Тихий Дон». Он был также небольшого роста, только не хромой. Ничем не выделяющийся, щупленький. Все мужчины были мобилизованы на войну, а вот почему он не был призван, не знаю. Может быть, по болезни.

В мои обязанности входило, когда скажут, заниматься и смотреть за моей маленькой двоюродной сестрёнкой, Олей. Ей был всего годик. Она почему-то всегда плакала. Болела, что ли. Ещё, когда надо, что-то делать по дому. А ещё надо было выгонять корову на пастбище и пасти. Это я делал совместно с соседними ребятами.

Ново-Царицыно – это очень большое село, вроде районного центра, где несколько больших улиц.

В селе был большой аэродром. Там базировались тяжёлые самолёты, бомбардировщики. Я это сужу по тому, что мы, мальчишки, обнаружили на аэродроме огромные бомбы, длиной метра по два и более. Это оставили наши войска, когда отступили.

Чтобы корову пасти, надо было её выгонять за село, к реке. А это не так близко. Все близлежащие земли были под виноградниками, садами и т. п.

В Ново-Царицыно находилась большая воинская часть, немецкий гарнизон. В селе была Управа, Полиция, Жандармерия, и ещё какие-то фашистские приправы. Вся эта камарилья занимала все пустующие, бывшие советские учреждения, такие как школа, сельсовет, поликлиника, магазины, и т. п. Занимали все здания и служебные помещения аэродромного состава. Да и много других. Начальником полиции был русский, Стеблин. Наверное, предатель и отъявленный негодяй, так как его все боялись и ненавидели, и избегали с ним встречи, как и со всеми предателями. А городской Управой тогда руководил некий Письменный.

В отношении его я ничего не могу сказать. Кто он, и что он? У него был сын. Какое у него было имя настоящее, я не знаю. Все его называли Канька, в том числе и я. Я его видел часто и знал. Симпатичный молодой парень, лет 17–19. Мы ещё удивлялись, почему он не в армии.

Остался в оккупации, кругом немцы. Я его видел не раз, как он встречался со своей девушкой в конце огородов, у виноградника. По вечерам. Про него нечто выяснилось значительно позже. Кто-то из полицаев выследил, что сын главы городской Управы по ночам куда-то отлучается. И часто дома, по ночам, его посещают какие-то люди. У дома сделали засаду.

Парень, отстреливаясь, из чердачного окна заднего вида, раненый ушёл. Но рана была не из лёгких. Уходил через виноградник, далее через сад. И ещё долго отстреливался от преследователей. Но силы его покидали, и он не смог уйти и был убит. Но за свою жизнь он убил двоих предателей-полицаев. Оказалось, Канька был связан с партизанами. И скорее всего, он был оставлен для связи, для работы в подполье. Отец его тоже был оставлен для подполья.

Он был сразу же схвачен. Его потом увезли в Карасубазар. О дальнейшей его судьбе не было ничего известно. Однако, предположить можно…

Ранее, когда ещё в селе немцев не было, на аэродроме мы обнаружили много различных авиабомб. Они были разбросаны в определённом месте. Но валялись по одной, две, а где лежали штабелем. Крупные, длиной 2,5–3 метра, лежали поодиночке, а где и по две. А мелкие – в штабелях. Большие, тяжёлые лежали как чушки. Наверное, в несколько тонн каждая. На них «малыши» ползали целыми днями. Видно, здесь базировалась тяжёлая бомбардировочная авиация.

Мы везде лазили между этими бомбами и скручивали с носа каждой бомбы «ветрянки» – колпачки, которые на них сидели на резьбе. У каждой бомбы носик имел резьбу, и на неё навинчивался предохранительный колпачок, «ветрянка». Они предохраняли от неосторожного (случайного) удара в носик и взрыва. Лопасти ветрянки были повёрнуты в противоположную сторону резьбе, под небольшим углом. Наподобие флюгера.

Когда бомбу сбрасывают, она летит носом вниз с большой скоростью, воздушный поток давит на лопасти ветрянки с большой силой, и она в момент свинчивается и падает вниз. Бомба, падая, ударяется носом в землю. Частицы, которые попадают в носик, ударяют мембрану, и она замыкает контакт, происходит взрыв. На большинстве бомб этих ветрянок уже не было. Особенно большие бомбы лежали с открытыми кончиками. В трубке, на глубине 1–1,5 см, виднелась белая, блестящая плёнка, типа фольги. Стоит туда уколоть каким-нибудь острым предметом, и произойдёт взрыв.

Мы об этом знали. Но не все же мальчишки об этом осведомлены. Так оно однажды и случилось. Очевидно, они из любопытства решили поковырять в носу бомбы. Ну и естественно, ни бомбы, ни ребят. Погибло там трое малышей. После этого случая посещать аэродром больше не приходилось.

«Раков драть»

Я, ранее говорил, что гонять корову на пастбище надо было далеко, почти через пару улиц, чтобы добраться к реке. Мне нравилось уходить туда, к реке. Там мы ловили рыбу, раков. Почему-то рыбу мы ловили, а вот раков – «драли». Говорили: «Идём раков драть». С этими раками у меня был довольно неординарный случай. Как-то мы, я, Вовка Лузан, Алексей Жерёбкин, и ещё несколько ребят с соседних дворов, пошли (короче, они меня пригласили), на речку «раков драть».

Река небольшая, местами глубокая, ширина где-то метров 10, где шире, где уже. Как она называется, я уже не помню. Рыбы и раков в ней было достаточно много.

Раков драть – это значит идти вдоль берега и руками под водой находить норы, в которых раки, расставив свои клешни, как ворота, у входа в нору ждут маленькую рыбку. Как только добыча пытается заплыть в нору, рак хватает её, сжимая своими клешнями.

Вот так мы ходим с двух сторон реки и руками проверяем каждую норку. Руку надо засовывать в нору раскрытой, сверху ладонью вниз, по верхнему срезу норы, чтобы рак тебя самого не поймал. Всовываешь руку осторожно сверху, схватив рака за спину. И он у тебя в руке. Бывает, что тебя цапнет клешнями за палец, до крови. Это ужасно больно!

Это был мой первый поход за раками. А я плавать совсем не умел. Ну, если только «как топор». Иду, иду вдоль берега вниз по течению. И вдруг я проваливаюсь и ухожу под воду.

Опускаюсь, опускаюсь вниз, уже воздуха не хватает, а дна всё нет Потом коснулся ногами твёрдой опоры, и что есть силы оттолкнулся, и лишь появилась голова над водой, а воздуха уже нет. Чуть хватил воздуха ртом, и опять пошёл ко дну. Течение меня уносит всё дальше и дальше, и всё глубже и глубже… У меня уже нет сил, я захлёбываюсь. И потерял сознание. Дальше я уже ничего не помню.

Хорошо, рядом по противоположной стороне шел и искал раков мой товарищ, Вовка Лузан. Он не сразу заметил, что я тону. Я ведь пузыри пускал, а вскрикнуть уже не мог. Вовка оглянулся, видит, я был в фуражке, моя фуражка плавает далеко впереди по течению. Только тогда он догадался, что я тону, и бросился ко мне на помощь. Я уже ничего не помнил.

Он схватил меня за волосы и вытащил на берег. Положил на землю и начал как-то выкачивать из меня воду, делать искусственное дыхание. Ожил! Долго лежал на траве, приходя в себя. Это, потом они мне всё рассказали, как было.

С тех пор у меня появилось новое прозвище – Рак. А до этого у меня было прозвище Великан, которое я получил ещё когда меня иногда товарищи на плечах, зимой, носили в школу. Второе – Бесхлебный. Это уже здесь, в Ново-Царицыно. Когда я сюда прибыл, и пошёл первый раз на улицу. Меня окружили ребята, и стали спрашивать, как меня зовут и какая фамилия. И чёрт меня дёрнул за язык, я, не долго раздумывая, ляпнул: «Бесхлебный».

Чем я руководствовался, называя такую нелепость? Слово не воробей. Сказал, так сказал. Так и привязалась тут же эта кличка, как репей. А теперь вот ещё «Рак». Изволь радоваться. Но зато старой кличкой меня больше не называли. Новая понравилась лучше.

Я не обижался. Куда денешься, коль так случилось. Клички были у всех, и разные.

Зато впоследствии я научился немного плавать. Но в такие авантюрные неизведанные действа больше не вступал. Позже, уже будучи взрослым, я ежегодно в отпуск ездил на юг, к Чёрному морю. И закрепил свои познания в области плавания и умения держать себя на воде. Ну и во многом мне помогло Азовское море, куда мы ездили на полигон, на стрельбы…

Ещё одно увлечение. Лов рыбы

Выше я описал, как я ловил раков. Там же я пристрастился ловить и рыбу… Бывало, пригонишь корову на выпас у реки. Она себе щиплет травку. А мне чем заняться? Сидеть сложа руки и на неё смотреть? Нет уж.

Тогда у нас были «в моде» снасти собственного изобретения и изготовления. Находили где-нибудь обруч, обод, кольцо от колеса, бочки, телеги и т. д. Натягивали по кругу сетку, но так, чтобы она прогибалась у дна. На середину дна прикрепляешь небольшой грузик. С четырёх сторон прикрепляешь к ободу четыре кончика верёвки, длиной менее метра. Связываешь их концы вместе и к этому узлу привязываешь прочный шнур или верёвку длиной несколько метров, в зависимости от глубины водоёма. И к свободному концу верёвки привязываешь длинный, метра два-три шест. На дно импровизированной корзины привязываешь какую-либо приманку разную: хлеб, сухарь, кубики мяса, ну и т. д. Опускаешь её, стоя у берега, на дно. И через пару минут быстро вынимаешь её из воды. Это интересная и довольно добычливая ловля, там, где есть, конечно, много рыбы.

У немцев, которые располагались в Ново-Царицыно, был другой метод рыбалки. Шли мы с тётей однажды на свой огород, который был в междурядьях в саду.

Мы проходили мимо совхозного пруда, в котором разводили карпов ранее. Немцы, несмотря на то что рядом с прудом находится дорожка и ходят люди, с гоготом гранатами глушат рыбу. И никакого внимания на людей, швыряют гранаты.

Там, где есть раки, хорошо их ловить на мясную приманку, особенно если мясо уже с душком.

Любили мы ловить бреднем. Была у нас одна хорошая сеть, метров 15. Без рыбы мы никогда не возвращались. Однажды мы тянули бредень, протянули метров 20, и вдруг за что-то зацепились, еле-еле тянем. А коряги часто попадались, и мы рвали сеть.

Мы решили – коряга. Давай затянем к берегу, и освободим сеть. Подтянули её к берегу. А там! Полная «мотня» раков! Килограмм, наверное, 50. Решили, давай скорее в воду, и ещё протянем это место немного, где чище берег. Протянули ещё метров 10. Загребли сеть на берег. И что же? Да ничего же. Сеть наша почти пустая. Нет, не совсем. Что-то осталось. Но не то, что мы ожидали. Получилось «Ж.Г.М.» Жадность губит мужика… Вот это да! Надо было пользоваться моментом и выбирать сеть. А мы? Видно, от жадности, хотели ещё больше раков…

Хотели как лучше, а получили то, что получили. Ушло то, что было. Бывает и такое.

А вот любовь к рыбалке появилась именно здесь. В детстве, на моей родине я ещё не мог мечтать о рыбалке. Мне было всего 7 лет, когда я покинул те места. Тогда я не мог и мечтать, и думать об этом. Я только мог наблюдать, как рыбачили мой отец и дедушка.

Полакомились

После отступления наших войск, в саду у реки, в конце виноградника осталась совхозная или колхозная пасека. Так она и осталась бесхозная. Правда, не совсем так. Её почему-то не растащили. Да и куда её денешь? Это не рулон мануфактуры или велосипед, её не спрячешь. Ведь это пчела. Разорять семьи жалко. Старик – пчеловод так и ухаживал за ними. Ранее он на зиму переносил ульи в помещение, так же приспособленные для них. А весной снова выносил и выставлял на свои места.

Один раз ребята, мои соседи, собрались, это Вовка Лузан, заводила, который меня тащил за волосы, спасая, Жерёбкины Алексей и Николай, Юра, мой сосед ближайший, и я, конечно. Кто-то предложил пойти на пасеку, достать мёда и полакомиться. Не у каждого же есть в доме мёд.

Почему бы и нет? Всё равно он достанется фрицам. Мы и пошли.

Как жулики, подкараулили, когда там пасечника не было, и бегом к первому улью… Заранее прихватили с собой пустой мешок. Кто-то из наших знатоков сказал, что надо рамку с мёдом быстро в мешок, и бегом к реке, и в воду, чтобы пчёл смыть. Так и порешили. Как только мы подняли крышку улья, пчёлы оттуда роем, и как начали нас «встречать» на ура! Движения наши получили такое ускорение, каких не видывали никогда. Когда уж там было время засовывать рамку в мешок? Тут бы успеть ноги унести. Не успели её выдернуть из улья, быстро, кое-как завернули в мешок, и во все лопатки к реке. Слава Богу, что речка была метрах в 50-ти.

Не успели добежать, бросились в воду в одежде вперёд, чем рамка туда попала.

Все искусанные, мокрые, еле отделались от пчёл. У всех руки, шеи искусанные, морды красные. Это была настоящая битва за сладкий урожай. И боль, и смех и грех. Всего было, хоть отбавляй. Но потом чуть улеглось, залечили водой свои «раны», и принялись вкушать плоды своей «Победы». Потом жалели, но не долго, что разорили семью пчёл. Согласились на том, что украли всего лишь одну рамку, а семья вновь соберётся вся. Больше мы так не хулиганили.

Немцы потом весь мёд выкачали и поставили охрану. Всё время там находился немецкий солдат с автоматом. Это был уже постоянный пост.