Читать книгу: «Водоворот судьбы. Платон и Дарья», страница 11
Матвей Васильев наяву видел, что уральские караульные с самого начала повели себя непристойно. Почти сразу же начались кражи личного имущества Романовых, что вызвало у них отвращение. Когда Николай Александрович сделал им замечание, то они нагло ответили ему, что арестованные не могут распоряжаться своим имуществом.
В начале лета в Екатеринбург прибыл некто Сидоров, чтобы узнать условия жизни царской семьи. Он разыскал в городе доктора Деревенко и тот рассказал ему, что царской семье живется очень и очень худо, и что у них возникла острая проблема с питанием. Сидоров с Деревенко решили не оставаться равнодушными к проблемам царской семьи и совместно приняли решение, что Сидоров договорится с Новотихвинским женским монастырем о снабжении Романовых продуктами питания, а доктор Деревенко добьется от коменданта Авдеева разрешения на их поставку в дом Ипатьева. Получив сообщение, что разрешение коменданта получено, матушка Августина вызвала к себе монахинь Антонину и Марию и поручила им носить продукты питания в дом Ипатьева. С этого времени в меню арестантов появились мясо, колбаса, овощи, масло, молоко, яйца, сливки и кондитерские изделия. Из доставленных продуктов повар Харитонов стал готовить для Александры Федоровны разнообразные блюда, потому что пищу из советской столовой она брезговала употреблять.
Всем караульным дома особого назначения категорически запрещалось вступать в близкие отношения с арестованными. Комиссары относились к этому требованию очень строго. Нарушителей запрета немедленно отправляли на завод или на фронт, лишая всех льгот и дополнительных плат. Поэтому, когда узники обращались к кому-нибудь из охраны, то некоторые из них или не отвечали, или пресекали разговор. Но многих караульных непроизвольно тянуло к царской семье, и они против своей воли стали нарушать установленный режим. Уже в самом начале за близкие отношения с узниками комиссары уволили около тридцати человек. Даже высокая заработная плата и льготы не смогли остановить караульных, потому что они скоро своими глазами увидели, что эта семья была самой благочестивой и чистой. Охранники не увидели в них того, о чем им беспрестанно говорили большевики.
В конце июня Романовы получили два тайных письма, извещавшие их о том, чтобы они ждали час своего освобождения. Однако Ники усомнился в правдивости писем.
– Русский офицер не мог написать такие письма.
– Тогда кто же их написал? – с дрожью в голосе спросила Аликс.
– Даже не знаю, что тебе сказать.
– А вдруг? – слабо шевельнула губами жена.
Аликс глядела на мужа горящими глазами, правда они горели уже без прежнего огонька и блестели совсем по-иному. В слабой и бессознательной надежде она готова была поверить, чему угодно.
– Нет, Аликс! У меня есть все основания не доверять этим письмам, – сдавленным голосом проговорил муж. – Они написаны необычным стилем.
– Что же нам делать, Ники? – в сильном душевном волнении спросила Аликс.
– Это-моя вина, Аликс. Отрекаясь от престола, я думал, что это принесет благо России, но это принесло только несчастье нашей родине. Хотя все вокруг меня уверяли, что это я приношу несчастья своей стране. Оказалось, что нет. Разве при мне проливалось столько крови? Я сожалею о своем непростительном поступке. Они так часто обвиняли меня в кровожадности, что меня пугала даже случайно вытекшая капля русской крови. Если б можно было вернуться назад, то я бы, наверное, поступил по-иному.
– Тебе надо было сильнее проявлять свою волю.
– Ты права! Не зря казаки говорят: чем слабее воля, тем труднее доля.
– Не кручинься, Ники, может еще обойдет стороной. Мы назло судьбе пойдем своей дорогой. Какой бы она не была. Даже если она приведет нас к горькой доле.
– Как бы ни было, но солнышко больше не будет нам светить по-старому.
– Да, Ники! Что было, то минуло и былью поросло. От прошлого не осталось ни следа.
– Я отвечу мнимому офицеру, но это не даст нам ничего.
Ники дал ответ на таинственные письма, потому что теперь ясно понимал, что они должны использовать любую возможность, даже если она кажется очень сомнительной. Но мучительные дни проходили один за другим, а долгожданного освобождения не происходило. Хотя Романовы хорошо понимали, что в тех условиях, в которых они находились, всякая попытка освободить их закончилась бы печально. Она была бы просто самоубийственной.
Летом чувство безысходности охватило царскую семью. Их все чаще и чаще начала томить тревога. Она навязчиво бередила их души. Их угнетало постоянное чувство опасности. Все прежние мысли отлетели, остались лишь самые опасные и тревожные. Романовы затосковали, радости кончились, песни великих княжон стали звучать все реже и реже. Государь почти каждый день впадал в тяжелые раздумья. Государыня отвечала невпопад, часто жаловалась на здоровье и говорила, что у нее болят ноги и голова.
– Может доктора позвать? – не один раз беспокоился Ники.
– Не надо, бог даст – обойдется без доктора.
На Урале Романовы почувствовали огромную растерянность и печаль. В Екатеринбурге узники окончательно поняли, что былое уже никогда не воскреснет. Это верно, что потеряно – то уже не вернешь. Царская семья также поняла и то, что теперь ждать помощи больше не откуда и что смерть может прийти к ним в любой момент.
В начале июля Авдеева и Мошкина, назначенного вместо Украинцева, заподозрив в воровстве личных вещей Романовых, уволили. Уральских комиссаров испугало, что вороватых и злоупотребляющих алкоголем главных охранников царской семьи легко смогут подкупить монархисты. После увольнения Авдеева и Мошкина уральские комиссары Белобородов, Голощекин и Сафаров пришли в дом Ипатьева, чтобы представить охране нового коменданта.
– Кто заменял временно Авдеева? – Белобородов оглядел караульных злым взглядом.
– Я, – громко ответил Василий Логинов.
– Теперь обязанности коменданта будет исполнять Яков Юровский, – строгим голосом объявил Белобородов и, оглядев строй, хмуро добавил: – Его заместителем назначен Григорий Никулин.
Комиссар провел глазами по строю острыми, как шило глазами и приказал всем разойтись по местам. Представив, Юровского и Никулина комиссары обошли все комнаты, и ненадолго задержавшись у царской семьи, покинули дом Ипатьева.
После их ухода Юровский, явился к Романовым и приказал сложить на стол все золотые украшения и драгоценности. Составив опись, Яков сложил драгоценности в ящичек и, сказав, что завтра вернет их в целости и сохранности, унес с собой. На следующий день Яков явился в особняк и, поставив перед Романовыми ящичек, потребовал, чтобы они проверили наличие драгоценных изделий.
– Все на месте, – тряхнул головой Ники, проверив содержимое ящичка.
Юровский, мрачно и твердо глядя куда-то в угол комнаты, чему-то усмехнулся и запечатал ящик.
– Вот-и хорошо.
Вступив в должность коменданта, Юровский тут же притащил в дом Ипатьева латышских стрелков из Чрезвычайной комиссии. Многие из них вообще не умели говорить по-русски, поэтому Юровский общался с ними на немецком языке, который он изучил во время пребывания в Германии.
Латышским стрелкам поручили нести внутреннюю охрану, за прежними караульными осталась только внешняя охрана. Новая охрана поселились на первом этаже дома Ипатьева, старая собралась в доме Попова. В этот же день извозчик на лошади привез в особняк личное имущество латышских стрелков. На чердаке особняка появился пулемет.
Когда монахини в очередной раз принесли продукты, то караул наотрез отказался их брать. Тогда монахини развернулись и медленной величавой поступью пошли обратно в женский монастырь, но их тут же догнали два солдата с винтовками и возвратили в дом Ипатьева.
– Кто вам разрешил носить продукты? Откуда вы их доставляете? – строго спросил Юровский, не поднимая головы и шумно хлебая из стакана чай.
– Мы носим с разрешения коменданта Авдеева из Новотихвинского женского монастыря.
Яков, сморщив лоб, словно вознаграждая себя за вынужденную сдержанность, выслушал ответ и, переписав их имена, отпустил.
В другой раз Юровский заинтересовался, что они принесли и, услышав, что они принесли сливки, приказал им носить Романовым только молоко.
– Что скажете, то и будем носить, – покорно согласились монахини.
Однако после назначения нового коменданта продукты стали попадать на стол узников в больших количествах, поэтому повар Харитонов обоснованно заподозрил Авдеева в краже продовольствия поступающего из женского монастыря по просьбе доктора Деревенко и таинственного друга царской семьи.
В середине лета в Екатеринбурге наступила жара и в комнатах возникла невыносимая духота, поэтому, когда Романовы в очередной раз попросили, чтобы им раскрыли окна, Юровский наконец-то разрешил распечатать их. Но после этого дети начали высовываться в форточку, чтобы подышать свежим воздухом. Медведев, заметив это, предупредил, что охрана будет стрелять, если они не перестанут высовываться. Однажды Анастасия высунулась, и часовой Подкорытов выстрелил. Услышав стрельбу, перепуганный Медведев, бросился наверх.
– Все живы? – холодно и отчужденно спросил он.
– Все, – Ники пришлось сделать усилие, чтобы сохранить спокойствие, но его глаза все же немного дрогнули.
О происшедшем случае Медведев сообщил коменданту, но тот равнодушно махнул рукой.
– Пускай не высовываются.
Потянулись дни за днями, но никаких перемен в жизни Романовых так и не наступило. За время тюремного заточения им не разу не повезло. Их жизнь стала скупой на радости и счастье. Об этом не могло быть и речи. Жизнь неумолимо тянула их в смертельный водоворот. Судьба уже настойчиво стучалась в их дверь. Семья почувствовала, что этот час совсем скоро наступит. Они уже приготовились к последней черте, чтобы достойно шагнуть за последнюю дверь. Романовы не смогли вырвать у судьбы счастливого решения. Истинный смысл происходящих событий проник в их душу. Они поняли, что судьба и жизнь у них не останутся даже в таком виде, в каком они были у них сейчас.
К середине лета суровый сценарий большевиками был уже написан, роли исполнителей озвучены, убийцам осталось лишь сыграть последнюю пьесу в жизни Романовых. И чтобы все получилось торжественно и гладко, Войков разучил по заранее заготовленной бумажке приговор, чтобы огласить его при расстреле царской семьи, как на подмостках театра.
***
Глубоко верующие Романовы жили с богом в сердце, они без колебаний и без рассуждений его отдали ему. Царская семья была очень благочестива и расположена к божьему делу. Для них не было различий между небесной и земной любовью. Романовы ни одного дня не могли прожить без общения с богом. Они открыли в православной вере для себя новый мир. В этот царская семья находила для себя некоторое утешение.
Каждый божий день царская семья усердно молилась. Особенно в этом выделялась Аликс. Молитвы утешали ее душевное состояние. Для государыни любимым чтением чаще всего были церковные книги. Однако полное удовлетворение Романовы могли получить только в церковной службе.
В середине июля по просьбе царской семьи и по приглашению коменданта в дом Ипатьева прибыли священник Сторожев и дьякон Буймиров. Когда они вошли в комендантскую комнату, то обнаружили, что она сильно загажена. Они увидели в ней непролазную грязь, беспорядок, одним словом, ералаш. Весь пол был завален изгрызенными окурками и разным мусором. На черном пыльном рояле лежали винтовки и гранаты, на грязном столе грудились серебряный самовар, хлеб и масло. Один караульный беспробудно спал, другой молча курил. Через короткое время в комнате появился человек в военной форме, подпоясанный широким ремнем с револьвером. Мрачный и чем-то недовольный Яков Юровский колючими глазами оглядел священнослужителей. Под пристальным взглядом коменданта священники сгорбились.
– Зачем вы нас пригласили? – угодливо спросил Сторожев.
– Послужите Романовым. – Глаза Юровского сверкнули раскаленными угольками.
– Я смогу передать им просфоры? – поинтересовался Сторожев.
– Можете, но предупреждаю, чтобы не было никаких лишних разговоров, – резко ответил комендант и его ничего не выражавшие глаза вспыхнули злостью.
– Я и не предполагал этого делать, – смиренно сказал Сторожев.
Комендант бросил на священнослужителей, облачающихся в церковную одежду угрюмый взгляд и, явно тяготясь то ли их присутствию, то ли вынужденному с ними разговору перебросился со священниками еще несколькими ничего не значащими фразами. Когда они переоделись, Юровский направился в зал. Священники несмелой поступью двинулись следом. Яков открыл за дверную скобу дверь в зал, пропустил вперед себя священников, и они увидели, что под аркой между залом и гостиной их терпеливо дожидались Аликс, Ники, дочери и сын в кресле. Почти одновременно в зал молчаливо вошли верные слуги.
Оказавшись в обширной комнате, священники заметили, что Ники был одет в военную форму без погон, а коротко остриженные великие княжны в темные юбки и светлые кофточки. Они часто одевались одинаково, чтобы не выделяться друг перед другом. Лежащий в походной кровати бледный цесаревич, окинул священников живым взглядом. Отец и дочери собрались вместе. Мать подсела к сыну. Слуги встали за их спинами.
Яков взъерошил на голове черные волосы:
– У вас все собрались?
– Да! – коротко ответил Романов.
Сторожев скосил глаза на Юровского, но тот, втянув голову в сгорбленные плечи, отстраненно отошел в дальний угол. Священники и Романовы, без слов поприветствовав друг друга, по-уставному перекрестилась перед иконами. Зажглись неугасимые лампадки. Во все стороны брызнул прозрачный дым. Запахло лампадным маслом. Расползшийся по залу дым окутал лики святых. Присутствующие сощурились от едкого дымка. Это внесло в обстановку хоть какую-то мягкость.
Сторожев некоторое время постоял в задумчивости, как будто собираясь с мыслями, а потом вдруг начался торжественный молебен. Сильные и в тоже время легкие голоса священников наполнили зал. Сторожев молился истово, не сходя с места. Узники вслед за священником повторяли движения. Они тепло и усердно молились перед ликами святых. Неожиданно дьякон вместо чтения, запел со святыми упокой, и Сторожев тут же поддержал его пение. Голоса священников задрожали от волнения. Их густые брови заскакали то вверх, то вниз. Но никто из Романовых впервые не поддержал их пение. Стены особняка не услышали нежных, певучих голосов великих княжон. Романовы ощутили глубокое потрясение. В сердцах и душах царской семьи произошла резкая перемена. Они выглядели, как приговоренные к смерти. Узники, поникнув головами, крепко сжали сухие губы.
Неожиданно Сторожев услышал позади себя неясный шум. Он медленно обернулся, и увидел, что царская семья, опустившись на колени с невыразимыми страданиями на лицах, истово крестилась. Романовы словно все разгадали. Их руки замелькали в кресте. Чувство тоски, одиночества и неясных предчувствий одним разом охватили семью. На их утомленные глаза навернулись слезы. Впрочем, эти слезы были не перед теми, кто их угнетал, а перед Богом. К этому времени прошлое для них уже исчезло навсегда. Его как будто никогда и не бывало. Спаситель, Божья матерь и Николай-угодник глядели на них чуть не плача.
Когда пение молитв закончилось, несколько мгновений стояла полная тишина. Царская семья с легким шорохом поднялась с колен. Ошеломленный священник поочередно поднес к устам царской семьи золотой крест, и они трепетно прикоснулись к нему. Аликс трепетала как подстреленный голубь. Ники несколько раз перекрестился усталой рукой. На его крепкой груди серебристым светом блеснул георгиевский крест.
Узники были молчаливыми и уставшими, но в их утомленных глазах буйно и неукротимо, как лесной пожар пылало священное счастье.
Закончив службу, священники собрались уже уходить, как вдруг одна из великих княжон, чтобы ее не услышал комендант, чуть вздрагивающим голосом едва слышно прошептала:
– Благодарю!
Покинув особняк, удрученные происшедшим Сторожев и Буймиров, дошли до художественной школы, не уронив ни одного слова.
– Знаете, отец протоирей с ними что-то случилось, – нарушил молчание дьякон.
– Я тоже это заметил, – замедленно ответил Сторожев.
– Они какими-то другими стали, и впервые никто из них не пел молитвы.
Это было удивительно слышать от священников. Им ли не знать, что слова молитвы со святыми упокой входят в чин обедницы, но их исполняют только во время панихиды и что вовремя обедницы не совершается причастие.
В отличие от священников Романовы хорошо знали православные службы и молитвы, положенные церковным чином. Царскую семью поразило, что священники отпели их заживо. Из этого они поняли, что им уже никогда не удастся выбраться из дома Ипатьева живыми и что до смерти остались, может считанные дни, а может быть даже и часы. Они почувствовали, что день, накарканный черными воронами уже не за горами.
После службы Ники и Аликс ушли в свою комнату. Постепенно их охватило какое-то особое ни с чем не сравнимое праздничного таинства и вместе с тем тревожное состояние. Но, несмотря ни на что, их глаза сияли особым лучистым светом. Они еще не знали, что то, что сегодня кажется незыблемым скоро уйдет в небытие.
– Я ощущаю в душе необыкновенную благость! Не смогу передать словами свои ощущения, Ники, – полушепотом сказала государыня.
– Я тоже переполнен светлыми чувствами, Аликс! Одно время я настаивал перед священным синодом на восстановлении поста Патриарха. В случае положительного исхода я бы непременно занял этот пост.
– Я в этом ничуть не сомневаюсь! Ты никогда не горел желанием быть императором, напротив ты даже отказывался от престола, чтобы жениться на мне.
– Это-правда! Я чувствую себя хорошо наедине с Богом!
Однажды столкнувшись с непонятной силой в себе, Романов всерьез хотел посвятить себя служению богу и навсегда исчезнуть из мирского бытия. Надо заметить, что за время своего правления Ники прославил столько святых, сколько ни при одном русском царе не было прославлено и что самым значимым было прославление Серафима Саровского. Это произошло в тысяча девятьсот втором году с подачи архимандрита Чичагова. Находясь наедине с Романовым, он рассказал ему об иеромонахе Саровского монастыря и основателе Дивеевской женской обители Серафиме Саровском, а также поведал ему о словах Серафима что царь, который прославит его, того и он прославит. Заметив, что его рассказ произвел на государя неизгладимое впечатление, Чичагов тут же добавил, что его августейшая бабушка тоже высоко чтила отца Серафима и что во дворце находятся его портреты. В подтверждение своих слов архимандрит показал государю размещенные во дворце портреты Серафима Саровского.
После встречи с архимандритом Ники поделился рассказом Чичагова с женой. Потрясенная услышанным рассказом, Аликс потребовала, чтобы государь приказал прославить иеромонаха Серафима Саровского.
Летом одна тысяча девятьсот третьего года по настоянию Аликс и Ники начались Саровские торжества. В дни открытия мощей преподобного Серафима Саровского Романовы посетили Саров и Дивеево. После торжеств государыня искупалась в святом источнике, и через несколько месяцев родился долгожданный наследник.
В середине одна тысяча девятьсот восемнадцатого года жизнь царской семьи стала совсем невыносимой. Почти каждый день проходил в тоске и кручине. Даже во сне они не переставали думать о своей жизни. Многие заметили глубокую перемену в настроении царской семьи. Душевная тревога, как в зеркале отражалась на их лицах. В особенности в этом отличалась Аликс. Она сделалась молчаливой, задумчивой и почти совсем перестала выходить на прогулки. Когда-то красивая, она стала выглядеть поблекшей, губы утратили прежнюю сочность, в темных волосах появилась седина. Впрочем, Ники и дети тоже сильно сдали. И, как Романовы ни старались избавиться от душевных потрясений, но этот год все же стоил им нескольких лет жизни. Он оказался для них самым страшным. Чего только не передумали они за это время, чего только не вынесли.
На следующий день в дом Ипатьева от профессионального союза пришли две женщины, чтобы вымыть полы. Великие княжны, оживленно разговаривая между собой, охотно помогали женщинам передвигать мебель и кровати. Юровский в это время говорил с цесаревичем Алексеем и пристально следил, чтобы работницы с подоткнутыми подолами не вздумали ни с кем заговорить. К этому времени он знал, что ждет узников дома Ипатьева. Он уже тщательно раздумывал над тем, как решить этот вопрос.
В июле фронт стремительно приблизился к Екатеринбургу. Романовы то и дело слышали далекий орудийный рокот. Глухие раскаты артиллерийской стрельбы разрушили их покой. На окраине города то и дело вспыхивали далекие отблески выстрелов из орудий и багровые отсветы разрывов.
Однажды Аликс проснулась среди ночи. В самый глухой час, когда сердце было готово выскочить из груди. Она сидела на кровати мокрая от сильного волнения.
– Ники, ты слышишь стрельбу? – разбудила она мужа
Романов, широко раскрыв глаза прислушался к неясному гулу за городом и тут же ответил:
– Да, Аликс слышу.
– Почему они нас никуда не вывозят? Это очень опасно для нас, Ники.
Романов глубоко вздохнул всей грудью.
– До суда ничего не может случиться, Аликс. Какие они могут представить доказательства моей вины? Никаких!
– Вот-поэтому это и опасно, чтобы суд не состоялся.
– У них нет никаких аргументов против меня. Я не издавал никаких противозаконных актов или указов.
– Вместо слов они могут предъявить пули, Ники.
– Если мы грешны перед кем-то, то уже давно умолили создателя о своем грехе.
– Может быть, Ники! Но почему казаки так и не пришли нам на помощь? Ведь ты больше всех их любил.
– У них еще есть время оправдать мою любовь, – с неутихающей болью в сердце ответил Романов.
– Я боюсь, что они уже ничего не успеют сделать.
– На все воля божья, Аликс. Нам не под силу что-нибудь изменить в своей жизни. Будем жить в тех условиях, которые нам преподнесет судьба.
– Нам уже не дождаться человеческой помощи Ники, будем надеяться на божью милость.
– Аликс, я на плаху пойду лишь бы вам, ничего не было. Для тебя, для детей я на все готов! – сказал Ники, все больше проникаясь жалостью к жене и детям.
– Меня судьба с тобой повенчала. Я буду с тобой до конца, – тихо ответила Аликс.
По тому, каким тоном это сказал Романов, Матвей Васильев нисколько не сомневался в правдивости их слов. За то время, которое они провели в доме Ипатьева, он явственно ощутил на себе трудные дни жизни царской семьи. Им то сокращали прогулки, то мучили в душных комнатах, не позволяя открывать окна, то преследовали девушек, не давая им свободно посетить уборную, то входили в их комнаты, когда им заблагорассудилось, то заходили в столовую, когда узники обедали и накладывали себе в тарелку самые лучшие куски. И все это происходило при ежедневном унижении и в окружении вооруженных до зубов охранников. Как бы вы себя чувствовали в такой обстановке?
Однако Романовы в минуты душевного беспокойства продолжили еще на что-то надеяться. Каждый день они напряженно всматривались в свое будущее, пытаясь разгадать свою судьбу. Но этой ночью они вдруг увидели свой конец жизни таким ужасным, что это затмило все былые тревоги. Он показался им настолько страшным, что их сердца содрогнулись так, что в венах кровь застыла. Сердца заныли как перед большой бедой и едва не остановились. Романовы всеми силами пытались гнать от себя прочь набегавшие страшные мысли, но они все равно назойливо лезли в голову. У царской семьи зародилось ясное предчувствие, не сулившее им ничего хорошего. К середине лета они поняли, что судьба совершенно неожиданно прервет их жизненный путь. Это уже было ясно, как божий день. И с этим ничего не поделаешь. Судьба всегда приносит кому-то счастье, а кому-то несчастье. Они предвидели свою судьбу, но изменить что-нибудь было уже невозможно. Вокруг них готовилось что-то смертельно враждебное. Но всей величины трагедии они себе и представить не могли.
– Ники! Наше время прошло, мы свое изжили – дети не должны разделить нашу участь.
В голосе Аликс чувствовалось сильное беспокойство. От одной только мысли что с их детьми может произойти что-то страшное, у нее скорбно заныло сердце.
– Они не посмеют что-нибудь сделать детям. Аликс, я ни перед кем не вставал на колени, но за детей, за тебя я сделаю это, за себя же я никогда пощады просить не буду, – Ники придал своему голосу оттенок особой проникновенности.
– Я вместе с тобой взойду на эшафот, – трепетным голосом промолвила жена.
– Не искушай бога неразумными мыслями.
Ники так отчаянно замотал головой, что Аликс на мгновение стало не по себе. У нее по лицу пошли красные пятна. Она сжалась от тяжелых предчувствий и судорожно прикрыла лицо руками. У нее зародилось такое ощущение, что будто дьяволы тащат узников в какую-то черную бездну. От страха Аликс даже захотелось закричать.
– Если будет возможность остаться в живых – ты останешься жить, – голос Ники понизился до шепота.
– Не утешай меня понапрасну, Ники! – ответила Аликс. – Мне без тебя не жить.
– Не противоречь мне, Аликс.
– Еще неизвестно, что с нашими близкими и родственниками, ведь мы давно не получали от них никаких известий.
– Будем надеяться, что у них все хорошо.
– Ники, нам ни за что не миновать своей судьбы! – заплакала Аликс.
За окном разгулялась черная ночь. Мир погрузился во мглу, жизнь притихла. Громко тикали ходики, ярко и дымно горела в комнате лампа. Над городом едва заметно загорелись звезды. В темных углах комнаты наступила мрачная тишина. Встревоженные супруги легли удобнее, но им не спалось. Они всеми силами пытались заснуть и никак не могли. Сон убежал от них. Ворочаясь с боку на бок, Романовы до жуткой отчетливости вспомнили последний год жизни. В те минуты они поняли, что повлиять на дальнейшие события они уже не смогут. Они оказались бессильными перед ними. Романовы в эту ночь ясно осознали, что возврата к прошлому уже никогда не произойдет. Оно ушло от них безвозвратно.
– Господи, пошли нам мужество перед смертью! – вдруг взмолилась Аликс.
Государыня всей душой почувствовала, что самый тяжелый момент в их жизни неотвратимо приближается. Она боялась этого момента и готовила все силы, чтобы в нужное время не проявить слабину.
Ники, вздрогнув, невольно перекрестился и, склонившись над женой, тихо промолвил:
– Не убивайся, Аликс, бог милостив! – в смятении пробормотал Романов.
Но слова мужа не принесли спокойствия жене. Она сухо без слез заплакала. Еще никогда в ее душе не было таких внутренних мучений.
– Он-то милостив, но не зря русские говорят: берегись бед, пока их нет.
– Я не думаю, что они что-нибудь посмеют сделать с нами. Романовы создали великую российскую империю. Такого государства сопоставимого с Россией на Земле больше нет.
– Мне кажется, что это их нисколько не волнует. Скажи Ники ты, как и прежде сожалеешь о своем поступке?
– Я сожалею о том, что не произошло того, на что я рассчитывал. Понимаешь Аликс, я думал, что они поступят также, как и я по-джентельменски. Еще я искренно сожалению о том, что я слишком поздно понял, в чем корень зла и чем можно было помочь делу.
– Ты слишком доверял людям, Ники.
– Человека узнать – надо пуд соли с ним съесть.
– Но все же людей различать нужно – не первый год живем. Не зря говорят, что от малого опасения может большое спасение произойти, – поучающим тоном сказала Аликс.
– Конь на четырех ногах и тот спотыкается.
– Это-слабое утешение, Ники.
– Аликс, нам надо оказаться выше их, чтобы когда-нибудь добрая слава о нас смогла возродиться. Мы не может изменить свою любовь к русским людям и к России. Злобой и кровью ничего хорошего не добьешься. Мне не нужна ни власть, ни деньги, мне нужна мирная жизнь.
– И я таких же мыслей, Ники! Какая бы судьба ни была у нас, но мы должны пройти ее вместе с Россией.
– Предадим себя святой воле всевышнего. Бог к худу не приведет.
– Нет, Ники, водоворот судьбы слишком глубоко затянул нас в омут. Боюсь, что нам уже никогда не выбраться из него.
– Я все же надеюсь, что божьей помощью все как-нибудь уладится. Самое главное, что наши души остались целыми, не разлетелись на осколки. Все остальное можно собрать.
– Что ж Ники, иногда бывает, что чудеса сбываются.
Аликс разволновавшись, едва сдерживала всхлипы, застрявшие в горле.
В этот миг им обоим вдруг захотелось утешить душу сердечными словами. Они встали с постели, опустились на колени перед иконами и, кладя поклоны за поклонами, горячо умолили бога, чтобы он сохранил их детей и даровал мир России. После молитв тихо и беззвучно стало в особняке. Погасли огни, стих городской шум. Вдалеке отчетливо простучали копыта одинокой лошади.
В эту ночь Ники долго не мог заснуть. Он, замирая, прислушивался к любому шороху и горячо раскрытыми глазами старался уловить малейшую тень в комнате. Но темная ночь все стерла. Романов неожиданно поймал себя на мысли, что все, что сейчас существует на Земле, будет существовать уже без них. Потом вдруг в его сознании возникли обрывки каких-то полузабытых разговоров и неясных мыслей, которые не оставляли никаких надежд на то что в их жизни грянут перемены и что перед ними вдруг откроются двери судьбы и их жизнь круто изменится.
Эти чудесные летние дни Романовы прожили в глубокой тревоге. Они всеми силами старались избавиться от тревожных мыслей, но тревога все равно не утихала. Много разных страшных дум пронеслось через их головы. В душе царской семьи не осталось и следа от былого покоя. Романовы почувствовали сердцем, что над их жизнями завис дамоклов меч и что надвигается большая опасность. Где те люди верные своему долгу и добру?
Дни текли один за другим и не приносили ничего хорошего. Романовы начали терять свои последние силы и надежды. Им стало совсем невыносимо жить, их обуяла грусть-тоска. Им не пилось, не елось, смолкли песни. В особняке не плескался задорный девичий смех, не звучал веселый голос цесаревича. Даже дети, наполнявшие дом шумом и суетой, притихли. Их поразила боль к своей судьбе. Узников одолело тяжелое раздумье. Мрачные стены дома Ипатьева влияли на их настроение. Однако они в тайне надеялись, что их судьба все же закончится более-менее благополучно.
Романовы все время мучительно искали выход из трудного положения и не находили его. После этого царская семья стала все глубже и глубже уходить в православную веру от мятежного мира. Только глубокая вера могла дать Романовым неисчерпаемые силы, чтобы перетерпеть жизненную неурядицу.
Путь на свободу и к жизни для царской семьи наглухо закрылся. Вести извне совсем прекратились. Все надежды на лучшую жизнь рухнули.
