Читать книгу: «Поцелованный Зевсом», страница 2

– В чём дело? – пытался спорить Евгений, но сильная группа

бравых охранников, молчаливо напирала, помогая игрокам двигаться в указанное место.

Их завели в отдельный кабинет, куда вскоре вошёл хозяин заведения:

Попались? – ехидно произнёс с порога. – А ну, обыщите хулиганов. Чем они вскрывают мои автоматы?

Охранники принялись обшаривать Женьку и Шарова.

– По какому праву? – возмущался Евгений. – Мы честные люди!

Но ему никто не верил. Шаров стоял и молчал. Один Женька пытался доказывать правоту поведения, но слышал в ответ только едкое обвинение и подсмеивание над ним работников азартного заведения.

Их обвиняли в том, будто они взламывали при помощи электронных приспособлений кассы автоматов, иными словами прямо заявили, что они самые настоящие воры. Начальник казино по телефону вызвал милицию. Сотрудники правопорядка отреагировали на вызов быстро. Хозяин встретил их словно старых знакомых, здороваясь с каждым за руку. Лейтенант из прибывшей группы оказался его братом. Это было понятно из разговора. Братья не пытались этого скрывать. Говорили громко, обсуждая родственные дела, передавали приветы от многочисленной родни. Болтали долго, не обращая на окружающих внимания, будто рядом никого кроме них не существовало. Приехавшие с лейтенантом сослуживцы, переминались с ноги на ногу, выдавая внешним видом недовольное состояние. Охранный персонал заведения приютился в сторонке, терпеливо ожидая распоряжения хозяина казино. Закончив беседу с братом, лейтенант подошёл к задержанным и, не скрывая на лице удовольствия, посмотрел поочерёдно на Женьку, потом на Шарова.

– Разберись с ними, – раздался тихий голос родственника. – Они ограбили меня сегодня на приличную сумму. Так и разориться можно.

– Не волнуйся, братишка, – ответил блюститель порядка. – У меня получат по полной программе. Будут знать, как честных людей обманывать. – Лейтенант саркастически засмеялся, поворачиваясь к подчинённым.

Сержанты поддержали его льстивыми усмешками, демонстрируя офицеру лояльность.

– Ведите мошенников в машину, в отдел поедем, – сказал офицер, довольствуясь поведением вверенной ему группы.

Женька не мог понять заторможенности своего нового приятеля, который, виновато, опустив голову, будто нашкодивший мальчик, так и уселся в машину, не пытаясь защитить себя ни единым словом.

– Иваныч, ты что? Проснись! – не выдержал длинной паузы парень и толкнул приятеля легонько локтём. – Нас же арестовали. Сейчас припишут мошенничество и…

– Как арестовали? – словно, выйдя из комы, с испугом взглянул

на юношу Шаров.

– Вот так! – развёл руками Евгений.

– Мы же по-честному… просто я видел… ведь мыслями

работал…

– Только не вздумай признаться в этом, – перебил его

Овсянников, – а то, жуликами будем. Иногда правда, может ох как навредить. Ты со мной согласен, третий глаз?

Иванович скромно промолчал.

Их привезли в отделение и закрыли в камере. Там сидели ещё двое молодых парней. Женька подсел к ним.

– А вы, парни за что здесь? – спросил он.

– Не знаем, – ответил очкарик. – В автоматах играли,

выиграли чуток, так нас и задержали, жуликами обозвали и сюда. Мне кажется у них это система. Милиция на казино работает, деньги в казино возвращает. Говорили мне друзья про эти дела. С ними такое же случалось. Обвиняют ни за что, потом отпускают с пустыми карманами.

«Точно! – мелькнуло в голове у Женьки. – Ведь они два брата. Один обвиняет, а другой отбирает?»

Женька оживился, от того, что быстро сообразил о замысле комбинаторов, и от того, что не одни они с Юрием Ивановичем попались зубастым хищникам на живца. Парень незамедлительно принялся объяснять всевидящему и могущественному другу ситуацию, в которую угодили. Шаров внимательно слушал и с возмущением покачивал головой. Он впервые в жизни содержался под стражей и по складу педагогического характера, ему было стыдно в первую очередь за себя, потом уже на втором плане сердце жгла обида, но не личного плана, а масштабная, всенародная. В сознании рушились человеческие ценности, в которые он свято верил. Не мог даже представить, что люди, которым доверено оберегать престиж страны, могут пользоваться служебным положением в сугубо личных, корыстных целях, и своими действиями позорить звание народного защитника.

Вскоре дверь камеры растворилась, и к ним вошёл выводной. Он прошёлся мимо задержанных по бетонному полу, цокая подкованными ботинками, держа в руке резиновую дубинку, слегка пошлёпывая ею себе по ноге. По манере поведения напрашивалось предположение о желании, агрессивно настроенного служителя этих стен, испытать милицейский стимул на ком-нибудь из присутствующих.

– Выходите! – рявкнул он, показывая дубинкой на Шарова и

Женьку. – Лейтенант вас ждёт.

Евгений поднялся, а задумчивый Шаров продолжал сидеть, отвлечённо, смотря вниз, не реагируя на команду сержанта.

– А, ну, быстрее! Шевелись! – заорал милиционер и приложил упругой битой по спине Юрию Ивановичу.

Тот неожиданно вздрогнул, ощутив жгучую боль между лопаток. В этот момент его тихая, скромная натура взбунтовалась. Шаров резво вскочил на ноги. Округлив глаза и сжав кулаки, Юрий Иванович готов был броситься на своего врага, иного определения распоясавшемуся молодчику он дать не мог. Но нравственная конституция души удержала его от сиюминутного желания. Он выпрямился в струнку и вспомнил, каким даром его наградил громовержец.

– Смирно! – вскричал Шаров громко и властно, гневно

взглянув в глаза молодому архаровцу.

Женька невольно выполнил ещё не забытую армейскую команду, будто она предназначалась и ему, совсем не ожидая резкого и пронзительного выкрика от Юрия Ивановича, который, казался ему, совсем не способным на эксцентричные выходки. Милиционер подернулся, словно ужаленный, щёлкнул каблуками и вытянулся перед Шаровым, прижав руки по швам.

– Вы что делаете? Какое имеете право! – разошёлся Юрий Иванович, потирая спину тыльной стороной ладони.

Но он говорил это уже более сдержанно, с присущими манерами интеллигента, не владевшего уличным мужицким лексиконом. Евгению стало смешно от либеральной речи учителя, и даже посмеялся внутри, думая, как бы сам выплеснул на сержанта весь свой агрессивный словесный запас.

Милиционера словно подменили. Не моргая, он выслушивал протест, ходившего по камере из стороны в сторону оратора и как заворожённый, медленным поворотом головы, сопровождал его движения, не сводя с него глаз.

– Виноват! – сказал он, прослушав, воспитательную речь. – Я

больше не буду.

– Извинитесь! – наседал Шаров.

– Простите, простите, – зациклило сержанта на одном слове.

– Теперь выпустите, пожалуйста, нас отсюда, да поскорее и ребят

этих тоже, – словно командир отдавал приказы Юрий Иванович. – А своему лейтенанту передайте, что по нему тюрьма плачет!

Сержант выполнял поставленную перед ним задачу чётко и быстро. Проводил задержанных по коридору мимо дежурного, вывел из здания милицейского участка и пожелал удачи.

Очкарик с другом переглянулись, перейдя улицу и, завидев остановившийся маршрутный троллейбус, запрыгнули в него. Каждый оценил ситуацию по-своему.

– Авторитет явно какой-то, – сказал один другому.

– Да нет. Просто блатной, – не согласился очкарик.

Шаров и Женька не думали никуда бежать. Спокойно перешли дорогу, вошли во двор и, пройдя его, вышли на широкий проспект.

– Здорово ты его, – сказал Женька. – Надо было, дубинкой

резиновой огреть, как он тебя.

Шаров глубоко вздохнул: – Иногда слово эффективнее кнута. Этот юноша никогда больше не поднимет руку на безвинного человека. Я уверен в этом.

Выпустив на волю арестованных, сержант, как и велел ему Юрий Иванович, постучался в кабинет лейтенанта.

– Разрешите войти? – спросил, открывая дверь.

– Ты один? – удивился начальник. – Я же просил привезти

задержанных жуликов для изъятия денег под протокол?

– Я их отпустил, товарищ лейтенант! – отрапортовал сержант. —

Тот, что самый старший из них просил передать, что по вам тюрьма плачет!

– Что? – привстав с кресла, и раскинув руки по столу, спросил

лейтенант. – Ты что несёшь? Кого отпустил? По ком тюрьма плачет?

– Всех отпустил, товарищ начальник! А по вам тюрьма плачет!

– Ты пьян, Подколзин? Кретин!

Лейтенант выбежал из кабинета и поспешил к камере временного содержания. Увидев, что она пуста, вернулся в кабинет. Его подчинённый стоял смирно, возле рабочего стола.

– Где они? – нервно закричал он.

– Я же вам сказал, – спокойным голосом ответил милиционер,

отрешённо глядя в потолок. – Отпустил. Они не виновны. А по вам тюрьма плачет.

Лейтенант с ненавистью смотрел на подчинённого, повторяющего одни и те же слова, и у него у самого задёргался глаз.

– С ума сошёл, Подколзин?

Он приложил свою потную ладонь ко лбу сержанта. Тот продолжал повторять одно и то же.

– Идиот, – прошептал лейтенант. – Точно умом тронулся.

Пощупал свой лоб и, махнув рукой на сержанта, вышел в коридор, решив, что пора выпить горячего кофе.

Троллейбус провёз Шарова и Женьку три остановки, и они вновь пошли по уличному тротуару.

– Представляю, как сейчас рвёт на себе волосы лейтенант, —

развеселился Женька, и друзья расхохотались.

Евгений вдруг подметил, что Юрий Иванович всю дорогу хитро косит глазами на проходивших мимо женщин.

«Вот плут. Ведь наверняка видит их в пикантном виде».

– А ты, Юрий Иванович, ещё тот гусь, – сказал Шарову, подковырнув его, – на молодых всё смотришь. Небось, много интересного видишь?

Учителя будто ошпарили. Раскраснелся как зрелый помидор, испугавшись громких слов спутника. Ему показалось в этот момент, что эти слова услышали все, кто были на улице и уже осуждали его за бессовестное поведение.

– Ну, что ты, Женя… Тише, – прошептал умоляюще. – За кого

меня принимаешь? Я же интеллигентный человек.

– Да, ладно, глазей, – рассмеялся парень, – только дурно не

станет?

– Я же не виноват, – оправдывался «зоркий глаз». – Не могу же

идти с закрытыми глазами. Кстати, купил бы мне тёмные очки, чем темнее, тем лучше, а то глаза слезятся от яркого солнца.

– Не от солнца они слезятся, – смеялся Женька.

3

На скамейке возле подъезда дома Юрия Ивановича сидели дворовые старушки. Они возбуждённо обсуждали коммунальные платежи, при этом осуждали домоуправа, Семёна Степановича, живущего в крайнем подъезде на пятом этаже. В руках у них шуршали бумажные корешки от жилищной конторы, которые они ловко перелистывали, сверяли тарифы новых платёжек с квитанциями предыдущих месяцев. У Антонины Васильевны, на коленях лежал калькулятор, по кнопкам которого она била быстрыми пальчиками и затем громко выдавала результат, ведущим строгий учёт подружкам. Почти после каждого озвучивания ею итога математического расчёта раздавались недовольные высказывания, сопровождающиеся иной раз не нормативными словечками, очень точно характеризующими их соседа. В адрес Семёна Степановича сыпались не только обвинения связанные с недобросовестной работой, но и: вспоминалась его жена, приписывались любовницы, оставались незабытыми и дети, учившиеся где-то за границей. Всё, что не знал про себя Семён Степанович, прекрасно знали пенсионерствующие его соседки.

Незамеченными в подъезд было пройти невозможно, Юрий Иванович догадался об этом сразу, лишь только подошли с Женькой к дому. Он вежливо поздоровался со старожилами двора, пропустив парня вперёд.

Отложив серьёзно значимые дела, пенсионерки проводили Шарова и его спутника, озадаченными взглядами, и в их интимном кругу тотчас же возникла новая тема для размышлений. Семён Степанович и его семейство были на время забыты. Началось промывание косточек другому соседу.

– Кто это? – спросила Антонина Васильевна подружек,

поправляя, висевшие на кончике носа очки, отложив в сторону вычислительную технику.

Она одна из всех скамеечниц не смогла распознать бывшего учителя.

– Юрий Иванович наш с пятьдесят третьей, – ответила Галина

Павловна.

– Не может быть? – ахнула четырёхглазая женщина. – Я его

сегодня утром видела. Выходил – бич бичом, заросший весь, как шимпанзе в шляпе.

– Что это с ним стало? За ум взялся что ли, или помойку с

бриллиантами откопал? – просудачила Клавдия Васильевна.

– Нужно Ваську, нашего участкового спросить, – подала мысль

Таисия Михайловна.

На своей лестничной площадке Шаров начал шарить по карманам, ища ключи. Увидев сквозь двери соседку, живущую в квартире напротив, глядевшую на них с Женькой в дверной глазок, Шаров шагнул на резиновый коврик на её законной территории и с поклоном поздоровался: – Здравствуйте, Зинаида Петровна!

Соседка вздрогнула и, закрыв рукой смотровое очко, припала к двери.

«Почему он меня увидел?» – с ужасом удивилась она и скорее удалилась в комнату.

Юрий Иванович ещё раз осмотрел карманы одежды, но ключей там не было.

– Что случилось? – спросил Евгений озабоченного друга.

– Кажется, ключи со старой одеждой в урну бросил, – виновато

ответил тот.

– Ну вот, теперь к этой пепельнице нужно возвращаться, —

недовольно пропел парень. – Между прочим, я устал таскать эти пакеты со жратвой. Что будем делать?

– Двери ломать, – пошутил Шаров, чтобы пресечь нытьё парня.

– С ума сошёл? Они ж у тебя железные.

– Тогда надо идти за ключами, – улыбнулся Юрий Иванович, зная

что в этот момент думает Женька.

– Давай хоть сумки оставим у соседей, – взмолился парень, – не

съедят ведь всё, я думаю.

Пока высказывался по поводу сумок, Юрий Иванович уже звонил в квартиру Зинаиды Петровны. Та тихонечко, на цыпочках подкралась к дверному глазу и прицелилась, будто снайпер. Видя, как она это делает, Шаров невольно посмеялся. Та внимательно разглядывала соседа, и хотя узнала его, не торопилась открывать, в надежде подслушать какую-нибудь новость, чтобы поделиться ею потом с любознательными дворовыми болтушками.

Не узнаёте меня? – громко сказал Юрий Иванович. – Это ж я! Ваш сосед, Шаров!

Петровна растерялась.

«Откуда знает, что смотрю на него?» – думала она.

– Откройте, пожалуйста, Зинаида Петровна, – повторил он.

Женщина отошла от двери на несколько шагов и затем, постукивая ногами, с криком «бегу», вернулась. Щёлкнув двумя замками, осторожно отворила дверь и вышла в коридор.

– Можно у вас на время пристроить пакеты, – спросил Шаров. – Ключи оставил… Надо сходить за ними.

– А где же ты их забыл, растяпа? – последовал вопрос, не имеющий отношения к заданной просьбе.

Женька не смог удержаться от нахлынувшего желания указать милой женщине то самое место, где Юрий Иванович оставил ключи. Вначале хотел дерзко ответить «в Караганде», но потом решил, что это слишком банально и такой ответ может обидеть пожилого человека. Он опередил, застывшего в раздумье Шарова, и, вмешавшись в разговор, с ухмылкой пошутил: – На приёме у посла.

– У какого ещё посла? – не поняла юмора Зинаида Петровна и

строгими глазами пробежалась по юноше.

– Вы разве не знаете? – продолжил шутить парень. – Газет не

читаете? Юрий Иванович Нобелевскую премию получил по математике, вот его в посольство и вызывали. Награждать будут.

– Да, уж, рассказывай, – посмеялась женщина, придавая

эмоциям саркастический оттенок. Взяла пакеты из рук соседа и бесцеремонно, нагло заглянула в них. Увидев там изобилие еды, на покупку которой у неё не хватило бы пенсии, Зинаида Петровна с завистью простонала: – Дааа… – Закрыла за собою дверь, и в полголоса заворчала: – Посольские свалки видать разнообразнее, богаче наших! Зажрались послы, будь они здоровы…

Шаров и не обделённый чувством юмора его квартиросъёмщик, вернулись к тому магазину, возле которого в металлическом, окрашенном в коричневый цвет бачке, лежала старая одежда «Нобелевского лауреата». Юрий Иванович по привычке, как делал это почти каждый день, подошёл к мусорной урне и принялся проверять её. Вытащил оттуда свои старые пожитки и, не отходя с места, начал ощупывать их, не обращая внимания на прохожих. Из магазина вышла элегантно одетая дама средних лет и, проходя мимо «старателя», брезгливо фыркнула: – Сколько ж отбросов в обществе развелось! Какой позор!

Слова, высказанные женщиной, острым ножом вонзились в сердце Юрия Ивановича, и оно будто сбилось с ритма, обливаясь кровавой обидой. Защитная реакция самолюбия сработала незамедлительно. Мозг инстинктивно выдал оборонительный ответный импульс. Орлиным взором Шаров глянул на женщину, и та, как радиоантенна приняла его позывной. Испугавшись пронзительного взгляда мужчины, она поспешила на тоненьких шпильках по тротуару. Пройдя небольшое расстояние, прилично ухоженная дама вдруг залаяла: – Гав, гав, гав.

Гулявшие по улице люди, с любопытством принялись выглядывать виновника неадекватного поведения, настраивая слух в ту сторону, откуда доносился писклявый человеческий лай. На Шарова уже никто не обращал внимания, он был вне зоны осуждения. Все участники уличного движения потянулись к перекрёстку, вблизи которого происходила забавная история со странными звуками. Бедная женщина ускорила шаг, не понимая, что с ней происходит. Встревожено глядела на горожан и гавкала.

Народ веселился, наблюдая бесплатное представление. А лай продолжал усиливаться – громче и громче.

Шаров поймал себя на мысли, что прав Дейл Карнеги, писавший о вреде критики на человека. Ведь оказался в той самой ситуации, когда, не задумываясь, начал защищаться от оскорбительных обвинений и даже отомстил женщине за её нападки. И сделал это, сиюминутно, неосознанно. Ему подсказала память историю любимого фильма из далёкого детства про старика Хоттабыча, когда тот отучил одного мальчика ябедничать на друзей, и Шаров воспользовался аналогичным приёмом колдуна. Лишь, по истечении трёх-четырёх минут покаялся в содеянном. Но тут, же, оправдал и успокоил себя мыслью о том, что возможно, поступил правильно. И если у этой женщины есть хоть капелька ума, думал он, должна будет понять, почему это с ней произошло. Пусть будет этот лай для неё уроком, решил Шаров, полностью реабилитировав свои действия: – Не мешало бы ей вспомнить заповедь – «Не судите, да не судимы будете» – произнёс он вслух, отвлекшись от внутренних дум.

Он не хотел говорить Женьке, что по его сценарию произошёл этот уличный балаган, но назидательная речь, произнесённая в честь женщины, играющей комическую роль, выдала его. Женька был парнем не глупым и быстро сообразил – в чём дело и даже поддержал позицию Юрия Ивановича.

– Так, значит, это ты хулиганишь? – посмеялся он и кивнул Шарову на то, что видит найденные им ключи, которыми тот потряс перед его лицом. – Она теперь так и будет всё время разговаривать? – спросил Евгений.

Юрий Иванович положил ключи в карман, засунул назад всё, что вытряхивал из мусорного бачка и, обтерев ладоши, с глубоким выдохом сказал: – Нет. Дойдёт до почты только…

– С тобой не соскучишься, – довольный сказал Женька. – Ну и

насмешил город. Теперь только об этом и будут судачить…

Парень был внутренне рад, что психология Юрия Ивановича менялась прямо на глазах. Из скромного, стеснительного интеллигента, воспитанного в эпоху пионерии, этот человек стал приобретать иную ипостась, близкую по духу и времени к современной молодёжи, к которой Женька всецело относил себя. Он думал об этом, идя позади Юрия Ивановича, и как только поравнялся с ним, мысли, как ненужные файлы в компьютере, сбросил в мусорную корзину.

Шаров с парнем следовали за эксцентричной женщиной, пока та не перестала лаять. Возле почтамта она поймала такси и уехала.

Домой учитель со студентом пришли уже под вечер. Женька приготовил ужин. Кухонный столик был мал, и он расставил тарелки с едой на кровати, подстелив газеты. Уселся на единственный стул. Стул тут же развалился, и парень очутился на полу. Юрий Иванович посмеялся: – Он сломан, – сказал, извиняясь.

– Вовремя сказано, – заметил Женька самобытный юмор хозяина.

Поднялся и, собрав деревянные запчасти, отнёс в угол комнаты.

– Нужно срочно заводить мебель, – серьёзно заявил парень. – Как

можно так жить?

Шаров закивал ему: – Потерпи чуток, купим и мебель и всё, что нужно. Пойду работать. Чувствую сейчас в себе такой прилив энергии, такой потенциал сил, что кажется, могу взяться и за научную работу.

– Иди в наш институт преподавать, – сходу, не задумываясь,

предложил Женька, – нам как раз математик нужен.

– Пошёл бы, да кто меня возьмёт. Хорошая рекомендация

нужна. А я, что могу предложить? Сказать, что три года бродяжничал, нигде не работал?

– Зачем об этом говорить? – усмехнулся Овсянников и вновь

принялся воспитывать Юрия Ивановича в своём духе. – Да, кому интересно знать, по какой причине ты не работал и чем занимался? – убедительно говорил он. – Тем более туда на конкурсной основе берут, а ты, теперь, любого профессора за пояс заткнешь, лишь посмотришь в лица комиссии и скажешь им пару аргументов. С таким талантом, ты им только прикажешь и всё.… Гордись даром небесным, не будь тюфяком! Раз тебе сам бог даровал такую судьбу – пользуйся моментом. На твоём месте, я бы ох как развернулся!..

Шаров сложил ладони и поднёс к губам, придав лицу угрюмый, плаксивый вид. Женька вновь услышал честное исповедальное нытьё, от, воистину, честного человека, которого пытался хотя бы немножко приблизить к реальной жизни, а в ней, казалось парню, давно уже не котировались те принципы, которых пытался придерживаться старомодный учитель по математике.

– Понимаешь, Женя. Не могу поступать нечестно. Не научен.

Хоть убей! Уж такое воспитание. Мне трудно переступать ту черту, за которую ты меня всё время толкаешь.

Женьке так и хотелось назвать Юрия Ивановича ботаником.

– А кто тебя заставляет поступать не честно? По-справедливости

всё делай. Ты же ничего ни у кого не воруешь. Если про игровые автоматы вспомнил, так там всё по-честному было, сам же говорил. А вот хозяин казино – жулик. Или я не прав? Таких как он надо наказывать. Да не бери всё близко к сердцу. Возьми за правило благодетельство. Честным людям помоги, негодяев проучи.

– И всё-таки ты не убедил меня, – ответил Шаров. – Во-первых, я не судья, чтобы кого-то наказывать. Во-вторых – на лжи добра не построить. Бог накажет.

«Ну, раз такой честный, ходи по помойкам», – подумал Женька.

Юрий Иванович покачал головой: – Зря так думаешь. По помойкам больше не буду лазить. Сказал же – работать пойду. Я решил.

– Блин, с тобою молча можно общаться, – заворчал парень. —

Всё знаешь, что у меня в голове. Но заметь – это не порядочно читать чужие мысли, всё равно, что чужие письма.

– Ладно, извини, – ответил Шаров, – только я не виноват, что моё

биополе властвует над твоим.

– Не извиняйся, мне не жалко, – произнёс студент. – Давай реши

лучше уравнения, к завтрашнему дню нужно.

– Сам решай, – отмахнулся Юрий Иванович и принялся за ужин,

который Женька уже закончил. Учись студент, – подмигнул ему, набивая рот ветчиной.

– Но я ведь не Шурик. Объяснил бы, хотя, – обиделся Евгений,

открывая конспект. – Я вообще в этом предмете – ноль.

– Решай, решай, – подразнивал студента математик, – что не понятно – спрашивай.

Овсяников без интереса взялся за тригонометрию, но буквально через пару минут в глазах заблестел огонёк удовольствия от результативной деятельности.

Юрий Иванович справился с ужином и стаскал посуду и оставшуюся еду на кухню. Оттуда Женьке был слышен фаянсовый звук тарелок, моющихся холодной водой в пожелтевшей мойке и обеспокоенный голос хозяина. Он отчитывал парня за расточительность, неразумную трату денег, сожалел, что доверил ему такое ответственное важное мероприятие по закупке продуктов, потому, что тот накупил слишком много, а хранить было негде:

– Жалко всё испортится в жаре, – цокал языком и постанывал. – Холодильник нужен.

– Конечно, нужен, – соглашался Овсянников, не отрываясь от

черновиков, производя математические расчёты.

Женька вдруг повеселел и подозвал учителя. Подал ему исписанные небрежным почерком листы и попросил проверить решения. Шаров заводил пальцем по бумаге, чтобы не потерять последовательность написанных формул, временами выговаривая студенту недовольство по поводу ужасной писанины. Разобравшись со всеми уравнениями, вернул парню черновики и, наградив его дружеским подзатыльником, похвалил:

– Вот видишь, а говоришь ни бум-бум. Даже очень бум-бум. Решай дальше, всё у тебя правильно.

Женька почесал затылок, соображая, что же могло случиться вдруг, так неожиданно? Почему математические задачи, над которыми раньше бесполезно подолгу сидел, теперь легко отдались ему, не сопротивляясь, не создавая интеллекту сложных барьеров. Каким образом, думал он, его голова мыслила вопреки настроению, заранее спрограммированному на неудачу в связи с леностью и набитой оскоминой от нелюбимого предмета. Женька улёгся на полу и продолжил занятие. Вскоре снова с интересом погрузился в мир цифр, уравнений и функций.

Шаров сидел у открытой двери балкона в позе лотоса и внимательно наблюдал за парнем, при этом безмолвствуя, шевелил губами. В нём ожило и торжествовало удовлетворяющее душу чувство значимости, которое за годы тунеядства, казалось, давно атрофировалось. Радовался вновь приобретённому счастью – быть кому-то полезным. Благодарностью отмечал судьбу, подарившую неплохого друга, которому искренне желал успехов и всячески намеревался помогать в учебно-студенческом процессе и неизбежных житейских проблемах.

Овсянников закончил решать последнее уравнение, и подал тетрадь для проверки личному домашнему куратору. Он был точно убеждён в правильности решений, сверив их с ответами в учебнике, но всё равно хотел услышать мнение профессионала. К тому же, будучи сообразительным, умевшим анализировать, заподозрил открывшиеся в себе навыки математического мышления, в «коррупции». На эту мысль натолкнуло то, что память начала выдавать формулы, не заучиваемые никогда наизусть, которыми теперь вдруг стал, умело оперировать и без труда добиваться правильных результатов в решениях сложных уравнений. Подозревал Юрия Ивановича в причастности к его раскрывшемуся таланту и поэтому старался уловить в его поведении любую мелочь, позволявшую уличить затаившегося феномена в хитроумных экспериментах над ним. Женька вспомнил, как Шаров внедрил в голову женщине установку на лай, и как та веселила публику задорным гавканьем. Был уверен, что и теперь эти проделки исходят от него, но не спешил задавать вопросов на этот счёт.

Шаров же ни единой морщиной лица не выдавал себя. Внимательно проверял работу студента, делал замечания, но не по способу решений, а всё из-за того же корявого почерка. Закрыв тетрадь, бросил её на кровать.

– Отлично! – похвалил он Женьку. – Видишь, сам справился. Ты

способный ученик.

Евгений вновь задумался, отчего молчит хитрый математик, почему скрывает от него очевидное, ставит его в положение глупца, подопытного кролика, неужели считает, что догадаться в его хитростях невозможно?

«А, может, ошибаюсь в предположениях, – подумал он. – Но кто, же тогда кроме него мог растормошить в сфере заумной науки мою бестолковую голову? Да, нет же, это он, – Женька вопрошающе взглянул в глаза старшему другу. – Улыбается плут», – заметил, наконец, парень и приготовился выговорить свою догадку.

– Да, ты прав, – сказал Юрий Иванович, не дав Евгению вступить с ним в разговор. Я вложил в тебя кой, какие знания. И вижу, что это сыграло в твою пользу. Теперь ты усвоил ненавистную тему и думаю, проблем с уравнениями не будет. Если случится ещё с чем-нибудь загвоздка – обращайся, научу.

Женьке хотелось высказать претензии по поводу самовольного вмешательства Шарова в его суверенитет интеллекта, но поразмыслив пару секунд, решил примириться с лояльной услужливостью доброжелателя, поскольку приобрёл от этого вторжения в свой ум только благоприятные качества. Он научился решать сложные, до этого времени, казавшиеся непостижимыми, задачи, не потратив на это маломальских усилий, энергии, времени. Алгебраические, тригонометрические функции, формулы, синусы, тангенсы, косинусы, логарифмы сами собой разыгрались в сером веществе его черепной коробки и остались в памяти, благодаря Юрию Ивановичу, который своими мыслями заставил его мозг трудиться, выполнять правильно все математические операции. Овсянников ничего, не сказав, вышел на балкон, в надежде освежиться, но вечерняя духота не вызвала в нём положительных эмоций.

Солнце давно скрылось за соседними домами, оставив багровеющий след в западной части небосвода. Город продолжал бодрствовать, и казалось, не собирался затихать. Во дворах раздавались детские голоса, и на них не действовала, звучавшая откуда-то из окна всем знакомая, убаюкивающая мелодия закончившейся передачи «Спокойной ночи малыши».

Юрий Иванович тоже вышел на балкон и встал рядом с Женькой, облокотившись на перила. Он не ждал и не желал слышать от парня слов благодарности, за проведённый «факультатив». Но собой учитель был доволен. Лишний раз проверил себя и уже не сомневался в способности воздействовать своим умом на сознание визави. Радовался как ребёнок апробированному изобретению, потому, что решил возобновить педагогическую деятельность и таким методом обучать учеников, давать им прекрасные знания, заинтересовывать студентов своим предметом, который для многих не вызывал интереса, являлся лишь обязательным названием в графе зачётки.

Они долго простояли на деревянном полу балкона, пока звёзды не замерцали из ночной тьмы. Время подходило к полуночи, и Шаров, достав раскладушку, ушёл в соседнюю комнату, соорудил лежанку, набросал на неё старые вещи и улёгся спать, отдав кровать в распоряжение гостя. Женька вначале возражал занимать привилегированное положение, но с гостеприимным хозяином спорить было невозможно. Буквально скоро, ему уже снились: числа, дроби, интегралы.

4

Утром студент и учитель поднялись рано. Позавтракали. Женька, собираясь в вуз сдавать хвосты, наказывал Шарову не тянуть времени с устройством на работу.

Юрий Иванович оделся, взглянул в зеркало, стоявшее на подоконнике. Давно в него не заглядывал, с тех пор, как перестал бриться и теперь, видя в отражении опрятного, и со слов Женьки вполне симпатичного мужчину, задержался у окна, направляя настольное зеркальце то вверх, зачёсывая волосы и поправляя галстук, то вниз на новые туфли и, оставшись довольным, похвалил себя. Воодушевлённое самомнение придало ему уверенности и смелости.

«Кто скажет сейчас, что я бродяга, – подумал он. – Докажу всем, что это не так! С этого дня буду совсем иным!»

Шаров вышел из квартиры, видя, как Зинаида Петровна, стоя за дверью, подсматривает за ним. Проходя мимо её двери, поздоровался с ней, будто та стояла с ним рядом на лестничной площадке. Соседка опешила. Вышла в коридор, когда сосед спустился вниз, и удручённо пожала плечами, думая, что, не сошёл ли сосед с ума, здороваясь с дверью.