Читать книгу: «Исповедь», страница 5
Было ясно, что отцу Михаилу не становится лучше и его повадки всегда казаться лучшим, сейчас, никак не действовали. То ранение, что считал он, успешно зашитым и заживающим, только больше напоминало о себе. За всё это небольшое время отец довольно серьезно изменился. Его лицо высохло, глаза стали вечно красными, видимо от повышенного давления, а еле живое дыхание было таким, как и у большинства болеющих старцев, уже покинувших этот мир. Все эти болезни, которые теперь были чем-то более обычным, в большинстве случаев побеждали человека, но Роме всегда казалось, что отец из тех, для кого все эти вирусы были лишь пустым словом. Он никогда раньше не видел его больным либо же хоть немного чувствовавшим себя не хорошо. Рома помог ему лечь как можно удобнее и через некоторое время, подождав, пока тот уснет, подкинул несколько дров и начал молиться.
Молился долго. Даже уже в то время, когда из всего своего тела он ощущал лишь только кончики пальцев на руках, которыми крестился и область груди, которая всё ещё держала тепло отца Михаила. Всё остальное тело было почти окоченевшим, вызывающим лишь легкие покалывания, особенно в области колен, которые стояли в одной позе на вечном холоде. Когда уже не было сил даже стоять на коленях он просто упал на лежащий рядом матрас, мгновенно закрывая глаза, но не переставая всё ещё думать о том, что дал ему отец в этот вечер. Конечно же, всё это на самом деле знал любой священник, закончивший духовную семинарию, но зачастую, блуждая в своих, даже немного отличных от других мыслях, любой, даже самый умный, честный и правильный смертный, не замечая для самого себя, отдалялся от той главной трассы, на которой начинался весь его путь.
Глава четвертая
Мф. 7:13,14 широки врата и пространен путь, ведущие в погибель, и многие идут ими; потому что тесны врата и узок путь, ведущие в жизнь, и немногие находят их.
Шла всё та же ночь, казавшаяся теперь для Ромы немного другой. Обычно, в последнее время он просыпался, думая о чем-нибудь и вспоминая, где он сейчас находится и что происходит наверху, но на этот раз его разбудило кое-что другое. Через слипшиеся глаза он наблюдал, как отец Михаил в полном одиночестве сидел на лестнице под выходом и как казалось, к чему-то прислушивался.
Первым делом подумалось, что старцу стало хуже и что у него начались какие-то приступы. Тот сидел на деревянной ступеньке, старчески-высохшим лицом необычно слушая что-то, что происходит наверху. В этот момент, пытаясь тоже прислушаться, ему не удалось найти даже малейшего ветра. Всё было очень странно. Рома очень боялся за своего настоятеля, который был, как теперь казалось ему, настоящим отцом. Он подошел ближе к нему и увидел, как тот показывает ему палец, прислоняя его к своим губам. Рома как можно тише подошел к нему впритык и снова попытался понять, что происходит наверху. Там была полная тишина.
– С вами всё в порядке, отче? – немного боязно спросил Рома.
– Тсс, – немного испуганным голосом ответил ему отец Михаил.
Теперь он с ещё большим страхом и переживанием стал полагать, что настоятель не в себе. Его ученик уже пытался представить, что будет дальше? Может, он полезет наверх и пропадет, как двое их братьев? А может, он, будучи в ещё большем страхе, убьет Рому, когда тот будет спать?
– Отец, давайте я вам помогу прилечь.
– Ты что, меня за идиота принимаешь? Тихо же, сказал тебе, – резким шепотом так же проговорил он ему. – Если хочешь жить, конечно.
– А что там? – почти не раскрывая губ, спросил Рома, пытаясь войти с отцом в хоть небольшой контакт.
– Там не что-то, там кто-то. Кто-то не дурак. Боюсь, это ничем хорошим для нас не закончится, – вдруг отец немного закашлял, как можно сильнее прижимая рот к своему грязному рукаву. Поняв, что поганый кашель так просто не закончится, он хромая отбежал к печи, видимо, чтобы его звуки не доносились наверх и уперся в матрас, ещё страшнее начиная пытаться выдавить заложенность из груди.
В какой-то момент, продолжая стоять у лестницы, он и сам услышал какой-то шорох сверху. Это было что-то не похожее на все то, что раньше решалось пройтись по заброшенному храму, в поисках чего-нибудь стоящего. Шорохи не доносились из стороны алтаря, где как раз попытавшись, можно было забрать хоть что-то. Сперва он подумал, что возможно всё это проделки какого-нибудь животного, которое случайно забрело сюда и, возможно, чувствует тепло, хоть немного идущее снизу, но таких они не встречали уже давно. Почти всех уцелевших после первых, тяжелых месяцев сильнейшего холода, животных либо отловили, либо отстреляли. Рома даже стал уже забывать, как лает собака или мяукает кошка. Эти звуки были теперь такими же забытыми, как и обычный солнечный свет.
В один момент стал слышаться тихий скрип этого огромного металлического листа, который отделял всё то, что было сверху. Теперь, начинало становиться ещё более не по себе и ощущение страха окружало всё вокруг совсем иным ходом. По-настоящему страшным казалось то, что кто-то там открывает их вход и, скорее всего, у него это немного получается.
Скрип продолжался довольно долго, пока он теперь стоявший в темной стороне вместе с оклемавшимся настоятелем, не почувствовал сильный прилив по-настоящему холодного воздуха.
Длинная нога, медленно становившаяся на скрипящую ступеньку их лестницы, выглядела довольно серьезно. На ней были военные берцы, в которые заправлялись непонятно темного окраса камуфляжные штаны. Став полностью на одну из досок за ней быстро нашла опору и вторая нога, после чего резким, аккуратным прыжком довольно высокий, странно одетый человек, в руках которого был автомат, тихо приземлился на их холодный пол. Буквально за пару секунд он осмотрелся, достал фонарик из кармана и начал освещать им помещение. В этот момент Ромин пульс стал биться так, что в полной тишине его можно было легко услышать. Большим светом он осмотрел почти весь храм, просто каким-то чудом не развернувшись за то сооружение, по которому спустился, где как раз стояли они вдвоем и медленно, ровно дыша, зашагал к горящей печке.
Он впервые за всё наступившее, новое время, видел какого-то другого человека, никак не похожего на всех тех, кто жил в их окрестностях. Этот высокий, крупный мужчина вызывал огромный страх, из-за которого казалось, что есть только два пути: либо сердце само вылезет наружу, либо же … К тому же, отец Михаил тоже давал понять своим испугом, что этот человек не какой-то простой путник, спугнуть которого для него, может, и не составило бы такой серьезной проблемы.
Это тело подошло к печке, открыло её и увидев, что там догорают дрова, снова резко обернулось, но никак не туда, где были они. Дальше путь этого человека продолжился к их небольшому иконостасу. Сначала он удивленно застыл, долго осматривая его а потом встал на колени, начав молиться, тихо читая «отче наш». В этот момент Рома немного подостыл, тая в себе ещё большую надежду на то, что они всё же останутся живы, если он их найдет. Этот человек примерно несколько минут молился, давая напуганному молодому парню ещё больше шансов на спасение. Отец Михаил почему-то всё так же грозно и пристально наблюдал за ним. В какой-то момент, знатно напугав своего брата, он вышел из их темного укрытия и медленно двинулся в сторону мужчины. Ромино сердце колотилось так, что сдерживать сильное и громкое дыхание уже не было сил. Ощущения были очень страшными и не понятными, для чего он это делает?
– Ох, Серега, ты и сюда добрался, – тихо и с небольшой усмешкой тяжело и очень болезненно вдруг проговорил отец.
Мужчина быстро развернулся, ещё быстрее спустив курок на своем автомате.
– Стоять, не двигаться! – прозвучал его очень грубый голос, из-за которого внутри Ромы буд-то бы всё остановилось.
Он продержал отца Михаила на прицеле несколько секунд, ничего не говоря, лишь держа и не отпуская свой большой палец с курка. Потом случилось то, что заставило испуганного парня, надеявшегося на спасение в темноте, снова глотнуть тот самый сырой и грязный воздух, который раньше он обычно ненавидел больше всего. Большой человек опустил автомат и уже, с каким-то живыми выражениями лица, стал смотреть на настоятеля.
– Миша, – приятно, но довольно грубым голосом сказал он идя в сторону спокойно стоявшего настоятеля.
– Ты нас здесь знатно напугал, – с небольшой усмешкой сказал этому человеку он.
– Ой, да ладно тебе, Мишаня, напугаешь такого-то терминатора, как ты.
Рома был удивлен тому, как этот человек разговаривает с отцом Михаилом. Ему впервые удосужилось видеть, что отца Михаила называли «Мишаней».
– Выходи, – сказал отец туда, в тень, – Не бойся, иди сюда. Я тут не один, как понимаешь. У меня в живых остался один брат. Самый молодой… И кстати самый необычный.
Рома потихоньку выходил из темноты, показываясь им обоим. Ему было не очень приятно, как они вдвоем, стояли и разглядывали его тощее тело, но деваться было не куда.
– Познакомься, это Сергей, мой старый друг, – сказал отец Михаил.
– Миш, ну опять ты в своем репертуаре. Какой я Сергей? Серега я, – сказал он это, переводя свой взгляд на него и протягивая ему свою большую руку. – Здравствуй, – грубо и уверенно сказал он.
– Здравствуйте. Я Рома, – как-то неловко проговорил он.
– Ну вот и познакомились, – быстро ответил этот высокий человек. – Я смотрю, не плохо вы тут обжились. Сыровато конечно тут как-то, но зато от облучения спасаетесь. Это, всё-таки, посерьезней слабых легких будет.
Для Ромы его слова сейчас были, будто к нему, на необитаемый остров, приехали люди и рассказывают, как идет жизнь за океаном. Эти слова он ловил своими ушами, как что-то очень ценное. Получается, что радиация есть и отец Михаил был прав.
– Я, Миш, тут рядом, со своим отрядом проходил. Вспомнилось мне, что тебя же как-то давно ещё сюда сослали и я тебе скажу, узнал я это место. Правда, всё уже поменялось, ну из-за всёго этого. А так, как было безлюдно, так и осталось. Теперь одни сплошные ветра у вас тут. Будьте кстати аккуратнее. Они у вас довольно серьезные тут. Вроде бы часов пять здесь нахожусь, а легкие уже, как хрен знает что.
– Да, – тихо сказал отец Михаил. – С этим здесь проблема. Ну, поля, Серег, одни сплошные не паханные земли, – закончил он и стал пытаться откашляться.
– Черт, это ты, значит, тоже тут… Ну, крепись, Мишаня. Даже не знаю, чем тебе и помочь. Давно это у тебя?
Отец несколько секунд молчал, видимо, не желая говорить об этом, но потом всё же решился.
– Дня 2–3 может.
Рома тут же хотел вмешаться, сказав всю правду, но как обычно побоялся. Ведь их кашли были уже не первый месяц, а понять происходящее они так и не смогли. У него всё же была какая-то надежда на то, что у него есть хоть что-то в уме на этот счет. Только надежда…
– Ох, зараза. Как это так она тебя быстро скосила? Не понимаю. Обычно этой твари пару месяцев требуется, чтобы человека в такое состояние поставить, а тут несколько дней. Странно… – немного с опаской проговорил Серега, аккуратно отходя от отца на пару метров. – Может у вас тут какая другая гадость летает? Плесень или что похуже, не знаешь?
– Серег, – оборвал его отец Михаил, поднимая свою рясу и оголяя ногу, показал ему перемотанную, влажную марлю, из которой немного просачивалась какая-то жидкость.
– Ох, ешкин ты кот. Кто это тебя так? Емаё, Мишаня. Тебя, такого-то буйвола, и то подбили. Вот гады!
Серега уже не смотрел с таким оптимизмом, что был в его глазах, как казалось, ещё несколько секунд назад. Теперь они, по всей видимости, понимал, в чем дело?
– Всё ясно. Значит, иммунитет у тебя упал, вот она то тут и подобралась. Да уж, не завидую тебе, брательник, – всё с той же небольшой грустью и удивлением проговорил он.
– А как случилось то это? Героя чеч…
– Серег, – резко оборвал его отец Михаил. – Ну вот так?! Сейчас возможно всё, что угодно. Видимо, так Господь распорядился. – Закончил отец Михаил, пытаясь немного откашляться.
– Ты нам лучше расскажи, что наверху происходит? Долго ли мы ещё в этом мраке жить будем?
Серега как-то странно посмотрел на них обоих и довольно с необычными, по пять рублей глазами, уперся в отца.
– Ты разве ничего не знаешь?
Тот молчал, ничего не отвечая, глядя лишь всё тем же спокойным и непонимающим лицом.
– Серьезно ничего не знаете? А людей хоть тут каких-нибудь других видели? А, ну раз пуля есть, значит…. Ох, Миша, лучше, наверное, тогда тебе и не знать, – сказал ещё больше изменившийся в лице Серега, немного уставляясь куда-то в темноту, пытаясь осмотреть всё вокруг.
– У вас тут храм, спокойствие. Даже завидую немного. Поверь мне, там наверху, где ещё люди остались, настоящий ад. У них больше такой жизни, как у вас здесь, нет и не будет.
Для Ромы эти вести воспринимались очень необычно. С одной стороны становилось немного легче от того, что они с отцом Михаилом теперь знали хоть что-то, а с другой стороны их небольшой процент выжившего оптимизма теперь, кажется, был потушен полностью.
– А что про радио скажешь?
– А какие частоты вы тут слушаете?
Отец Михаил переглянулся с Ромой и немного задумался
– А у нас здесь только одна какая-то, РФ кажется, её ещё еврей вроде вещает.
Серега немного засмеялся, смотря то на Рому, то на своего старого товарища.
– Мой тебе совет, Миша, выкини ты лучше эту ерунду, если только эта частота берет. Вот твари, даже до Астрахани всё обрубили. Не знал, не знал.
Теперь стало ясно, что их догадки по поводу неопознанного, летающего в разных координатах, вещателя полностью подтвердились. Кажется, этот непонятный, запутанный клубок неточной и никак необоснованной информации можно было лишь просто позабыть, не пытаясь как-то капаться внутри, надеясь найти хоть малейшую истину. По крайней мере, отец Михаил теперь так считал, а значит, что и Рома пытался думать так же.
– Я, честно говоря, и не знаю, чем вам помочь тут? У меня то продовольствия особо ничего, да и из остального только патроны, да и мелочи разные. Дозиметр то у вас тут есть хоть?
– Есть, – тяжело и протяжно ответил ему отец Михаил. – У нас здесь тут я только пару мест находил с большим излучение, так что нам бояться в этом плане здесь особо нечего, как мне кажется.
– Ох, Мишаня, много вы тут не знаете. Не так с этой радиацией всё просто, как казалось бы. Это теперь не Чернобыль, где помнишь Остапыч тогда работал, царство ему небесное. Это хуже. Там-то хоть временно всё было, да и разброс был не такой масштабный. А, черт, лучше…, лучше забудь, – с небольшим волнением сказал ему Серега, видимо зная гораздо больше их багажа, но никак не желая рассказывать.
Отец начал кашлять, задыхаясь теперь ещё больше. Казалось, что отдышаться ему становится лишь труднее, и он уже не мог просто так взять и выдавить из себя то, что почти намертво закладывало грудь.
– Ты медленно дыши, Миша. Не торопись главное и не говори много. Тебе теперь силы нужно беречь, – с большой грустью сказал Серега ему, видимо, понимая всю суть происходящего больше, чем Рома.
– Вы воду кипятите здесь?
– Да, – ответил Рома.
– Нужно тогда кипятить и ингаляцию делать. Без этого долго не протянуть. Ох, Миша, расстраиваешь ты меня, – как-то смиренно произносил это Серега, снимая даже со своей головы шапку. – Ты же раньше нас всех спасал, а теперь я должен вроде как, да только не могу особо ничего. Если бы не ты, я здесь бы не сидел сейчас. – сказал Серега, удивив тем самым ещё больше сидящего рядом Рому.
Отец Михаил никак не отвечал, лишь только пытаясь скрыть небольшую улыбку и медленно закрывая глаза, которые, видимо были уже не в силах смотреть на всё постоянно.
Рома ничего и никогда не знал про настоятеля и в особенности этого огромного бугая. Теперь, кажется, большая часть недостающих паззлов, на которых были скрытые части жизни отца Михаила, находились быстрее. Все его привычки и повадки, помогающие им выжить в новых условиях, теперь обретали своё истинное происхождение и цвет.
– Пойдем, покажешь мне, где тут у вас можно воды набрать, – неожиданно сказал тихим голосом этот большой человек Роме.
Тот сразу же поднялся и повел его в один из их темных углов храма, где хранились их небольшие запасы питьевой воды. Это была небольшая яма, находящаяся чуть ниже самого подвала, тем самым вода в ней всегда была холодная и, как считал отец Михаил, никогда не пропадала.
– Отец Михаил её здесь решил хранить. Говорит, что здесь ей будет лучше, чем в тепле, – сказал Рома, желая немного восхвалить своего наставника, которым теперь он гордился ещё больше.
– Да, Миша молодец, с ним не пропадешь, правда, толку от вашего тепла. У вас его тут по сути и нет. Эх, такие времена раньше пережили, что даже представить себе не сможешь. Он же под пули раньше лез, не жалея тела и нас, дураков молодых, спасая от мясорубки. Вот это было время, – словно каким-то ностальгирующим голосом, тихо произнес Серега. – Слушай, я тебе так скажу. – Завел он немного испуганного и удивленного Рому ещё дальше в темный угол. – Он в таком состоянии долго не протянет. Тебе есть куда идти, если что? Вижу, не особый то ты спец по выживанию. Один ты тут, думаю, навряд ли…, ну ты понял.
Тот как-то сразу замялся, не желая видимо до конца осознавать, что только что услышал, в особенности самое первое.
– Как не протя…
– Тихо, тихо. Не так громко. Ты разве не видишь, что он уже никакой вообще. Это же вирус, сам должен понимать. Услышит ещё, волноваться начнет. Не надо.
Испуганный лишь только парой слов, он не знал, что нужно говорить в таких моментах и просто молчал, пытаясь сдержать слезы отчаяния и понимания. В таком состоянии этот потерявшийся в своем же храме, молодой священник простоял примерно несколько секунд, пока огромная рука нового человека его снова не растормошила.
– Ну, так что? Идти есть куда тебе?
– Идти? Нет, не куда, – всё ещё думая совсем о другом, быстро и без какого-либо интереса ответил потерянно он.
– Тебе нужно на север двигаться. В сторону печорской губы. Там, возможно, тебя и приютят, если всё правильно сделаешь. Там хоть люди ещё есть нормальные, которые не… – словно принудительно оборвал себя он, секундно переключив свой взгляд в сторону, где лежал отец Михаил.
Рома вроде бы как всё слышал, но ничего из этого лезть в его голову сейчас не хотело. Он думал лишь только об отце Михаиле. Он тоже, как и Серега, аккуратно поглядывал в его сторону, смотря на почти безжизненное, неровно дышащее тело, словно пребывающее в какой-то легкой агонии.
Вдруг из его стороны послышались какие-то вопли, похожие на слова и они вдвоем незамедлительно подбежали к нему. На настоятеле не было жизни. Его взгляд терялся с каждой секундой всё больше, глаза уже не моргали так быстро, как раньше и рот, открывающийся для того, чтобы набрать воздуха казался не способным к таким действиям, лишь открывшись нараспашку.
– Серег, – тихо проговорил отец Михаил, очень удивив их обоих.
– Да, мой друг.
– Ты помнишь, что тогда в двухтысячном было? Помнишь?
Серега как-то резко замолчал, не желая отвечать, но, видимо, из уважения к отцу всё-таки решился.
– Да как же такое забудешь, Мишань. Это нужно совсем ума лишиться, чтобы о таком …, -стало ясно, что Серега понял, о чем речь.
– Ты тогда ещё говорил, что в долгу… и прочее. Помнишь? – из последних сил произносил настоятель.
– Конечно, помню, черт возьми, – тихо произнес тот, срывая с себя шапку и негодуя от его слов ещё сильнее.
Рома смотрел, как его лицо всё больше краснело, видимо, от неудобства перед отцом.
– Ну, вот как я тебе сейчас, Миша, помогу? Ну, вот как? Черт. Гребанная война! – снова разозлился он и кинув свою шапку куда-то в темноту, уставился вниз. – Не знаю я, Мишань, как тебе помочь тут. Вот не знаю. Я же тут попутным ветром, да и препаратов у меня нет. Не понимаю, короче. Даже не представляю, что можно придумать? – всё с той же интонацией разъяренно говорил он.
– Мне ничего не нужно, – с полной, для них обоих, неожиданностью протяжно произнес лежащий настоятель. – Рому…, -тяжело вытянул он. – Забери его с собой. Помоги ему. Не оставляй здесь.
– Что? Миша, нет. Куда я его с собой возьму? Да его быстрее со мной прибьют, чем без меня.
Отец Михаил всё так же спокойно лежал, смотря своему старому товарищу прямо в глаза, впиваясь в них как можно больше.
– Миша, ну сам подумай, как ты это себе представляешь? Я ему посоветовал идти к Печерской губе. Там его должны приютить. В том месте ещё такие же, как и вы, люди есть. Ладно, я ему даже пистолет свой отдам, – оживленно и суетливо говорил Серега, по взгляду которого было предельно ясно, что он никак не хочет брать с собой кого-то лишнего.
– Возьми, прошу тебя, – снова повторил отец, перенеся свой взгляд на Рому и останавливая свои глаза на нем пару секунд. – Попробуй там поищи свою путь, брат мой. – Прозвучало это теперь в его скрытную и совсем молчаливую сторону.
Эти слова обдавали Рому одновременно холодным и горячим потом, который, как ощущалось, убивал внутри его души последние живые надежды на здоровье настоятеля.
Серега резко взял его за руку и отвел всё в тот же, темный угол, подальше от отца Михаила. Тот не особо боялся услышать сейчас ещё что-то более угнетающее, понимая, что самое страшное для него уже почти случилось.
– Слушай, ты пойми, я тебя в принципе взять то могу, но скорее всего, ты долго не протянешь. Ты же ведь, наверное, автомат в руках никогда и не держал. Поверь мне на слово, не нужно тебе к нам. Пожалеешь потом, точно говорю.
Он сейчас даже не смотрел в Серегины возбужденные глаза, уставившись лишь куда-то в сторону алтаря своим пустым, где-то витающим взглядом. Очевидно, ему сейчас было не до этого, вот только высказывать высокому дядьке его безразличие к этому выбору почему-то не очень хотелось.
Они простояли в такой тишине примерно минуту, видимо, вместе не зная, что ещё можно было сказать, и в какой-то момент Серега просто двинулся к отцу, наверное, придумав в оправдание что-то ещё. Рома спокойно смотрел куда-то туда ровно до того момента, пока не понял, что Серега уже как несколько секунд, стоял где-то там в полной тишине ничего не говоря. Страх стал окутывать его ещё больше и жуткие мысли в голове начинали развиваться быстрее, чем он сам думал обо всём этом. Не хотелось даже поворачиваться. Его тело просто не могло этого сделать, как бы он сам и не пытался переубедить свой мозг, что это нужно и от этого никуда не деться. Вдруг чья-то рука спокойно легла на его плечо, резким испугом останавливая его дыхание и парализовав его в полной тишине, пытаясь не слышать того, что может быть сейчас сказано.
– Пойдем…попрощаешься… – тихо, без каких-либо эмоций, бурлящих внутри него ещё минуту назад, сказал ему уже знакомый голос.
Он развернул его и обняв, повел к тому самому месту, где немного трещали дрова в печи а рядом лежал настоятель, закрыв, видимо, уже навсегда свои необычные и самые добрые глаза в этом сером мире.
В этот момент по нему пробежалось очень непонятное и довольно жуткое ощущение. Казалось, что теперь, его будто бы отсоединили от семьи и он остался один. Ему сразу вспомнилось похожее чувство, когда мама оставляла его у своих друзей, сама иногда пропадая на несколько дней и иногда даже недель. Это ощущение потерянности и полного одиночества было, пожалуй, одним из его, как понималось даже сейчас, очень большим страхом. Осознание того, что отца Михаила больше нет, никак и не под каким предлогом не лезло в голову. В момент, когда он ещё пытался представить себе, что это лишь очередной, плохой сон, Серега снова прижал его к себе, будто бы своим теплом пытаясь хоть немного поддержать этого молодого паренька в грязной и потрепанной рясе. Тогда-то к нему ещё сильнее стало приходить это мрачное понимание всей происходящей реальности. Было по-настоящему страшно.
После недолгих соображений они вдвоем решили похоронить его, пока товарищ отца не ушел, ведь одному ему было бы почти невозможно что-либо сделать с таким большим телом. Вытащив его наружу и вдохнув хоть немного прохладного воздуха, Рома, как-то неожиданно быстро пришел в себя, почти сразу решив, что похоронить настоятеля около той самой лавочки, на которой он обычно всегда любил проводить своё свободное время. Теперь, этого времени, как казалось ему, у него будет предостаточно и лишь в этом месте, он будет чувствовать себя лучше всего.
Серега делал всё, что говорил ему почти незнакомый юноша. Он стал неожиданно простым послушником, в котором, судя по всему, ещё была хоть небольшая вера, заметить которую внутри храма казалось не простым делом. Здесь, наверху, он ощущался более молчаливым. Хотя, может быть всё это, как казалось, было связанно со смертью того, с кем он только и говорил? Но думать об этом, сейчас не было времени. Этот огромный человек быстро выкопал яму, примерно с себя ростом, и стал заворачивать тело в ту пелену, что Рома нашел у себя в вещах. Она была не очень чистая и казалась абсолютно не подходящей к такому человеку, но выбора не было. К тому же, отец Михаил, как вспоминал сейчас он, никогда не любил всё выделяющееся. Для него всегда простота была залогом хорошей жизни. Хотелось верить, что теперь она станет для него залогом чего-то большего и более серьезного.
Рома отпевал своего духовного наставника настолько, насколько позволяли ему покинувшие силы. Он выдавал этому таинству всего себя, даже позабыв о том, что рядом с ним кто-то находится. Обычно, во время погребения, за само отпевание всегда отвечал тот, кто сейчас был в пелене и он был лишь помощником, никогда не горящим желанием учиться тому же, поэтому, отпевать ему приходилось, по сути, впервые. Он даже не мог подумать, что когда-то первой отпетой душой будет один из его самых близких и самых дорогих людей в жизни.
Спустя довольно короткое время, после всего этого, когда его пустые мысли лишь просто стояли над могилой, думая о чем-то своем и очень близком, Серега снова, как и тогда, прижал его к себе своей теплой, зимней курткой, и повел вниз.
В храме Рома особо даже не слышал шаги товарища отца, который странно бродил по помещению, осматривая почти каждый уголок. Поникший и теперь абсолютно одинокий, обитатель этого храма сидел прямо возле печи, смотря, как слегка красные угли завершают свой горящий путь, медленно остывая в слегка теплой, чугунной коробке. Вдруг, остановившись прямо за спиной, всё так же не особо удивляя его и не вызывая абсолютно никакой реакции он замер на несколько секунд.
– Давай поднимайся. Нужно собираться, – проговорил он убитому событием парню, который сидел всё в той же позе и смотрел в печь. – Хрен теперь тут тебя оставишь. Только ещё больше проблем нахватаю. Давай уже, вставай, хорош сидеть. Жопу только отморозишь, – сказал уже немного громче он, хватая за верх его черного свитера. – Пошли. А то так и помрешь тут.
Рома всё так же, почти никак не реагируя и без каких-либо эмоций, встал с матрасов и просто шагал вслед за Серегой. Его ноги шаркали по земляному полу, немного разрывая, как казалось, полностью утрамбованную почву.
– У тебя тут еда есть? Собирай консервы и всё остальное, что имеется. Вещи теплые обязательно одевай. А, точно, и рясу сними, – с какой-то непонятной холодно-приятной вдруг проговорил ему Серега.
Для Ромы это было всё тем же полупустым звуком, принимать который его мозг никак не хотел.
Этому большому и теперь резкому бугаю пришлось самому всё искать за него. Он отрыл где-то в вещах отца Михаила консервы, о существовании которых Рома никак не догадывался и даже нашел там же складной нож, который сразу отдал ему. Он теперь держал в руках эту вещь, не понимая, какие эмоции он по-настоящему испытывает к этому предмету. С одной стороны это было тем, что всю жизнь казалось ему лишь кухонным прибором, а с другой стороны понимал, что, скорее всего, отец Михаил хранил его не для этих целей.
Собравшись, этот большой человек поднимался наверх, а вместе с ним, позади, немного неуверенной походкой, чуть-чуть приходя в чувство, шел худой и поникший силуэт последнего выжившего в этом храме человека. Оставлять родное место было не очень тяжело, но понимать, что с этим всем остается и отец Михаил, было куда тяжелее. Выйдя на поверхность, он ещё раз с Серегой прошел к тому, слегка примерзшему и не успевшим покрыться серым снегом, месту, где теперь навсегда покоился его наставник и второй отец. За эти небольшие несколько минут, которые они простояли у могилы, он пытался разглядеть все воспоминания, неожиданно и быстро пробегающие в памяти. Они уходили в то время, когда, как казалось, уже наступало утро. Роме всё же хотелось, чтобы вместе с ним уходил и старец. Тот самый, что дал ему ту жизнь, которой он сейчас живет.
