Читать книгу: «Кто я? Книга 2. Мои университеты», страница 2

Глава 4

Во время полусухой грануляции доменного шлака отдельные капельки шлака не превращаются в гранулы, а раздуваются в тонкую шлаковую нить, если угодно волос. Во время грануляции такие волосинки шлака – побочный, излишний и вредный продукт. Они бывают разных размеров – и короткие, и длинные, около метра. Они разлетаются по воздуху достаточно далеко. Такими волосовинами шлака была усыпана практически половина территории нашего завода. Мелкие волоски попадают на тела людей, вызывая ужасный зуд. Я, например, после года работы на этом заводе, уже будучи в армии, еще полгода чесался, расчёсывая свое тело до болячек, от мелких шлаковых колючек.

Свойство доменного шлака при охлаждении и во время полета жидких капелек превращаться в волосы используется при производстве шлаковаты и шлаковойлока. При этом следует упорядочить процесс превращения жидкого шлака в такие волосовины, образующие шлаковату, из которой тут же изготавливается шлаковойлок. Технология изготовления их следующая: доменный шлак в виде щебенки загружается вместе с коксом в вагранку и расплавляется там до жидкого состояния; далее через форсунку определенной формы с помощью воздуха расплавленный шлак выдувается на ленточный конвейер, лента которого в виде сетки, а скорость конвейера рассчитана так, что на нем осаждается необходимый слой волосовин, которые образуют шлаковату; далее идет процесс превращения шлаковаты в шлаковойлок, для этого на сетчатом конвейере производится уплотнение шлаковой ваты и добавка туда различных фенолоспиртов с целью получения достаточно рыхлых шлаковых пластин, похожих на пластины войлока толщиной около 3—5 см. Такие пластины используются как теплоизоляционный строительный материал при строительстве различных зданий и сооружений.

Мне дали чертежи и поручили смонтировать вагранку и сетчатый ленточный конвейер. Я взялся за эту работу, однако увидел сразу, что строительной готовности нет никакой. Монтировать это оборудование следовало бы на фундамент и крепить анкерными болтами, но фундаментов не было. Кроме того, эта линия должна была находиться в здании, а здания также не было. Я сказал об этом директору. Он ответил: «Во что бы то ни стало надо смонтировать это оборудование. А то, что оно не может работать, потом будем исправлять». Насколько было правомерным это решение, я не знаю – во всяком случае, это был фальшмонтаж.

Тем не менее, я выполнял задание директора. В мое подчинение выделили бригаду слесарей-монтажников, и я ими руководил. Главным инженером нашего завода был Крашенинников, один из авторов полусухой грануляции доменных шлаков. До Челябинска он работал в нашем главке Союзшлак. По-видимому, за какую-то провинность это послали работать в Челябинск. Во время замены изношенного барабана на установке грануляции я вызвал его на место для консультации, и мы с рабочими поняли, что этот автор изобретения совершенно не знаком с конструкцией собственной установки. Мы поняли, что изобретателем является один Крылов, а Крашенинников просто «прилепился» к этому изобретению. Почему-то он не занимался строительством завода совсем и не хотел этим заниматься. Со мной занимался начальник отдела капитального строительства Кнауэр, один из немцев, высланных из Поволжья. Что касается немцев, у меня в цехе работал отборщик шлака Шмидт. И Кнауэр, и Шмидт еженедельно отмечались в челябинской спецкомендатуре.

Рябицев считал, что строительство цеха термоизоляционных материалов продвигается. Он решил съездить на действующее предприятие – завод термоизоляционных материалов в Билимбае, городе в Свердловской области. Он взял меня, и на служебном автомобиле мы поехали с ним в Билимбай, который находился севернее Свердловска, то есть ехать было достаточно далеко. Мы взяли с собой продуктов питания, запас бензина, несколько бутылок водки и поехали.

В пути оказалось, что у нас нет ни стаканов, ни рюмок, а пить водку из горлышка бутылки Рябицев не захотел. У него с собой был голландский сыр, и он попросил меня во время поездки вырезать из сыра две рюмки, чтобы можно было туда наливать водку. Рюмки оказались почти как стаканы, во всяком случае, в них наливалось больше 100 граммов водки. Мы остановились позавтракать и выпили по самодельной рюмке водки.

Очередной остановкой у нас был пограничный столб между Европой и Азией. Мы ехали из Европы и после этого пограничного столба оказались в Азии. Рябицев предложил выпить в Европе, а закусить в Азии. Мы так и сделали. Поскольку закусывать нам было уже нечем, да и водка уже закончилась, на закуску мы съели наши рюмки.

Следующей остановкой у нас был город Первоуральск. В этом городе на трубопрокатном заводе начальником одного из цехов работал сын Рябицева, мы у него и переночевали. Там же еще запаслись продуктами и поехали через Свердловск в Билимбай. Свердловск поразил меня – это старинный русский город Екатеринбург. До этого большие города я видел только в Западной Украине, там многоэтажные дома были только каменные или кирпичные. В Свердловске же я увидел двух- и трехэтажные деревянные дома, в то время как каменных или кирпичных домов было очень мало. Поразила меня и колонна немцев, идущих на какой-то строящийся объект. Колонна была примерно человек 300, немцы шли под конвоем как пленные. Я спросил Рябицева: «Ведь война закончилась в 1945 году! Я видел пленных мадьяр в 1948 году, и они в 1949 году уехали к себе в Венгрию. Почему же немцев задержали после 1945 года? Сейчас пошло почти 10 лет после окончания войны, так почему здесь пленные немцы?». Рябицев ответил: «Это не пленные, это военные преступники. Дело все в том, что находящихся в плену немецких солдат и офицеров в 1945 году Правительство Совестного Союза объявило военными преступниками, всех судили и дали им по 10 лет исправительно-трудовых лагерей. По-видимому, это они здесь и шествуют». Я подумал, что через год они возвратятся к себе домой в Германию.

В Билимбае мы познакомились с работой линии по производству шлаковойлока. Линия работала прекрасно, однако начальник цеха сказал нам, что они долго мучились с ее наладкой этой – у них не получалось равномерного осаждения, не получалась толщина шлаковойлока. Наконец, они нашли, что необходима особой конструкции форсунка, и дали нам чертежи этой форсунки. Отверстий в ней было около десятка, и располагались они по замысловатой кривой.

В Билимбае мы пробыли одни сутки и уехали обратно в Челябинск. На обратном пути опять переночевали в Первоуральске у сына Рябицева. По прибытии в Челябинск Рябицев отдал чертеж форсунки в ремонтно-механическую мастерскую, чтобы там изготовили несколько штук. Это был июнь 1954 года.

На должности мастера по монтажу оборудования я был менее загружен, чем когда был начальником цеха. Я знакомился с остальными сотрудниками, со своими коллегами по работе на этом заводе. Я уже писал, что в квартире, где я жил, одну комнату занимал главный механик завода, не помню его имени. Он жил один, хотя жилплощадь ему дали с учетом семьи – он почему-то не хотел, чтобы жена приехала к нему. Мы вдвоем с моей мамой жили в другой комнате, соседом у нас был снабженец Василий. На лестничной площадке соседнюю трехкомнатную квартиру полностью занимал заместитель директора по общим вопросам Сатаров, недавно демобилизованный подполковник. Мой сосед Василий был инвалидом войны, у него до колена была ампутирована одна нога. Он жил вдвоём с женой, детей у них не было. У Сатарова же была жена, один или два ребенка. Василий варил хмельную бражку и постоянно старался, чтобы я с ним выпивал ее. Сатаров ежедневно, придя с работы, выпивал пол-литра водки один.

Надо сказать, еще в нашем доме, но в другом подъезде жил начальник отдела снабжения, фамилии я его не помню. Это был также недавно демобилизованный майор, армейский снабженец. Жена его была армейским хирургом, но уже в это время она в армии не служила. Она работала хирургом в больнице, принадлежащей тресту «Челябметаллургстрой» – в этом тресте был целый больничный городок. Там был также большой клуб, куда я несколько раз приходил на танцы.

Из припомнившихся мне людей в соседнем доме жила комендант наших двух домов Семченко, ее муж работал на нашем заводе шофером на самосвале ЗИС-585. В том же доме жил электросварщик, который работал в ремонтно-механической мастерской. Он был молодой, ему было чуть больше 20 лет. Он был женат, но звал в компанию, и мы часто ходили в клуб строителей вдвоем или развлекались на площади, где находился этот клуб. Развлечения у нас были самые никудышные – дело в том, что мы не приходили туда не трезвыми, а обязательно выпившими. На этой площади катались на велосипедах девушки, почему-то они выбрали эту просторную площадь. На мой взгляд, девушек у строителей работало больше, чем мужчин. И мы с моим сварщиком хватали проезжающих девушек за велосипед, пытаясь их остановить, даже если они при этом падали. Мне не нравилась эта забава, и я иногда только глядел, как этими делами занимается мой товарищ. Однажды ему не повезло – он пытался остановить какую-то девушку, а я сидел вдалеке и не участвовал с ним в этой забаве. Тут подошёл милиционер, взял под руку моего товарища и увел его с собой. В кутузке его продержали 10 суток – это было впервые по новому закону. Я, слава богу, в кутузку не попал. Этот же сварщик зимой, еще в декабре 1953 года в своем доме решил прибавить себе в отоплении тепла. Отопление было водяное, центральное, от какой-то ТЭЦ. Сварщик жил на первом этаже, и ему показалось, что в квартире все же холодно. Горячая вода поступала в систему отопления этого дома через отверстие в два миллиметра. Он зашел в подвал и рассверлил отверстие до четырех миллиметров, тем самым увеличив площадь поступления горячей воды в четыре раза. Это расстроило систему отопления. Каким-то образом об этом узнала теплоснабжающая организация, и они подали на сварщика иск в суд. Судья присудил этому «умельцу» один год принудработ с удержанием 20% заработка. Ходить на прежние забавы мы перестали.

Глава 5

В начале августа 1954 года директор Рябицев снял с должности начальника объединенных двух цехов Оськину и вновь назначил меня на эту должность.

С водой на заводе у нас было плохо. Я не имею в виду питьевую, я говорю про воду, которая выливалась на площадку при грануляции и буквально затапливала территорию завода. По проекту площадка, где гранулировался шлак, оборудована ливневыми приемными колодцами с решетками. Я присмотрелся к этим колодцам, когда работал начальником объединенных цехов – оказалось, что колодцы все затоплены. По-видимому, вместе с излишней водой в эту ливневую канализацию смывался и гранулированный шлак. Необходимо было чистить канализацию. Кстати, по пути слива этой воды в трубе был протянут трос, чтобы можно было вручную прочищать канализационные трубы от колодца к колодцу. Но за этим никто не следил, и все было забито. Более того, никто не знал, в какую сторону должна течь эта вода.

Я взялся за составление схемы ливневой канализации. По сути дела это была производственная канализация. Еще дело в том, что мы отгружали шлак в железнодорожные вагоны, и вода могла подняться до того, что затопит железнодорожный путь, и в этом случае железная дорога вагоны бы нам не подавала. Это был бы коллапс. Я это знал, когда меня назначили еще на должность начальника цеха литой дорожной брусчатки. Там также проходил железнодорожный путь, принадлежащий железнодорожному цеху Челябинского металлургического завода, и мне нужно было сдавать экзамены по правилам эксплуатации железнодорожных путей. Дисциплина у железнодорожников была железная – в то время это была почти полувоенная служба. Я изучил устав железной дороги и другие документы, экзамены сдавал в управлении Южно-Уральской железной дороги, получив удостоверение как ответственный за содержание железнодорожных путей Челябинского завода шлаковых материалов.

Чтобы восстановить систему колодцев производственной канализации, я решил нивелировать все колодцы. Нивелир в ОКСе был, но геодезиста не было. Я решил, что этим геодезистом смогу быть я, так как в техникуме я овладел теорией составления геодезической схемы, и у нас были практические занятия с нивелиром. Я проделал эту работу – рейку носил мне рабочий, а я записывал отметки. По отметкам я нашел трассу этой ливневой канализации, организовал ее прочистку и успешно эту прочистку выполнил. Проблема с излишней водой, затапливающей территорию завода, была решена.

У меня возникла мысль, что эта излишняя вода должна бы использоваться. Так, например, на территории металлургического завода имелись несколько бассейнов, с помощью которых охлаждалось вода, используемая для охлаждения оборудования в доменном и мартеновских цехах. Это была так называемая система оборотного водоснабжения, она пополнялась только из городского водопровода и только в размере потерь при нагреве и охлаждении. В систему оборотного водоснабжения входили и эти охладительные с фонтанами бассейны. Я подумал, что у нас на площадке, где гранулировался шлак и куда выливалось много воды, следовало бы эту воду собирать и возвращать снова в систему грануляции. Я сказал об этом директору, на что он ответил, что это пока что фантазия.

Я продолжал знакомиться со своими коллегами. Главным энергетиком завода был этнический латыш по фамилии Ротосеп, он был по образованию инженер-электрик.

Начальником отдела кадров у нас была примерно 35-летняя женщина, по национальности еврейка. Она была достаточно общительная, и по различным производственным делам, связанным с подчиненным мне работниками, я довольно часто к ней заходил. У нее был небольшой кабинет. Она числилась начальником отдела кадров, но в ее подчинении не было ни одного человека, поскольку на заводе в это время работало не более 300 человек. Как-то летом в Челябинск приехал известный эстрадный артист Леонид Утесов. Наш начальник отдела кадров (к сожалению, я не помню ни ее имени, ни фамилии), сказала мне, что у Леонида Утесова и имя, и фамилия совершенно другие. По национальности Утесов еврей, и у него, естественно, еврейское имя и еврейская фамилия, она мне их назвала. Я потом неоднократно слышал это в официальных сообщениях об Утесове. Потом она добавила, что Утесов – ее дальний родственник. Степень родства она мне также назвала и сказала, что хочет сходить его поприветствовать. Утесов жил в это время в гостинице «Южный Урал». Она назвала мне дату, когда пойдёт к нему. На следующий день я, заинтересованный, пошел к ней в кабинет во время обеденного перерыва. Я спросил, как там ее родственник поживает и как он ее встретил. Она расплакалась и сказала: «Да он свинья! Когда я пришла в гостиницу с букетом цветов и спросила, как пройти к Леониду Осиповичу, мне объяснили, что у него имеется секретарь, и нужно обратиться к нему, а он уже устроит или не устроит свидание с Утесовым. Мне сказали, где располагается секретарь, и я пошла к нему. Секретарь попросил меня рассказать, зачем я хочу попасть к Утесову. Я назвала свое имя и фамилию и сказала, что я родственница Леонида Осиповича и хочу его просто увидеть, поприветствовать и подарить ему букет цветов, ничего от него более не нужно. Утесов был в своем номере, секретарь зашел туда, буквально через три минуты вышел и сказал мне, что Утесов меня не примет. И, когда я стала расспрашивать о причине, вначале секретарь говорил, что Утесов занят, а потом, видимо, я ему надоела, и он ответил, что Леонид Осипович сказал: „Я ее не приму – у меня таких родственников, как она, до Киева раком всех не переставишь“. После этого я ушла. А ведь мне от него ничего не нужно было, мне просто обидно по-человечески – он мог мне выделить хотя бы одну-две минуты, сославшись на занятость, а он меня обругал».

Глава 6

Моя конторка начальника цеха была отдельно стоящим зданием, в котором размещались кабинет начальника цеха, кабинет трех сменных мастеров, кабинет начальника ОТК, комната учетчицы, а также небольшой зал со столом и стульями для отдыха рабочих цеха грануляции. Я как начальник объединенных двух цехов занимал кабинет, принадлежавший ранее начальнику цеха грануляции шлака. В обязанности учетчицы, которую звали Люба, входило только ведение табельного учета рабочего времени всех работников объединенного цеха. Она работала только в дневную смену.

Как-то в конце августа в начале рабочего дня я обнаружил, что учетчицы нет на месте. Я подумал, что она почему-то опаздывает на работу, но когда она не появилась ко второй половине дня, я забеспокоился. Я стал расспрашивать мастера и начальника ОТК, где может быть Люба и была ли она на работе. Они ответили, что на работе ее не видели и не знают, почему она не пришла. Я подумал, что следует расспросить работающих на участке изготовления дорожной брусчатки женщин – почему-то они обычно знали все, что происходит на заводе. Они мне ничего не отвечали, только улыбались. Я понял, что им что-то известно о Любе. Наконец, их бригадир Гладышева, бывшая заключенная, осужденная на 25 лет и вышедшая в 1953 году по амнистии, говорит мне:

– Юрий Михайлович, да что скрывать? Люба в зоне. Рядом строится вторая очередь мартеновского цеха. Строят ее заключенные, и Люба там – зарабатывает деньги. И не одна она туда ходит.

Я был обескуражен и сказал ей:

– Но ведь вся зона строительства огорожена, находится под охраной, и даже на вышках стоят вооруженные охранники! Как же она могла туда попасть?

– Заключенные работают только в дневную смену, и ночью зона пуста. Женщины заходят туда ночью, когда зона открыта и никаких охранников там нет.

– Но ведь когда привозят заключенных, их не впускают в зону до тех пор, пока охрана не убедится, что там никого нет. И этих женщин обязательно бы нашли.

– Во-первых, у них имеется там «заначка» – помещение, в котором женщины прячутся и принимают мужчин-заключенных для занятия сексом. Охрана не знает, где находится эта «заначка». Во-вторых, часть охранников могут знать, где находится это помещение, но эти охранники заранее предупреждены заключенными, чтобы они не совали туда свой нос. Конечно, заключенные подкупают охранников, чтобы они не нашли в зоне женщин. Кроме того, эти охранники сами пользуются услугами этих женщин.

– Но Люба может ведь и не вернуться оттуда по какой-либо причине вплоть до того, что заключенные могут ее убить.

– Ни в коем случае. Завтра она придет на работу, вот увидите.

Я сказал ей спасибо за разъяснения, но, грешным делом, не поверил ей. Люба – молодая женщина возрастом не более 25 лет, секретарь комсомольской организации завода. Я не думал, что она пошла в зону.

На следующий день Люба была на работе, и я спросил ее, почему она прогуляла вчерашний день. Она ответила:

– Я плохо себя чувствовала.

Я:

– Нужно было пойти в медсанчасть и взять больничный.

– Да всё это ерунда, Юрий Михайлович! Сегодня я чувствую себя отлично.

Тогда я ей говорю:

– А мне сказали, что ты была в зоне…

– Кто сказал?

– Женщины, которые работают на брусчатке.

– А, ясно. Это сука Гладышева», – и Люба выругалась матом в ее адрес.

– Значит ты была там, Люба?

– Ну и что? Была!

Она обозлилась и начала:

– Сколько я у тебя получаю? 450 рублей в месяц! А за сутки в зоне я зарабатываю не мою, а твою годовую зарплату!

– А как же комсомольская работа?

– А что она мне дает? Ничего!

Я подумал, что в свои 20 лет осуждать и стыдить Любу я не имею права, тем более как учетчица она хороший работник. Я был комсомольцем, общался с ней как с секретарем комсомола завода, ну и что с того? Я сказал ей, чтобы учет за вчерашний день был в ажуре, на что она сказала: «Не волнуйтесь, Юрий Михайлович, все будет сделано».

Цех грануляции шлаков работал без выходных все три смены и был укомплектован рабочими для непрерывной работы, а цех литой брусчатки работал в одну смену с выходным в воскресенье. Я также работал только днем и отдыхал в воскресенье. В конце августа мой сосед-сварщик предложил мне съездить вместе с компанией на озеро в воскресенье, чтобы искупаться и позагорать на природе. Я спросил его, на чем поедем. Он ответил, что поедем на самосвале ЗИС-585, назвал мне фамилию шофера, который работал у нас на заводе, и сказал, что шофер поедет с женой (оба они молодые люди, лет по 30 каждому), что он также поедет со своей женой, а я поеду один.

Наступило воскресенье. Шофер из заводского гаража подъехал к нашему дому, мы сели в самосвал и поехали к ближайшему озеру. Почему-то моим знакомым место отдыха на этом озере показалось плохим, и шофер предложил поехать на озеро Касарги, которое находится в 33 км от Челябинска. Мы согласились и поехали. Следует сказать, что с собой мы заранее взяли три бутылки водки и какую-то закуску, посчитав, что на пятерых нам этого хватит с учетом того, что шоферу много пить было нельзя. Приехав на озеро, мы нашли там площадку, подходящую для купания и на которой можно было позагорать. Озеро Касарги огромное – от места, где мы остановились, противоположный берег не был виден. Берега с правой и левой сторон были видны, но также были далеко от нас и уходили за горизонт.

Остановившись и устроившись на берегу, мы выпили, закусили и стали купаться. В воде мы играли обыкновенным футбольным мячом. Через три часа водка и закуска кончились, и шофер со сварщиком сказали, что они съездят купить еще водки и закуски. Они уехали, а я остался с двумя женщинами, и мы продолжили купаться. Вдоволь накупавшись, женщины вышли на берег, а я остался один в воде с мячом.

Вдруг, отвлекшись на женщин, я упустил мяч. Я увидел, что его отнесло ветром метров на 10 от меня, и поплыл за ним. А ветер дул от берега, где мы остановились, в сторону правого берега, до которого было достаточно далеко (я думаю, не менее километра). Я никак не мог догнать мяч и знал, что до берега, куда относило мяч, я не доплыть смогу – я недостаточно хорошо плавал. Тем не менее, я пытался догнать мяч. Потом я обернулся к месту нашей стоянки и увидел, что отплыл от берега метров на 200. Я ужаснулся и чуть не пошел ко дну, а озеро было глубоким. Я мигом протрезвел, взял себя в руки и спокойно, не торопясь, поплыл обратно. Признаюсь, еле доплыл. Выйдя на берег, я увидел, что ребята уже приехали. По-видимому, они видели мою попытку догнать мяч, потому что удовлетворенно вздохнули, когда я вышел на берег, и сказали: «Всё, мы поехали за мячом». Я посмотрел на озеро и увидел, что мяч подплывает к правому берегу, и к нему на лодке спешат двое каких-то парней. Мои товарищи сели в автомобиль и поехали в сторону этих парней, чтобы забрать у них наш мяч – за время их езды эти парни уже вытащили его из воды. Я подумал, что скорее всего без драки не обойдется. Однако буквально через несколько минут наши ребята вернулись с мячом и сказали, что те парни отдали им наш мяч безо всяких препон.

Наши ребята выложили на одеяле на берегу привезенную водку и закуски и предложили всем нам еще выпить и закусить. Я от выпивки категорически отказался, сказав, что мне на сегодня хватит – я чуть не утонул и больше пить не буду. Они на четверых распили две бутылки водки, а третью мы взяли с собой домой. Больше я никогда в жизни, будучи даже слегка выпившим, не купался.