Читать книгу: «Украинское солнце»

1

Ярко светит украинское солнце летом! Медальоном висит на бравой груди неба. Смело и выразительно живет оно, торжествуя на своем небосклоне. Солнечные лучики звонко плетут косы золотых паутин, окутывая томным зноем города, поселки, села, а само солнце, распустив для себя сигнальные нити по кладовым окнам домов, ожидает обогретую южную ночь на безмятежно бирюзовом небе.

Местные жители, давно привыкшие к здешним климатическим условиям, только тем и заняты в течение продолжительного жаркого дня, что всячески избегают полуденного зноя, который выгоняет прохладу из каждого уголка. Поэтому-то большинство людей, от мала до велика, и предпочитает устраивать свои дела рано утром, а днем все сидят или в душных квартирах, открыв двери в прохладные коридоры многоэтажек, или в собственных гаражах с сырым и прохладным погребом. Все ждут, когда спадет жара и наступит спасительный вечер. Только тогда люди спокойно смогут заняться своими обыденными делами. Но бывает и так, что обычно пустые дворы и улочки наполняются детскими и взрослыми голосами задолго до наступления вечера. Редко, когда нужно, и совсем не вовремя, когда этого не ждешь, в летний знойный день небо обрушивает на землю освежающую прохладу дождя с грозой и громом. Дождь длится по обыкновению недолго, и, когда стихают аплодисменты дождя, бойкое солнце становится еще игривее и неуемнее: то оно заигрывает с прохожими, отражаясь в лужах солнечным эхом, то без спроса заглядывает в зеркала окон, будто на циферблат часов. Но не только солнце начинает светить по-особенному. В первые минуты после дождя во всем происходят разительные перемены к лучшему, и этот недолгий период так сильно напоминает предрассветное время, когда робкий ветерок приносит с собою очищенную хлебными полями и фруктовыми садами свежесть, которой дышит все в округе, когда начинается буйство сочных красок и насыщенных запахов, когда бурлящий поток природной энергии проносится по всем уголкам, воспевая новую жизнь. И именно эта жизнь каждый раз с первыми лучами солнца пробуждается с такой все превозмогающей силой, что ни у искушенных романтиков, ни у стремящихся к познаниям натуралистов никогда не изведется желание рано проснуться и встретить рассвет или выбежать босиком под дождь и увидеть, как все живое в природе спешит жить, спешит занять свое место под солнцем.

Люди, как подсолнухи, всегда смотрят в сторону солнца. И куда бы солнце ни перемещалось, они будут следовать за ним. Тому человеку, который спокоен душой на родной стороне, солнце всегда казалось удаленным от земли на недостижимое расстояние, оно не вызывало к себе и минимум интереса в нескончаемом потоке людских дел и забот. Мало кто вообще знает, в какой стороне восход, а в какой – закат. Но стоило хоть раз человеку за всю жизнь сбиться с проторенной дорожки, как тут же, не щадя зрения, он обращал взор к небу в попытке понять, в какой стороне сейчас то солнце, которое всегда светило над его головой, осознавая, что оно настолько близко, насколько близок родительский дом. В нас всегда возникает жизненно важная необходимость смотреть на солнце, когда мы вдали от дома или, того хуже, в беде. Однако, как бы ни была очевидна эта объединяющая связь между отчим домом и Вечным Светилом, необходимо помнить одно: только материнский очаг сможет принять обратно заблудшего сына и такого добра больше нигде не сыщешь. А солнце хоть и является для нас местом, куда вознесся Бог, ему такая уж выпала участь оставаться безразлично холодным к человеческим жизням и судьбам.

2

При тусклом свете настольной лампы, сидя с прямой спиной за кухонным столом, юноша что-то писал. Стол пошатывался от движений руки, старательно выводившей ровным и красивым почерком слова, предложения послушно ложились с острия шариковой ручки на линии тетрадного листа. На напряженном лице юноши, красивом и немного худощавом, шевелились скулы, и, казалось, он был полностью погружен в монотонный ход мыслей учебника, никого и ничего не замечая вокруг себя. Перелистывая страницы, он иногда замирал, отводил взгляд от учебника и в раздумье смотрел в окно. Поразмыслив, он быстро делал запись в тетрадь, словно боясь упустить важную мысль. А иногда после таких вот раздумий он оживленно начинал перебирать книги, лежавшие на столе, перелистывал страницы, и жадный к знаниям ум юноши гнался за этой самой мыслью по главам учебника еще с большим усердием.

Наступили летние сумерки, и из окна на кухне было видно, как за тонущей в темноте лесной посадкой, задевая линию горизонта, светились огни соседней угольной шахты. Издали затаившейся силой и доблестью трудящихся шахта разговаривала со знающими и сопереживающими. Со двора доносились голоса и веселый детский смех. И только здесь, на кухне, в безмолвной тишине двухкомнатной квартиры было едва слышно, как, сопровождаемый звуком липнущей к руке кухонной клеенки, юноша водит по бумаге авторучкой. Рядом с ним сидел его младший брат, внимательно вслушивавшийся в характерные звуки. Подперев рукою подбородок, он смотрел, как тот усердно пишет. Ему нравилось то, с какой быстротой можно было так выводить буквы. Немного погодя и он увлекся затеей. Неосторожно вырвав листок из тетради, он принялся рисовать, заполняя чистый лист кривыми линиями, выходившими из-под неумелой детской руки. Ему ужасно хотелось, чтобы брат нарисовал что-нибудь этакое, но тот был занят и к тому же не в духе. Старший брат редко соглашался рисовать, не желая напоминать себе о былом увлечении живописью.

Младшему совсем скоро предстояло идти в начальную школу, тогда как уже завтрашний день в жизни старшего брата должен был ознаменоваться его выпускным школьным вечером.

Стол внезапно пошатнулся, и пучок редкого света запрыгал по нему и остановился.

–Влад, не страдай ерундой! Ты когда последний раз убирал в квартире? – строго начал старший.

–Недавно… – от неожиданности замялся Влад. – Глеб… Глеб, можно я еще немножко погуляю на улице? А завтра я буду весь день убирать в квартире!.. – вопрошающе и без единого намека на пререкание спросил Влад.

– Точно сделаешь уборку в квартире?!

– Точно-точно!

– Ладно иди… Но смотри – я проверю!.. – смягчился старший. Влад тут же вскочил со стула и побежал на улицу, где вовсю разгулялся южный вечер.

Глеб, оставшись один в немой тишине квартиры, продолжал готовиться к предстоящим вступительным экзаменам.

3

Новый день в семье Вернадских начался по обыкновению непримечательно – без суеты и лишних хлопот, как будто все нарочно забыли о выпускном вечере старшего сына Глеба. Еще ранним утром все разбрелись в разных направлениях: Глеб ушел с отцом помогать ему в гараже, мать почти следом за ними ушла в огород. Клубок ежедневных насущных дел все распутывали всегда слаженно и сообща, и только один Влад, не обремененный ничем, сегодня уже с самого утра резвился с другом во дворе, нарушив вчерашнее обещание брату убраться в квартире. Там же, во дворе, уже ближе к вечеру Влад встретил отца на улице, а точнее, отец его сам кое-как отыскал.

–Ты пойдешь к Глебу на праздник? – заботливо спросил он у младшего сына.

–Я пойду домой, – отказался Влад.

–На вот тогда, возьми ключи от квартиры. И никому дверь не открывай! У нас ключи есть, мы сами откроем! – отец никогда не утруждал себя давать наказы, но сегодня он был необычно внимателен.

–Пап, а можно к нам придет Миша?

–Можно!

Глеб с матерью были уже в оживленной празднованием школе. Туда направился, опаздывая, и отец. Почти следом за ним явился Влад. А дело было вот как: находясь дома, они с другом услышали, как со стороны балкона, минуя спальню, к ним в зал внезапно ворвался дикий крик, прорезав оболочку их мирных детских звуков. Таким нехитрым способом парень с верхнего этажа, услышав громкий детский смех, решил подшутить над малышней. В испуге дети выбежали из квартиры и ринулись к родителям. Как все-таки забавен и наивен детский страх, но только он может переходить в игру, и тогда ребенок, пребывая в реальности, может продолжать играть роль испугавшегося, не рискуя остаться в дураках. Спускаясь вниз вдоль частных домов по асфальтовой дороге, которая в конце спуска плавно переходила в извилистую грунтовую узкую тропинку, минуя большие ворота детского садика с резными колонами в виде сказочных зверей, два друга, Влад и Миша, добежали до перекрестка, на котором можно было свернуть налево к начальной школе, но они, не раздумывая, двинулись направо к средней школе, в которой учился Глеб. Ребятишки все бежали и бежали. Вот уже близка школа, виден ее свежевыбеленный фасад, вот тянется железный забор, обрываясь на небольшом центральном входе, и продолжается тянуться вдоль школьных стен немного дальше. Вбежав в школьный двор, они стали искать вход в банкетный зал.

Банкетное мероприятие проходило в просторном спортивном зале школы, расположенном сзади пришкольного участка, так что в зал можно было попасть как через школу, так и с улицы. Как Влад с Мишей догадались, что нужно было идти именно туда? Наверное, в саму школу они зайти не решились, поэтому стали обходить ее со всех сторон в надежде услышать взрослые голоса. Ориентируясь по все усиливавшемуся звуку музыки, друзья наконец нашли открытую настежь дверь аварийного входа в спортзал. В помещении было душно, массивные окна спортзала были тоже растворены, но этого явно не хватало, чтобы справиться с летней духотой и большим количеством людей. Миша оставался ждать у входа, когда Влад зашел внутрь. Просторный спортзал, освобожденный от инвентаря, вмещал в себя всех выпускников, их родителей и педагогов. Отыскивая взглядом родной силуэт, никем не замеченный гость в миг обратил на себя внимание, как потерянный зверек, жалобно звавший свою мать.

– Мам!.. Мама! – кричал Влад. Общий шум оживления еще более взволновал его.

– Сынок! Что случилось? – потерянная мать почти сразу же нашлась, отозвавшись на плач родного ребенка. Она, встревоженная внезапным появлением сына, инстинктивно стала его осматривать, и, как это часто делают львицы, облизывающие своих беззащитных котят в момент, когда те, переждав тревогу за их спиною, начинают просить уже ненужного утешения, стала так же ласково утирать его распухшие от слез глаза. Она присела, чтобы поравняться с сыном ростом, готовая его выслушивать, и тут, не выдержав натиска нахлынувших слез, почувствовав материнскую ласку, Влад расплакался.

–Когда мы были дома…Там, где балкон, кто-то плакал… ой, кричал, и… – всхлипывал Влад, но уже больше не теребил так сильно в руках мамин платок, а с интересом водил блестевшими глазами по сторонам.

–Ну-ну, успокойся… Ты не забыл закрыть дверь квартиры? – мать заглянула в лицо своего дитяти, потом пристально окинула его взглядом. Забрав из рук Влада мятый платок, мать слегка привстала, приводя в порядок растрепанную футболочку сына, выправила лямочки на его комбинезоне, затем выпрямилась, чтобы найти взглядом мужа.

Глаза Влада горели любопытством к происходящему, и уже не оставалось внимания, чтобы отвечать на задаваемые матерью вопросы. Но она все-таки дождалась на свой вопрос утвердительного кивка головой и подвела сына к столу. Влад очутился среди взрослых, более того, он был рад этому, а о друге своем, Мише, он до конца вечера так и не вспомнил.

Банкет начался в пять часов и, надо сказать, очень живо. Когда все расселись, после вступительных речей директора, завуча и преподавателей, первыми выпускники подняли тост за родителей. Те в свою очередь, поддавшись разгоравшемуся веселью, не преминули сразу же как бы в подтверждение всего сказанного детьми в свой адрес выпить за преподавателей и еще раз за себя. Много пить несовершеннолетним выпускникам было непозволительно, поэтому родители выпили без детей, но за них, еще раз за себя и за детей, и еще раз за учителей, и еще раз, и еще раз. Для каждой семьи в отдельности предназначался столик. Поначалу все было так, как и положено, точнее сказать, как и поставлено. Столы стояли в строгом порядке, однако после того, как родители изрядно выпили, им стало одиноко по отдельности выслушивать педагогов с речами о таком значимом событии в жизни детей, как окончание школы, об их достижениях, да еще и на затуманенную алкоголем голову пытаться разобраться, на чей счет приписывать заслуги этих самых достижений родных чад (надо отдать должное родительскому терпению), то большинство из них, уставшие физически, но сильные эмоционально, стали объединяться столиками. Задребезжали ловко сдвигаемые столы и стулья. И тут стало ясно, что они, встретившись жаждущими к общению взглядами, были незнакомы и неблизки друг другу настолько, чтобы вот так смело подсаживаться и тем более рассчитывать на обоюдную душевную беседу. Однако не было и минуты неуместного молчания, была только взаимная радость, и уже через миг все вместе били бокалы на счастье. Родители поднимали рюмки одну за другой каждый раз с новым тостом, в одночасье придумывая повод для следующего. Открыто хвалили себя, учителей, гордились своими детьми, выделяя их из общей массы. Задобренные учителя, подсаживались за столики. Не прибегая к заученным фразам, они были на высоте, используя в разговоре простые человеческие слова, взятые из учебника жизни.

А веселье тем временем разгоралось все сильнее: в центре зала многие, осмелевшие от хмеля, уже давно танцевали, причем кто как мог и кто как хотел, чем не преминул воспользоваться фотограф. Он с легкостью делал удачные снимки, подлавливая в необычных позах участников торжества, коих невозможно было упрекнуть в отсутствии артистизма.

Когда Влад с матерью подошли к столу, за ним сидел только отец. О детской шалости Влада ему ничего не сказали, да и отец не додумался спросить, как тот оказался здесь. Влад уже и сам забыл о случившемся, только вот у матери все еще болело чуткое сердце.

–Миша, а куда пропал Глеб?

–Не знаю! По-моему, он ушел куда-то с Антоном! – заплетающимся языком ответил отец.

Глеба искать пришлось недолго: через пять минут он вернулся к столу, будучи навеселе. Он не отводил в сторону хмельных глаз, эта смелость и выдала его, выдала трепет его души, подвластный желанию быть всеми любимым, которое обычно только разжигается спиртным. Но было и еще что-то другое, какая-то тоска и смятение. Да и несложно понять юношескую тревогу от происшедших перемен. И мать это поняла. Она почти сразу увидела в его глазах светлую грусть, и нежно погладила его по голове, на что сын благодарно ответил поцелуем.

Глеб выглядел модно. На нем была рубашка бежевого цвета с коротким рукавом и синие джинсы с кроссовками (за такими импортными вещами, ставшими одной из главных ценностей времен перестройки, люди подолгу гонялись, не зная, на что потратить полученную зарплату, дожидались своей очереди в комиссионках или выменивали у перекупщиков за шиповник, который был дороже золота и всех известных на тот момент валют).

– Сын, дай я тебя поцелую! – первым отозвался отец, кашлянул, ударив себя кулаком в грудь, будто внутри себя отворил шкатулку с пожеланиями. – Сядь возле меня, сынок, – и тут отец стал наставлять сына, вступившего во взрослую жизнь. – Будь умным! Не совершай глупостей в своей жизни. В нашем роду все умные и способные, – здесь жена недовольно вздохнула, всегда ревностно относившаяся к предвзятому суждению супруга о ее девичьих корнях, и уж совсем отвернулась, когда тот стал хвалить свой род. – Сильным будь, чтобы каждому сдачи мог дать… – тут отец хотел было еще что-то добавить, но Глеб его нетерпеливо перебил.

–Пап, потом! Пойдемте быстрее фотографироваться, сейчас будут делать общий снимок. Нас только ждут! Нужно как можно больше сделать фотографий.

Явно расчувствовавшийся отец тяжело встал, ища опоры. Жена, как ни старалась, не смогла проконтролировать, чтобы тот не выпил лишнего.

Навряд ли когда-нибудь еще раз вот так Глебу придется встретиться со своими одноклассниками. Жизнь разбросает каждого – кого куда. Фамилии и имена некогда знакомых людей сотрутся из памяти. Школьная дружба, может быть, когда-то кем-то и вспомнится, но, скорее всего, так и уйдет вместе с детством, не сумев стать дружбой по жизни. Человек так устроен, что он всегда находится в поиске чего-то нового, ему это просто необходимо, вот так и новые друзья найдутся, ну хотя бы приятели. А что делать с былыми детскими обидами? Их лучше забыть, в самом деле не копить же их в себе, ведь не хватит сил стерпеть будущие. А как забыть некогда казавшиеся нам злыми лица, ожесточенные в пылу мальчишеского соперничества? Как быть с обидными суждениями взрослых о нас, нечаянно подслушанные, когда мы были детьми? Как это забыть? Все это в сущности своей невинность и простая глупость каждого, и потому простим же друг друга, простим тех, кого помним, а они пусть простят нас, и позволим добрым воспоминаниям оставаться с нами и дальше, пусть радуют они нас, когда нам захочется вспомнить то хорошее, что было у нас на протяжении долгой и непростой человеческой жизни.

4

Отгуляли! Глеб ложился в кровать. Поздняя ночь заставляла это делать тихо, беззвучно, точно крадучись. В приготовленной постели давно спал Влад, Глеб посмотрел на него ласково, ревнуя, что сейчас его попечителем был не он сам, а сон. Теперь и ему лишь оставалось почти так же по-детски, умиротворенно, заснуть. Но ночь загнала все его мысли в угол, где таилась бессонница. Отчетливо, как отражение в зеркале, в его сознании вставали мысли, но были они какими-то неполными и оборванными на чем-то самом важном и оттого непостижимыми, равно как и зеркальное отражение. Как только вспоминалось одно, забывалось другое. И так было нескончаемое число раз. Невнятная тревога одолевала, она не жалела средств, чтобы напоминать о себе каждую секунду. Глеб лежал неподвижно, слушая, как сердце звонко билось в его широкой груди, с легкостью гоняя кровь по телу. Минутами ему казалось, будто в его груди не сердце, а кусок резины, который все сильнее растягивался, отдаваясь ударами в пересохшем горле. Но вскоре сердцебиение замедлилось, ушла и тревога. Глеб все так же беспомощно лежал на кровати, ни разу не пошевелившись, боясь забрать последние силы у ослабевающего сердца, пока сон не застал его врасплох.

– Ох, и гарно же мы вчера погуляли! – сказал Глеб матери, заходя на кухню.

– Ой, и не говори, сынок! Погуляли на славу! А ты почему так рано встал? Выспался?

– Ага…

В открытую форточку дышало раннее утро. Глеб, обессиленный коротким сном, сел на стул, прислонившись спиной к холодильнику. Невольно он окинул взглядом кухню: проникающий сквозь окно свет делал ее еще светлее и просторнее. Потом Глеб посмотрел в окно – солнце находилось сбоку. Представив прохладную свежесть лесной посадки, находившейся недалеко от пятиэтажек, он содрогнулся. Несколько затянувшаяся пауза в разговоре прервалась.

– Все же хорошо вчера все было организовано, – хрипловатым голосом, почувствовав легкость переменившегося настроения, сознался Глеб.

– Вчера и стол был хороший, и музыка. Все были нарядные – не каждый день такое торжество случается! Из всех ребят твоего класса ты был самый красивый! – щебетала мать, стоя у кухонной плиты.

–Подумать только, вот я уже и школу закончил. А до сих пор кажется, что еще недавно я был таким, как Влад: в душе себя ощущаешь таким, каким помнишь с детства.

–А мне, матери, каково? Будто вчера я тебя маленького в колясочке возила. Глянешь на тебя и не поверишь – как быстро вырос! – расчувствовавшаяся мать присела.

–Внутри ощущается какая-то пустота…

–Главное для меня сейчас – нужно сделать тебе военный билет, чтобы в армию не загудел. А уж на втором месте институт! Ну не поступишь в этом году, поступишь в следующем! – мать о чем-то задумалась, задумался и Глеб. – Ладно! Все будет хорошо, когда я чего-то хочу, все бывает по-моему! – оптимистично заключила она и встала со стула.

–Ты куда? – спросил Глеб.

–Хочу пойти помидоры подвязать! – живо ответила мать, причесываясь у зеркала в прихожей. Обувшись, она открыла входную дверь, но остановилась у порога в раздумье. – Тебя мы с отцом на ноги почти поставили, теперь Влада нужно поднимать, – тяжело вздохнула и добавила: – ничего, выкарабкаемся!

5

Когда Анастасия Павловна вышла на улицу, направляясь к гаражам, было уже довольно знойно, хотя утро еще и не успело разгуляться. Работу машиниста на шахте ей приходилось совмещать с заботами по дому и хозяйству. Каждый шаг ее был спланирован в длинную цепочку дел и обязанностей. За немалое количество лет, проведенных в постоянных заботах, она многое делала по привычке. Вот и сейчас она свернула на более короткую дорогу и через десять минут была уже у гаражей.

Плотными рядами они располагались недалеко от пятиэтажек, образовывая целый комплекс, который с годами только разрастался. Жизнь здесь никогда не замирала, и даже глубокой ночью слышны были мужские голоса, разгоряченные в пылу дружеского спора. Каждый отдельно взятый гараж мог многое рассказать о своем владельце. У строгого зажиточного хозяина на массивных воротах с крупными петлями непременно должен был висеть добротный амбарный замок, образно ограничивая круг желанных гостей, что нельзя было сказать о гараже беспечного хозяина, заброшенный внешний вид которого оставлял желать лучшего. Но были и такие владельцы, которые к вопросу благоустройства гаражей подходили творчески. Вот к таким людям и относился Михаил Евгеньевич Вернадский. Каждая мелочь у него была проработана до тонкостей: в гаражные ворота были врезаны аккуратные замки без ущерба для безопасности, внутри гараж был обшит деревом и утеплен, проведено независимое отопление, установлены верстак с тисками и множество полок и шкафов для хранения инструментов и радиодеталей. Кстати, многие детали он собирал с расчетом на то, что сыновья продолжат его увлечение радиоэлектроникой, которое было очень популярным в советское время. Однако молодежь это не привлекало. Глеб еще поначалу как-то интересовался схемами и платами, но со временем забросил. Так оно и осталось никем не востребовано и вскоре копившееся годами очень быстро морально устарело. Масса разнообразных измерительных приборов, паяльников с огромным количеством олова и канифоли размещалась на полках и стеллажах, хозяину доставляло удовольствие проводить время в поисках нужных инструментов, у каждого из которых был свой характер. Все было сделано собственными руками и сделано для удобства как в работе, так и для проведения свободного времени. Недаром говорили, что у Михаила Евгеньевича золотые руки.

Когда Анастасия Павловна подошла к гаражу, она увидела, что ворота были открыты. Миновав эстакаду, она поздоровалась с кем-то из знакомых, проходивших мимо. Заскрежетал камешек под ее подошвами на бетонном настиле, и она шагнула на порог гаража.

–Миша, ты кур кормил? – спросила с порога мужа, занятого чем-то своим у верстака.

–Нет еще, – ответил Михаил, сметая щеткой металлические стружки в совок. – Я вот только поставил варить, а до них самих еще не дошел, – проговорил он, указав взглядом на кипящую кастрюлю на маленькой электрической печке, из которой вместе с паром шел запах варившегося комбикорма.

– Я покормлю, – заторопилась Анастасия Павловна.

Курятник был пристроен с задней стороны гаража. Открыв высокую калитку ограждения, она прошла к дверям по выложенной плитами дорожке. Выяснилось и то, что со вчерашнего вечера некормленых кур еще никто не выпускал из душного помещения. Анастасия Павловна вернулась к мужу за ключами. Михаил Евгеньевич очень смутился оттого, что забыл выпустить бедных кур, он даже ничего не смог сказать в свое оправдание, кроме того, что его заговорил приятель.

Услышав знакомый звук открывающегося замка, куры засуетились и стали тесниться ближе к выходу, ожесточенно клюя друг друга. Как только голодные куры выбежали, то тотчас же, сбивая друг друга с ног, устремились к кормушкам, но, убедившись, что они пусты, самые проворные из них ринулись обратно в курятник догонять хозяйку, которая уже выходила оттуда с полным черпаком зерна, тогда как остальные от безысходности стали разочарованно пить остатки грязной воды в поилках. Важный петух вышел последним, сторонясь подгонявшей его хозяйки и снисходительно посматривая на кур. Анастасия Павловна шла медленно, аккуратно раздвигая ногой плотно обступавших ее кур. Чтобы их отвлечь от себя, она бросила в сторону горсть зерна. Нагибаясь к кормушкам, на грязной металлической поверхности которых еще отчетливо виднелись следы от многочисленных клювов, ей пришлось отмахиваться от нахальных птиц, пытавшихся на лету выбить из рук черпак с зерном: «А ну, кыш, кыш, сдурели совсем!» Вдоволь насыпав зерна, она отошла в сторонку наблюдать за тем, как голодные куры все не унимались. Они бегали от одной кормушки к другой, прогоняя друг друга. Пока одни заглатывали зерно из кормушек, другие склевывали его с земли, а третьи, жадно набив себе им глотку, ждали, когда корм пройдет в зоб. Вдруг степенный петух, отыскав что-то на земле, стал нетерпеливо подзывать к себе кур. Однако те, к кому этот призыв относился, оставили его без внимания. Дробное постукивание клювов по дну кормушек звучало в такт озабоченному кудахтанью и шуму от взмахов крыльев. Потом Анастасия Павловна проворно подхватила наполненное чистой водой ведро, равномерно распределяя, разлила ее по поилкам, и, минуя путавшихся в ногах кур и приговаривая «Цыпа, цыпа», вновь вошла в курятник. Едкий запах ударил еще с порога. Осмотрев курятник, хозяйка решила, что здесь следовало бы почистить пол. Но первым делом она проверила гнезда. Мостившаяся птица затревожилась, недовольно закудахтав на нежданного визитера, проверяющего гнезда.

–Настя! – вдруг раздался голос мужа.

–Да, Миша? – ответила она, выходя с наполненными ладонями, в которых было до десятка куриных яиц.

–Сегодня ночью на водокачке должен быть сильный напор, надо бы картошку полить и вагонетку набрать, – Михаил стоял за ограждением, упираясь руками в высокую сетку забора.

–Хорошо, я сейчас схожу и узнаю, кто сегодня дежурит, только курей докормлю. Посмотри, по-моему, им пора крылья обрезать, а то все норовят через забор перелететь.

–Да, пора уже! Мы сегодня их будем выпускать пастись? Я думаю, что надо! Потом, под вечер, можно будет крылья обрезать, – предложил Михаил и ушел.

Анастасия Павловна долила воды, чтобы ее хватило тяжело переносящей зной птице. Затем стала убирать пустые кормушки. Голодный петух что-то еще доклевывал по углам: он не успел наесться. А объевшимся курам уже ни до чего не было дела: одни лениво лежали под небольшим навесом в тени, избегая прямых солнечных лучей, другие чистили перья, а третьи купались в земле и песке с мелким камешком. Закончив кормить пернатую живность, Анастасия Павловна вышла из ограждения. Поздоровавшись со знакомой, которая повела десяток крупных гусей на выпас, она спустилась с маленького пригорка. По пути к водокачке Анастасия Павловна зашла на свой земельный участок убедиться, что в вагонетке действительно не было воды.

–Ну что? – Михаил Евгеньевич испугал жену громким шумом от брошенного на землю большого мотка шланга.

–Я заняла уже очередь! Придется всю ночь возиться, – бегло окинула взглядом огород и добавила: – земля очень сухая!

–Ладно, иди домой. Я пока сам управлюсь. Может, попозже приду на обед.

В семье Вернадских у каждого члена семьи были свои обязанности, за которые он отвечал, но в то же время каждый старался помогать друг другу. Там, где требовались молодые силы, многое делали сыновья. Чаще всего они ходили в лес за травой, чистили курятник и пасли гусей. Михаил Евгеньевич же был идейным вдохновителем и исполнителем в вопросе обустройства гаража и различных пристроек. Также он слыл увлеченным садоводом. Он каждый год занимался расширением огорода, привозил землю, планировал любое строительство, подбирая для этого нужный материал. Жена никогда не вмешивалась в его мужские дела, а он никогда не лез на ее кухню. Но они были семьей, и общие дела сводили их вместе: часто они вдвоем ухаживали за саженцами помидоров по весне, занимались огородом. В редких случаях, когда в большом количестве хирела пернатая живность, им приходилось срочно ее забивать, а потом часами общипывать. И только Анастасия Павловна решала, какие перья нужно оставить для подушек, она же распределяла мясо, которое шло либо для хранения в морозилке, либо для приготовления еды. Кстати, Михаил Евгеньевич занимался еще и изготовлением тушенки, этот процесс он очень любил и никому не доверял.

6

В начале августа, окончательно распрощавшись со школой, Глеб при поддержке родителей собрался покорять институт. В Красном Луче вузов не было, поэтому выбрали институт в другом городе. Однако Глебу не удалось набрать нужный проходной балл, и он не поступил. Наряду с этим обидным обстоятельством было еще одно: родители, понадеявшись на то, что сын непременно пройдет конкурс, поспешили внести плату за первые полгода обучения. Ректор коммерческого института, заверявший в целесообразности раннего взноса за обучение, деньги не вернул, уверив, что они ушли на погашение задолженностей по зарплатам преподавателям.

–Ну что за глупость! – досадовал Глеб. – Зачем нужно было платить, если ничего еще не было известно, поступлю я или нет? Получилось, как всегда!

–Прекращай нас с матерью упрекать! Мы хотели, как лучше! А ну замолчи! «Получилось, как всегда!». Кто знал, что так получится? Ничего, поступишь на следующий год. Время у тебя в этом году зря не пройдет: поедешь со мной на заработки, потрудишься – будут тебе деньги на обучение, – возбужденно говорил отец.

Больше разговора на тему «сгоревших» денег не поднимали. Глеб потом пытался поступить в милицейскую академию, но и там он провалился.

Жизнь тем временем текла в привычном русле. Анастасия Павловна продолжала работать на шахте, опуская на сотни метров шахтеров. Труд в угольной отрасли всегда был тяжелым. Михаил Евгеньевич в отличие от жены в списках доблестных шахтеров в то время не числился, но отметки о том, что он все же когда-то работал на шахте, были в его трудовой книжке. После распределения из института молодой специалист Михаил сразу попал на шахту. Но уже через полгода молодой организм стал страдать от частых недугов: болела спина, мучили простуды. И как-то в очередной раз, выйдя с больничного, Михаил решил уволиться. Рассчитавшись, он собрал свою бригаду из людей, способных прокладывать трубы для отопления и газа, проводить электричество, делать ремонт в домах – в общем, выполнять любые строительные работы. В то время он был одним из первых, кто ездил со своей бригадой под Ростов в колхозы, которые всегда нуждались в специалистах. И дела шли неплохо, всегда была работа и был заработок. За долгое время работы Михаил успел сменить не один объект и собрать не одну бригаду. С годами он стал пользоваться хорошей репутацией – прослыл профессионалом, но также и укрепилось мнение о его несносном характере и требовательном подходе к работе, чем нажил себе недоброжелателей из числа бывших коллег.