Читать книгу: «Второй день на царствии», страница 21

– Время выжидания сжалось до критического состояния, и оно безжалостно диктует свои условия в быстро меняющемся мире. Вам, господа представители, необходимо как можно скорее сделать свой выбор. Если вы остаетесь с нами, то мы, как и прежде готовы гарантировать вам целостность, суверенитет и продолжение экономического сотрудничества без вмешательства с нашей стороны в ваши внутренние дела. Если у вас на этот счет имеются, какие либо свои планы, идущие вразрез с нашими интересами, то вы должны четко и ясно заявить об этом прямо, чтобы у нас не складывалось никаких обманчивых иллюзий. Но и в этом случае мы не собираемся автоматически становиться вашими недругами, просто вы должны для себя уяснить, то бремя ответственности за все, что с вами будет происходить в дальнейшем, ляжет уже не на наши плечи. Мы и дальше будем продолжать сотрудничать с вами в интересующих нас отраслях экономики, но уже не на привилегированных, как прежде, условиях – без обиняков ответил он поеживавшимся от его слов делегатам из Средней Азии.

Затронув индокитайский вопрос, Афанасьев выразил надежду на то, то у стран с такой богатой культурой и историей хватит разума для прекращения никому ненужного конфликта, в разгорании которого заинтересована определенная группа государств, надеющаяся поиметь выгоду от обеих сторон.

– Вы умные люди, и мне нет нужды лишний раз объяснять вам очевидные истины, видимые невооруженным глазом. Грядет война. Война не просто между государствами, а между цивилизациями. И в данном конкретном случае – война между приходящим в упадок Западом и сохранившим остатки человечности Востоком. И Китаю и Индии не следует питать иллюзий, будто бы можно заключить прочный союз с Западом во имя совместной победы над соседом. Но при этом он никогда не будет считать вас ровней себе, даже если будет одобрительно похлопывать по плечу. Этот союз будет ситуативным и сиюминутным. Как только с помощью кого-то из вас он разделается с вашим, как вы считаете эвентуальным противником, он немного погодя набросится и на вас. Это только вы считаете себя их сотрапезниками на будущем обеде. Запад же считает вас своим меню. Благородного льва можно со временем сделать своим другом, но хитрую и злобную росомаху своим другом не сделаешь никогда, сколько бы времени и усилий не было бы потрачено. Запад никогда не был благородным львом. История это знает лучше нас с вами. Поэтому есть смысл выстроить вертикаль сопротивления захватническим потугам Запада. И вертикаль этой линии должна проходить с Севера на Юг. У нас с вами разные цели и разные устремления, которые к счастью не пересекаются, а значит, по большому счету нам с вами делить нечего. Зато объединяет нас желание сохранить свою веру, свою память предков, свою землю, политую потом и кровью многих поколений, свой образ человека, устремленного в будущее. И вы, и мы не хотим превращать в скот – безропотный и послушный, лишенный морали и нравственности. Мы уже встали на эту тропу войны, хоть и не по своей воле. Вчерашнее событие наглядный тому пример. Первая кровь грядущей войны, как всегда, наша, – указал он пальцем в пол. – В этой последней битве мы не зовем вас в свои ряды, мы зовем вас вместе эти ряды строить. Подумайте об этом еще раз.

Будто леденящий мороз пробежал по стенам помещения от сказанных им слов. Все застыли, как громом пораженные. До некоторых только сейчас стало доходить, что война, о которой так долго говорили со всех трибун уже не где-то там, где ее проявления почти незаметны. Она уже здесь. И первые ее жертвы находятся там – внизу, на первом этаже этого здания. Но самое страшное это то, что остаться в стороне от этой войны не удастся никому. Рано или поздно, но нужно будет принимать страшный и кровавый в своей бесчеловечности Последний Бой.

Желая несколько разрядить сложившуюся обстановку, он, почесав переносицу с хитринкой в глазах предложил:

– Если уж вам все-таки так неймется, и вы испытываете непреодолимое желание продолжить конфронтацию между своими странами, я конечно ни разу не дипломат, но, черт возьми, перенесите свое соперничество в иные плоскости: экономическую, социальную, интеллектуальную, спортивную, наконец. А что?! Учредите новый формат соревнований между двумя государствами, взяв за основу Олимпийские игры или какую-нибудь универсиаду. И пусть спортсмены выясняют отношения на стадионах, а не поле боя. Для начала это можно было бы организовать где-нибудь на нейтральной территории, например – России. Более нейтральной площадки я себе пока представить не могу. В дальнейшем, этот формат можно будет расширить и сделать подлинной альтернативой Олимпийским играм, насквозь пропитанным коррупцией и грязным политиканством. В общем, думайте, только не стреляйте друг в друга. Не доставляйте радости своим настоящим врагам.

Останавливаясь на разгорающемся торговом конфликте между США и Китаем, Афанасьев сухо отметил, что любые экономические, в том числе и торговые войны, прежде всего, выдают слабость стороны, развязавшей подобный конфликт. Исчерпав возможности честной конкуренции, США всегда прибегают к своей излюбленной тактике – начинают на ходу изменять утвержденные ими же раньше правила игры. Это еще раз показывает, с какой легкостью американцы, а глядя на них и европейцы, отказываются от прежних договоренностей и обязательств. Поэтому главная задача Китая на настоящий момент заключается в проявлении выдержки и спокойствия. И при этом ни в коем случае нельзя поддаваться ультимативному нажиму со стороны Соединенных Штатов. Перенеся почти все свое производство в Юго-Восточную Азию, Соединенные Штаты и сами не смогут долго поддерживать режим бойкота дешевых и уже ставших привычными товаров, поставляемых к ним. Эвакуацию на родину, а также дублирование производственных мощностей у себя дома, они просто сами не вытянут по финансовым соображениям.

На провокационный вопрос сербского представителя, высказанного в совершенно не завуалированной форме, он хотел было брякнуть: «Да кого угодно, только не эту воинственную лесбиянку Брнабич!»,¹¹³ но вовремя прикусил язык. Общепринятые правила дипломатического этикета не позволяли Афанасьеву прямо и честно заявить о своей позиции, ибо это можно было бы расценить как вмешательство во внутренние дела суверенного государства. К тому же откровенности мешало присутствие посторонних лиц, которые тоже могли это расценить по-своему. Поэтому, вместо тех слов, что вертелись у него на языке, он завел разговор в общепринятом ключе, заявив, что Россия очень ценит дружбу со своим балканским братом и значит в соответствие с этим готова работать с любым сербским лидером, поддерживаемым народом. Правда и здесь не преминул вставить маленькую шпилечку, слегка посетовав на не всегда понятную Москве политику прежнего президента, тем не менее выразил надежду, что новая власть в дружественной стране будет более четко формулировать свои устремления. А в заключении добавил, что Россия была, есть и будет союзником Сербии, и пойдет в своих союзнических обязательствах настолько далеко, насколько это позволит сама балканская республика, но только после изложения ею четкой и недвусмысленной позицией по отношению к странам НАТО и ЕС в целом.

Беседа с представителями продолжилась еще около получаса и, судя по тому, как к концу встречи делегаты уже не скрывали, несмотря на причину, собравшую их в этом месте, своих улыбок, результаты встречи удовлетворили все стороны. А представитель Казахстана даже прозрачно намекнул, что подобные встречи представителей евроазиатского сообщества, могли хотя бы и на уровне послов аккредитованных в Москве закрепить традицию регулярных собраний для сверки позиций и выработке общего мнения по тем или иным животрепещущим вопросам. Его предложение было одобрено всеми собравшимися, поэтому, не мешкая, следующую конференцию назначили через три месяца.

Уже когда все послы разошлись, полностью удовлетворенные итогами заседания, Мария Хазарова подошла к Афанасьеву, чтобы поздравить того с дебютом:

– Не понимаю, – сказала она, кокетливо улыбаясь, – и зачем вам министр иностранных дел, если вы и так хорошо справляетесь с международными переговорами?

Было видно, что она опять напрашивается на комплимент.

– Ну уж нет, дорогая Мария Владимировна, я ни за что не откажу себе в удовольствии видеть вас на еженедельных докладах перед Президиумом Высшего Военного Совета по текущей обстановке в мире.

– А вы оказывается Валерий Васильевич, еще тот гусар?! – подмигнула она ему.

– Танкист, голубушка! Танкист!

Тучков подошел к Афанасьеву и тихо сказал:

– Ребята только что доложили, что объект, о котором мы с вами говорили – задержан и препровожден на одну из конспиративных дач для предварительного допроса и иных необходимых следственных мероприятий.

– Спасибо, Николай Палыч! Вы опять нивелируете мою нерасторопность, ответил он ему, пожимая крепко руку.

Выйдя в коридор, члены Президиума договорились встретиться завтра вечером, по итогам проверки членов Высшего Военного Совета. Первыми откланялись Барышев и Костюченков. Тучков, отведя в сторонку Хазарову и Юрьева, уточнял на завтра детали их будущей проверки. Время на часах показывало уже почти 20.00 без каких-то минут. Афанасьев, Рудов Михайлов и Вальронд стоя в сторонке, ожидали конец инструктажа, чтобы прихватить с собой Юрьева. Тучков долго не заморачивался с объяснениями, поэтому вскоре Юрьев присоединился к теплой компании, а жандарм, подхватив под руку почти министра, поспешил к ожидавшей их машине.

– Иваныч, – обратился Афанасьев к Рудову, – тебя куда подбросить? До дому?

– Да. На Смоленский бульвар, к семиэтажке, что напротив МИДа.

– А вам, Борис Иваныч куда?

– Мне тоже в Хамовники, только чуть подальше – Комсомольский проезд 38.

– Да это же совсем недалеко от Минобороны! – тут же сообразил Рудов. – Ну, повезло! И на работу далеко ходить не надо.

– Так я потому на такси и приехал, а мог бы и вообще пешком, – согласился Юрьев.

– Борисыч, – обратился Верховный уже к адъютанту, – пока мы свои грузные от тяжкой работы тела перемещаем вниз, не торопясь и отдуваясь, ты по-молодецки сбегай к конвою и обговори маршрут: Смоленский Бульвар – Комсомольский проезд 38 – Ефремова 17.

– Есть обговорить! – щелкнул каблуками Михайлов.

– Значит мы все с вами из одного района?! – по-детски обрадовался Юрьев нежданному землячеству.

– Ненадолго. Скоро вы разлетитесь опять по официальным резиденциям, – ехидно улыбнулся Рудов.

– Это почему же это? – удивился Афанасьев, аккуратно перебирая ногами по крутым ступенькам дворца.

– А потому что хватит мучить несчастных «лютиковцев». У вас нет никаких условий для нормального функционирования охраны. Вы-то сейчас уляжетесь в теплые постельки, а им бедным до утра на броне кемарить, – доходчиво объяснил бестолковым соратникам «пруссак».

III

Уже на выходе из Дома Союзов нос к носу столкнулись с Его Святейшеством Патриархом Нафанаилом. Тот как раз в окружении синклитиков намеревался посетить траурное мероприятие, или может просто хотел встретиться с новым властителем одной седьмой части суши, а доброхоты донесли, что есть удобный повод для этого. Первым пришел в себя от неожиданной встречи, по крайней мере, для одной из сторон, Патриарх. Выставив надухмяненную пахучими притираниями холеную руку с унизавшими ее перстнями, он елейным голосом укоризненно заблеял:

– Напрасно сыне мой, ты пренебрег нашим пастырским благословением, прежде чем водрузить на чело свое венец вышней власти! Гордыня сие и паки того реку – гордыня непомерная и обуянная суетами сует!

Афанасьев не стал пожимать протянутую руку и уж тем более истово прикладываться к ней губами (кто его знает, куда он лазил этой ручищей, перед тем как совать ее в лицо?). По складу своего характера Валерий Васильевич не был ни ярым атеистом, ни таким же ярым апологетом христианства. По своей душевной простоте, которую умудрился до сих пор не растерять, он искренне полагал, что если человек называет себя верующим, то соответственно должен неукоснительно исполнять все предписываемые церковью правила и обряды. А если бегать в храм от случая к случаю, изображая из себя ходячий подсвечник, то и прикидываться верующим – только Бога оскорблять. К человеку же, стоявшему перед ним в патриарших ризах он испытывал неприязнь, хорошо зная подлинную его биографию. Поэтому он просто кивнул головой в знак приветствия, как равный равному. Афанасьев всегда считал себя серьезным и уравновешенным человеком, но тут, словно бес какой толкнул под локоть и в его усталых от напряжения глазах вдруг заплясали чертики:

– Салют, падре!

Нафанаил буквально онемел от такого наглого приветствия. Выпучив глаза и разевая рот, в немом бешенстве, он стал наливаться бурой краской да с такой интенсивностью, что у всех окружавших их возникло подозрение о кондрашке, которая, вот-вот, хватит первосвященника. Наконец продышавшись, он не то просипел, не то прошипел, как спущенное колесо:

– Да разумеешь ли ты сущеглупый на кого изблевал твой рот нечестивый словеса сии непотребные?!

В подтверждение своих упреков Патриарх воздел над головой посох, призывая, в свидетели всех очевидцев этого безобразия. Толпа священников глухо заворчала за спиной своего вожака, выражая с ним солидарность и возмущение. За спиной же Афанасьева ощетинились военные, которые тоже еще не забыли высказываний Патриарха о звероподобных русичах до прихода христианства. И хотя впоследствии Нафанаил пытался реабилитироваться за свои слова, говоря, что его де не так поняли, и что это была всего лишь литературная метафора, члены «братства Перуна» этого высказывания ему не простили.

– Конечно, разумею. Не мальчик, – криво усмехнулся Верховный. – А сам-то ты знаешь, кто ты есть такой?

– Аз есмь кормчий и пастырь волею Божьей поставленный пасти и окормлять Святую Русь! – уже чуть не сорвался в голосе бородач с шестикрылым серафимом на черном, по случаю траура, клобуке.

– Насчет кормежки это ты прав, рясоносный! – ткнул легонько Афанасьев указательным пальцем в обширное чрево предстоятеля. – Вон, какое брюхо наел на приходских харчах. Сразу видно, как спасаешь душу, умерщвляя постом и молитвами плоть. А вот насчет воли Божьей это ты хватил через край. Не путай купленные голоса Поместного Собора с волей Всевышнего.

– Ах, ты негодник, отпавший от хвоста кобылы! Да отсохнет твой язык богопротивный! Как смеешь ты нечестивец произносить срамные словеса?! На колени, тать окаянный, выкравший власть подобно Лжедмитрию!

– Перед кем на колени? – сделал удивленное лицо Верховный.

– Перед матерью нашей – церковью, которую я олицетворяю! – уже вовсю гремел Нафанаил, неистово потрясая патриаршим посохом и тем самым еще больше привлекая к себе внимание людей обступивших их со всех сторон.

– Никого ты не олицетворяешь экуменист и христопродавец. Или ты думаешь, что никто не знает о том, что тебе в 2016-м году в гаванском аэропорту папа тайно даровал кардинальскую биретту¹¹⁴ и назначил тебя своим легатом.¹¹⁵

Толпящихся любопытствующих, будто ведром холодной воды окатило. С усмешечками и перемигиваниями наблюдавшие за этой безобразной сценой люди как-то разом примолкли и посуровели. Обвинение Афанасьева было слишком тяжким, чтобы не прислушаться к нему. Все-таки в отличие от Патриарха он еще ни разу не попадал в скандальные для своей репутации ситуации, а потому оснований не доверять ему, у людей было мало. Это понял и сам Патриарх, потому как отступили от него до сих пор напиравшие москвичи и он буквально спиной почувствовал за собой пустое пространство. Ему срочно требовалось как-то ответить на предъявленные обвинения, причем отвечать надо было аргументированно, а вот с этим как раз и ощущался дефицит. И он не нашел ничего лучшего чем завизжать с утробным надрывом:

– Ты лжешь, еретик проклятый! Узурпатор! Великим отлучением отлучу тебя – семя сатанинское от церкви Божьей!

Афанасьев, стоя под градом оскорблений тоже, как говорится «закусил удила» и отступать был не намерен, потому что чувствовал, что сейчас на кону лежит не только его личный авторитет, но и судьба хунты, поэтому он решил рискнуть и пойти ва-банк:

– Тебе показать видео, на котором запечатлен этот момент? – спросил спокойным голосом Верховный. С его стороны это был сущий блеф. Никакого видео об этом эпизоде не существовало и в помине. Просто ходили в высших эшелонах власти слухи, ничем и никем не подтвержденные, и все. Согласись Патриарх на это предложение, и Афанасьеву было бы не отмыться от позора ни в коем веке, но Нафанаил и сам дал слабину, наткнувшись на уверенный взгляд оппонента. И дрогнул.

– Э-э-э, это был просто сувенир! В знак расположения. Так принято обмениваться с иерархами при встрече, – начал он канючить, бегая по сторонам сальными глазками.

Вот и добегался. Это был приговор, который он сам себе и вынес. Теперь, чтобы он и как не говорил и как бы не оправдывался, сотни людей слышали вырвавшееся из его уст признание. А с учетом того, что у многих в руках были смартфоны с включенными видеокамерами, можно было с уверенностью сказать, что уже через час Ютуб будет забит роликами о тайных связях Патриарха с Ватиканом. Афанасьева так и подмывало произнести набивший всем оскомину интернетный мем: «Это фиаско, брат», но он каким-то чудом сдержался, решив, однако добить противника, не давая ему золотой мост»¹¹⁶ и закрепляя свой нежданный успех:

– А еще я разговариваю, – продолжил он, не повышая голоса, – с контрабандистом и жуликом, который торгует подакцизным товаром, не платя налогов. Да-да, я про сигареты. Что ж вы, долгогривые, вслух осуждаете курильщиков, епитимьи на них накладываете, а из-под полы, втихаря, продаете, значит? Нехорошо. Бог накажет вас за это двурушничество. А напоследок я тебе еще добавлю. Если ты, жиртрест, и дальше будешь торговать в храмах антивирусными масками для прихожан по 30 рублей за штуку, скупая их у производителей за 5 рублей, то я поступлю с тобой аки Христос поступил с торгующими во храме. Помнишь, что он сделал? И тогда уже не ты меня отлучишь от церкви, а я тебя посажу за организованную тобой спекуляционную деятельность во время чрезвычайного положения. Завтра проверю, как быстро до тебя доходит то, что я сказал. А теперь посторонись и дай пройти.

Оттеснив плечом Патриарха, Афанасьев пошел к стоянке авто и бронетехники. Плотной кучкой, его соратники устремились за ним. В спину ему неслись непотребные проклятия жалкого и кривляющегося человечка в рясе, но Афанасьев не обращал на это никакого внимания. Он уже знал, что этот бой он чудом, но выиграл, а то, что у него творилось за спиной, это уже были последние залпы отступающего по всем фронтам неприятеля. Знал об этом и сам Патриарх, от того и бесился в неизбывной злобе. Знал, что дни его пребывания на посту высшего церковного иерарха сочтены. Клирики, твердо стоящие на позициях православия ни за что не простят ему закулисных махинаций с католиками, а значит, новый Поместный Собор неизбежен, как неизбежно и его низложение.

Молча сели в машину. Лишь Рудов отирал платком враз вспотевший лоб.

– Ну, ты даешь, Валерий Васильевич!? – не то одобрительно, не то осуждающе проговорил он, когда они уже стали отъезжать от дворца.

– А я согласен с Валерием Васильевичем, – подал голос Юрьев. – Я уже давно наблюдаю за шашнями нашего Патриарха то экуменистами, подавляющее число которых состоит из иезуитов, то с олигархами, среди которых он сам занимает не последнее место.

– А я что? Против, что ли? – прокряхтел Сергей Иванович. – Просто затевать такой прилюдный спор, да еще не имея на руках козырей – чистый авантюризм. Мы все были на волосок от провала. Хорошо, что тот оказался намного глупее, чем мы думали, а то бы нам несдобровать.

– Ну, ладно. Что было, то было, – прервал Афанасьев, начавшийся было спор, и обратился к Юрьеву. – Так на чем мы там с вами остановились, Борис Иваныч?

– На Центробанке, – тут же вспомнил Юрьев.

– Мне сейчас Тучков доложил, что госпожа Набиулина уже дает показания, где надо и кому надо.

– Хмм, оперативненько, – удивился Борис Иванович, – ну да это и к лучшему, что не успела лиса улизнуть в соседний лес.

– Хвост пушистый застрял! – зло хохотнул «пруссак», все еще утираясь платком.

– Так какие у вас на этот счет имеются соображения, Борис Иваныч? – продолжил прерванную мысль Афанасьев.

– Да какие тут могут быть соображения? – пожал плечами Юрьев. – Соображение одно. Нужно завязывать с этими игрищами в независимость Центробанка. Это до добра не доведет. Скоро уже и дышать будем по указке МВФ.

– Да это понятно, – перебил его нетерпеливый диктатор, – вы мне с кандидатурой помогите определиться. Есть ли у вас кто на примете? Ведь по глазам же вижу, что есть.

– Экий, вы право настойчивый, Валерий Васильевич, – усмехнулся будущий премьер. – Вот вы меня перебили, а я вам как раз и собирался давать наводку.

– Ладно-ладно, молчу, – прикрыл ладошкой рот диктатор для вящей убедительности.

– А я вас и подвожу к мысли, говоря о том, что в нынешнем виде Центробанк может стать игроком, играющим против нас, если и дальше будет сохранять свою якобы независимость.

– Ну-ну, – в нетерпении ерзал Афанасьев.

– Вот и говорю, что к истокам надо возвращаться. И там черпать силу правды.

– Э-э-э, что-то как-то иносказательно вы высказываетесь, а нельзя ли попроще? – подергал носом Валерий Васильевич.

– Да ведь был же у нас подобный прецедент. Еще с 60-х и до конца 80-х он был органично вписан в структуру и вертикаль исполнительных органов Советского Союза. Проще говоря, был структурным подразделением Минфина. И мы сами тогда печатали денег столько, сколько было необходимо, чтобы покрыть дефицит бюджета, а не стояли на коленях перед Дядюшкой Сэмом с протянутой рукой и просьбой о дополнительной эмиссии.

– Э-э-э, – опять начал туго соображать Афанасьев, – вы что же, голубчик, предлагаете своему протеже Глазыреву еще и Центробанк отдать в ведение? Не жирно ли будет?

– В самый раз, – успокоил его Юрьев. – На этот пост мы подберем чисто технического исполнителя, лишенного какой-либо либеральной фантастики. Глазырев будет неусыпно следить за ним, я – за Глазыревым, а вы – за мной.

– На международной арене поднимется вой до небес, – пожевал губами в задумчивости Афанасьев.

– Он поднимется в любом случае, – парировал его предположение Юрьев. – Нам не привыкать.

– На нас набросятся все: начиная от Парижского клуба до Всемирного Банка. Будет жесточайший прессинг на всех уровнях, и слабым звеном в нашей обороне, как раз и будет наш Центробанк, так как завязан на многие международные институты.

– А что они нам сделают по большому счету? – спросил Юрьев и тут же сам ответил на свой вопрос. – Да ничего они нам не сделают. Отключат от SWIFT? И что? У нас на этот счет есть ответ СПФС, который уже наращивает, как количество клиентов, так и объем обрабатываемых платежей. Перестанут принимать от нас уплату наших же долгов им самим? Никогда. Да нам это только и на руку. Перестанут покупать наши энергоресурсы? Возможно. Месяц-полтора. Потом толкаясь и пихаясь локтями, ближе к зиме, сами и прибегут. Вон, синоптики обещают нынче суровую зиму. Наложат арест на наше госимущество, находящееся на их территории? Это палка о двух концах. Их имущества у нас нисколько не меньше. К тому же свет клином на Европе и Штатах не сошелся. Впрочем, они и сами понимают, что если начнут по серьезному задираться, то это только развяжет нам руки. Под этим предлогом мы можем выйти из многих, не совсем комфортных для нас международных соглашений. И они это тоже прекрасно осознают.

– Да-да, – автоматически покивал головой Верховный, невольно осознавая, как точно перекликаются слова Юрьева со словами одного пронырливого банкира, с которым довелось пообщаться накануне.

– Вот, видите? И вы со мной вынуждены согласиться.

– Ой, не знаю, Борис Иваныч! Как-то это все боязно…

– А арестовывать представителя МВФ в России не боязно?

– Боязно, – согласился Афанасьев. – А с другой стороны, куда деваться? – пригорюнился диктатор.

– Сказавши «А» надо иметь мужество остановиться не только на «Б», но и закончить весь алфавит, – неожиданно наставительно произнес Юрьев. – Иначе, не стоило и затевать все это. А народ не поймет и не простит, если опять вернутся эти Ведмедевы, Грехи, Матвейчевы и иже с ними.

– Ну ладно. За вас, положим, можно поручиться. У вас и опыт есть и знания. А вы сами-то готовы поручиться за этого неусидчивого Глазырева? Ведь вы сосредотачиваете в его руках огромные рычаги власти.

– Никакие рычаги не кажутся огромными, пока за вашей спиной маячит фигура Тучкова, – усмехнулся Юрьев. – А за Глазыревым, я уже сказал, что прослежу. К тому же ему сейчас будет не до Центробанка. Вернее Центробанк сейчас на какое-то время выпадет из активной работы, потому что надо будет срочно проводить его ревизию. Я не могу управлять Кабмином, не зная доподлинно, что лежит в его закромах. А за это время присмотрюсь к своему ставленнику. А вы ко мне.

– А что делать с обменным курсом? Ведь вы понимаете, что сейчас все бросятся скупать валюту.

– Да и пускай, – опять беспечно отмахнулся Юрьев от опасений Афанасьева. – Ставку рефинансирования мы пока заморозим. А уж, по какой ставке менять рубли на валюту банки и сами могут устанавливать. Да и сколько этой валюты у населения попрятано по загашникам? Основное количество денежной массы, припрятанное под подушкой, вытряс 2014-й год и декабрьские скачки на бирже. Здесь большую опасность приобретает желание юрлиц обменять вывести валюту в офшоры. Но для регулирования этого процесса и существуют административные рычаги, – невольно подмигнул он руководителю хунты. – Мы, тем самым, еще одного зайца укокошим.

– Каким образом?

– Банки, пользуясь завышенным курсом «зеленого» быстро растрясут свои валютные запасы, а потом за валютой придут к нам – в Центробанк. Тут-то мы их к ногтю и прижмем.

– Да, вы, милейший Борис Иванович, как я погляжу, еще тот гусь лапчатый?! Прямо биржевой воротила какой-то! – удивленно произнес Афанасьев, еще раз радуясь, что заполучил такого премьера.

– С волками жить, – неопределенно хмыкнул тот.

– Хорошо. Тогда так. Сегодня вы занимаетесь своей декларацией, а завтра, как придете в себя после головомойки, готовьте программу и свои обоснования для Высшего Совета. А там уж как получится. В любом случае пост Министра обороны останется за вами.

Так за разговором и не заметили, как подобрались к первоначальной точке остановки. Остановились на противоположной стороне от здания МИДа. Рудов, вылезая из машины перед тем как закрыть за собой дверь сообщил:

– Ну, Валерий Василич, спасибо, что не бросил, хорошо сегодня покатались. Завтра-то навряд встретимся. Буду работать по твоим поручениям в первой половине дня, а потом, как время останется, то в банк заеду. Тоже раскошеливаться надо.

– Я буду на связи, если что, – ответил Афанасьев на прощанье, пожимая руку Сергею Ивановичу.

Пока ехали до Комсомольского проезда, где проживал Юрьев, разговаривали о малозначащих вещах – поругали современную молодежь, похвалили себя в молодости, пожаловались на старческие недомогания, в общем, поговорили о том, о чем обычно говорят уже пожилые мужчины. Высадив Юрьева почти у подъезда, двинулись к конечному маршруту – на Ефремова 17.

Уже подъезжая к дому, Афанасьев глубокомысленно почесав в затылке взял Трубку мобильного:

– Настюх, мы минут через пять подъедем, так что ставь чайник, да собери чего-нить на стол. И, да, будешь собирать, имей в виду, что нас будет четверо. С кем буду? Увидишь. Ну, давай, пока.

Немного подумал и обратился к Кондратьичу:

– Аверьян Кондратьич, ты только не принимай близко к сердцу, а я тебе так скажу…

– Ну-ну, – сразу насторожился водитель, чуя недоброе.

– Это до вчерашнего дня у меня работа была в основном кабинетная, а сейчас видишь, дело уже к ночи, а я только-только освободился. И так теперь будет, видимо, еще долго. И даже в выходные.

– Увольняешь, стало быть? – понял недосказанное Афанасьевым водитель и надулся.

– Да куда я от тебя денусь, Кондратьич?! Мы же с тобой старики. Это я к тому говорю, что надобно тебе сменщика искать где-то, не то тебя так надолго не хватит, а я еще хочу с тобой поездить. Да и «Аурус» сам говоришь осваивать надобно.

– Оно, конечно, прав ты, Василич, – задумчиво проговорил он. – Вот разве что с Андрюхой – старшим моим поговорить? Это тот с кем мы сегодня меблишку твою таскали. Человек свой, надежный, проверенный. Работает тоже в нашем ведомстве, то бишь в кремлевском гараже. Только он там автомехаником служит. Как раз «Аурусом» и занимался в 18-м годе.

– Ну, если уж ты сам рекомендуешь, то значит и вправду надежный человек. Ты плохого не посоветуешь.

В ответ на такую лесть старик заулыбался, как будто его наградили почетной грамотой.

– Тогда давай сделаем так, – предложил Афанасьев, – мы в воскресенье как раз будем новоселье отмечать, вот ты и приходи вместе с сыном на погляд. Посидим. Потолкуем за жизнь.

– Спасибо, Василич! Раз зовешь, то прибудем непременно, – продолжал улыбаться Кондратьич.

Подъехали к дому.

– Борисыч, – обратился Афанасьев уже к Михайлову, – ты вот что. Давай-ка печать сюда. Нечего тебе с ней по ночной Москве шастать. Не игрушка. А завтра с утра и отвезем ее ко мне в сейф. Сегодня хочу поспать – вымотался с утра. Завтра к 8.00 подъезжайте за мной. Всего доброго, – сказал он и захлопнул за собой дверь.

– Пойдем, Петр Михайлович, – обратился он, к стоящему рядом Вальронду.

Войдя в парадную и пройдя мимо поста охраны, где встал на вытяжку молодой лейтенант, они поднялись на второй этаж. Вальронд уже хотел было, как обычно, расположиться на лестничной клетке, где в нише стены был оборудован пост для носителей «ядерного чемоданчика», но Афанасьев, взяв его под локоть, увлек за собой. Позвонил в дверь. Анастасия, тут же открыла, будто стояла у дверей в ожидании.

– Ну, наконец-то! – воскликнула дочь, пропуская мужчин в прихожую. – Здравствуйте, Петр Михайлович!

– Здравствуйте, Анастасия Валерьевна! – засмущавшись от того, что его толкают в спину и что помнят его имя и отчество поздоровался он в ответ миловидной женщине. – Неужели вы помните мое имя?

– Я помню имена всех, кто работает близко с отцом, – зарделась в свою очередь она.

– Проходи-проходи, Михалыч, – в очередной раз подтолкнул Афанасьев так ничего и не понимающего кавторанга.

На недоумевающий взгляд «тени», Верховный отведя глаза в сторону, проронил негромко:

– Снимай свои наручники, да иди руки мой. Нечего тебе по лестницам шарахаться, когда у нас тут пять комнат. В гостевой стоит большой диван, хоть выспишься по-человечески.