Читать книгу: «Адвокат философии», страница 4

29. Почему философия может претендовать на всеобщую всеобщность?

Потому что философское дело – дело человеческое. Такова аксиома. Аксиома, чья очевидность становится очевидной в результате честной работы ума. Философия раскрывает дело человека как всеобщее дело человека, дело его жизни, потому что жить-то надо человеку – всегда конкретному, вот этому человеку. Но так нужно жить всем. Единичное человеческое философия возводит до всечеловеческого, а всечеловеческое одушевляет единичным, устраняя тем самым крайности, возникающие как в случае усиления индивидуального, так и в обратном случае, в переносе акцента на универсальное. Философия не дает возобладать ни частному, ни общему, препятствуя абсолютизации всего относительного. И поэтому философия – и не «элитарное» занятие, и не «всенародное» дело. Философия – всечеловеческое дело, в котором решается судьба человека и человечества. Только в философии понятно подлинное единство человека. Все и всегда разделяет людей: интересы, пристрастия, желания, таланты, языки, культуры, религии, картины мира, ценности, верования, суеверия, обычаи, законы, времена, пространства. И только философия объединяет всех общей судьбой. У разных людей много разных судеб, совпадающих с частным сюжетом жизни. Но есть человек и его судьба. Вот судьбой человека как такового и занята философия по преимуществу.

30. Понимаем ли мы этот вопрос – о всеобщей судьбе человека?

Это – вопрос о том, понимаем ли мы, что значит ставить вопрос о судьбе человека как человека!

31. В чем заключается особенность философской озабоченности судьбой человека?

Эта особенность в том, что, в отличие от политики, психологии, морали, индивидуальной этики или историософии (и тем более в отличие от теологии, биологии и антропологии в любом ее виде – естественно-научной или «философской»), в отличие от гуманитарных наук, «наук о духе» (как, впрочем, и от наук «о природе»), философия в лице философского вопрошания озабочена не психологическими (или историософскими) частнособственническими (или коллективистскими) вопросами о той или иной судьбе, о характере той или иной судьбы в свете возможного ее наилучшего устроения или хотя бы постижения. Это – дело психологии и политики. Философская озабоченность всеобщей судьбой человеческого проистекает из бытийной взволнованности от чуда бытия, удивления от самого бытия.

32. Почему философское сомнение не есть скепсис?

Скептицизм возникает как разочарование в возможностях познания. В этом смысле скептицизм – несостоявшийся рационализм. То, что в истории философии идет под титулом «философского скептицизма», есть в действительности очень узкий гносеологический нюанс. Философское сомнение – существенный момент в целостной структуре философского вопрошания, которое не связано с возможностью или невозможностью познания. Даже если бы была возможность полного и окончательного познания, философское сомнение не могло бы исчезнуть, поскольку оно возникает по поводу бытия, а не по поводу возможностей его познания. Философское сомнение – не неуверенность, основанная на незнании с соответствующей нерешительностью в выборе. Такое сомнение дискредитирует философию, раскрывая ее как бы нерешительность, половинчатость и т. д. Настоящее философское сомнение – позитивная стратегия вопрошания, конституирующая особый этос философии.

33. Можно ли говорить о современной философии?

Философия сегодня – это не современная философия. То, что всегда, а не только сегодня, идет под рубрикой «современная философия», может быть и не философским, и несовременным. В выражении «современная философия» есть пагубная двузначность. С одной стороны, здесь делается реверанс в сторону философии со стороны общества, которое говорит: «Если есть современная философия, значит, мы вправе требовать от нее социально значимых решений». С другой стороны, именно современная философия убивает философию как таковую. И дело не в том, что есть «вечная философия» и что «философы всегда говорят одно и то же». Дело в том, что философия как таковая всегда современна, то есть со-временна, поскольку со-бытийна. Главное в философии не время, а бытие, и если уж и говорить о времени, то лишь в связке «бытие – время». Иначе происходит распадение внутреннего единства философии на времена, эпохи, идеи, теории, течения, направления, имена, концепты, школы, термины, то есть на историю философии, которая в обратном порядке не собирается вновь в философию. Философия сильна своей вневременностью и несовременностью. Но это более всего не понятно. В этом извечный конфликт между философией и обществом.

34. Что имеет большее отношение к философии: время или бытие?

В философии бытие не какая-либо субстанция, а сама чистая возможность бытия чего угодно. Как возможно чему-то быть? Это есть загадка, удивление и предмет для философского вопрошания. Для философии важно не только как возможно, но и глубоко личное – для чего возможно? Наивно было бы сказать, что первый вопрос рождает натурфилософию, а второй – этику. Здесь соединяются и философия бытия, и философия существования: и человек, и бытие уже есть, они уже включены в онтологический круг тайны бытия. Поэтому возможность чистого «бытия чего угодно», в том числе человека, Бога и времени, есть сущностная основа философии. Время важно и дорого для философии, но как время бытия, а не как время мира, и тем более не как время истории, и даже не как время жизни. Поэтому современность философии задается не ее соотнесенностью с духом времени какой-либо эпохи в истории человечества, но в ее глубочайшей связанности с проблемой бытия. Умение философии выйти к бытию, не увязнув во времени, делает ее по-настоящему современной.

35. Можно ли говорить о заблуждениях в философии?

Часто можно услышать, что философия есть история человеческих заблуждений, некая «ересеология», вобравшая в себя всякие домыслы и вымыслы. Поэтому так много в ней мнений, школ и направлений, что является в глазах противников философии доказательством ее неистинности. Отсюда делается вывод о несостоятельности и невменяемости философии, которая-де тщится самостоятельно добраться до истины, построить совершенную систему мира, но ей это не удается, поскольку каждый раз приходит очередной ниспровергатель, разрушает все предшествующие построения и провозглашает свою систему, которой уготована судьба быть разрушенной следующим ниспровергателем. Таков распространенный, но совершенно посторонний взгляд – взгляд, которого едва ли касалось философское чувство. Так может говорить о любви сексолог, никогда не любивший и не бывший любимым. В философии нет заблуждений и ошибок в том смысле, в каком они есть в науке и богословии. Здесь действительно есть ошибки и заблуждения, которые становятся когда-то очевидными и повторять которые вряд ли кто-то решится, будучи в здравом уме. А что ж такое с философией и философами, почему в ней все время повторяются одни и те же «ошибки»? Почему философы до сих пор не научились не повторять ошибок? И кто такие эти философы, повторяющие одни и те же ошибки? Достаточно самого поверхностного взгляда, чтобы увидеть, что те, кого история называет философами, – отнюдь не заурядные люди. Это выдающиеся умы и мыслители, великие люди, определившие пути человеческой истории и культуры. Почему же заблуждались и заблуждаются эти великие люди? Не пора ли и им образумиться и приобрести достаточные научные знания и логику правильного мышления или религиозную веру, чтобы впредь никогда уже не ошибаться? Неверующие туманные метафизики – вот кто такие философы, наращивающие сумму заблуждений, которые соблазняют честных и добрых людей и отвлекают их от правильной жизни; так думают хулители философии. Но хулители философии не понимают, что философия – не поиск истины (той Истины, которой давно обладает религия) слабым и ограниченным человеческим разумом; такой поиск заведомо обречен на заблуждения и ошибки. Философия – то, где свершается бытийная судьба человека, человеческое свершение человеческой судьбы. Именно поэтому здесь не может быть речи о заблуждениях и ошибках. Разве можно говорить о чьей-то судьбе как об ошибочной? Можно говорить о трагической, несчастной или счастливой, трудной судьбе, но никогда – об ошибочной судьбе. Про философию можно сказать, что она как история идей есть путь человечества в бытии. Не путь куда, а путь в чем. Вот суть философии, раскрывающая человеку его бытийное положение.

36. Что такое тайна в философии?

Тайна наряду с удивлением есть, безусловно, основная «метафизическая константа» философии. Это – инвариантные темы, воспроизводимость которых обеспечивает философии ее статус-кво в истории. Прежде всего нужно чувствовать отличие философской тайны от той тайны, которая имеет место в различных областях жизни и культуры. Обыденное понимание тайны связано с ее восприятием как чего-то скрытого, неизвестного, вокруг чего образуется некая интрига. Здесь смысл тайны в том, что она, создав интригу напряженности, непременно должна быть разгадана: саспенс всегда гарантирует успех предприятия. Но разгадка тайны означает ее исчезновение. Тайна, таким образом, – покров неизвестности, исчезающий вместе с раскрытием этой неизвестности. В философии тайна имеет принципиально иную диспозицию. Здесь тайна – не то, что должно быть разгадано тем или иным образом, когда-нибудь, где-нибудь, кем-нибудь, а тайна бытия, чья непостижимость абсолютна. Это есть основная интрига нашего существования и познания; мы можем познавать и познать что угодно, но бытие остается абсолютно непостигаемым. Никогда нельзя ответить ни на один вопрос, связанный с бытием: ни что такое бытие, ни откуда бытие, ни зачем бытие? Спрашивать об этом бессмысленно, но не спрашивать – нельзя, иначе человеческое существование превращается в сущее ничто. Мы не знаем главного, не имеем ни малейшего понятия об основах нашего существования. Можно только удивляться этому. Абсолютная непостижимость бытия рождает удивление, которое задним числом создает принцип приблизительности. Не относительно все, а приблизительно; вот истина, исходящая из удивления, вызванного нашим непониманием бытия, которое есть чудо и тайна. Сказав, например, что Бог создал бытие или что бытие есть результат действия природных закономерностей, мы не сообщим ровно никакого сущностного знания с точки зрения философии. Мы просто множим сущности. Бытие навсегда остается в своей таинственной непроясненности, что бы ни было сказано о его «происхождении». И здесь дело совсем не в вере: верит ли, например, человек в Бога или не верит. И тем более не в знании: осведомлен ли человек по поводу концепций современного естествознания или его знания ограничены средневековым курсом алхимии. Дело в том, что бытие выше веры и неверия, знания и незнания. Это совершенно иная область, где безостановочно властвует лишь удивление. Мы не можем понять смысл этого загадочного существования; человеческая претензия всегда разбивается о твердыню тайны. Невозможность познания бытия (ни полного, ни частичного, ни постепенного) и, как следствие, невозможность окончательного принятия решения, невозможность до конца довериться чему-то вызывает к жизни метод приблизительности как основной ориентир в наших делах, мыслях и поступках. Можно не признавать таинственного характера бытия, но это совершенно не дает ничего, не приближает человека ни к чему. Он так и остается в плену приблизительности, думая, что пребывает в абсолюте. Ситуация с непостижимостью бытия достаточно опасна; каждый может проверить на своем опыте, что стоит честно додумывать мысль о «начале» и «причине», и вспомнить, как охватывает странное состояние, справиться с которым не всегда возможно. Коллективный опыт человечества предпочитает поэтому не доводить философствование до конца. Вот почему тайна игнорируется. Обыденное мышление, в отличие от философского, удивляется свойствам бытия, а не его наличию. Отсюда неполнота всякого дуализма, заключающаяся в том, что постулируется некий скрытый, невидимый мир, отыскание которого и составляет якобы сущность философии. На самом же деле философия не ищет скрытого мира, а удивляется тайне бытия, делающей невозможным никакое обнаружение. В основании мира – тайна, а не сила и воля. Полагание скрытых сил есть десакрализация философской тайны и всегда – указание на «вот причину». Философия поэтому стоит на страже тайны, постоянно спасая наше существование от угрозы более мелкого, то есть понятного, существования.

37. Почему философия не гуманитарная наука?

Не только потому, что философия не наука вообще. Философия не наука именно потому, что она философия. Этим уже все сказано. И кто хочет видеть в философии науку, в действительности не хочет видеть философии. Здесь дело в другом. Гуманитарные науки – преимущественно науки о духе, о культуре, в отличие от естественных наук – наук о природе. Гуманитарные науки имеют дело с невидимой, тонкой материей (идеи, ценности, принципы), в то время как философия имеет дело с бытием, в котором всякое разделение на естественное и сверхъестественное, видимое и невидимое, материальное и духовное теряет смысл. Если бытие было бы лишь духовным принципом целеполаганий человеческого разума, тогда философия была бы не только гуманитарной наукой, но первой среди первых из таких наук.

38. Что нужно для занятий философией?

Для профессионального занятия философией нужно наличие вещей, которые не так часто встретишь. Это то, что нужно вообще для занятий каким-либо серьезным делом: достаточное развитие ума, достаточный уровень образования и достаточный досуг. Совпадение трех этих условий может создать наиболее благоприятную среду для философии. Понятно, что перечисленные условия существенно ограничивают круг тех, кто мог бы предаться философии свободно, творчески и с любовью. Но это внешние социальные обстоятельства для философии, необходимые для нее, но не достаточные. Наличие ума, времени и знаний не гарантирует подлинного философствования. Необходимо еще вдохновение. Что же вдохновляет философа, что есть вдохновение для философа? Специфика философского вдохновения в том, что можно назвать фундаментальной настроенностью на истину, которая проявляется лишь в состоянии «захваченности бытием». Это состояние возникает из особого взгляда на мир, в основе которого – удивление перед миром. Философское удивление – не удивление «удивительному», а ошеломительное понимание-прозрение того, что есть, что есть вообще что-то. Молниеносное осознание отсутствия причин, оснований и необходимости для мира превращает его в великую загадку, в великую энигму бытия, которая обрушивается на сознание своим наличием, заставляя забыть все предшествующие «знания». Открывшаяся чистота безосновности и беспричинности сущего и есть источник подлинного философского удивления – того предела, до которого вообще может дойти человек. Поэтому для занятий философией нужно только одно – удивление, а его дает вдохновение, вдохновение особого рода, вдохновение от бытия, от понимания его невозможности, ненужности, неизъяснимости.

39. Почему философия не является социальным институтом?

Наличие социального института обязательно для всех известных форм культуры. Религия существует как духовная потребность (вера) и как социальный институт (Церковь); наука существует как духовная потребность (познание) и как социальный институт (научные учреждения и установления); искусство существует как духовная потребность (эстетическое влечение) и как социальный институт (музей, условно говоря). Одна только философия существует как метафизическая потребность, которая никогда не имеет социальной структуры, в которой эта потребность могла бы быть реализована так, как это имеет место с другими формами духовной культуры. Метафизическая потребность в философии не имеет социального института для своего выражения. Есть, конечно, академическая философия в университетах, есть журналы, есть «школы», есть даже философские общества. Но все это незначительно; к тому же в социальных институциях доминирует лишь один (академический) тип философии. Действительно, за все время существования философия так и не обрела своего социального пристанища вроде того, какими обладают религия, наука и искусство. У философии нет социального не от недостатка, а от избытка. Сами философы противятся созданию социального института философии. Философия настолько глубже, больше, выше всех социальных проявлений, что ей нет никакой нужды в социальной институализации, необходимой тем, кто чувствует свою неуверенность и ограниченность. Философия дышит как хочет и обитает на самых опасных, смелых и прекрасных островах свободного человеческого духа.

40. Где искать философию?

Проблема в том, что философии очень часто нет в самой философии (вернее, в «исторической философии»). Это – парадокс, но философия может ускользать именно из философии, переходя в иные области, оставляя за собой обманчивый след видимости. Нередко случается, что философии бывает больше в литературе, науке и религии, нежели в профессиональных обителях. А как смешны бывают попытки сделать из философии какое-то сверхсерьезное дело, призванное облагодетельствовать человечество, особенно его социальную жизнь! Как мало можно встретить иной раз философии у того, чье имя стало символом самой философии. И в то же время совершенно неожиданно философия обнаруживается там, где ее никто и не чает отыскать, например – в сплетении жизненных обстоятельств. Сама жизнь тогда становится философом. Если же всерьез, то искать философию не надо вообще, потому что она сама находит тех, кто может вынести ее «невыносимую легкость».

41. Кого же считать тогда философом?

Кого угодно, кто сможет так или иначе совершить чистое философское действо, неважно в чем – в слове, в мысли или поступке. Это редкостная вещь – чистое философское действо, и оно происходит там, где этого захочет сама философия. Потому в областях, исторически «помеченных» как философские, философия может вообще не появляться, и есть внезапная философия, рождающаяся самым неожиданным образом. Молнии философского озарения вспыхивают без предупреждения, посещая обычных людей, далеких от всякой философии (вернее, от традиций философского знания). Знающий философию может не быть философом, как знающий искусство – не обязательно Художник. Философия может посетить самого заурядного человека и может никогда не посетить глубокомысленного мудреца. Мудрость и философия отнюдь не частые спутники. Как раз здесь и возникает острый вопрос о профессиональной философии. Вопрос не возникает в случае определения того, кто такой профессиональный врач, инженер или политик. Но может ли кто-то быть профессиональным философом? Не есть ли это в высшей степени нелепое противоречие? Профессиональным знатоком философии – да, но профессиональным философом… Здесь стоит только развести руками. Если философия – всеобщее дело человека, где свершается его всечеловеческая судьба, если человек сбывается только в философии, то есть философствуя, то философия – это «профессия человека», если уж говорить о профессии. И профессиональный философ – просто человек, настоящий человек, то есть такой человек, который еще хочет стать настоящим человеком.