Читать книгу: «В плену ослиной шкуры», страница 4
После этого короткого разговора Гардулла присмирела. По крайней мере, внешне она уже вела себя сдержаннее. Мы все были в шоке, что кто-то посмел дать отпор этой мадам. Мы от кого угодно это могли ожидать, но не от госпожи Воронковой. Тая только с виду выглядит кроткой и тихой, но в ней что-то есть такое… Я даже не знаю, как объяснить. В ней есть стержень и какая-то неведомая сила духа. Я иногда думаю, что ей наверняка пришлось многое пройти в жизни.
– Странно всё это, – прозвучал голос Оливии. – Ты одна из немногих, кто отзывается о Тае хорошо. В основном ее обвиняют невесть в чём. Говорят, что она хамка, драчунья, легкомысленная девка, воровка и даже разлучница. Она ведь разрушила семью Фридхофа, хоть это ты не станешь отрицать?
– Я во всё это не вникаю, – ответила Рита. – Говорю только то, что знаю. Гардулла просто та еще стерва, вот и плетет интриги. Личная жизнь Фридхофа и его отношения с Таей меня тоже особо не интересуют. К тому же тяжело верится, что именно Тая разрушила семью Фридхофа. Она вообще очень долго воспринимала Фридхофа исключительно как своего наставника. Сначала у Таи намечались отношения с Томасом Кайзером. Какое-то время они были вместе. Все даже думали, что Тая угомонит этого бабника. Так сказать, наденет на него поводок. Но потом всплыла эта история с украденными часами, после чего Томас сразу сбежал невесть куда, а Таю закрыли до суда за решетку. Вот тогда Фридхоф сам проявил максимум заботы о ней. Уже тогда стало ясно, что он неравнодушен к ней.
Оливия задумчиво хмыкнула и перевела разговор:
– А что случилось между Таей и Агнесс?
– Ох! – вздохнула Рита. – Вообще-то это не моё дело…
– И всё-таки, что там случилось? Неужели Тая правда накинулась на Агнесс чуть ли не с кулаками?
– Ой, нет. Всё было совсем не так…»
Оливия выключила диктофон. Что там было дальше, она запомнила до мельчайших деталей. Чуть поразмяв пальцы, Оливия приступила к работе.
Через четыре с половиной часа она снова глянула на табло с часами. Уже пять утра. В окно легко просачивались нежно-розовые нити рассвета. Кисти рук онемели, а пальцы уже охватывала судорога. Такое с ней бывает часто. Это значит, что пора уже на сегодня заканчивать. Оливия еще раз пролистала наверх документ и перечитала окончание только что дописанной главы.
«Тая ворвалась в комнату для переодевания. Она чувствовала, что еще немного – и у нее лопнет мочевой пузырь. Справив нужду, она уже хотела было мчаться обратно в операционную, как вдруг до ее слуха донеслись чьи-то жалобные всхлипывания. Тая вышла из кабинки, обошла шкафчики и увидела сидящую у окна девушку. Из-за того, что девушка сжалась в тугой узел, она выглядела совсем крохотной. Тая узнала в плачущей их новую практикантку Ли, которая работала у них уже около трёх недель. Ли, как и большинство азиаток, была маленькой и щуплой. При разговоре избегала смотреть в глаза и стыдилась своего немецкого, хотя говорила она уже весьма бегло. Тая подошла к Ли и, взяв ее за руку, принялась успокаивать.
– Что с тобой такое? – спросила она. – Тебя кто-то обидел? Дома что-то случилось? Ты в порядке? Почему ты плачешь?
Ли замотала головой и заверила, что у нее всё хорошо, а слёзы, мол, у нее из-за аллергии на пыльцу. Глупое было оправдание, и Ли сама это понимала, но, видимо, она посчитала, что лучше уж выглядеть глупой, чем кому-то довериться в этой клинике. Тая обняла ее, как старшая сестра, и та разревелась еще сильнее.
– Ой, какая страшная у тебя аллергия… – поглаживая ее по плечу, тихо сказала Тая.
Ли продолжала реветь до тех пор, пока слёзы совсем не иссякли. Отогревшись на груди у Таи, молодая практикантка оттаяла. Откинув все страхи, Ли рассказала Тае причину своих слёз.
– Я еще никогда не работала в окружении европейцев. И это мой первый опыт, – хлюпая носом, сказала Ли. – Сейчас у меня складывается такое впечатление, что все швейцарцы и немцы – очень грубый и невоспитанный народ. Хотя я всё же пытаюсь найти объяснение их такому странному поведению.
– Кто тебя обидел? – спросила Тая.
Ли утерла слёзы бумажной салфеткой и посмотрела на Таю, словно желая убедиться, можно ли доверять этой девушке.
– Всю эту неделю я работаю с доктором Франкос и медсестрой Гардуллой, – наконец заговорила Ли. – Доктор Франкос не давала мне даже к аппарату подойти. Машет на меня руками, нервничает и кричит, чтобы я ничего не трогала руками. Даже если я просто хочу надеть перчатки, она встает передо мной и кричит, чтобы я ничего не делала, ни к чему не прикасалась, и не мешала. Сегодня я хотела вытащить провод, который застрял между колесами лафета. Я ведь ничего дурного не хотела. Доктор Франкос подлетела ко мне и ударила меня по рукам. Нет, это было совсем не больно физически, но было так неприятно и унизительно. Она это сделала при медсестрах. А медсестры, ты ведь уже знаешь, идут на поводу у врачей. Агнесс накричала на меня и ударила. После этого медсестра Гардулла решила, что и ей так можно. Когда мы въезжали в операционную, Гардулла так сильно толкнула меня, что я вылетела за порог. Я старалась держаться из последних сил. Всю операцию я простояла у наркозного аппарата, не смея двинуться. Я не знаю, как это объяснить, но у меня так горела рука, по которой доктор Франкос ударила. После того как она так сделала, я почувствовала, что меня будто парализовало. Мне теперь кажется, что я совсем ничего не смогу делать. Я даже не знаю, получится ли у меня теперь хотя бы заинтубировать больного. После операции пришла Гардулла с другим медперсоналом. Видимо, она успела на меня нажаловаться. Видела бы ты, с какой насмешкой они на меня смотрели. А потом началось: со всех сторон меня стали пихать медсестры. Гардулла стала орать, что я не там стою, не туда иду. Если держу руки в карманах, ее это раздражает. Если хочу помочь, она отталкивает меня и говорит, чтобы я держала свои руки при себе. Я просто не знаю, что мне делать. Моя еще не измененная ментальность не позволяет мне дать отпор, так как я выросла и училась в Азии, там нас с детства приучали к почтению к старшим. И у нас не принято бить по рукам. То есть не принято бить по рукам и по лицу. Потому что это убивает личность человека. Всё это, конечно, бред. Я ведь в другой стране, и тут другие порядки. Мне просто нужно время, чтобы привыкнуть. Со временем я стану сильнее. Но сейчас мне так тяжело, что я не могу удержаться от слёз…
Боль с новой силой хлынула из глаз Ли.
– Ты не должна к этому привыкать! – не выдержала Тая. – Как ты могла такое позволить? Какая бы ни была ментальность, это грубо и дерзко – бить и толкать. Ты что такое творишь?! Ты ведь врач. Почему ты позволяешь с собой так обращаться?!
– Я ведь здесь совсем новенькая. Я думала, что если я буду стараться и помогать, то они увидят моё желание и оформят меня официально на работу. Я слышала, что доктор Кайзер старается помогать иностранным врачам в начале их пути, – вытирая щеки от слёз, сказала Ли.
– Никакая работа не стоит того, чтобы вот так унижаться и мучиться, – возмутилась Тая. – Посмотри на себя. Ты ведь умная девушка. Одно то, что ты так быстро освоила немецкий, на котором я еле мямлю, говорит о том, что ты очень способная. Это не они тебе нужны, а ты им. Через год или два ты станешь опытным врачом, а Гардулла на всю свою жизнь так и останется медсестрой, пусть у нее хоть пятьдесят лет опыта за спиной. У каждого есть свое место. Ты врач, и не забывай об этом, где бы ты ни была.
Ли слабо улыбнулась и подняла на Таю раскрасневшиеся глаза.
– Ты правда так думаешь? – спросила она.
– Что тут думать? Ты ведь окончила медицинский университет, проработала на родине целых два года. У тебя всё получится. Ты сможешь.
– Спасибо, – горячо выдохнула Ли. – Прости меня, что я сначала думала о тебе плохо.
– О чём ты? – приподняла брови Тая.
Ли снова тяжело вздохнула и сказала:
– Ты не помнишь нашу первую встречу? Я тогда сидела в фойе и ждала собеседования. И случайно увидела, как ты без спроса вошла в кабинет шефа. Вид у тебя был такой, будто ты пряталась от кого-то, и я сразу же тебя заподозрила в неладном.
Тая опустила глаза и покраснела.
– И ты никому об этом не рассказала? – понизив голос, спросила Тая.
– Нет, – покачала головой Ли. – Я потом услышала, как доктор Майер говорил по телефону с шефом и сказал, что ты не нашла нужную папку.
– Да? – преодолевая икоту, протянула Тая. – Он так и сказал?
– Да. И я поняла, что тебя просто послали найти какие-то документы. А я такая глупая, сразу же придумала себе невесть что. Думала, что ты решила обворовать шефа. Так стыдно. Особенно сейчас, когда я вижу, какой ты хороший человек. Так что прости меня.
– Нет, не стоит, – остановила ее Тая. – На самом деле…
Над их головами запищал динамик внутренней связи, и тонкий голос юной медсестрички перебил Таю:
– Второй зал к послеоперационной уборке, пожалуйста. Второй зал.
Где-то в другом помещении встрепенулись санитарки. А Агнесс и Гардулла вывозили из второго зала проснувшегося пациента. Значит, у них обеих минут через пять будет небольшой перерывчик. Тая посмотрела на динамик, и слова, которые она хотела сказать, тут же растаяли на губах. Вместо этого Тая взяла Ли за руку и спросила:
– По какой руке она тебя ударила?
Ли, как маленькая девочка, чуть надула губки и приподняла правую руку.
Тая принялась легко поглаживать ее по ладони.
– Я благословляю твою руку, – заботливо произнесла Тая. – Пусть сила с небес сойдет на твою руку. Пусть Бог исцелит твои раны и сотрет след от удара. Пусть твоя рука будет открыта, чтобы дарить добро этому миру. Пусть в твоих руках будет способность качественно выполнять твою работу. Пусть твоя рука спасет жизни многих людей. Аминь.
Ли с изумлением уставилась на Таю.
– Так делала моя мама, каждый раз, когда со мной происходило что-то плохое, – улыбнулась Тая. – Сейчас, когда я вспоминаю молитвы мамы, я уверена в том, что именно благодаря им я не сломалась.
Ли вложила в ладони Таи свою левую руку.
– За эту руку тоже так помолись, – хлопая глазами, прохлюпала Ли.
Тая расхохоталась.
– Нет, не смейся, – сказала Ли. – Мои родители всегда учили меня тому, что слова, сказанные от всего сердца, имеют огромную силу и власть. Я знаю, что ты не такая, как все здесь. Я чувствую, что ты искренняя. Помолись за мою другую руку.
Тая улыбнулась и повторила всю ту же процедуру с левой рукой.
– Теперь пойдем работать, – сказала Тая.
– Нет. Я сегодня отпросилась уйти пораньше.
– Хорошо. Тогда до завтра.
Ли чуть склонила голову в знак благодарности.
– Я тебя всегда буду помнить, – сказала она Тае.
Тая еще раз похлопала ее по плечу, а затем, переобувшись в чистую пару жёстких тапок, вышла за дверь. Только она оказалась за порогом, как добрая улыбка сошла с ее лица. Она решительно направилась на кухню, зная, что эти две уже дуют кофе из своих бокалов. И она не ошиблась. Переступив за порог, она с ходу же предъявила им свои возмущения.
– Что вы себе позволяете? – дрожа от гнева, сказала Тая. – Кто вам дал право распускать руки? Это называется моббинг. Это противозаконно.
– Что ты кричишь? – дерзко отреагировала Гардулла. – Вообще не понимаю, о чём ты говоришь.
– Всё вы понимаете, – чуть повысив тон, сказала Тая. – Кто вам сказал, что вы имеете право так обращаться с новенькими практикантами. А вы, Гардулла, вообще забываетесь. Вы медсестра, а госпожа Ли – врач. Вы не имеете права ее толкать!
– Я не понимаю твой ужасный немецкий. И не ори тут, – парировала Гардулла. – Работаешь тут чуть больше месяца, а уже устанавливаешь свои правила.
– Гардулла права, – встряла Агнесс. – Я работаю тут врачом с самого основания и знаю, какие бывают последствия вмешательства новеньких практикантов. Если что-то случится, я буду потом отвечать.
– И какая же из причин позволяет вам распускать руки? Вы могли бы сказать словами. Мы тут не в зверинце.
– Не указывай мне, что делать, – брякнула Агнесс. – Я не собираюсь перед тобой отчитываться. А если что-то не нравится, то поезжай на свою Украину и там качай свои права.
Глаза Таи налились кровью. Голос ее дрогнул, и она заговорила по-русски.
– На мою Украину? Что вы имеете в виду? А вы сами откуда?
– Я не понимаю, что ты там несешь, – ответила Агнесс на немецком.
– Всё вы понимаете! – вскричала Тая снова на русском. – Думаете, если прилетели сюда двадцать лет назад и сменили имя и фамилию, то превратились в швейцарку голубых кровей? Ни звучная фамилия, ни цивилизованное место не смогли искоренить из вас провинциальные замашки. То, что вы бьете слабых по рукам, уже говорит о том, что вы так и остались невоспитанной деревенщиной. И сколько вы из себя ни стройте мадам, вам это не поможет.
– Закрой свою пасть! – полоснула вдруг Агнесс на русском. – Я никому не позволю так с собой разговаривать.
– А я не позволю вам устраивать тут моббинг.
– Кто ты такая, чтобы что-то позволять или нет.
– Я прежде всего такой же человек, как и вы. Вы с собой не даете плохо обращаться, тогда и вам нельзя так обращаться с другими. И на правах обычного человека я заявляю, что не дам вам заниматься притеснением других молодых сотрудников. Не думайте, что если вы тут долго работаете, то можете делать всё, что вам вздумается.
– Одно моё слово – и ты вылетишь отсюда как пробка, – перебила ее Агнесс.
– Не переоценивайте свои возможности. Я вас не боюсь. И вы для меня не представляете никакой угрозы. Хотя бы потому, что я молодой и развивающийся специалист. У меня много сил и гибкий ум. Если я захочу, я буду бороться до конца. И если я сейчас начну действовать вашими методами, то у меня будет больше преимуществ, чем у вас. Так что хватит мне угрожать.
Агнесс выскочила из-за стола и нервно швырнула чашку с кофе в раковину. Проходя мимо Таи, она нарочно ткнула ее плечом, на что Тая моментально отреагировала. Она уцепилась за плечо Агнесс.
– Еще раз меня толкнете – и я толкну так, что вам мало не покажется. Знайте, что я не с Азии, и не такая, как госпожа Ли. Меня воспитывали иначе, и я не посмотрю на то, что вы старше, и на все ваши заслуги в медицине. Я буду защищать себя на простом основании, что я такой же человек, как и вы.
Гардулла подскочила и прижала руки к груди.
– Ой! – возопила она. – Что тут творится! На помощь!
– Закрой рот, Гардулла, – приказным тоном бросила Тая, выпустив локоть Агнесс.
Агнесс злобно фыркнула и вышла за дверь. Тая прошла за стол и налила себе кофе. Подняв глаза, она посмотрела на напуганную Гардуллу, которая всё так же стояла, прижав руки к груди.
– Что стоишь? У тебя перерыв окончился, а у меня начался. Так что можешь идти.
Гардулла рванулась к двери.
– Гардулла! – окликнула ее Тая.
Медсестра машинально обернулась.
– Я больше не хочу слышать, как ты посмеиваешься над моим акцентом, – сказала Тая. – Это просто невежливо.
Гардулла, не говоря ни слова, торопливо вышмыгнула из кухни.
Оставшись одна, Тая уронила лицо на руки. Становиться жёсткой и грубой было для нее хуже любого яда. Тая знала, что сегодня ночью она не сможет уснуть, потому что ей будет очень стыдно за такое поведение. И еще стыднее будет завтра, когда Гардулла начнет вести себя уважительно и смирно. Тая уже знала наперед, что всё именно так и произойдет. И не ошиблась. После всего случившегося Агнесс и Гардулла при встрече приветливо улыбались ей и здоровались, как будто они стали друзьями навек. Словно ничего не произошло на днях. Вот именно это Тае было сложнее всего понять в людях. И хотя Тая знала, что за ее спиной всё равно плетутся интриги и собираются сплетни, ее это уже так сильно не задевало. Главное – чтобы они не мешали ей работать и не вели себя по отношению к ней агрессивно и пренебрежительно. А всё остальное уже не так важно. Тая продолжила работать и тоже притворяться, что она не замечает косые взгляды и не слышит клевету за своей спиной.
Через неделю после этих событий всем стало известно, что госпожа Ли пришла к шефу и написала заявление об уходе по собственному желанию. После этого никто эту девушку больше не видел».
Помассировав свои пальцы, Оливия отложила в сторону компьютер.
– На сегодня хватит, – сказала она себе.
За окном уже пробивался рассвет. Оливии еще предстояло как следует выспаться, так как после обеда ей нужно быть непременно бодрой. Ведь в три часа дня она должна быть в церкви, где она впервые встретится с Таей Воронковой и ее женихом. Там состоится торжественный обряд венчания.
Когда экран ноутбука погас, Оливия выключила основное освещение и упала на расправленную кровать. Ночь – это самая ужасная пора в сутках. Всё, о чём мечтала Оливия, – это каждую ночь закрывать глаза и в ту же секунду проваливаться в сон. Но так обычно не происходит, особенно если Оливия не изматывала себя до изнеможения в течение дня. Даже сейчас, когда она была переполнена думами о своей очередной книге, у нее в сознании всё еще оставалось нетронутое место, где она снова встречалась со своим прошлым. «Отпусти прошлое. Отпусти прошлое. Не вспоминай и не думай», – так твердил ей батюшка, когда она в первый и последний раз решила исповедаться. Из его уст это звучало так, словно в этом нет ничего трудного. Он даже рассердился, когда Оливия сказала, что при всех стараниях у нее не получается от этого избавиться. В конце концов священник назвал ее гордячкой и грешницей, так как она якобы считает, что ее грех слишком сильный, чтобы кровь Спасителя могла ее омыть. Оливия ранее слышала, что после исповеди в церкви должно стать легче. Но в тот день она ушла из церкви с еще более тяжелым душевным грузом, чем вошла в нее. Если бы тот батюшка только мог знать, как она мечтает оставить прошлое и начать жить по-новому. Кому, в сущности, хочется жить с вечным бременем? Может быть, он подумал, что ей нравятся ее страдания? Не важно, что он подумал. Правда заключается в том, что уже прошло более пятнадцати лет, а она всё еще не могла найти место на этой земле, где прекратился бы ее вечный бег. Как легко, в сущности, сказать: «Отпусти прошлое. Отдай Богу свою ношу. Перестань чувствовать боль». Вот если бы эти слова можно было бы так же легко воплотить в жизнь… За всеми этими красивыми словами нет точной инструкции. Оливия часто задавала себе вопросы: «Как же можно отпустить прошлое? Как перестать мучиться и болеть пережитым?» Ах, как было бы здорово, если бы она могла сказать себе: «На счет „три“ я перестану думать о прошлом. Раз, два, три, всё. Я больше не думаю». К огромному сожалению, для души нет обезболивающих пролонгированного действия. Хотя, может быть, она всё же смогла найти свой анальгетик и научилась время от времени вводить свою душу в поверхностный наркоз. Хорошо, что у нее есть старый ноутбук, немного воображения и истории других людей, за которыми можно было бы спрятать свою собственную. Ведь, когда думаешь о других людях, совсем не остаётся времени подумать о себе. И хотя это может казаться странным, но некоторым людям всё же куда проще писать об историях других людей, незаметно вплетая туда свои переживания, боль, исступление и ужасный опыт. Только так Оливия могла незаметно высказать свое отчаяние миру, где ее будто бы не существовало. Много лет назад она сама выдернула себя из этого вечного круговорота событий, превратившись в слова и фразы. И теперь в этом мире у нее нет родины, друзей, близких, родных, и даже ее настоящего имени уже никто не помнит. Много лет назад она умерла и пережила весь ужас смерти на своей шкуре, если у души вообще есть шкура. Но потом каким-то образом она снова оказалась в теле. С тех пор прошло много лет, и Оливия до сих пор не могла понять, что же на самом деле случилось той ужасной ночью, когда она ощущала гнилостный вкус смерти во рту. Когда смерть на том заброшенном пруду вместе с разлагающейся водой вошла в ее легкие и стала затягивать вниз, ко дну. Что-то точно случилось тогда, но что именно, Оливия не могла вспомнить. Она могла лишь с точностью сказать: всё, что она видела после своей смерти, не было сном. Всё было настолько реально, что когда Оливия вдруг вернулась в свое тело, то этот реальный мир показался ей выдуманным и призрачным.
Оливия закрыла глаза, и тонкие дорожки слёз проступили на ее висках. «Спи, Оливия, – мысленно сказала она себе. – Всё это было не с тобой. Это было с той девочкой с каким-то смешным и звучным именем. Ее больше нет. Ее утопили на том пруду. Спи, Оливия. Спи». Вот так, гипнотизируя свое сознание каждую ночь, она мучительно проваливалась в вязкую дрему.
