Читать книгу: «Квартирантка. Роман о женщинах и не только», страница 3

– Вот это – да! – взорвалась Галина. – Мужа убили, и он еще оказался виноват в своей смерти!

– Не надо делать преждевременных выводов! – осадил ее мент. – Судебно-медицинской экспертизой установлено, что смерть вашего супруга наступила в результате падения на асфальт и перелома основания черепа, а не пулевого ранения. Несчастный случай! Уголовное дело закрыто за отсутствием состава преступления.

– Вы же говорили про пистолет, про наличие в крови задержанного алкоголя, – встрял Валера.

– Оружие возвращено законному владельцу. А про какой-то алкоголь я вообще ничего не говорил! У меня весь вчерашний разговор с вами на диктофон записан! Тело потерпевшего можете забрать для погребения. Оно нам больше не нужно! Распишитесь об ознакомлении с итогами расследования! Официальный документ мы пришлем в установленные законом сроки! Расписались? Не смею задерживать!

– Ну ни х… себе! – вырвалось у Валеры, никогда не матерившегося в присутствии жены. – Это как в басне: «У сильного всегда бессильный виноват…»

– А как же диктофон? – недоуменно посмотрела на благоверного Алла.

– А что диктофон? Мусор попросту стер все, что ему ненужно. Будем жаловаться – еще и за клевету привлекут.

Поехали в автобусный парк. Хотели попросить помощь в организации и оплаты похорон. Пустили только к кадровику.

– Крепко нас Петр Александрович подвел! Теперь проверок не оберемся. Да еще и штраф уплатим. Да людям выговоров придется навешать, – мрачно изрек чиновник. – Есть решение руководства помощи вам не оказывать!

Зато подсуетился дядя Гриша. Он договорился с агентом из городского унитарного предприятия «Ритуал». Сумел вместе с ним пробить бесплатные похороны, место на далеком Щербинском кладбище. Заказали дешевый, женский гроб розового цвета.

– Не все ли равно в какого цвета домовине под землей лежать? – задал дядя вопрос сам себе.

Потом Валера с Аллой еще раз смотались в морг. Отвезли оставшиеся еще от коммунистических времен костюм и галстук, купили там для отца белые тапки.

Было кладбище с могилами, заросшими травой в человеческий рост. Яма в самом конце погоста, рядом с мусорным контейнером. Восково-желтый, непонятно почему улыбавшийся отец. Нелепый гроб с оборками и рюшками. Пьяненькие могильщики, коим пришлось дать какие-то деньги, но этим занимался Валера. Дешевенькие цветы от не вылезавших из нужды соседей. Скромные поминки дома, на которых дедушка Валерьян и Виталий Валерьянович все-таки напились в хлам.

На девять дней Алла с Галиной выбрались на могилу. Убрали увядшие цветы, траурную ленту от убого венка, стащенного кем-то из посетителей кладбища. Мать стояла перед железным крестом с надписью на табличке: «Заблудовский Петр Александрович».

– И откуда такая странная фамилия: Заблудовский? – спросила она.

– Заблудовские, когда Украина была еще польской, служили у ляхов, – вспомнила Алла, что ей рассказывала бабушка. – Один из них даже до полковника дослужился. Имениями владели. Потом все как-то ушло. Стали мелкопоместными дворянами, а после вообще дворянами-однодворцами, то есть всего один двор имели…

– А я-то думала: почему в селе Заблудовских панычами звали? Жаль, что батя заставил дать тебе его фамилию. Уж лучше бы жила с моей – Горленко! Ну, ладно! Пора ехать до дома. На девять дней стол накрывать. Ребят с батькиной работы позвать надо!

Ни на девять, ни на сорок дней никто из коллег Петра помянуть не пришел. Начальство пригрозило: узнаем, что поминали этого пьяницу – по статье с работы вылетите!

Убого отметили девять дней и еще более убого сорок. Когда были рядом с домом, в рано повисшем над городом октябрьском мраке возникли друзья детства – алкаши.

– Помянуть бы тестя, Валера! – загундосили они.

– Я быстро! – подтолкнул тот к дверям подъезда Аллу с Татьяной Сергеевной.

– Не надо бы тебе больше пить, Валера, – нерешительно произнесла молодка.

– У меня еще два дня выходных. С ребятами полчасика побазарю и вернусь, – ответил супруг, поворачиваясь к друзьям детства. – Генка, пойдем! Бухло, хавчик поможешь поднести!

Приятели выскочили на улицу. Ринулись к мерцавшему огоньками магазину. Пошли напрямки, до перехода было далековато: метров двадцать. В темноте улицы их, одетых в черные куртки, было трудно разглядеть. Несшаяся черная «Тойота» с погашенными фарами смела обоих и умчалась прочь…

Гадкие предчувствия охватили Аллу. Вот уже прошли полчаса, а мужа нет. Внезапно в дверь истерично зазвонили, потом забарабанили кулаками:

– Таня, Валерьяныч! Беда! Валерка погиб!

Валерка лежал в луже крови, в свете фар патрульной машины. Над ним копошились врач и санитар скорой помощи. Из авто, остановившегося неподалеку, вылезала группа быстрого реагирования: судмедэксперт, криминалист, пара оперов. Делали какие-то промеры гаишники.

– Мы констатировали смерть обоих пешеходов, – сказал врач «скорой». – Я вызвал труповозку. Наша помощь больше не потребуется.

– Куда? – тормознул Аллу со свекровью старшина.

– Я – жена! – выдохнула Алла.

– А я – мать! – взвизгнула Татьяна Сергеевна.

– По мне – хоть бабушка! – ответил служивый. – Нельзя туда! Стойте пока здесь! А еще лучше – идите домой! Не надо бы вам на это смотреть…

Алла глядела на раскинувшего руки мужа, которого снимали на видео и фотокамеру. Потом на полного мужчину, прошедшегося по карманам Валеры, выудившего из них паспорт, кошелек, ключи от квартиры, мобильник, уложившего находки в пластиковый пакет. Она не могла поверить, что это – ее Валера, сильный, надежный, веселый. Муж, коего она не очень любила, но могла со временем очень полюбить. Рядом по-собачьи выла Татьяна Сергеевна. Тут же глотал слезы Виталий Валерьянович, прикладывавшийся к четвертинке, вытащенной из внутреннего кармана поношенной куртчонки.

– У меня сына, сына убили! – выдохнул он направившим на него объектив телевизионщикам.

Допил четвертинку. Занес ее над головой, чтобы грохнуть об асфальт, но заметив строгий взгляд патрульного, аккуратно опустил в урну.

– Камеры наружного наблюдения проверили? – доносилось до Аллы.

– Так, точно! Установлены марка и номер автомобиля. Только что с поста на выезде с Липецкой улицы на МКАД сообщили, что указанную машину задержали. Неслась на огромной скорости, плюс вмятина на капоте, плюс крепкий запах спиртного от хозяйки авто. Сейчас берут анализ на содержание алкоголя в крови.

– Экспертов и наряд туда!

Алла ловила эти фразы, а ей все не верилось, что это произошло с ее мужем, с ней самой.

Утром поход в Отдел внутренних дел. Подписание бумаг и разрешение забрать из морга тело для похорон. Снова, как в случае с отцом, сухие, царапавшие душу слова:

– Он нам больше не нужен!

К вечеру явился адвокат виновницы дорожно-транспортного происшествия.

– Отмазывать эту сучару явился, защитничек?! – уперла руки в бока свекровь. – Пусть посидит – дрянь с ногами!

– Я бы не стал горячиться, Татьяна Сергеевна. Валерия Витальевича уже не вернуть, а жизнь продолжается! На что хоронить будете? – брезгливо скользнул глазами юрист по убогой обстановке. – Моя подопечная виновата: вождение в нетрезвом состоянии, наезд на пешеходов, причинивший смерть, не оказание пострадавшим помощи, бегство с места происшествия. С другой стороны моей подзащитной всего двадцать восемь лет. Годы, проведенные в местах лишения свободы – потеря времени и средств, которые она может заработать на свободе, не только для нее, но и для государства, для вашей семьи в конечном итоге. Поэтому предлагаю вам закрыть уголовное дело по примирению сторон. Моя подопечная готова заплатить пятьсот тысяч рублей в качестве материальной компенсации и возмещения морального ущерба…

– Пол-лимона за сына?! Я сам наглый, но таких наглых, как ты, еще не видел! – начал закипать свекор. – Три лимона пусть дает!

– Видите ли, Виталий Валерьянович, семья второго потерпевшего согласилась с этой суммой.

– Семья второго потерпевшего может согласиться и на три копейки. Их право! – вылез из своей комнатухи дедушка Валерьян в пиджаке с орденом Славы и другими наградами. – Три миллиона и ни копейки меньше!

– А меня спросили: нужны ли мне эти поганые деньги?! – взвилась Алла. – У меня отца сорок дней назад убили. Убийц также отмазали! Закрыли уголовное дело!

– Ну, в том случае, Алла Петровна, надо было ко мне обращаться. Кроме защиты, я представляю и потерпевшую сторону…

– Вали отсюда, соплячка! – вытолкнула Аллу из гостиной свекровь. – Не тебе решать, что нужно, а что нет! Валерку, правда, не вернуть, а хоронить его надо! Помянуть, чтобы не стыдно было перед людьми, надо! Памятник достойный поставить надо. Оградку справить. Участок двойной брать надо, чтобы мы все со временем там уместились.

Долго рядились. Наконец, сошлись на миллионе. Подписали необходимые бумаги. Утром встретились с адвокатом в ОВД, получили увесистый пакет с тысячными банкнотами, подписали документы об отсутствии претензий по примирению сторон.

Улучив свободную минутку, смоталась к банкомату, сняла остатки зарплаты мужа, переложила их на свой счет, куда из колледжа присылали стипендию.

– Все равно свекор с дедом пропьют! Да и неизвестно, как сложатся мои дальнейшие отношения в этой семье. Деньги мне самой пригодятся! – решила молодка.

Потом Алла вызвала агента из «Ритуала», сгоняла в «Капитан Дрейк». Там дали деньги на похороны, что-то из провизии. Начала крутиться со свекровью: закупать продукты и выпивку к поминкам.

Валеру отвезли на тот же, Щербинский погост. Отпели в кладбищенской церкви. Муж лежал в гробу строгий, с черно-синим пятном в пол-лица, повязкой на голове. Алле же все не верилось, что над ее Валеркой поют: «Вечная память», везут в черном гробу с закрытой крышкой к месту последнего упокоения. Его погребли неподалеку от Петра. Тут же «помянули», выпив по полстакана водки, и вылив оставшееся на свежий холмик. Дед с отцом добавили еще и в автобусе-катафалке.

На поминках было не протолкнуться. Пришли охранники из «Капитана Дрейка», явились друзья детства – «гамадрилы», соседи, знавшие Валерку еще ребенком, мать Галина с дядей Гришей. Пили много, вскоре закурили, начались тёрки-разборки.

– Давайте заведем нашу любимую! – полезла к магнитофону крепко пьяная Татьяна Сергеевна.

– Я мечтала о морях и кораллах. Я поесть мечтала суп черепаший, – как совсем недавно завела Доронина.

– Я шагнула на корабль. А кораблик оказался из газеты вчерашней, – задирижировал непонятно кому Виталий Валерьянович.

Алла ушла в некогда их с мужем комнату. Сглатывая слезы, прижалась лбом к окну. Под ним кто-то стоял на четвереньках, и ему ногой били по зубам. Кто-вцепился кому-то в ворот и дурным голосом вопил:

– У тебя, чё, падла, две жизни?!

Кто-то спал на газоне, вывалив из-под сползших треников белесый зад.

ВДОВА

Преподаватели с пониманием относились к двойному горю Аллы. Какое-то время вообще не спрашивали – давали возможность психологически восстановиться от постигшего ее удара. Алла же довольно быстро взяла себя в руки, стала упорно учиться.

– Содержателя-папика у меня нет. Мать – не помощница. От семьи мужа надо поскорее уйти. Знания помогут мне получить хорошую работу, вылезти из нужды. С Бирюлевской съеду, когда отметим девять и сорок дней по Валерке, – думала молодуха.

Сорок дней ей отметить не дали. Вернувшись с занятий, она обнаружила, что дверь ее комнаты взломана. Их траходром стоял в гостиной. Диван, на котором спали Татьяна Сергеевна и Виталий Валерьянович переместился в комнату дедушки Валерьяна. А его скрипучий, зассаный топчан оказался в комнате «молодых».

– По справедливости сделали. Мы вдвоем на старом диване ютились, а ты – как королева – одна спала на огромной тахте. Да и деда пожалеть надо! Ему – девяносто! Вот, чтобы мягче было! – кинула свекровь драный, вонючий, матрасик в желтых разводах. – Валерка на нем, когда пацаном был спал. Ну да, ладно! Мне сегодня в ночную смену. Мужики, не балуйте тут!

Не нашла Алла ни мобильника, ни банковской карты мужа, с которой уже сумела снять деньги.

– Я попробовал снять бабло с валеркиной карты – ничего не вышло! – сказал Виталий Валерьянович, когда шаги супруги затихли на лестнице. – Не ты ли, Алька, выпотрошила счет?

– В соответствии с законом, карта заблокирована. Через шесть месяцев, когда определятся наследники, деньги можно будет получить в банке, – отчеканила, словно по учебнику, невестка.

– Аж через полгода? – погрустнел свекор. – Батя, я валеркину мобилу на радиорынке толкнул. Давай, пока крысы нет!

Виталий Валерьянович выудил с балкона сумарёк, полный бутылок и дешевой закуси. Полночи гомонили родичи, пропивая мобильник Валерки. Потом захрапели. Под утро свекор плюхнулся на невестку.

– Давай! – рванул он ночнушку Аллы.

Невестка сумела выскользнуть из-под Виталия Валерьяновича, соскочить с топчана. Когда тот тоже поднялся, со всей силы врезала ему ногой по мошонке.

– О-о-о! Как яйца болят! – заковылял тот из комнаты.

– А нас сегодня пораньше отпустили! – щелкнула ключом Татьяна Сергеевна. – Ну, накурили! Что тут у вас происходит? Ты чего, муженек, скорчился.

Увидев порванную сорочку невестки, процедив: «Понятно!», свекровь трижды вытянула мужа скалкой вдоль спины. Пинком отправила его на траходром.

– Ну, а ты, квартиранточка, собирай вещи и на х… отсюда! Чтобы здесь тобой больше не воняло!

Побросав в рюкзак учебники, а книги в большую спортивную сумку с надписью: «Россия», Алла навсегда покинула дом на Бирюлевской улице.

Галина, набросив старенький халат, не хотя пустила дочь.

– Галя, кто там? – послышался мужской голос.

Следом из комнаты вылез тощенький мужчина лет тридцати с хитрыми и злыми глазками-буравчиками.

– Знакомься! – кивнула мать. – Это Леонид – квартирант. Наш – украинец. Сдаю ему койко-место. Твоя постель пустует, а деньги нужны. Ты надолго?

– Надолго, мама. Я ушла с Бирюлевской…

– Ну и что теперь делать?

– Что делать не знаю. Поживу пока. Спать буду на своей постели.

– Галя, может мне ее с лестницы спустить? – спросил Леонид, в миг превратившийся в злобного зверька.

– Попробуй! Тебя или менты, или друзья мужа самого с лестницы спустят! Словом, освобождай мое койко-место и место в шкафу для моих вещей! – вошла в отчий дом Алла.

В комнате она увидела, что отцовский диван застелен на двоих, а ее топчанчик даже не разобран.

– Быстро же, мама, вы забыли батю!

– Батю уже не вернешь, а жизнь продолжается! Давай покормлю! Вон, у нас жареная картошка с ужина осталась. Но все же надо что-то делать! Неудобно тебе с нами жить! Позвоню брату. Он от нас давно съехал. Нашел бабу-москвичку, теперь у нее обретается. Гриша что-нибудь придумает!

По случаю субботы дядя Гриша был дома. Он быстро явился в бывшую общагу, поскольку обитал неподалеку. Леонид отвалил, бросив, что выходные у него только по воскресеньям.

– Нужна подработка, – сказала Алла. – Попробую договориться, чтобы поселили в общежитии колледжа.

– Будет подработка! – вдруг повеселел родич. – Даже квартира будет. Все будет, если одному человеку понравишься. Хорошему человеку с большими возможностями.

С «хорошим человеком» встретились в ресторанчике у метро «Царицыно».

– Да мы же вместе в Турции отдыхали! – плюхнулся он за столик, явившись с приличным опозданием.

Алла сразу же вспомнила лысого, жирного, с обильными седыми волосами на груди старика, раздевающе разглядывавшего ее при встречах поблекшими от пьянства свинячьими глазенками. Вспомнила и его жену – худую, высохшую, высокомерную старуху, унизанную брильянтами, прозванную Валерой мощами.

– Моя племянница – Алла, Федор Владимирович, – угодливо бегая глазами представил дядя Гриша.

– Помню! Я на нее еще на отдыхе запал! Значит, так! – взялся за дело Федор Владимирович. – Квартира есть. Тридцать тысяч в месяц я буду оплачивать. Ну деньжат буду подкидывать. Бухло, кое-что к столу за мой счет. Презентики… Тебе, Алла, даже подрабатывать не надо! Жить будешь, как при коммунизме. Ты хоть знаешь: что такое коммунизм?

– Это когда от каждого по возможности, каждому по потребности, – вспомнила любимую отцом присказку.

– Правильно! Словом, не надо париться с работой. Знай учись себе! Мне Григорий говорил о твоем сложном положении. Деваться тебе некуда! А у меня на всем готовом! Да я всего раз в неделю в гости заходить буду – не шибко утомлю. Только ни с кем кроме меня не путайся! Это – главное условие! Иначе тебя из квартиры, а дядю твоего с работы в шею выгоню! Допивайте ваше пиво – поехали хоромы смотреть!

Хоромы Алле понравились. Небольшая, чистенькая однокомнатна квартира неподалеку от метро и остановки автобуса, шедшего прямо к колледжу.

– Да это – дворец, по сравнению с тем, где ты живешь! – с завистью выдохнул дядя Гриша.

– Спасибо, Григорий! Отдыхай! – небрежно ткнул пятерню Федор Владимирович дяде. – Нам с Аллой еще кое-что обсудить надо.

Закрыв дверь за Григорием, папик спустил брюки:

– Пососи для начала! Посмотрю, как это у тебя получается…

Началась жизнь на содержании. Федор Владимирович приезжал по пятницам, говоря дома, что идет посидеть в ресторане с сослуживцами. Привозил себе четвертинку коньяка, бутылку вина Алле, продукты. Правда, старик сжирал деликатесы сам, оставляя молодке что попроще. Презентиками было барахлишко и парфюм, не подошедшие супруге папика.

– Ну, зачем бабке эротическое белье? – удивлялась про себя Алла.

Федор Владимирович проводил несколько часов, покидая содержанку не позже одиннадцати вечера. Правда, однажды, когда отправил жену на шоппинг в Милан, завис у Аллы на трое суток. Тогда-то она сфотографировала на смартфон его, спавшего с пьяненькой улыбкой и маленьким, сморщенным члеником. Сделала селфи с собой, положившей ногу в белом ажурном чулке на живот папика. Фотки сделала на всякий случай, но больше из хулиганства.

Алла была довольна жизнью. Оставалось много времени на учебу, подготовку курсовых работ, а главное – дипломного проекта, защищенного на отлично. По случаю окончания учебы Федор Владимирович отвез Аллу в Египет, на курорт Хургада. В отеле кормили сносно. Он имел свой пляж с коралловым рифом. Папик, повздыхав, купил молодухе маску и трубку для подводного плавания. Алла часами проводила в море, любуясь рыбками всех цветов радуги, кораллами, морскими коньками. Вечерами гуляли по центральной улице города, где один магазин, по русским понятиям лавчонка, сменял другой. Упитанные парни-египтяне восседали на стульях у входов в заведения.

– Ты только посмотри товар! – зазывали они. – У меня все на халяву!

Товаров было море: ювелирка, кожаные изделия, футболки, джинсы, махровые халаты, обувь, специи, сладко щекотавшие нос, шелка, парфюм, многое другое. Федору Викторовичу справили полуботинки из крокодиловой кожи, ремень из кобры, кошелек из питона. Снова повздыхав, папик купил сумочку для Аллы. Везде и всюду Федор Владимирович отчаянно торговался.

– Не будешь торговаться – за лоха держать будут! – ответил он на недоуменный вопрос Аллы.

Смотались на денек в Каир. Национальный музей Алле не понравился. Огромные очереди, скученность и давка внутри, бессистемно наваленные экспонаты. Не произвели на нее впечатления и чудо света – пирамиды с суетившимися вокруг шарлатанами, втридорога торговавшими прохладительными напитками, зазывавшими прокатиться на верблюде.

– Никаких катаний! – заранее предупредил гид. – Слезете с верблюда, а кошелька нет, мобильника нет, часов нет. Разумеется, и хозяина верблюда тоже нет.

Знаменитый сфинкс оказался сплошным разочарованием. В целях сохранения статуи ее до половины покрыли керамической плиткой, которой покрывают стены в санузлах. И всюду попрошайничающие дети, мужики, предлагающие купить «древности» сомнительного происхождения. Отрадой стали литовцы с латышами, не привыкшие смотреть под ноги, поскольку в их городах принято мыть улицы с мылом, и вляпавшиеся в верблюжье дерьмо, коего немеряно навалено у пирамид. Прибалты брезгливо обтирали в тысячелетние камни перепачканные сандалики. Ну а россияне зубоскалили, дескать хоть и независимые, а без нас никуда!

Снова везли по лавкам и «фабрикам». Товары были один к одному с Хургадой. Цены такие же. С той разницей, что если товар стоил в Хургаде двадцать лир, то в Каире – двадцать долларов или в шесть раз дороже.

Федор Владимирович вдруг запил. Хмельным он ревновал содержанку к плотоядным египтянам, русским и прочим, восхищенно и в то же время оценивающе разглядывавших ее.

– Зачем, б… га, на черножопого уставилась? – все чаще спрашивал он молодку.

– Что ты, Федя! И в мыслях не было! Он для меня – обслуга, не больше! Я совсем в другую сторону смотрела…

– Значит, на того америкоса в плавках до колен! Длинного захотелось? – багровел Федор Владимирович и выплескивал в лицо Аллы коктейль к радости охочей до скандалов публики.

– Чмырит? – сочувственно спросил ее незадолго до отъезда подтянутый, мускулистый, густо татуированный мужчина лет сорока, улучив момент, когда папик надолго завис в баре. – Бросай этого старого сморчка! Возьми меня! Я на пару дней позже вас в Москву возвращаюсь. Вот, мой телефон. Позвони! Буду ждать. Хамства к тебе никогда не позволю. Упакована будешь! Не пожалеешь! Я на тебя с самого начала глаз положил.

Потом был пятичасовой путь на Родину. Были дамочки, коих в Хургаде встречали египтяне – полные гопники, а в Домодедово – мужья – респектабельные господа. Была съемная квартира, к которой Алла успела привыкнуть. А через неделю было расставание.

– Шибко ты раздобрела! – сказал Федор Владимирович. – Совсем непохожа стала на мою благоверную. Я себе девчат подбираю таких, какой она была в молодости. Так, что извини – придется расстаться. Я тебе образование дал, кормил-поил, в Египет на курорт свозил.

– Вот трахай эти мощи!

– Не могу! Она в старости словно деревянная стала. И п… у нее как деревянная! Мне моложе нужна!

– Женись на молодой!

– Не могу! У меня на жену все капиталы и недвижимость записаны. Официально я ничего не имею. Нищий! Григорий! Заходи!

Вперся дядя Гриша с совсем юной девчушкой

– Так обстоятельства сложились, племяшка! – забегал он глазами. – Оксана – свой человек, наша дальняя родственница. Ей нужно в Москве обустраиваться. В Украине сейчас туго. Работы нет, ничего нет! Давай, помогу собрать вещи!

– Сумку, что в Египте купили, оставь! – велел уже бывший папик. – Мобилу тоже оставь!

– Ну вот это – дудки! Смартфон мне мой бывший муж подарил.

Алла быстро покидала в чемодан носильное. Из автобуса скинула фотки голого Федора Владимировича его супруге и на сайт госструктуры, где он работал.

Родной дом встретил новым замком на двери. Не мать – квартирант Леонид, щелкнув запором, возник на пороге.

– Твоя мать мне квартиру подарила. Где она сейчас обитает – не знаю. Поскольку ты не платила за коммунальные услуги, я как собственник жилья, снял тебя с регистрационного учета. Вали отсюда!

Сидя у подъезда, Алла набрала номер египетского знакомца.

– Вы меня помните? Я – Алла. Вы мне дали ваш телефон в Хургаде.

– Прекрасно помню! Где ты?

– Моя земля! – сказал потенциальный содержатель. – Сейчас подгоню «тачку». Жди у подъезда!

Подкатил «Мерседес». Аллу забрал мужчина, когда-то везший ее домой с похорон Дениса. На верхнем этаже нового, огромного дома, прозванного народом термитником, обретался новый знакомый. Отпустив мужчину, которого звали на английский манер Терри, он долго любил Аллу. Это был настоящий опытный и сильный самец. Чего он только не выделывал. Никто так не удовлетворил молодку как он!

– Жаль! Надо было дедушке еще в Хургаде в лоб выписать и забрать тебя. Деликатность подвела. Еще в детстве так родители воспитали.

– Выгнал меня дедушка… Пошла домой, а мать ее квартирант из квартиры вышвырнул. Меня – следом. Не знаю, как, но заставил он переписать жилье на себя…

– На моей земле беспредел творится! – взялся за мобильник мужчина. – Терри пару-тройку пацанов возьми и ко мне!

– Звали, Виктор Николаевич? – вошел в апартаменты, уставленные антикварной мебелью и со старинными картинами на стенах, Терри.

– Такое дело: девушку крепко обидели. Хату отняли, мать неизвестно куда дели. Разберись и верни все на свои места!

Леонид не хотел открывать. Пришлось взломать дверь. Украинца свалили на пол, жестоко отделали ногами. В квартире оказалась сожительница Леонида. Ей тоже крепко перепало. На шум выглянул сосед Ваня.

– Здорово, Терентий! – протянул он руку.

– Вот этот хавиру скрысил, законных владельцев прогнал. Воспитываем его.

– Дело! Он Галину – хозяйку споил окончательно, а потом выселил. Ну, я пойду, – вернулся к себе Иван.

– Нотариусу я позвонил. Он через час подскочит, – сказал Терентий-Терри. – Дарственную на нее подпишешь!

– Да пошел ты! – ответил Леонид. – Ты знаешь: какие люди за мной стоят?!

– Пикалки картонные за тобой стоят – аферисты низкие! Мы, пацаны, поедем, ее мать поищем. Чтобы к нашему возвращению клиент дозрел до подписания дарственной!

Галина бомжевала неподалеку, на автобусной остановке. Она не узнала дочь. Глянула на нее и тупо уставилась в никуда.

– Мама, домой поедем! – сказала Алла.

– Поедем, если нальешь!

Терри достал из машины бутылку, плеснул в пластиковый стакан водки.

– Так, распитие спиртных напитков в общественном месте! – раздался строгий голос.

У павильона стоял мент. Другой сидел в патрульной машине.

– Здорово, Терентий Егорович! – узнал старшина Терри. – Мы эту бабку хотели изъять из употребления. Пассажиры жалуются на нее: вонь, паразиты, мусорит на остановке городского транспорта.

– Прокоп нам ее велел изъять и определить, – протянул руку патрульному Терентий.

– Прокоп для нас – святое! – полез назад в машину служивый.

Запел «Таганку» мобильник Терри.

– Клиент дозрел, юрист нарисовался. Говорит: нужны паспортные данные на кого записывать хату, – услышала Алла голос в трубке.

– Ксива при себе? – повернулся к ней Терентий.

– При себе…

В квартире на полу сидела истерзанная девка Леонида. Жадно курила, прикладывая к фингалам под глазами платочек. Тут же сидел сам Леонид со сплошным кровоподтеком вместо лица. Алла затолкала мать в ванну, наполнила ее водой с разведенным шампунем. Затем, посадив Галину отмокать, прошла в комнату.

– Бумаги составлены. Дайте, пожалуйста, паспорт! – обратился нотариус к Алле. – Паспортные данные дарителя я уже внес в документы. Даритель, подпишите документ!

– Подписал? – спросил Терентий. – Ну, теперь пшёл вон, козлина! В ментовку не ходи! Мы из любой ментовки через пять минут выйдем и тебе уши отрежем.

– А потом тебя же назад мусорам сдадим, – добавил один из пацанов. – Знаем, чем ты промышляешь: БАДы (биологические активные добавки – авт.) – дешевку, фуфло китайское за большие деньги пенсионерам толкаешь. На десятки, а то и сотни тысяч рублей старло разводишь. Статья сто пятьдесят девятая – мошенничество. На зону поедешь не крутым, а опущенным.

– Вещи бы забрать… – простонал Леонид.

– Какие твои вещи? Эти? – спросили его и принялись выбрасывать в окно костюмы, рубашки, обувь, туалетные принадлежности.

Следом полетело барахлишко девки. Кое-что Алла оставила для матери. Оставили ноутбуки с планшетами.

– В них информация, которая может пригодиться, – сказал Терентий. – Пацаны! Уборщицу найдите! Грязновато здесь! Убрать нужно.

Алла между тем отмыла мать. Вытерла, одела в шмотки девицы. Втерся уборщик – узбек Бахор.

– Вот, братан! – потряс перед его носом Терри парой тысячных бумаг. – Хорошо убери! Чтобы ни одной спирохеты не плавало! А с тобой, Алла, сейчас поедем в одно место. Прокоп, то есть Виктор Николаевич, договорился. Твою мать от алкоголизма пролечат. Там лепилы (врачи – жарг.) нормальные. Порядок держат. Если в государственных больничках по ночам санитары алкоголь и наркоту больным втихаря продают, то здесь такого нет.

Галина потребовала еще водки. Пришлось налить. Каким-то чудом она сумела сохранить свой паспорт. Пока мать доставили в частную клинику, пока оформили, пока вернулись, Бахор вымыл-вычистил квартиру.

– Крови, зубов много было… – доложил он. – Добавить бы надо, уважаемый!

– Прокурор добавит! – протянул ему пару тысяч Терентий. – Ты на районе про кровь с зубами не базарь! Не то будет тебе чемодан-вокзал-домой!

Потом Алла долго нежилась в огромной медной, под старину, ванне. Затем была ночь бурной любви. Утром женщина почувствовала себя совсем иначе. Теперь она имела все: дом – полную чашу, сильного, уверенного мужчину, готового защитить себя и свою женщину. Любви пока не было. Но была страсть, было уважение, была нежность.

– Я знаю, эти знаки, – целовала Алла восьмиконечные звезды на коленях Виктора. – Они означают, что ты никогда не стоял на коленях.

Покрыв поцелуями живот и грудь Прокопа, она поцеловала такие звезды, только поменьше, на груди.

– А это значит, что ты – авторитет – большой человек. У Дениски такие были…

– У Грызуна?! Не знал! Не то он своими бы шаловливыми ручонками эти звезды песком отдирал! Не по чину ему такие отличия!

– А эти эполеты не знаю… – принялась молодка целовать плечи Виктора Николаевича.

– Это значит, что я никогда не работал, отбывая на зоне. Сидел в штрафных изоляторах на хлебе и воде, но не шевельнул пальцем, чтобы горбатить на паханов-коммунистов, а потом сменивших их карточных шулеров и фарцовщиков, дорвавшихся до власти. Как меня ломали вертухаи! Печень, почки, сердце отбили, но на колени не поставили!

– Ох, ты – бедненький мой! Сейчас я тебя пожалею! – впилась Алла в губы Виктора, жарким поцелуем.

Началась сказочная жизнь, о которой Алла раньше даже не мечтала. Завтрак с икрой, да не с красной, а черной. Прочие деликатесы. Потом фитнесс-клуб, далее – стилист, после – шоппинг, компьютер дома, в ожидании, когда Прокоп вернется с дел, а вечером элитные заведения: кафе «Пушкин», рестораны «Ностальжи», «Куршевель», «Романов», «Ветерок» с отменной кухней и вышколенной обслугой, ночь с пока не любимым, но уважаемым мужчиной, способным не только обеспечить, но защитить себя со своей женщиной. Временами Виктор вечерами оставлял Аллу одну – встречи с деловыми людьми, партнерами по бизнесу, воротилами того темного, мало известного мира, в который так стремились попасть одноклассники и однокурсники по колледжу.

Заодно Виктор учил зазнобу хорошим манерам: как правильно пользоваться столовыми приборами. Какие вина пить с рыбой, а какие – с мясом. Как держать спину, когда садишься на придвигаемый официантом стул к заду. Сколько давать на чай. Как проверить: не сильно ли обсчитали? Когда даме надо проходить первой, а когда это должен делать ее спутник.

– Откуда ты все это знаешь? – удивилась однажды Алла.

– Я ведь из хорошей семьи! Мы – Прокоповичи – древний украинский род. Один из очень дальних родичей – Феофан Прокопович был духовником самого императора Петра Великого. Много сделал для Государства Российского! У меня высшее образование. Окончил престижный вуз. На зоне оказался по глупости, по молодости. Отец этого не перенес: умер от обширнейшего инфаркта. Ну а я добрал самообразованием в тюремных и лагерных библиотеках то, что не додали мне родители, институт. Когда из мест лишения свободы вышел, мать родная знать меня не захотела. Все отвернулись. На работу нигде не брали. Пришлось возвращаться в блатной мир, становиться тем, кем я стал.