Читать книгу: «Тайна Порфирия Иванова. Роман-исследование. Роман-игра», страница 2

В психушке (продолжение)

И вот через некоторое время Философ вновь обратился к Порфирию.

О природе и зависимости

Ф. Послушай, Порфирий, мне интересно, что ты скажешь об этом – знаешь такого философа – Гегеля?

П. К. Маркса читал, Энгельса читал, а вот Гегеля не приходилось.

Ф. Так вот слушай, что Гегель говорит: «Природа – это абсолютная идея в виде инобытия вообще, в виде безличностной, внешней предметности и конкретного, индивидуализированного осуществления своих моментов, т.е. абсолютное существо и становление природы – это становление духом.»

П. К. Вот кого надо в психбольницу сажать, так это твоего Гегеля. Уж очень он мудрёно про Природу говорит. Однако, здравая мысль и у него есть – Природа – это абсолютное существо, Природа есть наша матерь, которая дарует нам Жизнь!

Ф. Таким образом, вы хотите сказать, что в сознании человека Природа обретает личностную реальность?

П. К. Вот, вот. Природа – она живая и неумирающая сущность, объединяющая нас, человеков, в единое целое. Послушай, друг дорогой, наше тело состоит из огромного числа клеточек. И все они живые и мыслящие. Так и люди – это клеточки Природы.

Ф. Смело, смело. Выходит, мы все в одном теле живём? Почему же мы воюем друг с другом?

П. К. Дак по неразумению. Кабы все знали, что они есть клеточки одного организма, то разве б воевали? Как можно воевать за свободу правого глаза от левого?

Ф. Абсурд.

П. К. И этот абсурд много тысячелетий длится.

Ф. Значит существуют силы, которым выгодно, чтобы люди воевали друг с другом?

П. К. Значит существуют, а может и нет. Да и воюют-то между собой тела, в которых разум ещё не проснулся. Всё дело в зависимости человека от еды. Когда её мало, то люди ополчаются друг на друга. От холода и от жары – кто-то живёт в тёплом доме, а кто-то мёрзнет на улице – опять раздор; от врага – у врага есть оружие, которым он вынуждает другого тоже браться за оружие; от болезни – один человек здоров, другой болен, больной обижается на здорового; от тяжёлого труда – один с утра до ночи спину гнёт, а другой лежит себе на пуховой перине и в ус не дует. А если телу ничего этого не надо будет, то и войны прекратятся.

Ф. Очень интересно вы рассуждаете. А вот природные стихии – ветер, наводнения, пожары?

П. К. И от них тоже человек зависим, а страшнее всего зависим от самого себя. Ведь я помню, руки на себя наложить хотел, потому что боли боялся. Не мог с собой справиться.

Ф. Да, победить себя – это проблема! Бороться с самим собой (с животным разумом), со своим невежеством и постепенно совершенствоваться, приобретая опыт быть Любящим Богом (Бог – это Любовь!) конечно же трудно. И что же делать?

П. К. Выходить из зависимости и учиться любить, любить по-настоящему, – другого пути нет.

Ф. И как же из этой зависимости выходить?

П. К. Экспериментальным путём. Пойти собственным телом и собственной душой и преодолеть эту зависимость.

Ф. На это не каждый решится.

П. К. Жить захочешь – решишься.

Ф. Значит, по-вашему, люди и жить не хотят?

П. К. По-настоящему не хотят. Существовать хотят, в прятки с Природой, да с собственной Совестью играть хотят, а Жить – не хотят. Мало Людей на Земле.

Ф. Да, помнится, ещё Диоген днём с фонарём ходил – Человека искал. Мне тоже приходило на ум, что соотношение пропорций захвата Природы человеком и его способности проникать в свой внутренний Мир сейчас далеко не в пользу последнего, поэтому общее поле мышления людей сейчас довлеет над отдельными представителями человечества, для которых внутренний мир человека является интегралом, а внешний – производной от него. Но, учитывая ваш опыт, я думаю сначала постепенно, а потом и лавинообразно, этот процесс познания Природы в самом себе всю социальную жизнь развернёт в иное русло. Сменятся ценности, упразднится обман, переосмыслится жизнь, уйдут болезни, а далее – смерть. И это будет происходить в осязаемом будущем. Я, как и вы, тоже Маркса изучал и запомнились мне такие его слова: «Воздействуя на окружающий мир и изменяя его, человек в то же время изменяет свою собственную природу. Он развивает дремлющие в ней силы и подчиняет игру этих сил собственной власти».

П. К. Полностью с Марксом согласен.

Ф. Однако, к сожалению, человек не в ту сторону «изменяет свою природу» и совсем не «развивает дремлющие в ней силы», как вы, Порфирий Корнеевич. Плохо люди Маркса читают, но вы действительно прямо по Марксу действуете. Хорошо бы было, чтобы и другие тоже пошли по этому пути.

П. К. Так оно и будет. Всё верно ты сказал, Философ. Ну что, пойдём холодной водичкой обольёмся? Только, если тебя спросят, то скажешь, что сам захотел после прочтения Маркса, а то Алмаз опять на меня подумает.

Ф. Это вы пока без меня. Я ещё не готов.

П. К. Ну готовься, готовься. Маркс он тоже теоретиком был, а я – практик.

Порфирий пошёл совершать свои процедуры, а Философ ещё долго размышлял о том, что ему открылось в разговоре с этим удивительным человеком. И тысяча новых вопросов роились в его голове.

Смерть дедушки

Паршеку было тогда лет семь, но он на всю жизнь запомнил свои ощущения и мысли по этому поводу.

Стояла жаркая погода – время сенокоса. Убирать сено вышли всей семьёй. Маленькому Паршеку тоже дали грабли, и он с удовольствием сгребал скошенное сено в небольшие стожки, а взрослые подхватывали эти стожки на вилы и бросали на большой стог.

На самом верху этого большого стога работал дедушка. Он никому не доверял укладку стога, потому что стог должен был простоять до зимы, а то и всю зиму. А если стог сложен плохо, то его быстро растреплют ветра и коровам нечего будет есть зимой. Корова – она кормилица, если корове нечего кушать, то и люди могут умереть с голода.

Паршек в свои семь лет это прекрасно понимал, поэтому старался не показывать виду, что устал, а продолжал сгребать пахучее сено.

Все так увлеклись работой, что не заметили, как на горизонте появилась чёрная туча. Дедушка, поскольку он был выше всех, первым заметил грозу.

– Едрёна корень, – только и сказал он.

Все посмотрели в сторону тучи и работа остановилась.

– Чего встали? – крикнул дедушка, – надо до дождя успеть. Шевелитесь!

Все дружно принялись за работу. Пучки сена взлетали в воздух и опускались на большой стог, дедушка ловко укладывал сено и стог поднимался всё выше и выше.

Послышались дальние раскаты грома, на горизонте сверкали молнии. Туча с большой скоростью приближалась к работникам. Подул ветер и через некоторое время он уже начал превращаться в хороший ураган.

– Слезай, дед, – крикнул Корней, отец Паршека.

– Ещё чуток погожу, – ответил дедушка.

– Слезай, сдует! – опять крикнул Корней, но дед упрямо продолжал укладывать сено.

Ветер набрал силу и огромный стог сена, на котором стоял дедушка, как лёгкое пёрышко взлетел в воздух. Дедушка хотел лечь на стог, но было уже поздно – мощный вихрь поднял стог в воздух, и стог, несколько раз перевернувшись в воздухе, рассыпался на мелкие клочки, а дедушку тоже несколько раз перевернуло и бросило на землю.

Всё это видел Паршек из-под маминой руки, которая прижимала его к земле – как только ветер усилился, мать подбежала к Паршеку, повалила его на землю и легла сверху.

Туча уже висела прямо над ними. Полил сильный дождь, но мать и не думала вставать. Она закрывала своим телом Паршека и от дождя. Она знала, что такие сильные дожди идут не долго. Так и случилось. Скоро дождь кончился и все побежали к дедушке.

Он лежал на земле неловко подвернув левую руку под спину. Лицо его было синим как видно от удара об землю. Глаза закрыты, а в волосах запутались травинки. Он не дышал. Корней опустился к нему и приложил ухо к груди, потом встал, отвернулся и утёр рукавом набежавшие слёзы. Дедушка был мёртв.

Паршек было бросился к дедушке, но мать удержала его.

– Почему дедушка не встаёт? Почему не шевелится? Почему не ругается? – проносились в голове Паршека вопросы, потом до него дошло, что его любимого дедушки больше нет, что дедушка больше не встанет, не расскажет ему перед сном сказку про Ярилу. Паршек заплакал от горя и обиды. Мать погладила его по головке и прижала к себе. Сказать ей было нечего.

Прошло много лет, но Паршек, вспоминая этот случай, понимал, что именно тогда у него вместе с горем и страхом зародилось и загорелось зёрнышко идеи необходимости познания Природы и самозащиты от неё.

В психушке (продолжение)

Прошло несколько дней и Философу снова выпала возможность поговорить с Порфирием, который очень много времени уделял своим братьям по заключению. Некоторые добровольно начали обливаться холодной водой и ласково здороваться с надзирателями, особенно с Никитичем – самым строгим из них.

О религии. Закалка-тренировка

Ф. Порфирий Корнеевич, а как вы относитесь к религии? Я вот, например, атеист. События последних лет твёрдо уверили меня в отсутствии какой-либо высшей силы и власти, попускающей то, что творится в нашей стране. Во многом я согласен с Лениным.

П. К. Хорошо, что ты от этого свободен.

Ф. Вот вы рассказывали, что Паулюс дал вам документ, в котором написано, что вы – Русский Бог или Бог Земли – так называют вас люди.

П. К. Не важно кто я, важно кто во мне.

Ф. Поясните, пожалуйста, что вы под этим понимаете.

П. К. Если смотреть на человека, который победил Природу, то можно назвать его Богом. Каждый человек может стать Богом. Тело моё испытывает огромные мучения и беды, а дух мой этому только радуется. Не тому, что тело страдает, а тому, что ему удаётся преодолевать эти испытания. Меня ведь никто не заставляет идти в морозную ночь в поле или под воду на многие часы. Я сам себе даю задания, выполняю их, а потом делаю выводы.

Ф. Выходит, что внутри вас живёт дух, который ставит эксперименты над вашим телом? Таким образом ваше Я не отождествляется с телом, как у многих людей?

П. К. Выходит так – Я внутри меня, а не снаружи. Что же касается Бога… если из моего учения сделают религию, как это сделали из учения Христа, то дело моё пропало и жизнь моя прожита зря.

Ф. Так вы считаете, что Иисус Христос тоже не создавал религии?

П. К. Он показал пример – как надо жить и делать, что говоришь. А его «ученики» да жиды превратили его пример в религию, да ещё всё что он говорил переврали.

Ф. Интересно, а какие именно слова они переврали?

П. К. Да вот возьми хотя бы слова о том, что «если тебя ударили по правой щеке, то подставляй левую».

Ф. А как же Христос говорил?

П. К. А говорил он так: «Если ты повёл себя так, что позволил ударить себя по правой щеке, то тебе ничего не остаётся делать, как подставлять левую!»

Ф. Очень занятно! Откуда же вам известно, что именно говорил Христос?

П. К. Сердце подсказывает, когда читаешь эту галиматью под названием «Евангелие». Я ещё когда в школе учился, то многому удивлялся, читая эту книжонку. Потом, как и вы, атеистом был – читал и Маркса, и Энгельса и с Лениным во многом сходился. Я ведь до 35-ти лет был как все. А вот 25 апреля 1933 года со мной встретилась такая мысль, какой ещё не было в Природе: почему люди так устроены, что лишь полжизни у них проходит в благополучии – пока молоды, а достигли зрелости, казалось бы, жить да жить на пользу другим, но не тут-то было – наваливаются на человека болезни, делают его неполноценным, заставляют больше думать не о деле, ради которого он пришёл на Землю, а о себе. Болезни делают человека эгоистом. Не от того ли многие беды людские происходят, что человек не умеет победить свою немощь? Сколько не кутайся, всё рано это не спасёт от недугов.

Ф. Да, да, полностью с вами согласен. Уж больно мы своё тело балуем и теплом, и сытной пищей, а уж про женщин я и не говорю, особенно тех, что в городах живут.

П. К. И подумал я – а что если сделать наоборот: не прятаться от Природы, а пойти ей навстречу, стать ближе к Природе, слиться с ней!

Ф. Гениально! Но как это осуществить на деле? Не всякий пойдёт и выльет себе на голову ведро холодной воды, как это делаете вы, уважаемый.

П. К. Конечно, по началу страшновато было, но потом… Вот у меня случай был – зуб разболелся. Силы нет терпеть. Лежу на печке и вою. А потом подумал: а что если пойти навстречу боли! И пошёл, иду, боль усиливается, как против ветра – чем быстрее идёшь, тем сильнее он тебя в грудь толкает. Уже готов был назад повернуть, как вдруг раздаётся хлопок – будто-то что-то лопнуло. И боли как не бывало! И с тех пор зубы не болят.

Ф. Потрясающе, я бы так не смог.

П. К. Жизнь припрёт – сможешь.

Ф. Возможно, но всё-таки в чём же суть вашей, как вы говорите, закалки-тренировки?

П. К. А вот в чём – размягчаясь в тёплых изнеженных сторонах человеческой жизни, я сознательно меняю их на суровые качества и благодаря постоянной практике всегда чувствую нужный момент перехода. Это же в нашей, русской, традиции – пропарился в парной, а потом – в прорубь! Такая закалка не даёт возможности созреть и растечься по организму болезням, которые одолевают человека в тепличных условиях, – состояние сходное с закалкой стали. Поэтому я не болею и не простуживаюсь, имею крепкое сердце, ясное сознание. Это моё здоровье, которое я пробрёл благодаря постоянной практике в Природе. Такая практика на многое раскрыла мне глаза, обогатила и развила моё сознание.

Ф. И какой от сюда вывод? Что все должны идти вашем путём?

П. К. Один из выводов такой – мы, люди, зачастую сами виноваты в том, что теряем своё здоровье из-за неразумной жизни, хотим только тёплого и хорошего, а от плохого и холодного бежим, прячемся. Закаляться не хотим, находимся постоянно в тёплом, разжиженном состоянии. В результате по нашему организму растекаются болезни, здоровье идёт на убыль, сердце слабеет, сознание угасает, наступает безволие.

Ф. А как же медицина, которая радеет о нашем здоровье?

П. К. Если бы она радела о нашем здоровье, то все бы были давно здоровы. Никакие таблетки здесь не помогут, так как организм человека напоминает стоячее болото. И никакие искусственные физические упражнения без крепкой естественной природной закалки не в силах разогнать это болото, а дальше ещё хуже и хуже, и в результате всё больше и больше больниц… Слово-то какое – больница! Раньше это место называлось здравница, а теперь – больница, то есть там, где больные, а о здоровье и речи нет!

Ф. Это вы верно подметили, я как-то не задумывался над этим названием. Да ведь и работают в больницах врачи, а раньше целители были, знахари. Врачи – это что? От слова «врать» что ли получается?

П. К. Вот и я говорю – получается заколдованный круг.

Ф. Так что же делать?

П. К. У людей должно расти сознание на своё здоровье. Кто же будет радеть о твоём здоровье, кроме тебя? Какой врач войдёт в твои проблемы? У него своих проблем выше крыши. Здоровье – это твоя высшая драгоценность и не только твоя, но и всего нашего общества. Ты болеешь, подводишь своих товарищей по работе, напрягаешь родных тебе людей. Только безсовестный человек может позволить себе болеть, то есть быть в тягость обществу. А врачи и рады! Они постоянно разглядывают и изучают болезни на человеке. Конгрессы и конгрессы по болезням. Всё новые и новые лекарства, всё новые и новые болезни, и этому уже, очевидно, никогда не будет конца.

Ф. Так вы же говорили о сознании.

П. К. Вот именно – этому не будет конца, если мы не изменим поток нашего сознания, связанный с оправданием роста числа болезней, как неизбежного зла современной цивилизации, и не встанем на путь восстановления здоровья максимально простыми и одновременно наиболее эффективными средствами самой Природы.

Ф. И что же это за средства такие?

Спросил Философ и зашёлся в сильном кашле.

П. К. Это природная закалка. Всё, Философ, пора приниматься за дело. Пойдём, если хочешь, я тебя приму. Только ты сам меня попросить должен, я тебя насильно лечить не могу.

Ф. (прокашлявшись.) Теперь, кажется, я готов. Пойдём, Учитель, дай мне здоровья, а то в этих казематах и до свободы не доживёшь.

П. К. Вот так бы давно. Пойдём, Философ, навстречу здоровой жизни! Сегодня я тебя оболью, а завтра сам начнёшь всё это делать и потихоньку вернёшь себе своё здоровье.

И они вышли на двор, и Порфирий вылил на голову Философа ведро ледяной воды, а потом, уже в помещении, Порфирий положил Философа на скамейку и приложил одну руку к голове, а другую к ногам Философа – пропустил, как он выразился, «магнето». И когда это «магнето» прошибло Философа, а ощущение было действительно такое, будто от макушки до пяток прошёл электрозаряд, что Философ на секунду даже сознание потерял, но потом, когда пришёл в себя, ощутил во всём теле необычайное тепло и лёгкость. Он открыл глаза и увидел грязный потолок, но этот грязный потолок показался ему великим произведением искусства, которое напомнило ему о безконечности вселенной!

Философ сел на лавку рядом с Порфирием и заплакал. Порфирий обнял его, как маленького ребёнка, а потом погладил по голове и сказал:

– Поплачь, поплачь, детка, это поможет.

Тут появился Никитич и велел расходиться по палатам. Порфирий хотел было попросить Никитича погодить, но тот показал ему кулак, и Порфирий попрощался с Философом. Когда Философ ушёл, Порфирий тоже показал свой кулак Никитичу, а потом пошёл в свою палату и стал писать свои воспоминания и размышления о жизни.

Кулачный бой

Паршек запомнил этот день на всю жизнь и с тех пор никогда ни на кого руку не поднимал. Зарок себе дал. Случилось, правда, один раз сорваться – играл с сыном дома, возились ради потехи, а сын нечаянно и сшиб рамку с его портретом. Рамка разбилась – стёкла брызнули. Не сдержался Порфирий и дал сыну подзатыльник, но тут же опомнился – достал из кармана 25 рублей и стал сына утешать да прощения просить. И больше за всю жизнь ни разу не срывался, хотя были моменты и с женой, и с друзьями, когда нужно было пустить в ход кулаки, но Порфирий всегда вовремя осаживал себя – «Нельзя! Зарок помнишь?» – говорил он сам себе и тут же остывал. А зарок этот он дал вот в какой ситуации.

Было это как раз в год начала первой мировой войны, на Масленицу. Как всегда, главным развлечением ребят были кулачики – кулачный бой, а Порфирий уже третий год был атаманом. И уже два года подряд его ватага побеждала противника. Все ждали – как будет на этот раз. Атаманом его выбрали не только за большой рост и силу, но и за ум. Умел он грамотно расставить бойцов и объяснить тактику боя. Башковитый – говорили про него. В его ватаге были, в основном, шахтёрские ребята и молодые мужики – крепкие, выносливые, не один год проработавшие в шахте и силушкой их Бог не обидел.

Ещё со вчерашнего дня было расчищено и размечено поле. Народу поболеть за своих набралось много. Против шахтёрских выступали городские – извозчики, носильщики, мастеровые и другие желающие показать свою удаль. На этот раз получилось – полсотни на полсотни. Славный должен быть бой, да и природа в этот день благоволила – светило весеннее солнышко и ветра почти не было.

Ватаги выстроились друг против дружки, и судья дал сигнал сходиться. Побежали и началась битва. Порфирий перед боем дал команду – в первой стычке особо сил не тратить, а стараться стенкой задавить противника и постараться вытеснить его за потылье. Так его ребята и сделали – особо кулаками не махали, больше уворачивались от ударов, но строя не теряли и шаг за шагом теснили противника. Те сообразили, что так можно быстро выдохнуться, и их атаман крикнул: «Надёжа!» Цепь расступилась и «надёжа», который был в тылу, с разбега врезался в ватагу шахтёров. Был этот малый огромного роста и веса – разорвал цепь шахтёров. Однако, те не растерялись и лишь несколько городских успели проскочить вслед за «надёжей». Шахтёрская цепь сомкнулась, а «надёжа» и ещё несколько городских оказались в кольце шахтёров. И против «надёжи» уже стоял Порфирий-атаман, который тут же произвёл «укол оружием» прямо в лоб «надёжи». Тот, однако, устоял на ногах, хотя на мгновение потерял ориентацию, тогда Порфирий другой рукой ударил под микитки. Дыхание у «надёжи» сбилось, и он согнулся пополам, и Порфирий рубящим ударом опустил свой кулак правой руки на затылок «надёжи». Тот упал в снег лицом и дрыгнул ногами. Все, кто был рядом, видели, что «надёжа» лежит и не шевелится. Судья сунул два пальца в рот и свистнул. Бой замер. Все расступились, и судья подбежал к «надёже», перевернул его на спину. Рядом на снегу расплылось пятно крови. Судья прислонил ухо к груди «надёжи», послушал, потом поднялся и сказал: «Живой!» Все выдохнули, а Порфирий стоял в столбняке. Он сам не понял, как это у него получилось – сбить такого громилу. Кто-то из зрителей крикнул: «Закладка!» И все кругом тоже заорали: «Закладка, закладка!»

Судья подошёл к Порфирию и осмотрел его руки – закладки не было.

– Нету закладки, – крикнул судья, – тащите носилки. И извозчика – быстро!

Порфирий, как во сне, схватился за носилки, и вместе с напарником они отнесли мужика на извозчика. Тут же откуда ни возьмись появился городовой и велел Порфирию ехать вместе с «надёжей».

– Если помрёт – я тебя в Сибирь закатаю, – шипел городовой.

В больнице Порфирий долго сидел в коридоре и ждал приговора. Вышел доктор в белом халате, испачканном кровью, сказал коротко:

– Жить будет.

У Порфирия гора свалилась с плеч. Городовой погрозил ему кулаком, и Порфирий пошёл на улицу. Он вышел из больницы и пока шёл домой всё время твердил про себя:

– Больше никаких кулаков, никогда, никому.

На следующий день Порфирий купил апельсинов и пошёл навестить «надёжу». Тот лежал на койке и заулыбался, когда Порфирий подал ему апельсины.

– Ты уж прости меня, Николай (так звали «надёжу»), я не нарочно.

– Да ладно, до свадьбы заживёт, – простодушно ответил Николай и они пожали друг другу руки.

Этот урок он запомнил на всю жизнь.