Читать книгу: «Охота к перемене мест», страница 2

– Друга, конечно, в реанимацию, – продолжал Игорь. – Повезло ему, что мозгов было совсем немного, и ломик не задел жизненно важных органов.

– А что с Кумполом?

– А что с ним будет? Ничего. Боярин наложил на него штраф в пользу Кирпича или его жены, если тот не выживет. Вот и все дела!

Конец моей карьеры наступил достаточно быстро и неожиданно. Летний солнечный день не предвещал ничего плохого. Мы сытно пообедали шашлыками, привезёнными фирмой к вагонам. У меня вагон был уже почти пустой, оставался последний получатель из Барнаула. Работы было не более, чем на час, если машины подадут вовремя. Из ценного товара были только маленькие, аккуратные коробки с шоколадом. Я уложил их в штабель такими ровными слоями, что убери любую коробку, и сразу будет видно, что есть недостача. Я даже ел, сидя на этом штабеле, чтобы не искушать грузчиков лёгкой поживой. Когда отгрузили всё остальное, я бросил взгляд на свой штабель и увидел, что не хватает сразу трёх ящиков. Это был уже явный перебор. Я подошёл к бригадиру и негромко сказал ему, не разжимая губ:

– Верни три ящика, и мы разойдемся тихо.

– Я не видел, чтобы мои брали, – так же сквозь зубы ответил он.

Тогда я приступил к поискам. Первый ящичек я выудил из кучи мусора от упаковок. Он был тщательно обёрнут в какое-то тряпьё. Потом я стал обшаривать сумки грузчиков. Вообще-то, это было не по джентльменски, но они меня сильно разозлили. В одной из сумок я обнаружил второй ящик. Третий же они, черти, упрятали совершенно профессионально. Скорее всего, он был уже давно не в вагоне. Улучив момент, я пересказал всё это Игорю.

– Ну что, мужики, – сказал голосом начальника ПГР наш кот Базилио, – будем считать так, что сегодня вы работали бесплатно. Если есть возражения, этот ящик шоколада мы передаем службе охраны вместе с сумкой и её хозяином.

Возражений не поступило, но энтузиазма у грузчиков поубавилось. Вместо привычного ритма в их работе появилась какая-то вялость. Вот тут к моему вагону и подходит этот самый полуслепой и полуглухой Серёжа в сопровождении шофёра. Подслеповато щурясь, он заглядывает в бумажку с планом погрузки и обходит вагоны. Найдя что-то интересное, дает знак шофёру, тот принимает из рук экспедитора какие-то коробки, ящики и пакеты, затем всё относит к машине и укладывает в багажник. Дело ясное. Игорь предупредил, что завтра фирма устраивает пикник на теплоходе. Будет только крупное начальство и крупные заказчики, море водки, шашлыки и доступные девочки. В моём вагоне ничего существенного уже практически не осталось, однако Серёжа выудил пару ящиков с печеньем, ящик конфет и поддон с пивом. Шофёр молча унёс все это в автомобиль. За время всей этой операции никто не проронил ни слова. Я уже знал порядок: на пикники фирма берёт товар прямо из вагонов по оптовым ценам, а экспедиторы сообщают получателям товара чего и сколько следует записать на фирму. Так я и сделал, когда экспедитор из Барнаула протянул мне акт приемки со словами: «Не хватает четырёх мест»

– Так это ж начальство на фирму взяло, разве вас не предупредили?

– Ничего не знаю, только я должен привезти домой всё точно, или указать недостачу, – упорствовал дотошный экспедитор.

Я понял, что он работает совсем недавно и порядков, видимо, ещё не знает.

– Хорошо, – сказал я, – пойдем к начальству, там всё и утрясём.

Мы направились к машине начальника. Он сидел в салоне, уткнувшись задумчиво в какие-то бумаги. Я объяснил Серёже, в чём дело. Барнаульский экспедитор упрямо тряс головой и требовал товар до последней пачки. Начальник медленно наливался багровой краской, которая не предвещала ничего хорошего. «Поди, отдай ему», – процедил он шофёру. Шофёр молча вынул из багажника недостающее имущество, после чего экспедитор, удовлетворенно крякнув, подписал мне акт приёмки и удалился, насвистывая какой-то мотивчик из оперетты. Я тоже двинулся вроде бы уйти, но Серёжа молча поманил меня пальцем.

– Ты понимаешь, что ты унизил меня, а вместе со мной и фирму перед заказчиком? – зловеще протянул он.

– А разве Вы не предупредили получателя, что взяли товар на фирму? – пролепетал я, силясь понять, как же на самом деле мне следовало в данном случае поступить. Я понимал, что грузчики должны воровать, просто потому что они грузчики, но моего высшего образования и профессорского звания было пока недостаточно, чтобы представить, как должны воровать начальники фирм с миллиардными оборотами. Я полагал, что они воруют, главным образом, не по мелочам, а просто приписывая пару нулей в какой-нибудь важной бумаге.

Раз меня не принимали на работу, оформляя через отдел кадров, меня и не увольняли. Просто перестали звонить, приглашая выходить на очередную погрузку.

– Даже самый сопливый экспедитор сообразил бы, что надо было оформить всё это, как бой, или, в крайнем случае, как недостачу, а не подставлять начальство, – поучал меня Игорь. – Начальство может подставить тебя даже не задумываясь, а ты – ни-ни! В этом и есть главная разница между начальством и тобой, профессор.

Я вздохнул облегченно. Нет, сам я, пожалуй, тоже кристальной честностью не блистал. Сколько раз, бывало, мордуют молодого аспиранта на Учёном Совете ни за что, а я сижу и молчу. Мне что, больше всех надо? Но тут я вовсе не обнаруживал граней между чёрным и белым, и это меня тяготило. Ничего, пусть детки опять сядут на одну картошку, но хоть мир не будет казаться таким пакостным.

Фирма

Мне повезло. Начиналась моя жизнь в стране победившего социализма (сначала полностью, а потом окончательно), расцвет моих жизненных сил совпал с эпохой развитого социализма, потом нам предложили строить социализм с человеческим лицом. Как я понимал, в основе идеи социализма лежит принцип «будем лучше работать, лучше будем жить». Я старался не филонить, а делать добротно всё, что приходилось делать. И терпеливо ждал, когда я буду жить лучше. Все объективные показатели добросовестности моего отношения к труду были налицо, они множились и громоздились. Я вкратце перечислю их, но не подумайте, упаси боже, что для хвастовства, а лишь что бы подтвердить основной тезис. Судите сами. В четырнадцать лет я поступил в мореходку, в восемнадцать закончил её с отличием, получив дипломы радиотехника и судового радиооператора. В шестнадцать лет я имел первый взрослый разряд по радиоспорту, стал чемпионом Сибири и Дальнего Востока. Затем я окончил физфак университета и уже через два года защитил кандидатскую – первым из нашего выпуска. С первых же лет своей работы в качестве физика я был единственным исполнителем крупнейшего в истории лаборатории хоздоговора с Миноборонпромом и оставался им в течение семи лет. За это время я объездил весь Союз и внедрил свои разработки более чем в пятьдесяти организациях нашей страны. Написал книги и сотню статей, защитил докторскую. По моим расчётам сделаны десятки уникальных приборов, не имевших аналогов в мире. Уф, упарился перечислять! А сколько было грамот, кубков и дипломов! Но…

Всё то, что я перечислял – это была отдача обществу. На руках же у меня оставались лишь символы этой отдачи: дипломы, грамоты, справки о внедрении. Когда премии за внедрение и добавочное финансирование делили на всех, мне доставалось меньше всех, поскольку в коллективе я был самым молодым. Другие люди в это время покупали дачи, автомашины и гаражи, вкусно ели и отдыхали на Чёрном море. Именно за успешную работу по договору с Миноборонпромом меня через семь лет вышвырнули с работы, выкинули из списка лауреатов премии Ленинского комсомола, вычеркнули мою книгу из планов издательства «Наука», дважды разбирали мой моральный облик на общем собрании лаборатории, как подонка, противопоставляющего себя коллективу. Честно признаться, я устал от успешной работы и несколько потерял уверенность в себе. Кроме работы, я потерял жену, умершую в самом разгаре этой травли, пять лет работал в случайной шарашке (там были очень милые люди), потом нашел-таки работу по специальности, но мои статьи и книги продолжали вычёркивать и выбрасывать. Жил же я впроголодь, от зарплаты до зарплаты, относительно машин и дач даже планов не строил. За восемнадцать лет работы меня несколько раз приглашали на работу дружественные нам страны, но ни разу меня не выпустили, даже в Болгарию. И опять вы бы сделали неправильный вывод, предположив, что эти перечисления бед и напастей – суть жалобы на жизнь. Нет, это лишь дополнения в первой части моего рассуждения. Полная же картина такая: на одной чашке весов грамоты и дипломы, на другой – шишки и долги.

А тут грянула перестройка. Длинные и многословные речи Горбачёва я воспринял сдержанно, но вот дыхание свободы меня, в буквальном смысле, реанимировало. И я даже чуть не стал капиталистом, правда, на очень короткое время – три с половиной года. Началось это так. Сижу, работаю. Врывается Слава Брежнев:

– Сидите! А тут такое творится: новые хозяйственные отношения проникают в нашу жизнь и буквально её переворачивают. Нельзя терять ни минуты.

И он потащил меня через дорогу, где в низеньком одноэтажном здании СКБ размещался НТТМ «Пульсар», которым руководила какая-то тётка. Через некоторое время я начинаю что-то понимать в этих новых веяниях. НТТМ – это центры научно-технического творчества молодежи, которые открываются под эгидой райкомов комсомола. Но это всё фасад. Все прежние годы я был бедным потому, что деньги в нашей стране делились на «наличку» и безналичные в соотношении примерно один к десяти. Простому работнику можно было выдавать только из первой кучки, причём научникам практически запрещалось подрабатывать по-совместительству. Конечно, был указ или инструкция «в виде исключения сотрудникам особо высокой квалификации при условии успешного выполнения обязанностей на основном рабочем месте». Однако мне за всю жизнь так и не удалось получить разрешение на совместительство. Подработка разрешалась только в виде преподавания, и я иногда пользовался этим, но это тоже был мизер. Да еще пару раз я получил по трудовому соглашению по сто рублей. Остальное можно было заработать во время отпуска на строительстве сельхозобъектов, или подрабатывая грузчиком в магазине. Безналичка же считалась общенародным достоянием и непосредственному распределению не подлежала. По доверенности народа ею распоряжались разного рода начальники и, как могли, извлекали из этого для себя пользу.

Перестройка сначала деформировала эту стройную и привычную картину, разрешив проявления «творчества» оплачивать шуршащими купюрами, извлекая их на свет божий из безналичного фонда, то есть превращая частями общенародную собственность в личную. Видимо, партия поняла, что потеря политической власти неизбежна, и решила заменить её властью экономической, а начало самого процесса замаскировав под крышей райкомов комсомола, которые были хорошо ею управляемы. Раньше я выполнял хоздоговор за свою обычную зарплату. Премии в академических НИИ выдавались один раз в году, обычно в районе новогодних праздников в размере от тридцати до ста рублей для обычных рядовых сотрудников. И только по постановлению Совмина особо важная тема могла премироваться примерно так же раз в год, но здесь можно было получить раза в три-четыре больше. Разница в том, что если я не выполняю хоздоговорных тем, моя зарплата проистекает из госбюджета, а если выполняю, то часть зарплаты идет из госбюджета, а другая её часть – из договорных средств. В народе говорят в таких случаях: «что в лоб, что по лбу». В новых экономических отношениях ты мог теоретически заработать любую зарплату, если договор оформлял не через институт, а через такие вот НТТМы. В ИЯФе, например, подобные вещи были просто запрещены приказом дирекции под угрозой увольнения с работы. И, тем не менее, люди зарабатывали, сколько могли, игнорируя эти угрозы. Надо было только не болтать лишнего.

Не случайно, самым первым директором первого в академгородке НТТМ «Ритм» стал Володя Катешов – молодой и очень энергичный коммунист, которого мой бывший шеф Валерий Палыч, в свое время, умело использовал, чтобы выкинуть меня с работы. Этот самый Володя занял потом моё место и даже успел по моей тематике защитить кандидатскую на основе тех материалов, которые я ему передал, когда он ещё работал под моим началом. И очень вовремя, потому что, когда директором нового направления в экономике становится идейно выдержанный коммунист, да еще кандидат наук – это совсем неплохая реклама. Позже Володя рассказывал нашему московскому заказчику, для чего его вызывали в ЦК комсомола:

– Нас инструктировали о принципах проведения новых хозяйственных отношений. Наша главная задача – правильно переводить безналичку в шуршащие деньги.

НТТМ «Ритм» через пару лет свернёт любые проявления научно-технического творчества, станет торговать компьютерами, а ещё чуть позже бывший коммунист целиком перейдет на торговлю спиртом в трёхлитровых банках и импортными презервативами. Валерий Палыч, тем не менее, не увольнял коммерсанта Катешова из лаборатории, сохраняя ему полставки и возможность вернуться к науке, если перестройка загнётся. Это понятно, поскольку сын Валерия был замом в фирме «Ритм». Когда для науки наступили трудные времена, он обратился к Катешову с просьбой: неплохо бы, мол, было если бы процветающий бизнес спонсировал поездку сотрудников лаборатории на Всесоюзную конференцию. Володя ухмыльнулся:

– Бизнесу противопоказаны бессмысленные вложения. Я на эти денежки лучше публичный дом открою.

Сгорела же фирма «Ритм» при следующих обстоятельствах. Будучи в очередном челночном рейсе, Катешов получил предложение купить крупную партию турецких сигар по очень низкой цене. Запахло крупным наваром, и Володя решил рискнуть, вложив в эту выгодную сделку почти все имеющиеся в наличии у фирмы средства. Однако, на таможенном контроле обнаружилось, что сигареты имеют уровень радиации, значительно превышающий допустимые нормы, и всю партию конфисковали.

Любой квалифицированный экономист скажет вам, что эта новая практика была в чистом виде массированной акцией ограбления народа. Ведь рубль можно выдать только после того, как на него произведено ровно на рубль товаров, а безналичные средства – это не товары, а станки, домны, танки и подводные лодки. Конечно, с первого взгляда можно возразить, что исполнитель заключает с заказчиком договор на выполнение конкретного объёма работ, деньги получает только после подписания акта приемо-сдаточных испытаний комиссии заказчика, и, если работа скалькулирована правильно, то никакого надувательства нет.

– Ай-я-яй! – скажет грамотный экономист такому возражателю, – Вы что, Маркса не читали. Особенно те его главы, которые посвящены вопросам формирования цены товара.

И он будет прав, ибо цена станка или домны силовым образом назначена государством, и никакими отношениями спроса-предложения не обусловлена, а вот цена работы по хоздоговору устанавливается на основе устной договорённости заказчика и исполнителя. Я верю, что Вы лично, мой читатель, добросовестно выполняли квалифицированную работу по договору, как и я сам. Но вы представьте себе такую, отнюдь не фантастическую, картину. Некий директор главка или чиновник министерства (а именно там распоряжаются безналичной общенародной собственностью) звонит приятелю – директору завода, НИИ, фабрики или бани – и говорит:

– Дорогой Николай Петрович, зная Вашу высокую личную ответственность и обеспокоенность за судьбы нашей родины, я нисколько не сомневаюсь в том, что вы не откажетесь выполнить для народа небольшую, но сложную работу стоимостью двенадцать миллионов. Так я Вам вышлю договорчик?.

– Конечно, конечно, уважаемый Федор Никанорович, – ответствует упомянутый директор, – какие могут быть сомнения? Сделаем в лучшем виде.

Получив договор, он ставит подпись о заключении договорных отношений и тут же оформляет акт приемо-сдаточных испытаний. Обе бумаги отсылаются обратно заказчику, а после перевода денег они делятся пополам или в какой другой установленной пропорции между «дорогим» и «уважаемым». Так был порожден этот безжалостный механизм инфляции, которая обескровила все производящие отрасли страны, когда хакончилась безналичка. На то, чтобы слить в конкретные карманы всю общенародную безналичку страны, занимавшей одную шестую часть земной суши, «уважаемым» потребовалось что-то около трех с половиной лет. Именно таким образом, я думаю, появились первые миллиардеры нашей страны. Тем же, кто конструировал умные машины и внедрял новые технологии, достались крохи, которые не разглядишь даже в электронный микроскоп.

Тогда, конечно, я об этом и не думал, а бурно ринулся в новую деятельность. Заказчики приезжали со всех концов страны – от Питера до Тбилиси и от Кишинева до Владивостока – раскладывали перед нами секретные и не очень чертежи, формулировали пункты технического задания и заключали договора. Потом мы ездили в эти города сдавать им работу. Тётку ту из руководства НТТМ быстренько выперли. Она оказалась из закосневших ретроградов отжившей эпохи и страшно тормозила внедрение новых экономических отношений. На её место выбрали молодого и энергичного инженера-изобретателя Николая Прокопьевича Солдатова. Стиль новых отношений просто потрясал. Раньше я сам оформлял хоздоговорные бумаги, неделями ходил с ними по кабинетам, смотрящих на тебя, как на мышь, чиновников с каменными неприступными лицами, выпрашивая утвердительные подписи, словно подаяние. Теперь я бодренько вбегал в комнатёнку, заставленную осциллографами и другой измерительной аппаратурой, где Прокопыч ютился вместе с секретаршей. Пока мы пили с ним кофе и обсуждали свежие новости, договор был отпечатан, затем, не читая, подписывался, сверху шлепали казённую печать и вручали его мне. В среднем на это уходило двенадцать-пятнадцать минут. Оперативность была понятной: вновь организованной фирме «Экотек» нужен был приток новых средств, как сжатый воздух подлодке для всплытия. Согласно инструкциям, фирма выплачивала в качестве зарплаты исполнителям до 35—40% объема договора, брала себе 15%, а остальное шло на налоги, в фонд развития, на закупку материалов и оборудования, на командировки и немного в фонд премирования.

Примерно четверть от стоимости первого этапа работ заказчик перечислял авансом. Я вёл в год по четыре-пять договоров параллельно с разными «конторами». Теперь моя зарплата превышала институтскую более чем в десять раз. Я начинаю привлекать к этой работе всех моих коллег и приятелей, с которыми раньше делали совместные разработки бесплатно, из чистого интереса к науке, оставляя в качестве овеществлённых результатов лишь совместные публикации. Слава тут же предложил использовать вариант «мертвых душ», отработанный им в стройотрядах и «шабашках». Дело в том, что получать большие деньги было непривычно, неудобно и где-то даже страшновато. По-привычке ещё боялись, а не придет ли какой-нибудь дядька в кожаных штанах и не спросит ли грозно так: «Что это вы тут делаете? Кто позволил?». Делали всё, озираясь, поскольку законов никаких в газетах опубликовано не было. Были какие-то ведомственные инструкции, да кто из нас их читал? Поэтому, на всякий случай, расписывали свою зарплату на родственников и знакомых или незнакомых за небольшую мзду, «как бы чего не вышло». Начальникам, конечно, было легче, ибо никто не видел, сколько они получают. Нам же главное было, чтоб на работе не узнали, поскольку эти новые формы были делом новым, не устоявшимся, и здравый смысл подсказывал, что долго это не продержится, а сменится чем-то другим. Основных вариантов этого другого было два: либо лавочка прикроется, либо дело приобретёт законную основу, правила игры станут известны всем, и не надо будет озираться. Интересно, что первый вариант можно было прихлопнуть в любой же день по указанию одного «большого» человека, тогда как для второго потребуются годы, масса хлопот и усилий десятков тысяч людей.

В это бурное время в Россию начали просачиваться персональные компьютеры. Первые образцы привозили начальники из заграничных командировок, потом мелкие партии стали закупать учреждения, имеющие валюту за работу с западными институтами и фирмами. Постепенно поток компьютеров нарастал, а поскольку моей основной профессией являлось компьютерное моделирование приборов электроники, то мне компьютер был гораздо нужнее, чем всем бухгалтерам и менеджерам вместе взятым. И вот это чудо заокеанской техники стоит у меня дома на столе. Первые месяцы я спал по четыре-пять часов в сутки, до того интересно было осваивать этот принципиально новый стиль работы, изменяющий и стиль самой жизни. До тех пор я работал лишь на больших машинах, занимающих целые залы, с обслуживающим персоналом в десятки человек. Самое элементарное – качество печати и графики этого настольного издательства было намного выше, чем те прыгающие неровные строчки, что выдавали быстродействующие АЦПУ машин коллективного пользования. Самая первая модель IBM PC AT/286 c EGA-монитором стоила бешеные деньги – тридцать семь тысяч рублей, то есть сто пятьдесят моих институтских зарплат. Конечно, это был не мой собственный компьютер. За него я расплачивался из фонда развития от моих договоров чуть больше года, тем более, что в течение года я заменил его на более мощный с VGA-монитором, который стоил уже пятьдесят тысяч. Для справки – «Жигули» тогда стоили четыре тысячи, а «Волга» – семь. Но даже полностью расплатившись, я не мог считать его своим, поскольку он считался собственностью НТТМ, то есть – райкома комсомола. У руля тогда еще стояла одна партия, и вопрос о частной собственности поднимать было ещё рано. Но это было не так важно. Гораздо важнее, что я им пользовался дома. Я мог не только научные расчеты проводить, но и играть в компьютерные игры. В рамках государственного сектора это могли позволить себе только крупные начальники, да и то далеко не все. Среди них изредка попадались и относительно честные люди.

Дела мои идут неплохо, и Солдатов несколько раз делает мне предложения стать его заместителем. Дел много: нужно организовать строительство коттеджей на берегу Обского моря, закладывается многоэтажный кооперативный дом, организуется очередь на автомобили. Все это раньше для меня было просто недосягаемо. Я мог лишь ждать понуро лет десять своей очереди на квартиру без какой-либо возможности выбрать этаж, район, площадь. Однако, я чётко понимаю, что для организационных дел совершенно непригоден. Я предпочитаю неторопливую беседу, погружение в мир незапятнанных истин, а не матерные разговоры с прорабами и дачу взяток чиновникам.

Поприсутствовав несколько раз на заседаниях дирекции, я начинаю игнорировать эти скучные многочасовые мероприятия. Примерно через месяц утряслась окончательная структура фирмы. Весь наличный контингент исполнителей разбили на семь отделов. Мою группу влили в отдел, в котором начальником был поставлен Михаил Ройзман, который в своем институте также был заведующим лабораторией, занимающейся хроматографами, на чём они и поимели начальную валюту, на которую институт закупил компьютеры ещё за год до того, как я их впервые увидел. Мишка был исключительно деловым, полным, рыжеватым еврейчиком, не ограничившимся трудоёмким и долгим процессом доводки хроматографов, а сразу же сориентировавшимся на торговлю через фирму компьютерами, а затем сахаром, водкой, шифером и другими материальными ценностями. Я тогда ещё не подозревал о важности этого, казалось бы, несущественного этапа, когда над тобой начальником ставят ранее совершенно неизвестного человека, поскольку группа моя имела отдельные лицевые счета, и теоретически только мы могли пользоваться средствами с этих счетов. Много позже выяснилось, что премиальным фондом, заработанным нами может распоряжаться только начальник отдела. Но Мишка демонстративно заявлял, что работает он совершенно бескорыстно, и пользоваться нашим фондом не пытался.

Время шло, фирма круто шла в гору. Первым делом она переехала из маленькой комнатушки в только что отделанные помещения, арендуемые у школы, спонсором которой она себя объявила, пообещав тотальную компьютеризацию учебного процесса. Два больших класса разгородили на три кабинета каждый: кабинет начальника, плановый отдел, бухгалтерия, касса и две комнатки для деловых встреч с клиентами и сабантуев. Солдатов съездил в Японию «для обмена опытом», посетил там технократический город будущего, в котором каждая квартира сплошь нашпигована электроникой и микрокомпьютерами пятого поколения. В фирму набрали массу симпатичных барышень, поэтому оформление договора теперь длилось не пятнадцать минут, а несколько дней. Отчётность также крайне запуталась, ибо барышни были, видимо, женами и подружками руководства фирмы. У меня было тихое подозрение, что именно по этим внешним признакам можно определить начало краха любой фирмы, и я вёл свою бухгалтерию, параллельно той, что велась плановым отделом.

Выкупив первый компьютер, мы начали расплачиваться за второй. Тут выясняется, что наличие над нашей совершенно самостоятельной группой ещё какого-то начальника всё больше и больше тормозит дело. Вроде бы мелочь – оформить командировку, но без подписи Мишки никак нельзя, а он и сам постоянно в командировках. Приходится идти прямо к начальнику фирмы. Конфликт же начался с того, что Мишка потребовал назад второй компьютер, который вообще-то принадлежал фирме, а не его отделу. Тут я понял, что такой начальник нам не только ничем не помогает, но и просто мешает. Солдатов не возражал против выделения моей группы в самостоятельный отдел. Возражал Мишка Ройзман. Оказывается когда-то дирекцией было выработано правило, что для выделения в отдел необходимо на счету группы иметь активных средств не менее, чем сто тысяч. В тот момент у нас было около семидесяти пяти тысяч и на двести тысяч заключенных договоров. Попутно я узнал, что у самого Мишки не было и семидесяти пяти тысяч. В общем, вырваться из цепких лапок этого рыжеволосого мужичка оказалось совсем не простым делом. В конце концов, на общем собрании дирекции вопрос был решен в мою пользу. Оставалось подготовить акт и разделительную ведомость. И тут Мишка заявляет, что премиальный фонд находится в распоряжении начальника отдела, и он не даст новому отделу ни копейки. Я допил свою чашечку кофе, сказал: «Свобода дороже!» – и подписал акт, по которому остался еще должен сдать Мишке какие-то мелочи В акте, однако, оказалась некая строчка, на которую я сначала и не обратил внимания. Фразу эту можно было понимать по-разному. Один из этих смыслов состоял в том, что я уже передал Мишкиному отделу какую-то сумму из фонда накопления, а можно было трактовать и так, что я собираюсь передать ему эту сумму. Наивность моя обнаружилась, когда Мишка служебной запиской на имя директора потребовал наказать должника. Я пришел в плановый отдел разбираться в недоразумении. Они мне сказали так:

– Мы знаем, что у вашего отдела нет задолженности перед Ройзманом, но Вы зря подписали эту бумагу, не проконсультировавшись с юристом. Бумага действительно двусмысленна, а Михаил Абрамович известен как очень склочный человек, поэтому Вам лучше передать ему эту сумму. Вам стоит закрыть один-два договора, и Вы расплатитесь с ним. Так будет меньше шуму, и Вам спокойней.

Через некоторое время я почувствовал, что фирма дышит на ладан. В кассе хронически отсутствовали деньги, хотя у меня да и у других отделов дела шли нормально. Солдатов затеял строительство какого-то офиса в Москве, затем Мишка подбил его взять крупную партию компьютеров, которая принесла убытки из-за падения цен на рынке. Получалось так, что директор запускал руку в общий котёл и брал там наши деньги, сколько надо, обещая вернуть «сразу же, как только». Солдатов бросался и в явные авантюры. Как-то я застал его работающим за компьютером, заполняющим какие-то карточки. Он играл в классическую «пирамидку», когда тебе приходят письма, а ты должен разослать еще больше писем другим, в ожидании, когда на тебя хлынет денежный дождь. Позднее один из наиболее убедительных вариантов такой игры нам продемонстрировали Леня Голубков и компания Мавроди МММ. Я был потрясён – директор серьёзной научно-производственной фирмы сам играет в мелкое мошенничество. Солдатов же, наверное, полагал, что оно может оказаться и не совсем мелким.

Ясное было, что нам нужно освобождаться от посредников и организовывать свою фирму. Тем более, что и фирма «Экотек» начала реорганизовываться в научно-производственное объединение. Момент был самый подходящий. Единственный вопрос, который неизбежно возникал при этом – это вопрос о собственности. Ведь всё оборудование, выкупленное нами и деньги из фонда развития являлись собственностью «Экотека». Мы порешили так: берем фирму «Экотек» в качестве соучредителя, который передаёт нам наши же накопления в качестве уставного капитала, а сам за это имеет установленный процент с наших доходов, что и записали в Уставе новой фирмы «Топаз». Солдатов предложил нам либо взять в банке кредит, чтобы выплатить оставшиеся 25% за второй компьютер, либо вернуть компьютер, переведя выплаченную сумму на счёт новой нашей фирмы. Я посчитал, что брать кредит при бешеной инфляции – это верная кабала. Вынуть же деньги из фирмы «Экотек» оказалось невозможным из-за отсутствия их у неё. В присутствии нашего бухгалтера Солдатов распоряжался плановому отделу вывести баланс и передать средства фирме «Топаз», а стоило нам выйти, он им же приказывал не показывать нам всех бумаг и счетов, вывести некую общую цифру без документального подтверждения. Дальше оказалось, что и эту цифру выколотить из фирмы «Экотек» было невозможно. Повторялась ситуация с Мишкой Ройзманом, и мы снова выбрали свободу, вычеркнув фирму «Экотек» из списка учредителей. Первый же компьютер я им просто не отдал без всяких оформлений бумаг. Они и не спросили. Видимо, было не до того.

Создавалось впечатление, что от вида больших денег Солдатов заболел звёздной болезнью. Он был не только директором фирмы, но и председателем экологической секции, депутатом местных Советов и председателем попечительского Совета школы. Место в экологической секции было важно для него тем, что она распределяла заказы и деньги местного городского бюджета, связанные с работами по улучшению экологических условий города или даже области. Глупость, которую сморозил на этом посту Прокопыч состояла в том, что он из каких-то личных амбиций лишил одно из крупных предприятий заказа, передав его другому исполнителю, а директор этого предприятия порвал договорные отношения, в которых он состоял с Солдатовым. Тут любой вам скажет, что это – чистая глупость. Прокопыч сам срубил сук, на котором сидел, ибо одной рукой, как председатель секции, он распределяет предприятию государственные деньги, а другой, как директор фирмы «Экотек», получает их часть, как соисполнитель темы. Этот номер здорово подкосил финансовый статус фирмы. Как депутат, Солдатов ничего особо героического не свершил, но статус депутата давал ему юридический иммунитет и, наверное, помогал в делах экологической секции.