Читать книгу: «Уходящие в вечность», страница 15
Перевод с лошадиного…
– Цок-цок, – подгонял меня, как лошадь, Рихард фон Макензен. За час езды кругами по центру Киля я уже почти привык к своеобразному поведению старого немца. Город нам, в общем-то, был не нужен: мы просто в нем заблудились и не знали, как выехать на автостраду, чтобы вернуться в его уютный деревенский дом. Я впервые был у него в гостях на севере Германии. Нас связала акция примирения. Бывший гауптман разведывательного батальона Рихард фон Макензен, воевавший под Ленинградом, хлебнул на войне сполна, о чем свидетельствовала его скрюченная правая рука. По этой причине он не мог водить машину, но быструю езду любил и часто вспоминал, как в молодости гарцевал на коне. Говорил, что наездниками были его знаменитый дед – генерал-фельдмаршал и отец – генерал-полковник. В их военной династии к лошадям всегда относились с особой любовью, как к преданным друзьям. Те не раз спасали их от смерти во время боевых действий.
– Тпру, – вдруг осадил меня Рихард, – давай спросим еще раз дорогу.
Мы остановились и в очередной раз попытались выяснить, где находимся. Получив информацию, фон Макензен вновь пришпорил меня своим цоканьем. Так, общаясь на лошадином языке, мы с грехом пополам наконец добрались до дома.
Вечером, сидя в кресле, перед камином, когда мы уже разговаривали на нормальном, человеческом языке, я попытался выяснить причину столь странного обращения ко мне во время езды на машине. Оказалось все довольно просто: причиной стала контузия, которую получил немецкий офицер, когда выходил из окружения. С тех пор у него в мозгу произошли некоторые нарушения, и, садясь в машину рядом с водителем, фон Макензен часто представлял себя всадником. Он и машины различал по породам, а не по маркам. Лучшим рысаком стал для него «Фольксваген» сына. Всякий раз, когда они подъезжали к бензоколонке, он радовался тому, что их «конь» получит добротную порцию «овса». На шиномонтаже при смене колес фон Макензен озабоченно наблюдал, чтобы «подковы» были правильно подогнаны. Когда машина завывала на повышенных оборотах, то ему доставляло удовольствие это «лошадиное ржание». О странной болезни немецкого ветерана в семье все знали, пытались ее лечить, но безуспешно. Потом просто свыклись и воспринимали как некую причуду.
Теперь об этом узнал и я. Решил, что ничего страшного не случится, если стану подыгрывать ему. Нет, не ржанием, а тем, что послушно буду выполнять команды для лошадей. На следующий день я уже с успехом трансформировал цоканье на человеческий язык и нажимал на газ. При слове «Тпру» давил на тормоз. Так мы общались с Макензеном целую неделю. Расставаясь, я сказал ему в шутку, что теперь к моим двум человеческим иностранным языкам: немецкому и польскому, которыми владею профессионально, – добавился и лошадиный. Не хватает лишь диплома.
Отечество без отцов
В Гамбург я приехал к вечеру. Позади осталось увлекательное трехдневное знакомство с окрестностями Кельна, немецкое гостеприимство, спокойствие и радушие тех, кто нас принимал.
На выходе из вокзала уже стояла вереница такси. Из ближнего ко мне вышел пожилой человек в очках, открыл дверь багажника и стал запихивать туда мой чемодан. Гюнтер Цигельски, мой давний гамбургский друг, организовавший эту поездку, сел впереди. Немцы поддерживали ничего не значащий разговор о достоинствах «Фольксвагена», я молчал. Вдруг разговор немцев стал более громким, а голос таксиста даже несколько нервным.
Я прислушался. Они говорили о войне. Вернее, речь вел таксист, энергично дополняя свой рассказ жестами и бросая время от времени руль. Оказалось, что Гюнтер вежливо спросил его, давно ли тот живет в Гамбурге и где он до этого жил. Выяснилось, что оба они до войны проживали в Пруссии и Померании. Сегодня это наша Калининградская область и большой кусок нынешней Польши. Таксист возмущался тем, что их лишили родины. Гюнтер не то чтобы поддакивал, а скорее пытался перевести разговор на другую тему, но ему это не удавалось. А таксист уже открыто обвинял Польшу, завладевшую его исконной немецкой землей, и русских, способствовавших этому.
Гюнтер не выдержал и, показав на меня, сказал, что я тоже русский. Таксист особо не смутился, скорее, это его еще больше раззадорило. Я вдруг услышал, как он в запальчивости стал рассказывать Гюнтеру историю своей семьи, которая бежала с миллионами других немцев в начале 1945 года из тех мест в Германию под Берлин.
Там в апреле 1945 года ему пришлось воочию столкнуться с русскими. Перед штурмом городка советскими войсками, в котором они нашли временное прибежище, местный руководитель национал-социалистической организации стал собирать всех от юнцов до стариков. Затем вручил им винтовки и определил, где они должны были с этим оружием противостоять русским танкам. Счастье таксиста, которому тогда было лишь одиннадцать лет, что мать не пустила его в окопы, уже занятые отрядом под командованием нациста. Русские танки одним залпом разогнали толпу «ополченцев» и приступили к зачистке. Стали ходить по домам, отыскивая тех, кто еще мог быть вооруженным.
В доме таксиста, помимо матери с пятью детьми, находился и отец, которого даже гитлеровские власти не смогли призвать в вермахт из-за его пожилого возраста. Он также не последовал призыву нациста броситься в безнадежную авантюру против русских танков. Спустя какое-то время во двор вошел русский солдат с автоматом. Сразу же отвел отца в сторону и на ломаном немецком спросил: «Урен (часы) есть?» На свою беду отец не имел их в данный момент. Этого оказалось достаточным для того, чтобы солдат снял автомат с плеча и, не раздумывая, разрядил по нему целую очередь. Все это произошло на глазах семьи.
Рассказывая через много лет эту историю, таксист не мог успокоиться. Я продолжал молчать. Не было даже никакого желания пытаться возражать или объяснять поступок нашего солдата желанием мстить за поруганную русскую землю. Это просто не имело смысла, так как речь шла об обыкновенном мародерстве и убийстве безоружного человека, у которого не было возможности защитить себя.
Так в молчании мы подъехали к дому Арно Зурмински, известного немецкого писателя, проживающего в Гамбурге. Он ждал нас, пригласив беседовать за чашкой кофе. Когда мы прощались с таксистом, я подошел к нему, протянул руку и попросил прощения за поступок моего соотечественника. Не знаю, удалось ли мне добиться желаемого, но таксист сказал, что он читал книгу русского писателя-диссидента и фронтовика Льва Копелева «Хранить вечно», рассказывающую о зверствах со стороны некоторых из наших солдат. Сказал, что «он не перекладывает преступление со стороны того солдата на всю нашу армию и уважает Копелева за то, что тот в своей книге об этом также убедительно говорит. Садисты и преступники есть в любой армии. Это наднациональное чувство, свойственное любой низменной человеческой натуре. Ему, конечно, до сих пор обидно, что миллионы немцев лишились своей родины в Пруссии, Померании и Силезии, но это отнюдь не чувство, сходное с желанием требовать реванша. Просто родина, это все-таки место, где человек родился и прожил свои лучшие юные годы. А в результате преступной политики национал-социализма, развязавшего под руководством Гитлера самую страшную и бесчеловечную войну, до сих пор еще не могут зарубцеваться раны сотен тысяч немецких семей, изгнанных из родных мест».
Когда я рассказал писателю Зурмински эту историю, то он молча протянул мне свою книгу «Йокинен, или Долгий путь из Восточной Пруссии в Германию». Больше на эту тему в тот день мы не говорили, нашлось много других интересных точек соприкосновения. Уже по возвращении в Санкт-Петербург я прочитал на одном дыхании этот интересный автобиографический роман. Когда дошел до заключительных страниц, то вдруг понял смысл молчания Зурмински. Его, как и того таксиста, лишили родины. Вначале, правда, его отцу повезло. Русский офицер брезгливо сорвал нацистский значок с пиджака старшего Зурмински. Тот в конце войны, как один из последних уцелевших в войну мужчин, был назначен бургомистром маленькой деревушки под названием Йокинен. Автоматически он должен был тут же стать представителем партийной нацистской власти. Я сразу же представил, как это до боли знакомо моим соотечественникам советского поколения. Поэтому у меня даже не возникло мыслей осуждать отца Зурмински за его принадлежность к нацистам. Возможно, об этом подумал и советский офицер. Не расстрелял он Зурмински и после того, как обнаружил у него пистолет. Он взял его и просто выбросил в канаву, а семью отпустил следовать дальше в колонне таких же, как и Зурмински, беженцев.
Арно Зурмински стал очень хорошим и честным писателем. 19 ноября 2004 года в общегерманский День траура и скорби по всем погибшим он прочитал в бундестаге в присутствии президента и всего германского правительства во главе с канцлером отрывки из своего нового романа «Отечество без отцов». Название уже говорит само за себя и возвращает меня снова к теме разговора с гамбургским таксистом.
Получив в подарок от Зурмински экземпляр этого романа с дарственной надписью писателя, я решился на его перевод. Первые сто страниц в скором времени попросил прочитать нашего петербургского писателя Даниила Гранина, мнение которого для меня является определяющим. С большой радостью услышал его слова, что «роман нужно и дальше переводить. Он интересен и актуален своей тематикой, потому что предостерегает от последующих войн, объединяет памятью о войне народы России и Германии как наиболее пострадавшие в том страшном вооруженном противостоянии шестидесятилетней давности».
В 2010 году этот роман в моем переводе был издан в России. В Интернете появились отклики, некоторые из них, на мой взгляд, имеет смысл привести.
1.
Спасибо тебе, Роберт Розен. И вам, Вальтер Пуш и Гейнц Годевинд.
Я только что дочитала и очень плакала. Знаете, история Великой Отечественной войны ужасно простая – в традиционном изложении. Это как белые и черные фигуры, сражение Добра и Зла. Уж не буду вам говорить, кто на стороне Добра, а кто сеет хаос и смерть. Все просто – русские победили: у меня ком в горле 9 мая, 22 июня, 8 сентября, 27 января и в прочие даты, которые только выглядят такими обыденными, а на деле – страшные дни, которых не должно было случиться.
И вот я берусь за книгу «Отечество без отцов». Я привыкла к книгам о войне без полутонов, наполненных только фашистскими зверствами и доблестью наших войсковых частей. Только тут чтото не сходится. И это не дает нормально спать, не дает отложить книгу и перестать о ней думать – знаете, как сломанный зуб постоянно нащупывается языком. Что-то говорили не так. Что-то не договаривали. Смотрите, по ту сторону – тоже люди. Не уроды, разбивавшие младенцам головы о стены. Не те, кто расстреливал мирное население и пленных. Обычные люди, оказавшиеся в далекой стране, в войне, у которой, кажется, нет смысла и цели, кроме как кормить собою целую армию вшей. Нет героики. Нет пафоса. Нет смысла.
Этим жарким августом очень сложно представить 30-градусные морозы, бесконечные снега, отчаяние и смерть. В эти летние дни сложно представить блокадный Ленинград, Курскую дугу, Сталинград, Брест и прочие, и прочие места – известные и не слишком. В эти летние дни я думаю обо всех безымянных деревушках, обо всех солдатах, погибших там: и русских, и немцах. И плачу из-за того, что они стали для меня людьми, а не просто черно-белыми фигурами на шахматной доске.
5 августа 2012 года
2.
Войны, бесконечные, непрекращающиеся войны, сопровождающие всю историю человечества. Война 1812 года. Вторая мировая война. Война в Косове и Ираке. Проведенные параллели и человек на войне. Дочь солдата вермахта читает старые фронтовые письма своего отца, которого никогда не видела, и постепенно отправляется на войну в далекую Россию по старым картам вслед за своим отцом, пытаясь из двадцать первого века понять ТУ войну. Унисоном вплетаются отрывки из дневников французского солдата войны 1812 года и голос внука все того же солдата вермахта. Здесь нет описания боевых операций, описания всего ужаса, творящегося на войне. Здесь есть видение войны с другой стороны – со стороны врага, захватчика, глазами двадцатилетнего юноши, который не понимает до конца всего происходящего, но понимает при этом бессмысленность человеческих жертв.
Тема той войны очень непростая, боишься словом обидеть тех, кто прошел через весь ужас военных лет, выстоял, выжил, и в то же время понимаешь, что всех врагов нельзя стричь под одну гребенку – были среди них и те, кто хуже зверей, но были и те, кто пытался остаться на войне человеком.
Сироты и вдовы – вот то, что остается любой стране от войны. В Германии выросло поколение, не знавшее своих отцов, которое до сих пор не может вырваться из оков ТОЙ войны, которое пытается извлечь уроки и не забыть погибших. Роман, основанный на подлинных архивных документах, заставляет задуматься о всеобъемлющей трагедии по обе стороны линии фронта.
1 мая 2013 года
3.
Очень тяжело было читать эту книгу. Очень больно. Очень по-настоящему. Потому что из усвоенного с детства безликого слова «фашисты» вдруг проступили живые Роберт Розен, Вальтер Пуш и Гейнц Годевинд. А еще Ильзе и Эрика. И стало понятнее, что им, простым людям той войны, было почти так же, как и нам. Больно, обидно, непонятно и страшно.
Мне было, пожалуй, очень нужно прочитать эту книгу. Чтобы задуматься и сделать шаг к тому, что однозначно хорошо или однозначно плохо не бывает; всегда за ярлыками стоят живые люди, которые почти такие же, как мы…
Нет, я не простила и не забыла ужасов той войны. Но я увидела ее немножечко с другой стороны.
Спасибо за это автору.
20 мая 2013 года
Примирение на ленинградской земле
(о движении «Примирение»)
Начало петербургскому движению «Примирение» положило соглашение по уходу за воинскими захоронениями, подписанное Россией и Германией в декабре 1992 года. Оно поставило на государственную основу морально-этический аспект проблемы отношения к погибшим агрессорам и защитникам как жертвам войны.
Казалось бы, таким образом, должна была быть поставлена точка в многолетней неприязни между немцами и русскими. На самом же деле это послужило толчком к долгому и трудному процессу сближения народов, наиболее пострадавших во время Второй мировой войны. Пример Санкт-Петербурга в этом процессе достаточно нагляден, чтобы проследить всю сложность российско-германского примирения. Пожалуй, именно Санкт-Петербург являлся самым большим камнем преткновения для акций примирения над могилами солдат, воевавших по разные стороны фронта.
Причин тому было несколько:
– во-первых, это город с уникальной военной судьбой, город мужества и страданий, где около 900 дней врагом проводился сознательный геноцид и умерщвление голодом огромного мегаполиса. Около миллиона безвинных людей стали жертвой политики истребления голодом, которую претворяло в жизнь руководство нацистской Германии. Практически каждая ленинградская семья потеряла своего родственника в войну. Поэтому ненависть к оккупантом сохранялась и через полвека после войны уже на генетическом уровне;
– во-вторых, это преодоление последствий блокады и сохранение на десятилетия памяти об ужасе голодной смерти. Блокадник и сегодня не выбросит самую черствую корочку хлеба;
– в-третьих, история не знает подобных примеров ожесточенности непрерывных боев, проходивших под Ленинградом в нечеловеческих климатических условиях. Это подтверждают и огромные потери, которые понесли обе стороны в боях.
Конечно, надеяться на скорое примирение с бывшими солдатами вермахта не стоило, но то, что произошло в 1990-х годах, превзошло даже самые пессимистические прогнозы.
Скандал, развязанный Невзоровым
Движение «Примирение» зародилось со скандального приезда осенью 1992 года группы немецких ветеранов из Гамбурга и Бремена. Они были приняты на официальном уровне в Совете ветеранов Санкт-Петербурга. Неожиданно в четко расписанную программу пребывания немцев внес коррективы агрессивный наезд автора телепрограммы «600 секунд» Александра Невзорова. Он тонко рассчитал, что на теме военной вражды немцев и русских можно сенсационно сыграть, и в течение недели буквально преследовал ветеранов из Германии в их поездках по местам бывших боев и захоронений немецких солдат. Кульминацией провокации со стороны Невзорова явилось неожиданное вторжение его съемочной группы в помещение Совета ветеранов на Кутузовской набережной, где как раз проходила заключительная встреча между бывшими солдатами Советской армии и вермахта. Невзоров решил еще больше усилить свой сенсационный выброс информации и привел с собой группу экстремистов во главе с Марычевым, известным критиканом и разжигателем сандалов. С красными знаменами люди Марычева ворвались в кабинет председателя Совета ветеранов генерал-майора в отставке Виктора Рожкова и стали работать на телекамеру. Результатом мастерски инспирированной провокации Невзорова и Марычева стала отставка генерала Рожкова, замена состава президиума организации ветеранов войны-однополчан и, как следствие, создание в Санкт-Петербурге атмосферы неприятия идей примирения.
Образование центра «Примирение»
Как ни парадоксально, но именно этот случай подтолкнул к созданию движения по примирению над войной. Стало понятно, что в одиночку либо методами сокрытия информации о том, что бывший противник протянул руку примирения, ничего не добьешься. Необходимо было создать движение сторонников этого процесса, притом из числа тех, кто когда-то сам был участником страшных боев под Ленинградом. Среди тех, кто стоял у истоков примирения, были как ветераны войны, так и общественные деятели Санкт-Петербурга. Пожалуй, самым значимым фактором явилось то, что процесс примирения активно поддержали поэт Михаил Дудин, являвшийся председателем городской секции совета мира и согласия, и писатель Даниил Гранин – автор «Блокадной книги».
Именно Даниил Гранин дал толчок многочисленным и разноплановым акциям примирения, предложив в 1994 году установить в Петербурге на Пулковской горе памятник в виде креста. По его мнению, этот крест мог бы объединить погибших с обеих сторон. Несмотря на то что инициатива нашла поддержку у мэра города Анатолия Собчака, общественное мнение оказалось к ней не готово. Потребовались целые годы напряженного труда в различных областях культуры, искусства, многочисленные личностные контакты, порождавшие дискуссии, споры, порою неприятие. Отрадно, что в итоге разногласия чаще всего заканчивались компромиссом.
В этой работе активное участие принимали заместитель председателя организации ветеранов войны-однополчан Павел Дмитриев, секретарь этой организации Анна Соловьева, член правления Валерий Махалов, врач и детский писатель Александр Якубенко, историк блокады Донат Жеребов, искусствовед и участник сражений за Волхов Николай Никулин, а также инвалид войны Леонид Егупов.
Так в 1994 году зародилась инициативная группа «Примирение». Мне предложили стать ее руководителем. Основной нашей задачей являлось формирование благожелательной атмосферы во взаимоотношениях между бывшими противниками по Второй мировой войне. Местом встреч российских и немецких ветеранов стал Дом дружбы на Фонтанке.
В течение года члены инициативной группы вовлекали в свой актив все новых представителей питерской интеллигенции, а также искали сторонников среди городской администрации. Активно развивались контакты и с официальными структурами Германии, связанными с вопросами воинских захоронений. Особое внимание было уделено сотрудничеству со средствами массовой информации как возможности популяризации движения в защиту примирения над солдатскими могилами.
К концу 1994 года сформировался своеобразный конгломерат из организаций и групп людей, объединяющим стержнем которого выступила инициативная группа «Примирение».
Выглядело это следующим образом:
Российская сторона:
– представители совета объединения ветеранов войны Санкт-Петербурга и Ленинградской области;
– ассоциация «Военные мемориалы» и ее представительство в Санкт-Петербурге;
– представители администрации Санкт-Петербурга и правительства Ленинградской области.
Немецкая сторона:
– ветераны войны Германии из состава дивизий, воевавших под Ленинградом;
– Народный союз Германии по уходу за воинскими захоронениями и его земельное объединение в Гамбурге;
– Генеральное консульство ФРГ в Санкт-Петербурге.
Получилась своеобразная мозаика из государственных структур и общественных организаций. Они способствовали реализации российско-германского соглашения по уходу за воинскими захоронениями. Органы государственной власти могли осуществлять это лишь в рамках своих официальных мероприятий. Им требовалась помощь на уровне народной дипломатии, и ее оказывали ветераны обеих стран при поддержке инициативной группы «Примирение».
Постепенно назрела необходимость перевода неформальной инициативной группы «Примирение» в разряд официальной общественной организации со своим уставом, задачами, членским статусом. В начале 1995 года был создан центр международного сотрудничества «Примирение» как авторитетная организация, представлявшая интересы общественных структур России и Германии и значительного числа отдельных граждан, которым стали близки эти идеи.
Активное ядро центра постепенно выросло до 70 человек, а отдельные мероприятия собирали до 300 человек.
По инициативе центра контакты в сфере примирения начали развиваться по линии породненных городов: Санкт-Петербург – Гамбург. Наиболее эффективно заработало направление, связанное с молодежным движением. Именно молодежные акции стали беспроигрышным вариантом формирования доброжелательных отношений, так как у подрастающего поколения 1990-х годов не было личной причастности к военным событиям пятидесятилетней давности. Что касается военного и послевоенного поколений, то здесь фактор личного горя порождал наибольшее количество конфликтных ситуаций. Молодежь своими акциями решала задачи по смягчению напряженности, способствуя взаимопониманию и стиранию идеологических и морально-этических помех между представителями некогда враждебных народов. Настоящим другом и партнером центра «Примирение» стало Гамбургское земельное объединение Народного союза Германии. Эта влиятельная организация не только щедро делилась опытом своей работы, но и помогала наладить наиболее эффективные направления, в первую очередь по проведению международных молодежных лагерей.
