Читать книгу: «Философия топологического объекта. Континуальность социальной жизни, закон ее пульсации и вакуум», страница 6
Ни Деррида, ни Делёз с Гваттари не могли адекватно осознать, в чем состояла историческая роль их склонности к «своеволию дискурса», к деконструкции классической метафизики потому, что исторический смысл этой склонности проясняется задним числом, проясняется лишь с позиций той философии, которая приходит им на смену, а приходит ей на смену неоклассическая философия, о чем они не догадывались. Философия – это топологический объект (монада), который исторически изначально существует в естественной модификации ее целого (как классическая философия), затем в противоестественной модификации ее целого (как постмодернизм) с последующим возвращением в естественную модификацию ее целого (как неоклассическая философия). Появление неоклассической философии будет сопровождаться признанием феномена неслиянной нераздельности бинарных оппозиций и признанием тринарной логики. С точки зрения тринарной логики философия постмодернизма как истинна, так и ложна или как не ложна, так и не истинна.
РЕАБИЛИТАЦИЯ ПОСТМОДЕРНИЗМА. Д. Э. Гаспарян пишет о постмодернизме: «…неклассика предлагает обновить философский словарь – отныне философия, которая всегда была философией Тождества, может попробовать стать философией Различия. С устаревшим проектом, проектом метафизики, следует, наконец, распрощаться… неклассика заявляет о своем выходе из метафизической игры. В явной надежде на то, что в поисках изначального за ее пределами ей посчастливится чуть больше» (Гаспарян Д. Э. Введение в неклассическую философию. С. 348). Если у неклассики (постмодернизма) своя игра, то у нее должен быть и свой язык, отличный от оперирования метафизическими категориями.
Д. Э. Гаспарян пишет, что с появлением постмодернизма «философия, которая всегда была философией Тождества, может попробовать стать философией Различия». При этом она отмечает: «Различие, как мы сказали, не существует и не есть бытие-в-качестве-настоящего, каким бы уникальным, важным или трансцендентным оно ни представлялось» (Гаспарян Д. Э. Введение в неклассическую философию. С. 348. Подчеркнуто мной – Ю. Г.). Тезис Д. Э. Гаспарян «Различие… не существует и не есть бытие-в-качестве-настоящего» будет полезным оспорить. За этим тезисом стоит проблема: если мир непрерывен, неделим, то каким образом на основе неделимости мира существует множественность разделенного существования сущего в мире. Лейбниц сказал, что все сущее в мире существует не в виде рассыпанного песка (множества песчинок), а в виде складок. Эта мысль Лейбница стала опорной для постмодерниста Делёза. Метаметафора «складка» является ключевой для неклассики (для постмодернизма). Однако ни Лейбниц, ни Делёз не объясняют, каким образом сочетаются неделимость мира с его делимостью. Возможно ли вообще в современных условиях объяснить сочетаемость неделимости и делимости сущего в мире?
Для Деррида эта проблема обрела актуальность, когда он пытался объяснить, каким образом при повторе в процессе «вечного возвращения» (о существовании которого говорил Ницше) рождается новое. «Вечное воз-вращение» в себе непрерывно, оно циркулярно (как циркулярна проведенная циркулем окружность), вместе с тем «вечное возвращение» имеет какой-либо смысл лишь тогда, когда при повторе старого рождается новое, когда одновременно с повтором (отождествлением) появляется различие. Как я полагаю, Ницше со своей идеей «вечного воз-вращения» на вакуумном уровне соотнесен с идеей вечного воз-вращения монад, воплощенных в диаду своих модификаций. Об этом соотнесении на вакуумном уровне, разумеется, не догадывались ни Ницше, ни постмодернисты. Деррида уверен, что нечто новое рождается одновременно с повтором старого, но он прямо заявляет, что объяснить это на языке метафизических категорий невозможно, как невозможно при объяснении этого парадокса обойтись вообще без метафизических понятий. У постмодернизма должен быть какой-то свой язык и Деррида изобретает неографизм диффе'рАнс (разли’чАе). Этот неографизм вроде бы основан на метафизическом понятии «различие», однако он призван, по мнению Деррида, именовать нечто такое, что не именуемо с помощью классических (метафизических) категорией в условиях, когда мышление философа остается метафизическим. Выйти за пределы традиционного, то есть метафизического, мышления невозможно, и потому, как он говорит, «Для нас разли’чАе остается метафизическим именем, и все имена, принимаемые им в нашем языке, поскольку это имена, все еще являются метафизическими» (Разли’чае / Диффе'рАнсе. // Жак Деррида. Поля философии / Пер. с фр. Д. Ю. Кралечкина. М. Академический проект. 2012. С. 50).
По сути Деррида предлагает: то, что нельзя именовать именем, можно просто увидеть: «Не будет имени, пусть даже имени бытия. И это надо продумать без ностальгии… Напротив, следует утвердить это – в том смысле, в котором Ницше вводит утверждение в игру, в некий смех и в некий шаг танца. Из этого смеха и этого танца, из этого утверждения, чуждого всякой диалектике…» (Разли’чае / Диффе'рАнсе // Жак Деррида Поля философии. С. 51). Деррида интуитивно ощущает свою правоту, но не может перевести свое интуитивное ощущение в философское объяснение. Для перевода своего интуитивного ощущения в философское объяснение ему требовалось сменить жанр философствования: перейти от традиционного (метафизического) типа философского мышления к предметоцентрично-философскому типу мышления. Предметоцентричное мышление построено на принципе: «увидеть, чтобы понять». Если смотреть на «шаги танца», то мы увидим, что каждый шаг танца – это очередной поворот, а поворот это изгиб, благодаря изгибу рождаются две разные противоположные стороны, которые не только противоположны друг другу, но они еще и неслиянно нераздельны! В данном случае от Деррида требовалось перейти на позиции лентомёбиусного мышления. Однако все, что мог сделать Деррида на основе своей интуиции, это обратить внимание на существование в каждом шаге танца различия с торможением – он изобрел неографизм Разли’чае / Диффе'рАнсе. Деррида ощущал присутствие в Разли’чае / Диффе'рАнсе торможение, но не смог внятно объяснить, что тормозит в изгибе танцевального шага различие двух сторон. С точки зрения предметоцентричного философско-топологического подхода сгиб тормозит различие сторон в танцевальном вечно воз-вращающемся шаге танца. В сгибе следует видеть неслиянную нераздельность сторон танцевального шага.
В тексте Д. Э. Гаспарян мы читаем: «Различие, как мы сказали, не существует и не есть бытие-в-качестве-настоящего». Д. Э. Гаспарян видит в различии сторон не «торможение» в виде «сгиба», а пустоту. Она ошиблась. Различию присуще бытие-в-качестве-настоящего. Различие всегда есть ключевой элемент бинарных оппозиций. Когда мы видим сгиб (складку) разных сторон, то мы видим в настоящем времени неслиянную нераздельность противоположных сторон. Мы видим в сгибе сторон противоположность двух сторон в естественной противоположностной модификации и в противоестественной слиянно-раздельностной модификации. Неслиянная нераздельность – это топологический объект, который существует в естественной модификации своего целого как неслиянная нераздельность и в противоестественной модификации своего целого как слиянно-раздельностное. Неслиянно-нераздельностное и слиянно-раздельностное можно понять, увидев их. Видеть значит понимать – эта ситуация типична для осмысления топологических объектов. Сам Деррида не осознал, что, предлагая видеть «некий шаг танца», он предложил перейти от языка метафизических понятий к языку философских мета-метафор, философских образов, которые придется интерпретировать с помощью метафизических понятий.
Постмодернисты находятся в плену представления об истории философии как линейном процессе: история идет от старого к новому, а от нового к новейшему и т. п. Если принимать философию за топологический объект (монаду), то придется признать, что философия развивается, проходя этапы воз-вращения: пройдя этап классики философия становится постмодернизмом, чтобы затем воз-вратиться в классику (в нео-классику). Классика использует философские категории-понятия, которые когда-то были метафорами. Неклассика использует философские метаметафоры, которые когда-то были метафорами. На рубеже XX–XXI веков в процессе коллективного философствования (опирающегося на коллективное ТбО) наметился процесс трансформации философии из естественной модификации своего целого в противоестественную модификацию своего целого с перспективой возвращения со временем в естественную (классическую) модификацию. Каждая из модификаций целостности философии, будучи лицевой, содержит противоположную ей модификацию философии в превращенной форме в качестве своей изнанки и потому развитие целостности философии происходит в форме взаимодействия лицевой стороны философии и ее изнанки.
Происходящие в XX–XXI веках процессы трансформации таких топологических объектов, как философия, искусство, капитализм, компьютерное мышление, происходят в общем для них историческом пространстве-времени. Эти процессы трансформации не только параллельны, но и совместно-параллельны друг другу. Две параллельные линии противоположны друг другу как противоположностно (что естественно), так и неслиянно-нераздельностно (что противоестественно). Философия, искусство, капитализм трансформируются параллельно друг другу как противоположностно (что естественно), так и неслиянно-нераздельностно (что противоестественно).
Глава 2. Российский капитализм как топологический объект
«…но в том, что он "избранник судьбы", Ленин убежден безусловно… Ленин способен перебить половину россиян, чтобы загнать вторую в счастливое социалистическое будущее».
(Г. В. Плеханов. Завещание)
«Но я совершенно согласен с тем, что коммунистов необходимо пороть. Ах, какие это воры, если б Вы знали! И какие подлые буржуи будут из них года через два-три!"
(Из письма Максима Горького В. И. Ленину, 9 декабря 1919, Петроград)
Иисус сказал: «Почему вы моете внутри чаши (и) не понимаете того, что тот, кто сделал внутреннюю часть, сделал также внешнюю часть?»
(Евангелие от Фомы)
В России девяностых годов двадцатого века и в международном социалистическом движении последующих лет сложилась ситуация, требовавшая заново осмыслить теорию социализма. «В России начался переход от социализма к капитализму! В случившееся трудно было поверить. Хотя невероятные события происходили на наших глазах, левые всех мастей не стали копаться в причинах происшедшего, делая вид, что ничего особенного не случилось. Подавляющее большинство из них страдало селективной амнезией. Левые продолжали говорить о переходе от капитализма к социализму, как будто в мире ничего не произошло, продолжая верить в то, что социализм непобедим». Балдомеро Васкес Сото (Baldomero Vasquez Soto). Переход от социализма к капитализму в России. 20.09.2013. Куба. URL: https://inosmi.ru/world/20130920/213141763.html).
Рой Медведев писал: «К началу 80-х годов советское общество было уже тяжело больным социальным организмом. Однако правящая элита не понимала его болезней, …Но почему в августе или в ноябре 1991 года, когда наносились эти удары по КПСС, в стране не было по этому поводу ни одной забастовки, даже ни одного митинга протеста? Мне неизвестны случаи, чтобы рабочие и служащие, да и все другие члены КПСС, и «беспартийные коммунисты» приходили для защиты своих райкомов, горкомов или обкомов партии. Огромные толпы людей, собравшиеся 23 августа 1991 года на Старой и Новой площадях в Москве – у зданий ЦК и МГК КПСС, намеривались не защищать, а готовы были помочь захвату и разгрому находившихся там центров партийной и государственной власти… В 1917 году бо́льшая часть рабочего класса России поддержала большевиков и образовавшееся после революции Советское государство определялось в документах партии как диктатура пролетариата. Рабочий класс и в последующие десятилетия считался главной опорой КПСС. Но как вел себя российский рабочий класс в 1990–1991 гг.? Рабочее движение возникло у нас в стране в годы перестройки, и, хотя оно охватило лишь меньшую часть рабочих, оно уже в 1989 году стало заметным фактором общественной жизни. Но это движение было направлено против власти и против КПСС. Достаточно вспомнить о лозунгах и забастовках шахтеров в Кузбассе, Донбассе и Воркуте. То обстоятельство, что именно рабочий класс отказал в доверии коммунистам в самый трудный момент, известный левый публицист Сергей Кара-Мурза называл «загадкой века». «По какой-то неведомой причине, – недоумевал С. Кара-Мурза, – в массе рабочих России вызрело убеждение, что разрушение советского строя и отказ от солидарности с КПСС будут рабочему выгодны. Почему люди так подумали – это загадка века. Никто пока не дал ей вразумительного объяснения». Сама статья С. Кара-Мурзы называлась «Самораспад гегемона». Очень был обижен С. Кара-Мурза и на крестьян, и на служащих, да и на все 400-миллионное население стран СЭВ и Варшавского договора: «Это были, казалось бы, нормальные люди, а теперь побрели, как слепые в пропасть». (Медведев Р. А. Социализм и капитализм в России // Собрание сочинений Жореса и Роя Медведева М.: Время, 2017. С. 1–2. URL: https://www.litmir.me/br/?b=589523&p=1). Отказ российского пролетариата продолжать жить при советском социализме в своем пролетарском, как считал С. Кара-Мурза, государстве является «загадкой века».
С. Кара-Мурза уверен, что революция, начатая в России большевиками, не закончилась, а потому пролетариат должен был бы оставаться совместно с такими, как он, теоретиками-философами, с такими же, как он, носителями философского марксистско-ленинского концепта революции. Философия революционного класса и жизнь революционного класса не отделимы друг от друга, и вдруг их связь в 90-е годы двадцатого века распалась. Почему так случилось? А был ли философский революционный концепт великой социалистической революции 1917 года реально концептом свержения капитализма в России?
Как соотносятся революция и философия, как соотносятся революция и философский концепт революции? Ж. Делёзу и Ф. Гваттари близка была эта тема. Они размышляют о соотношении философии и нефилософии, философии и революции в жанре метаметафорического своевольного размышления: «Так или иначе, философия всегда полагает нечто префилософское или даже нефилософское – потенцию Все-целости, подобной волнуемой пустыне, которую заселяют концепты. “Префилософское” не означает чего-либо предсуществующего, а лишь нечто не существующее вне философии, хоть и предполагаемое ею. Это ее внутренние предпосылки. Нефилософское, возможно, располагается в самом сердце философии, еще глубже, чем сама философия, и означает, что философия не может быть понята одним лишь философско-концептуальным способом, что в сущности своей она обращается и к нефилософам» (Делёз Ж., Гваттари Ф. Что такое философия? / Пер. с фр. и послесл. С. Н. Зенкина. М.: Институт экспериментальной социологии, Спб.: Алетейя, 1998. С. 55–56. Подчеркнуто мной – Ю. Г.).
Предлагаю читателю сравнить данное здесь Делёзом и Гваттари изображение конструкции философии, в которой есть нечто нефилософское, с похожим по логике и стилю изображением искусства, в котором есть нечто, не являющееся искусством, которое дает абстракционист Эдом Рейнхардт: «Искусство есть искусство как искусство, а что-то другое – это что-то другое. Искусство как искусство есть нечто, кроме искусства. Искусство не есть то, что не искусство». (Что такое искусство? Круглый стол // Философский журнал. – 2016. – Т. 9. – № 4. – С. 18–47. – URL: http://www. intelros.ru/pdf/fg/2016_9_4/18–47.pdf. Подчеркнуто мной – Ю. Г. Подробней об этом см. в гл. 3).
Философия есть философия как философия, а что-то другое в ней – это что-то другое. Философия как философия есть нечто, кроме философии, например, революция. Философия не есть то, что не философия. Если привести эти рассуждения к логическому порядку, то придется рассмотреть противоположность бинарной оппозии «революция-философия». Стороны этой бинарной оппозиции противоположны противоположностно (что естественно), однако стороны этой бинарной оппозиции противоположны еще и противоестественным образом в виде неслиянной нераздельности философии и революции. в условиях великой октябрьской революции 1917 года в России марксистско-ленинская философия и большевистская революция были противоположны противоестественно, то есть неслиянно-нераздельностно в виде «концепта революции». В философском концепте большевистской революции мы находим “Префилософское”, находим нечто «Нефилософское», которое «возможно, располагается в самом сердце философии, еще глубже, чем сама философия, и означает, что философия не может быть понята одним лишь философско-концептуальным способом, что в сущности своей она обращается и к нефилософам» (Подчеркнуто мной – Ю. Г.). Философия большевиков «еще глубже, чем сама философия», она является концептом революции, реально она ориентирована не на истину, а на прагматические интересы революционеров.
Можно лишь частично согласиться с Делёзом и Гваттари, что «в своем качестве концепта и события революция автореференциальна, то есть обладает самополаганием, которое и постигается через имманентный энтузиазм… Философия ретерриториализуется в концепте. Концепт – это не объект, а территория» (Делёз Ж., Гваттари Ф. Что такое философия? С. 131.). Американская чайная революция (о которой ведут речь Делёз с Гваттари) в своем качестве теоретического концепта и события была понятна революционным массам, революция была автореференциальна, обладала самополаганием, это самополагание действительно постигалось массами через их имманентный энтузиазм. В России в октябре 1917 года произошла буржуазно-социалистическая революция (произошла буржуазная революция в противоестественной социалистической модификации своего целого), что, конечно, никем не осознавалось, все считали революцию антибуржуазной. Никто не догадывался, что революция была по форме социалистической, а по содержанию капиталистической. Никто не догадывался, что самополагание большевистской революции определялось механикой происходящей в чрезвычайных условиях трансформации российского капитализма из естественной пробуржуазной модификации своего целого в противоестественную пропролетарскую модификацию своего целого. Ирония истории заключалась в том, что объективно пролетариат может оставаться пролетариатом лишь в рамках капитализма и если пролетариат «пролетарствует» в обществе, то это общество продолжает оставаться капиталистическим и при отсутствии буржуазии, что впоследствие обнаружится.
Философский концепт американской «чайной» революции был адекватен естественным образом революционной ситуации и доступен для понимания: всем было «географически ясно», какую революционную детерриализацию придется осуществлять революционерам, освобождаясь от зависимости от Англии. Философский концепт российской пролетарско-большевистской революции был противоестественно адекватен сложившейся в России буржуазной революционной ситуации, и эта противоестественная адекватность осталась непОнятой ни большевиками, ни народными массами, ни интеллигенцией, ни российскими буржуа. То, что Великая октябрьская социалистическая революция была великой буржуазной революцией в противоестественной модификации ее целостности, могло раскрыться лишь в 90-е годы двадцатого века, когда российский капитализм под руководством бывших коммунистов и бывших комсомольцев вернул себе естественную форму существования. Сам процесс трансформации российского капитализма в «социализм» и обратно в капитализм был «территорией» пребывания (функционирования) марксистско-ленинского концепта социалистической революции.
Философский концепт революции это, прежде всего, теория. Теория – это топологический объект, который существует как в естественной модификации своего целого (теория теоретическая), так и в противоестественной модификации – теория теоретизменная. В первом случае теория сохраняет свою спонтанную ориентированность на истину, а во втором случае ее спонтанная ориентированность на истину деформируется и в таком деформированном виде перенаправляется на максимальную поддержку (и оправдание) прагматических целей революционного действования: истиной признается то, что соответствует прагматическим целям революции.
Находясь внутри капитализма и будучи его продуктом коллективное ТбО (вакуумное тело без органов) Ленина, Сталина, партии большевиков и идущей за ними части народных масс в целом оказалось трагически одержимо авангардистской утопической идеей революционного выхода за пределы российского капитализма, который по существу еще только разворачивал свои жизненные исторические потенции. Одержимость революцией в громадной степени провоцировалась жаждой отмщения трудящихся низов за всю прошлую и настоящую историю классового устройства человеческой коллективности, что стимулировало превращение теории, ориентирующейся на истину, в теоретизменность, ориентирующуюся на классовые страсти. С христианской точки зрения большевики ставили себя на место Бога, поскольку отмщение за то или иное классовое устройство коллективного существования человечества на Земле является прерогативой Бога («Не мстите за себя, возлюбленные, но дайте место гневу Божию. Ибо написано: Мне отмщение, Я воздам, говорит Господь» – см. в Ветхом Завете, Пятая книга Моисеева; и в Новом Завете, Послание к Римлянам апостола Павла, гл. 12, ст. 19). Объединение людей в классы возникло на Земле не как результат заговора единомышленников, а как исторически сложившаяся необходимая (и неизбежная) в определенных условиях форма выживания общечеловеческой коллективности на планете Земля, как способ обеспечения такого экономического, социального и технологического прогресса, который в свою очередь действует как охранитель и ограничитель численности населения и качества коллективного способа существования человечества на Земле. Численность и качество коллективности совмещены с балансом выживания и гибели человечества на планете Земля. Выживание и гибель суть рефлексии, каждое есть единство себя и своего иного, каждое есть целое. Всякое историческое событие рефлексивно, оборачиваемо, двунаправленно: оно «во благо» выживания и одновременно оно же «опасно» для выживания, баланс того и другого совмещен с решением проблемы адекватности действий людей спонтанному ходу истории и совмещен с решением проблемы адекватности спонтанного хода истории выживанию человечества на Земле. Спонтанность исторического процесса – это топологический объект, который существует как в естественной модификации своего целого (спонтанность спонтанности как таковой), так и в противоестественной модификации своего целого (спонтанность, проявляющаяся в рамках осознанной целеполагающей деятельности людей). При этом естественная модификация содержит в качестве своей изнанки противоестественную модификацию, а противоестественная модификация, в свою очередь, содержит в себе в качестве своей изнанки естественную модификацию.
В результате буржуазно-либеральной февральской революции 1917 года – с падением царя и с появлением Временного правительства во главе с эсером Керенским – наметился период политического «междуцарствия», произошло торможение естественного спонтанного хода развития российского капитализма. Исторический момент требовал для сохранения естественного спонтанного хода развития российского капитализма срочного появления диктатуры российского класса капиталистов, но эта диктатура так и не появилась. В России 1917 года класс капиталистов не успел (не сумел) вовремя исполнить естественную для него диктаторскую функцию. Вместо естественной (субъективно и объективно) прокапиталистической диктатуры класса капиталистов воцарилась противоестественная объективно прокапиталистическая (но субъективно антикапиталистическая) большевистская диктатура класса пролетариата. Субъективная антибуржуазная идеологическая направленность действий большевиков оказалась невольным прикрытием объективной пробуржуазности их исторической роли в двадцатом веке, это прикрытие сформировалось спонтанно. Человечество, и Россия в том числе, принуждено было ходом истории развиваться капиталистическим путем. Механика развития российского капитализма начала преодолевать вызванное народными волнениями и активностью просоциалистических сил торможение в своем развитии, но сумела преодолеть произошедшее торможение, лишь используя противоестественные чрезвычайные меры: народное воодушевление и энтузиазм, большевистский террор и советский бюрократизм, концлагеря. Ирония капиталистической истории человечества вообще, и России в частности, заключалась в том, что протест против капиталистического бытия и само капиталистическое бытие, если рассуждать на языке гегелевской диалектики, при ближайшем рассмотрении «суть рефлексии; каждое из них есть единство себя и своего иного; каждое из них есть целое» (Гегель Г. В. Ф. Наука логики. Т. 2. С. 40). Иначе говоря, протест российского пролетариата против капитализма был имманентен капитализму, естествен для него, имел стоимостную выраженность, являлся моментом развития капитализма, и, главное, объективно он исключал выведение России за пределы капитализма как общественно-экономической формации. Там, где есть пролетариат – там есть и капитализм! По логике вещей за пределами капитализма не должно быть ни капиталистов, ни пролетариата, а должны быть другие общности. Могущественная спонтанность хода истории перекрывала и перекрывает сейчас все пути выхода за пределы капитализма. Появление объективно прокапиталистической, а субъективно антибуржуазной диктатуры пролетариата в условиях отсутствия активности прокапиталистической партийной буржуазной диктатуры закономерно.
Вопрос о гарантиях вывода будущей пролетарской России за пределы (за «территорию») капитализма был центральным для большевистского концепта социалистической революции. Этот вопрос для Ленина был судьбоносным и именно его обсуждает Ленин в главной философской работе всей его революционной жизни «Государство и революция». В этой работе Ленин допускает роковую для всей его философской и революционной биографии ошибку: если зарубежные социалисты-ревизионисты собирались строить социализм внутри внутренней территории капитализма при сохранении капиталистического государства, то Ленин объявлял о строительстве большевиками социализма за пределами российского капитализма с его государственностью, которая будет в ходе революции уничтожена. «Все общество будет одной конторой и одной фабрикой с равенством труда и равенством платы» (Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 33. М.: Издательство политической литературы, 1974. С. 101. Подчеркнуто мной – Ю. Г.). Такое общество могло бы быть лишь вне капитализма вообще в некоем гипотетически внеисторическом пространстве. Если капитализм уподобить чаше, то Ленин собирался построить большевистское социалистическое общество вне чаши, а фактически построил он социалистическое государство во внешней оболочке чаши-капитализма. Внешняя оболочка чаши это место, в котором неслиянно-нераздельны внутреннее и внешнее чаши, неслиянную нераздельность внутреннего и внешнего чаши следует отличать от внешнего-внешнего по отношению к чаше. Иисус сказал: «Почему вы моете внутри чаши (и) не понимаете того, что тот, кто сделал внутреннюю часть, сделал также внешнюю часть?» (Евангелие от Фомы). Иисус говорит о необходимости мыть внешнюю часть чаши, которая принадлежит чаше. В связи с этой заповедью Иисуса можно было бы сказать, что Ленин, сам того не зная, вместе с большевиками фактически семьдесят лет «мыл» чашу капитализма с ее внешней стороны.
Возникает и другой вопрос: необходима ли была России для «мытья» российского капитализма гражданская война? Одна часть российского народа во главе с большевиками физически уничтожила в гражданской войне другую часть российского народа – персонифицированный в живых лицах класс капиталистов (частных собственников капитала), что создало ложное впечатление, что исчез класс капиталистов вообще. Гражданская война происходила в пространстве спонтанного действия всемирного процесса преумножения стоимости, поэтому уничтожение господствовавшего в России персонифицированного класса капиталистов, дворянской и разночинной интеллигенции, разрушение существовавшей в то время экономики имело свою стоимость, а потеря стоимости должна быть возмещена.
И механизм российского капитализма нашел путь возмещения – спонтанным образом российский пролетариат сам того не ведая стал совмещать функции пролетариата с функциями капиталиста и принялся проводить вторичное накопление капитала. С уничтожением в гражданской войне персонифицированного в живых лицах класса капиталистов исчез не класс капиталистов, а изменилась система межклассового «визави» (визави – человек, который находится напротив. Образовано от французского vis-à-vis – «лицом к лицу»). Напротив пролетариата оказался представитель пролетариата.
Маркс писал: «капитал может быть отделен от отдельного капиталиста, но не от капиталиста вообще, который как таковой противостоит рабочему вообще» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 46. Ч. 1. Москва: Политиздат, 1967. С. 264.). Российский пролетариат во главе с большевиками физически уничтожил в гражданской войне персонифицированный в живых лицах класс капиталистов, что создало впечатление, что исчез класс капиталистов вообще. В действительности после гражданской войны сохранились основные элемента капитализма: «пролетариат вообще», «капиталист вообще», «капитал вообще» и, разумеется, при этом сохранились и «капиталистическая эксплуатация вообще» и проблема «преумножения стоимости вообще». Если рассуждать по-гегелевски (то есть в кубитах), то «капиталист вообще» и «пролетариат вообще» суть рефлексии, каждый из этих классов есть единство себя и своего иного; каждый из них есть целое. Если мыслить в кубитах с кульбитами, то «пролетариат вообще» (1) и «капиталисты вообще» (0) образуют неслиянно-нераздельное непрерывное классовое целое.
Когда в гражданской войне и в последующих репрессиях физически был истреблен персонифицированный в частных собственниках капитала класс капиталистов, создалась определенная ситуация, когда пролетариат автоматически оказался в суперпозиции, он принял значения «1» и «0» в их непрерывности в виде неслиянной нераздельности, то есть, оставаясь субстанционально пролетариатом (эксплуатируемым), при этом одновременно функционально пролетариат стал эксплуататором самого себя. Пролетариат вывернулся наизнанку (совершил кульбит), он неслиянно-нераздельно раздвоился в себе на две модификации самого себя – на естественную модификацию и на противоестественную модификацию. Внутреннее различение модификаций оказалось одновременно их отождествлением, их неслиянной нераздельностью. Различие между пролетариатом-эксплуатируемым и пролетариатом-эксплуататором себя самого оказалось субъективно неразличимым, от имени пролетариата трудились представители пролетариата в гражданской и военизированной форме. При этом никуда не исчезла революционная задача борьбы с присутствующим отсутствием буржуазии в естественной модификации его целостности (борьбы с возможностью возрождения естественных форм капитализма, борьбы с «пережитками буржуазности», борьбы с тягой к частной собственности в деревне и т. п.). Социалистическое государство позиционировало себя как государство диктатуры пролетариата, оно держало в постоянном напряжении все население России, выискивая и уничтожая все, что с его точки зрения имело буржуазный характер и угрожало существованию общества победившего пролетариата. В таких условиях пролетариат и большевики, конечно, не могли догадаться, какая роль была отведена им скрытой от восприятия и понимания механикой спонтанной трансформации российского капитализма из естественной модификации своего целого в противоестественную модификацию своего целого. Объявленная большевиками диктатура пролетариата в действительности была диктатурой спонтанно действующего механизма российского капитализма, и вся ведомая большевиками интенсивнейшая антибуржуазная идеологическая пропаганда в реальности (объективно) служила тому, чтобы пролетариат и большевистское руководство страны не смогли догадаться, что страна проводит вторичное накопление капитала. Ни Маркс, ни Ленин, ни российские большевики, ни зарубежные сторонники социализма не догадывались, что капитализм как топологический объект способен существовать как в естественной, так и в противоестественной модификациях. Капитализм в естественной модификации не маскируется под социализм, а капитализм в противоестественной модификации спонтанно маскируется под социализм. Требуется специальный анализ того, в каком случае такого рода маскировка крайне вредна для человечества, а в каком она приносит возможную пользу для него.
