Читать книгу: «Письмо Потомкам», страница 3

– Извините нас, – шепчет более спокойная Анна и, взяв сестру за руку, уходит с ней в шифф. – Мы не думали, что вас это так обидит.

– В следующий раз следите за своими слова. Рано или поздно вам придется за них отвечать. К вечеру прочесть «Введение в историю Семейства шерн Альяринн» и написать сочинение в тридцать листов на тему «Как я вижу свое будущее в клановой системе гемм».

– Хорошо, – поклонилась Анна. Веннэ продолжала молча сверлить меня взглядом.

– В стихах. – Добавила я, глядя на нее. Веннэ еле заметно дернулась. – Использовать только вольный разностопный ямб.

Анна зашипела на сестру и та поклонилась.

– Мне необходимо, чтобы вы поняли. Любые ваши слова должны подчеркиваться поступками. Только тогда вы сможете обрести внутренний покой. Если вы решили, что я вам не подхожу – устройте мне испытание, как я вам сейчас. Так как вы – геммы, у вас без труда получится выполнить мое задание. Госпожа Рионн будет оценивать их.

Девочки ушли к себе, переругиваясь шепотом. Ещё немного, и я на самом деле надавала бы им сама подзатыльников. Когда дело доходит до ближнего боя, мышцы и рефлексы живут своей жизнью.

Поодаль, наблюдая за нами, перешёптываются няни Ангуин и Ариан. Перемывают мне кости, как обычно. Опять я не так влияю на юных гемм. Не то, что Рао. По сравнению с Тем, кто ушел, я слишком импульсивна. А вот няни – совершенно другое. Их с детства определяют в кормилицы, после усиленных тестов их обучают многому, как и нас в Монастыре. Можно сказать, по знаниям это были бы наши прямые конкуренты, если бы не их принадлежность к геммам. Их кровь действительно уникальна, она подходит каждому обращенному и помогает пережить изменения. У них отличительные одежды, расшитые ритуальными символами. Для них выковывают специальные браслеты, которые год от года украшают новыми драгоценными камнями. Чем богаче россыпь минералов на металле, тем выше ценность кормилицы для семейства. Ведь каждый означает вскормленного нового гемму.

У Ариан браслеты заполнены наполовину. Насколько мне известно, она старшая няня по традиции в доме шерн Альяринн и воспитывала когда-то саму Рионн. А вот у Ангуин это первое дитя, и её золотые узорчатые оковы пусты.

Малыш Андрей слабо растянулся на кресле и даже не агукает мне, как раньше, до коронации. Такой бледный и печальный… Вирус только начал перекраивать его клетки, и в любой момент он может забиться в конвульсиях.

У меня болезненно сжимается всё внутри. Но я знаю, что у Ангуин отменная кровь и ему будет легко перенести процесс становления. На семь лет она его няня.

– Ты не поможешь ему, льюти? – пищит кто-то у ног, и я вздрагиваю от неожиданности. Это Ума с букетиком цветов прибежала из сада, и теперь прижимается, игнорируя просьбы Ариан отойти от меня.

Вздыхаю огорчённо:

– Не могу, малышка. Он еще слишком слаб и может не пережить это.

– Но ему очень плохо! Ты же помогла мне, теперь нет больше этой ужасной боли, и Ариан меньше кормит, только когда мне не хватает сил для изменения! – золотые её глаза наполнены слезами, Ума не слышит ничего другого. Вернее, не хочет слышать. – Если мы расскажем им, то они поверят! И Андрей не будет так мучиться.

Ей жаль брата, ведь она знает, как это всё болезненно – день ото дня становиться геммой, теряя всё человеческое. Я нагибаюсь к ней и начинаю гладить по чёрным, как смоль, волосам:

– Милая, это наш секрет. Помнишь? Им пока не следует знать о моём знании. Я сама не уверена, что это поможет другим.

Ума кивает головой, как я научила её делать недавно, и… истошно начинает рыдать. Её няня подбегает к нам и, забирая девочку из моих объятий, начинает успокаивать её:

– Ну же, Ума! Не плачь! А ты! – это она уже мне. – Ты слишком жестока, чтобы быть Столпом! От тебя одни беды сегодня. Лучше бы тебя Кайн…

Она умолкает, понимая, что проявила излишнюю эмоциональность. Я понимаю Ариан – все мои действия идут против ее убеждений, против ее призвания быть няней. Я – слишком странный ширрах. Может быть, она где-то внутри ненавидит меня.

Усмехаюсь, опуская руки в прохладную воду фонтана. Что мне эта ненависть, Ариан? Меня ненавидели сильнее и не раз. Я настолько привыкла, что могу реагировать на это только иронией.

– Извините меня, я перешла границы дозволенного, – через некоторое время, усмиряя свой гнев, кланяется мне няня Умы. Второй раз за утро слышу от геммы эти слова.

Странное утро.

***

– Геммы никогда не вмешиваются в жизнь людей, ни прямо, ни косвенно. Единственно, Старейшинам и главам Вы не можете общаться с людьми за пределами – вас для них не существует. Вам запрещено без разрешения покидать Шим'Таа. Вы находитесь на собственном материке, на огромном расстоянии от Великой Империи. Вы подчиняетесь Совету, исполняете заветы Святейшей и молитесь только ей.

У нас урок Высших Действ. Присутствуют все, за исключением Андрея и Кайна.

Первый слишком мал, а со вторым всё сложнее.

На время урока мы почти друзья. Все распри за стенами покоев Становления. Здесь моё царство.

– А кому молятся люди? – вопрошает Тор, делая пометки у себя в криате. Это небольшое устройство позволяет записывать все данные стеклянным стилусом в капле крови. И всё остается в твоей памяти. Навсегда.

Остальные записывают мою речь тем же образом. Уме и Тамаре в этом помогают кормилицы. Они проводят информацию сначала через себя, облегчая понимание. Вот в этом и заключается главная сложность – важно подбирать на гемми слова так, чтобы через лет двадцать не было стыдно за сказанное. Многое я взяла из записей Рао, ведь даже интонация и паузы между словами были нормированы.

Но, как ни было трудно, со своей обязанностью я справляюсь. Или мне так кажется.

– Я прочёл в нашем архиве много книг о верованиях людей, но их настолько много, что голова разболелась, – продолжил Тор.

Остальные смеются. Я же выдерживаю паузу и отвечаю:

– Люди за всю свою историю существования молились разным богам. Когда умирала память об одних, люди создавали себе новых. Когда-то Великая Империя была соткана из множеств различных по форме правления государств, в каждом из которых молились собственным богам.

– Подождите, вы применили правильное слово? Их что, создавали? – непонимающе Анна смотрит на меня. – Разве человеческие боги были созданы кем-то? Ведь мы потому и молимся Святейшей, зная, что она где-то жива среди нас.

– Святейшая не богиня. И Святейшей называете ее только вы, на просторах Империи ее называют Матерью Ублюдков и Тварью Исхода. В памяти людей хранятся воспоминания о той, кто вас создал. Ведь и она когда-то была человеком, была смертной. Как возможно, и некоторые человеческие божества до нее – память несовершенна.

– Расскажите нам про неё, пожалуйста! – разводит пухлыми ручками Тамара, моя темнокожая маленькая гемма. Я, видя интерес остальных, продолжаю. Кто-то услышит сегодня эту историю впервые. Поэтому я тяжело вздохнула и решила действовать не по протоколу.

Святейшая когда-то была человеком. Всё, о чём рассказывают древние книги – это то, что она работала в психиатрической лечебнице и отстаивала права душевнобольных. Это были смутные времена, потому как это было время Создания Псиберспейса. То, что вы знаете под названием общего информационного внутреннего поля. Чтобы его создать, нужны были душевнобольные. Деперсонализация, дереализация – подобные отклонения помогали не разрушить личность и тестировать на таких больных виртуальную реальность долгое время. Здоровый человек, попадая в Псиберспейс впервые, мог погибнуть. Или покончить жизнь самоубийством.

Поэтому, когда пациентов Святейшей увозили в неизвестном направлении, то они больше не возвращались. Если вы откроете архивы, вы узнаете, что на них проводились не только опыты по созданию Псиберспейса, на них тестировали новые лекарства или наоборот, созданные штаммы вирусов.

Святейшая подозревала об этом и старалась предотвратить подобное, потому как выше всего ценила человеческую жизнь и свободу. И когда её действия начали серьезно мешать, решено было похитить её и заставить замолчать. Навсегда.

– Её похитили такие же люди? Но ведь наверняка у неё была семья?! – воскликнул Тор, – я читал дедушкины записи.

– Да, у неё была семья. Муж и две дочери. Но мужа лишили жены, а детей – матери. Для всего мира Святейшая тогда умерла.

– Но её же не убили… Она ведь как-то спаслась? – пропищала в слезах Ума. В первый раз слушая историю своей праматери, трудно не расплакаться. В протоколе указано лишь сообщать некоторую информацию. Подразумевалось, что полностью геммы должны узнавать в одиночестве, к тридцати годам. Даже у некоторых нянь удивление на лице, как им быть в подобной ситуации – записать мои слова или воспроизвести свой протокол.

– Вы должны записывать именно мои. – Я продолжила. – Ума, все, что я сейчас рассказываю – именно для того, чтобы ты знала, насколько могут быть жестоки люди. И насколько жестокость в мире гемм неприемлема, даже если брать во внимание вашу импульсивность во время становления. Её привезли в подобное закрытое учреждение, где отвели роль подопытного животного. Каждый день её кололи лекарствами и издевались. День сменялся новым днём, но никто не приходил на помощь. Все свыклись с её исчезновением. Тем более, что вскоре был найден обезображенный труп, в котором опознали пропавшую активистку.

Труп похоронили под её именем, но жизнь для неё не изменилась. День за днем она пыталась чего-то добиться, сбежать из лап врачей и сумасшедших учёных. Но она была слишком слаба. В её крови бушевал новый вирус, и все ждали результатов… Умрёт или выживет.

И тогда произошло неожиданное. Каким-то образом она создала связь через кровь с другими людьми. Стала свободно перемещаться по сознанию каждого, читая и управляя им. Вирус исказил её, преобразил в новое существо. Свёл с ума и одновременно подарил целостность.

И тогда она начала убивать.

Так я прочла и так мне рассказывали в монастыре.

Это истина.

Марко нахмурился и пробормотал исподлобья:

– Святейшая запретила нам убивать перед страхом смерти. Она не могла…

Мне пришлось умерить пыл и объяснить поведение их праматери:

– Тот мир был не такой, как сейчас. Не такой мирный и безоблачный, как тот, в котором вы живёте. В нём постоянно велись войны, свершались перевороты, и человеческая жизнь не ценилась. Сейчас вы видите, что всё это делалось ради захвата власти во всём мире. И ради становления Великой Империи.

Когда Святейшая обрела свой дар, она в гневе наказала всех, кто причинили ей боль. Она попросту заключила их сознание внутри тела так, чтобы они вечно жили и вечно страдали. Ощущали только её пережитую панику и агонию. Такие люди прожили долгую жизнь, мечтая о смерти. Каждую минуту они молились ей и просили простить.

– И?! – мой класс в ожидании замер.

– Она не умела прощать. В книге, которую написал ваш аорэ, истиннорожденный, Святослав шерн Альяринн, рассказывается о том времени, как Святейшая вернулась в свой город в самый разгар войны. Её муж и дети пропали, и даже через кровь она не могла найти их. Никто не помнил её имени, да и она забыла к тому времени, как её зовут.

Война. Я всегда представляла, как Святейшая шла по залитой кровью улице, среди умирающих и умерших. Каждого благословляя, и плача по каждому. Вокруг свистели пули, разрывались орудия…

Брат убивал брата. Во имя лживой свободы.

– А у мамы есть её портрет. – Марко задумчиво произнёс вслух, сбив меня с мысли.

– Портрет? – удивилась я. – Но в мире не осталось ни одного изображения. Так мне объяснили безликость всех статуй в монастыре.

– Наш аорэ написал его. Ведь он был её другом. Так говорит мама. – Гордо заявила Анна, сверкая золотыми глазами.

Я замешкалась. В горле пересохло от волнения.

– А вы… вы видели его?

Дети дружно коснулись каждый своей левой брови указательным пальцем. Жест гемм, означающий «да, клянемся своей прародительницей».

Видели.

– И… какая она? – кожа моя покрылась испариной. Я жаждала услышать.

Дети застрекотали наперебой.

– Тихо! По одному!

– Нуу, – затянула Анна. Право слова оставалось за ней, как старшей в комнате. – Там её толком и не видно. Очертания мутные… Лица почти не видно, но говорят, у неё были полностью чёрные белки, без радужки. А всё на картине закрыто крыльями. У неё были крылья, такие ажурные…

– И всё? – капризно сжалась я. Ничего нового. Это описание я слышала тысячу раз. Худая, полностью угольно-черная.

Марко, словно Чеширский Кот, улыбнулся во весь клыкасто-розоватый рот. Мол, слушай, юная Алиса.

– Не-ее-ет, – глаза его горят, словно сейчас он выдаст такое, что всех удивит. – Она была похожа на человека. Она была бледная! Аорэ говорил, что такой Праматерь была, когда запирала вирус внутри себя. Только когда она ушла от нас, то никто не мог вспомнить, как она выглядела…

Маленькая худая женщина, нечаянно выбранная судьбой на столь страшную и одинокую роль. А крылья? Наверное, это было так…

…тонкие ручейки крови стекают из ран убитых людей на грязный асфальт и тянутся ниточками к ней. Парят в воздухе единым потоком, а потом обвивают узорчатой сетью её хрупкое тельце и врастают в кожу.

…Руда, руда алая.

И она идёт дальше, не видя ничего перед собой. Боль испепелила её душу, боль потерь и ненависть.

Ядовитый коктейль.

Крылья её становятся больше, нарастают мощью и уходящим теплом из тел, нависают над ней и защищают от пуль. Видя её, люди разбегаются в ужасе, чувствуя, как что-то чужое и злое проникает в их души. И они слепо падают на землю, царапают жадно кожу, до глубоких царапин распахивая грудь, пытаясь выскрести то, что забралось в них.

А она кричит, распахивая ажурные багряные крылья.

И крик её беззвучен.

Он уходит в кровь, в её память, вечную и нетленную. Он становится всем для живущих. Каждый чувствует её агонию и плачет вместе с ней.

А крик идёт дальше и, видя зло, неисправимое и неискоренимое, приказывает умереть.

В тот день не было больше слышно стрельбы и паники. В тот день повсюду горели погребальные огни…

А потом она избрала себе спутников и сделала их глаза золотыми.

Навсегда.

Усмехаюсь. Может быть, всё было и не так. Свидетели тех времен давно мертвы. У гемм другая история, а у меня лишь хорошая фантазия и обрывки чужих воспоминаний, я всего лишь пересказываю Истории начала Времен.

Урок подходит к концу. Все расходятся, в какой-то мере под впечатлением рассказа, и лишь Ума теребит меня за рукав рясы.

– Льюти, простишь меня, что я так сильно плакала? – С серьезным лицом говорит она мне.

Киваю в ответ. Хорошо. Геммы, кстати, утвердительно не кивают совершенно.

– А Кайн сделал тебе очень больно?

Наклоняюсь к малышке, улыбаясь как можно добрее:

– Ничего страшного, не волнуйся. Хорошо?

Девочка кивает (это она переняла мою человеческую привычку), её рот расплывается в улыбке, но через секунду она снова печальна:

– А если это сделаю я? Нечаянно… Ты же знаешь, хотя приступы и проходят, я всё равно до конца не могу сдерживать себя. Иногда падаю. И Ариан кормит меня, но редко. Почему?

– Тебе ещё нужна кровь и свежее мясо. Именно они дают геммам больше сил для изменения.

– Мы пока молчим про твой секрет, да?

– Тссс, – накрываю рот ладонью. – Никто не должен знать о нём, Ума. Пойдём обедать?

Взяв тёплую ладошку малышки в свою, я вдруг почувствовала её необыкновенное, родное тепло.

И я сжала её сильнее, боясь потерять.

***

Вечером, когда дети уходили в шифф, в мою дверь коротко постучали. Когда я открыла, никого уже за ней не было, а на полу лежали две исписанные тетради.

– Могут ведь, – сказала я, пролистав.

***

Прошло ещё дня три. В целом, я не замечаю, сколько времени я провела среди них. Я вообще не воспринимаю время. Переняла эту привычку от гемм.

– Дети меняются, хоть вы это и не замечаете, – заявил как-то вечером Стефан. Мы сидели на кухне, и он готовил мясо со специями.

Для меня.

Я облизнулась, глядя хищными глазами на мой ужин.

– Не принимайте на свой счет. Мне просто интересно готовить человеческую пищу. Она более разнообразна. – Пояснил своё желание повар, мелодично отбивая пласт мяса керамическим молотом.

– Святейшая, видимо, была плохим поваром, потому и оставила вам так мало рецептов, – съязвила я и тут же извинилась жестом, видя недобрый огонёк в золотых глазах геммы.

Минуты три мы молчали и смотрели, как шипит мясо на энергоплите, исходит ароматным соком. Затем Стефан касается моей руки, привлекая внимание. Это тоже жест гемм, направляющий вас на серьезный разговор.

– Мои родители просто продали меня в семь лет, на органы. Им не хватало на свадьбу моей сестры, они хотели повысить ее статус, а вместе с ним и свой. Я пережил это. Я был достаточно взрослым, чтобы понять всю жертвенность. Я смирился с этим. Когда меня признали негодным на донорство, я не знал, плакать мне или радоваться. Меня перевели в низшие слои, вы должны сами знать, что меня могло ожидать в Общинах. Рионн рассказала мне о вашей жизни в них. – Стефан поморщил нос, не в силах выдержать запах горелого мяса, и включил вентиляцию на полную мощность. – Но моему владельцу нужно было заплатить налоги, и ему предложили отдать меня. Потому что пришли геммы и им нужны были дети… Нам рассказывали три дня всякие ужасы, что никто не возвращался, что таких детей ждут кошмары похуже донорства и продаж. А потом нас выстроили в ряд и… И когда льорт, мой будущий отец, Святослав коснулся меня, я укусил его сильно. От страха, как животное… Его кровь проникла в меня тогда.

– Стефан… – я смотрела на него огромными глазами, ярко представляя картину.

– Но льорт Святослав уже сделал выбор до укуса. Потом он пояснил, что геммы наблюдают за детьми прежде, чем выбрать. Что они ищут тех, чье сознание еще можно спасти, потому что они умеют врачевать все, кроме души. А тогда он сказал шёпотом: « Ты замечательный мальчик, умный и сильный. Не бойся» Он сказал это с улыбкой. Но тогда я не понял, испугался ещё больше, я хотел убежать прочь от этих непонятных золотоглазых существ, в которых превратился сам со временем, – Стефан перевернул мясо и посмотрел мне прямо в глаза. – Мы многого не понимаем в человеческом обличье.

– Извини, Стефан… Я не хотела, – начала, было, я, но повар уже вновь коснулся моей руки.

– Мы принимаем шутки и сами можем пошутить на тему праматери. Святейшая, может, и была плохим поваром, но человеком она была замечательным. Так рассказывал льорт… Дальше мясо жарьте сами, мне уже дурно от этого запаха.

Я отошла к энергоплите и поставила её на режим запекания. Я не люблю плохо прожаренное мясо.

– Ульрианна, – Стефан отошел подальше и спросил. – Ты же знаешь о том… что нам больше не дадут детей?

– Госпожа Рионн сказала лишь, что люди больше не верят в Святейшую. Страх иссяк.

Старый гемма взъерошил седые волосы и устало облокотился на стол:

– И мы ничего не сможем сделать. Праматерь запретила нам вмешиваться в решения Империи. Рионн даже не приняли, не объяснили причин, но и так все понятно. Стоит ли бояться ту, о которой не слышно уже лет триста, после Афэриканшу. Даже своему народу она не является больше, считая себя нечистой… Измаранной в чужих смертях. Так что мы связаны обетом.

Афэриканшу.

Африканская резня.

Это было ужасное и в то же время величественное зрелище, видела я эти файлы на грейфах в монастыре. Тысячи людей по воле Святейшей кремировали себя, от мала до велика. Это был последний раз, когда она пользовалась своим могуществом и окутывала человеческие души, желая истребить зло. Несмотря на договор с Императором, она была не в силах вынести человеческую двуличность.

– Мы будем молиться, – произнёс полушёпотом Стефан, передав мне ужин.

«Надеюсь, она не оставит их без ответа,» – подумала я.

Танец третий

Кайн вышел под утро. Когда шифф исчез, он посчитал, что время простить себя пришло. Изнеможенный, бледный от голода юноша пробрался на кухню и, достав из ледника кусок свежего мяса, впился в него зубами.

– А молитва?

Он вздрогнул от неожиданности, но мясо не выпустил.

– Ну-ну, наследник! И надо было так терзать себя?

– Прости, мама.

Рионн подошла ближе и погладила своего несуразного первенца, жадно разрывающего вырезку.

– Ничего, малыш. Впредь будет уроком.

Минуты две Кайн наслаждался едой, затем прижался к матери, пачкая её бирюзовые одеяния.

– Я устал, мама. Это становление выматывает меня. Каждую ночь этот голод. А мы… словно дикие звери, рычим и воем за завесой.

Рионн вздохнула:

– Я понимаю, это тяжело. Но только через три года всё пройдёт для тебя окончательно… Потерпи, Кайн.

– Хорошо, мама. Я буду стараться.

– Вытери рот, милый. Ты и меня испачкал. – Рионн протянула сыну розовую салфетку, и теперь наблюдала небрежное умывание. Себе она тоже достала одну.– Послушай, ты выяснил тогда у Ульрианнашш что-либо про Уму?

Кайн нервно зажал мизинцем и большим пальцем мочку левого уха. На языке жестов гемм это означало твердое «нет» – хьорте.

– И Ума «молчит как партизан». Кто такие партизаны, лучше не спрашивай – это ширрах так говорит, я не поняла. Лесные люди какие-то. Я уже было собиралась их обеих наказать. – Рионн поджала кроваво-красные губы и присела на скамью рядом. – Но думаю, не стоит этого делать. Приступы проходят без дарения крови – это необычно, но не опасно. По крайней мере, я не вижу никаких отклонений в младшей дочери.

– Моя льринни, – громко произнес Кайн, сытый и довольный, решив завести официальный разговор с матерью, по всем правилам этикета. Будущему льорту достаточно на сегодня материнской нежности, уроки управления куда важнее. – А Ульрианнаш что-то говорила вам до этого о своих способностях?

– Нет, но монахини и Рао предупредили меня, что Ульрианнаш – странная. В её глубине больше, чем на поверхности. Ты же знаешь, что она десять лет провела среди них, но совершенно не открылась полностью. Никому, даже Рао, – задумчиво произнесла Рионн, перебирая скомканную салфетку. – Он говорил, вряд ли матерь продала ее, хотя евгениумом она точно рождена, у нее нестабильные гены. Возможно, она была преступницей и бежала. Рао заказал в Империи и нашел только признание бывшего ментора, что его друг и она были супругами и «скользящими в Сети». Она изучала древние языки, на которых больше никто не говорит. Даже те, которые мы не смогли полностью выкупить в свой архив.

– После гемми и гарами трудно что-то удержать в совей памяти. Такое ощущение, что вирус уничтожает знание любого другого языка как чужеродное… Но после всего, что вы рассказали, вы хотите, чтобы она оставалась и учила нас? – Кайн попытался отобрать у матери салфетку, словно зачарованный шуршанием фантика котёнок.

– Своей играйся, – зло прошипела Рионн на сына, резко перейдя на неофициальную речь. Тот съёжился и одернул руку от неожиданности.

– Преступления против Империи мне не важны, если это не преступления против жизни – а их она не совершала. – Продолжила уже официально Рионн. – За свое она поплатилась и сполна. Ее мужа убили. Не важно, почему она здесь – важно, зачем? Она имеет полное право на свои секреты. Но ее возможности пригодятся нам в будущем.

– Вы доверяете ей как льринни? – поморщился наследник.

Рионн молча коснулась левой брови указательным пальцем.

«Миоррэ» – да.

Развернувшись, она направилась к выходу. Бирюзово – небесный пятиметровый шлейф тянулся за ней, словно поток воды. На пару секунд она замерла в проеме и прошептала:

– Через три дня начнётся Эвалон. Рао сам выбрал именно ее, и теперь она должна подтвердить свое предназначение. После него я решу.

Кайн лишь продолжил сосредоточенно играться салфеткой, прижавшись спиной к леднику. В золотых глазах его ничего не отражалось. Даже некоторое подобие страха, что замерло в его душе.

***

Через три дня начнётся Праздник Золота Святейшей. Но в доме Альяринн все увлечённо заняты не подготовкой, а своими делами.

Праздники здесь проходят не как у людей, это естественно. За время, проведенное в монастыре, я думаю, что научилась понимать психологию гемм хоть немного. Хотя даже при знании гемми это сложно.

Отсутствие подготовки не означало ее ненужность. Просто дом поддерживался всегда в таком состоянии, что если к ним нагрянули бы без приглашения все сорок старейшин и компания перворожденных в сотни три, сказав, что Эвалон переносится и будет проведен прямо сейчас, его без промедления в секунду начали праздновать.

Это образ жизни гемм. Чего я никогда не наблюдала у людей. Что я видела в Империи? Лишь жалкие потуги прошлого… только в достаточно отдаленных местах, в разрушенном древнем городе Рондон, наполовину залитый водой, да в глухих сайберийских таёжных лесах тайно справляли несколько забытых праздников, переиначив их смысл и традиции. Крупицы прошлого иногда бережно хранились.

А в великой столице, возведенной в песках бывшей пустыни, праздник был всегда. Сибаритский, умасленный дарами и деликатесами, приправленный обнажёнными телами девушек и юношей, выращенных по стандартам и желанию господ.

Зажрались.

Я встрепенулась, отбросила воспоминания, словно ветхие одежды, и продолжила листать каталог. Рионн приказала выбрать одежду на Эвалон, и привести себя в порядок. Если старейшины увидят меня в нынешнем виде, то я навсегда упаду в их глазах.

Этикет нужно соблюдать.

– Здравствуй. – Пронеслось шипящее около уха, и я от неожиданности выронила голографические листы. Ворох пятиметровых шлейфов разлился радугой в воздухе.

Обернулась, но… рядом никого не было.

Бред.

Я нагнулась, чтобы поднять листы, но не смогла. В зеркале напротив я заметила притаившееся черное нечто. Неоформившееся поле эмоций.

– Ты? Как давно я не слышала твой голос…

– Да, ведь ты захотела спокойной жизни.

– Что ж, тогда начнём? – в пустоту произнесла я со слезами и осторожно, глядя лишь в зеркало, попятилась к пятну. Осторожно закуталась в чёрные всплески эмоций, словно в мантию. И…

…проснулась.

В холодном липком поту. Яростно встала с постели, пытаясь забыть сон. Скользнула в истерике в душ и распростёрлась на тёплых плитах под струями ароматной воды.

Кошмар возвращается. Это было постоянным его началом. Раз от раза, когда я думала, что всё закончилось, он приходил вновь.

А ведь он не снился мне с тех пор, как я покинула на танкере Великую Империю. Каждую ночь, проведенную в Империи, он терзал меня, заложенный в мои мутированные гены. Это было неизбежной частью моего бытия, генетическая память и эхо воспоминаний. От этого не убежать.

Никогда.

Потому что убежать от собственного прошлого невозможно.

Свернувшись в комок, я зарыдала. Размазывая ароматные фиолетовые струи воды по лицу, я надрывно выла, словно раненный зверь.

***

Дети ждали меня в шиффе. Настороженно посмотрели в мою сторону и окружили пёстрой толпой. Это было неожиданным, но объяснимым. Сегодняшний урок особенный. Сегодняшний урок об Эвалоне, первый для малышей.

Веннэ, Анна и Кайн уже присутствовали на нем и даже видели танцы на расстоянии вытянутой руки. По крайней мере, они так рассказывают. Более младшим не давали разрешения, пока большая часть их клеток не будет вытеснена вирусом.

Поэтому узнать о празднике хотелось всем, даже старшим. Няни же, словно от скуки, обмахивались веерами.

– Неужели Рао вам не рассказывал? – удивилась я и сморщила носик.

– Тот, кто ушел, сказал бы, что и вы не должны рассказывать, а быть занятыми в выборе наряда. – Фыркнула Анна, глядя на меня с презрением. – Лучше один раз увидеть. Но вас точно мама не пустит.

– Ах, да. Я же страшное тощее пугало. Я забыла, простите, ваше величество… – прикрывая клыкастый ротик, улыбнулась я.

– Ульрианнаш не страшная! – Вступились за меня Ума с Тамарой, пихая старшую сестру. Не думаю, что малышками владели благородные чувства. Просто на их первый Эвалон старейшины допустят еще не скоро, поэтому любопытство взяло вверх.

Я вздохнула, подошла и прижала к себе малышек.

– А где Андрей? – спросила я у Кайна, вплетая в канву слов всю вежливость, на какую была способна. Наследник, укутанный с носом в золотые одеяния с драконами, махнул рукой в сторону Марко.

– Он не может. Ему плохо… Очень. – Рыжеволосый мальчуган исполнил повеление брата. Ответил за него.

Что ж… начнём обучение. А воспитанием я займусь позже.

Лично.

– Эвалону, празднику Восьми Золотых Узоров, сравнительно мало лет, это самый молодой праздник из всех. Но не менее важный, а даже наоборот. Двести тридцать лет геммы проводят его торжественно и в течение двух дней. Время проведения сообщается за неделю, что несвойственно другим. У Эвалона нет постоянной даты.

– А почему? – пискнула Тамара. Её золотые глаза в контрасте с угольной кожей заворожили меня. Мгновение я стояла, разинув рот.

– Ну… – в ожидании протянули юные геммы. Я неохотно прекратила любоваться Тамарой и продолжила:

– Дело в том, что ваш аорэ, льорт Святослав, нашёл одну удивительную вещь, принадлежавшую когда-то Святейшей. Она хранилась в тайнике, о существовании которого никто не знал, пока не стали сносить стену, перестраивая Дом старейшин.

Молчание. Мои юные мутирующие друзья заворожено смотрят на меня. Кайн просто выжидает, что я скажу.

– Вы не знали? – пробормотала я.

– А что вы знали тогда? – в моём голосе пританцовывает нетерпение.

– Ну… что раз в год мы собираемся, чтобы встретить Эвалон, проводим шествие, танцуя для Святейшей древние песни на забытых языках. Потом всеобщая молитва и… ну, мы радуемся, веселимся. – Сбивчиво пролепетал умница Тор, не дожидаясь разрешения Кайна. Этот Эвалон будет для него первым.

Со стороны покажется немного странным, что человек знает больше о жизни гемм, чем сами геммы. Но Рао рассказывал об этом накануне тому, кто был допущен, объяснял все правила и собственно, саму историю праздника. Я немного изменила правила. Дети должны знать то, что я изучала его, и ожидать Эвалон. Потому что это волшебное, ни на что не похожее действо. Единственное, я не была на нем, я всего лишь наблюдала старые записи и пыталась понять суть танцев в монастыре.

– Тогда я, с вашего позволения продолжу. В тайнике вашим дедом был обнаружен Грааль, так он назвал его. Это был древний нокиа.

– Это что, был древний грэйф Святейшей? Я слышал о таких. – Одновременно спросил у меня и пояснил остальным Тор.

Миоррэ. Да.

– Нокиа, именно это было написано на нём золотыми буквами. Только во времена Святейшей это называлось не грэйф. Это называлось «мобильный телефон второго поколения»

– Мобируиши тьелэрфону. – Попытались пронести дети незнакомое слово сквозь шипящий гемми.

– Ваша праматерь спрятала его в тайнике, пытаясь забыть о прошлом. Когда-то давно, когда она была человеком, её грэйф был забит мелодиями, картинками и прочими личными настройками. Как у всех людей.

– И что? Там же должны быть её древние фотоголограммы! – хором выдохнули восхищённые дети.