Читать книгу: «~ Манипулятор», страница 2

– Мы не в институте, Роман Владимирович, – холодно напоминает мне Рыжая и отворачивается к полке, но я замечаю, как ее пальцы дрожат, когда она берется за коробку с печеньем.

– Как, как? Роман Владимирович? – приподнимаю вверх брови, пытаюсь всей позой и взглядом напомнить ей, как она завывала под моим телом: «Рома!»

– Хорошо. Лебедев. – Диана прикусывает лишенную помады губу и осторожно, словно та хрустальная, укладывает в корзину коробку с печеньем.

– Ещё лучше, – вздыхаю я, делая еще один шаг к ней.

«Господи, о чем мы вообще с тобой разговариваем? Скажи лучше, ты обо мне хотя бы вспоминала?»

– Тогда Воробей! – выстреливает Диана и поднимает на меня насмешливый взгляд. – Так тебе больше нравится?

Но мне не нравится, и дело вовсе не в прозвище (Бог бы с ним, я давно это пережил). Проблема в том, что наш разговор сейчас заходит на ту опасную территорию, на которую я предпочел бы никогда не заступать, потому там её Леша. И теперь, по идее, мне полагается вежливо спросить у нее, как он поживает, как их семья и как их дела? Но я прекрасно знаю о том, что они развелись.

– Да ладно тебе, – я делаю вид, что смеюсь. – Расскажи лучше, ты как, работаешь? Или… – щелкаю пальцами, – так? Типа, домохозяйка?

– Типа работаю. – Диана внимательно рассматривает коробку с печеньем в своей корзине. Вглядывается в нее так, словно на ее крышке написано заклинание, и если она сумеет правильно его прочитать, то я тут же исчезну.

– И? – пытаюсь заставить ее смотреть на меня.

– Что «и»? – уткнувшись в коробку, Диана вопросительно тянет вверх тонкую бровь.

– Ну, ты все там же, на Московской бирже работаешь?

– Ага, все там же, на бирже. – Плюнув на расшифровку клинописи на коробке, она поднимает на меня глаза – холодные, колкие. Непримиримые.

– Кем? Аналитиком?

– Нет, руководителем проектов.

– Я всегда знал, что ты далеко пойдешь, – за каким-то хреном резюмирую я.

– А я, Лебедев, благодаря тебе вообще далеко пошла! – внезапно резко отрубает она, и в ее голосе я слышу намек, который не понимаю. Вопросительно смотрю на неё: «В чём дело?» Диана, словно спохватившись, вздыхает, и ее напряженные плечи начинают медленно расслабляться.

– Ладно, извини, ты тут не причем, – с неохотой произносит она и берется за корзинку двумя руками. – Просто у меня день сегодня тяжелый. Сначала будильник не прозвонил, потом пробки, я опоздала на работу и получила от начальства втык, – небрежно сообщает она, но я кожным покровом чувствую, что она врет.

Видимо, я еще не забыл, как она это делает.

– Отдыхать надо больше. Гулять, в гости ходить, – тем не менее, продолжаю двигаться в ее лживом фарватере.

– Гулять? – Рыжая изумленно распахивает глаза. – Лебедев, когда мне гулять? Я домой дай Бог в девятом часу прихожу. И потом, где в это время гулять? По району, ночью, одной? Чтобы приключения себе на задницу с местными таджиками искать? – и она смеется.

– У нас дворники вроде люди приличные.

– Мм, это они утром приличные, а ночью они очень даже задорные. – Рыжая, фыркнув, выпускает ручку корзинки из одной руки, и начинает другой рукой покачивать корзину из стороны в сторону.

И тут мне становится совсем интересно.

Судя по всему, наш разговор зашел в тупик (а как это еще понимать, если мы уже начали обсуждать тему таджиков на улице?), но Диана все-таки не уходит. То есть она даже не делает попытку многозначительно бросить взгляд на часы, чтобы попрощаться, или, как в незапамятные времена, бросить мне: «Ну все, мне пора, Рома». Ощупываю глазами ее фигуру, плавную линию шеи, крылья носа, которые нервно ходят туда-сюда. Вот только ее глаза я никак найти не могу – её взгляд постоянно от меня ускользает.

И все же у нее есть какая-то причина стоять здесь, со мной.

«Может, все-таки чувства ко мне?» – робко спрашивает у меня интуиция. Но… какие там чувства? Откуда? Да, было время, когда я пытался раскрутить ее на чувства, но вместо этого меня самого ими крыло. Так что дело, скорей всего, не в ее чувствах ко мне, а в том, что я просто знал о ней больше других.

Например, кто на самом деле был у нее первым мужчиной. И что за Лешей своим она бегала до упада, пока не добежала до ЗАГСа, а оттуда и до больницы. И что даже когда она была наивной девятнадцатилетней девочкой, то и тогда предпочитала прятаться, изворачиваться и извиваться змеей, пока от злости не ткнешь в нее палкой. И что в нашем разрыве с ней был все-таки виноват я, когда, устав играть в её игры, показал ей, что воспринимаю ее не более, чем довесок к своему имиджу в институте и собственному самолюбию. Хотя, если честно, то довеском была не она, а я; причем, довеском к её отношениям с Лешей. Вот только причина того, почему они разошлись, мне до сих пор не ясна. Правда, был какой-то шорох в социальных сетях, что это она послала его, но я этому не поверил. Просто она всегда была на его стороне. Она всегда его защищала.

– Ну, а ты как живешь? – тем временем произносит Диана, продолжая размеренно качать корзинку туда-сюда.

– Да, наверное, как и все, – я пожимаю плечами. – Два года назад развелся, сейчас пятилетнюю дочь воспитываю. В будущем году в школу пойдет.

– А… как там Лиза? – В первый раз слышу в голосе Рыжей искренний интерес.

– Лиза? Она в Америке. Кажется, снова замуж выходит… Впрочем, толком не знаю.

Диана пристально глядит на меня:

– Тебя что, это не интересует?

– Откровенно говоря, да. К тому же мы с ней сейчас практически не общаемся.

– Да? Забавно, – Рыжакова прищуривается. – А ты… Прости, а где ты сейчас работаешь?

На секунду задумываюсь, что ей сказать. Типичный ответ: «Я работаю на одной фирме». На какой? «На хорошей». Просто при фразе: «Я работаю в «Останкино» тебя либо забрасывают кучей остроумных ремарок, либо спрашивают, знаешь ли ты кучу пошлейших селебретис?

– В «Останкино», – в итоге сдаюсь я. Почему-то ей мне не хочется лгать. – Следующий вопрос будет, как скоро я стану звездой экрана?

– Следующий вопрос будет, чем ты занимаешься? Финансами, как и всегда? – Рыжакова, видимо, устав стоять на одном месте, пытается завести корзину себе за спину. Но так стоять еще неудобней, и она делает попытку поставить ее на затоптанный грязный пол.

– Давай, я подержу, – протягиваю руку. – Да, финансами.

Рыжая, поколебавшись, передает мне корзинку. Пока я вкладываю её в свою, чтобы держать обе корзинки вместе за ручки в одной руке, Диана опускает ладони в карманы пальто, повторяя мою недавнюю позу.

– Знаешь, Лебедев, а ты все такой же. Ты все такой же до отвращения правильный и аккуратный. Иногда ничего не меняется, – грустно заключает она, разглядывая лацканы моего итальянского, в тон пальто, темно-синего пиджака.

– А что, это плохо?

– Да нет, почему же, – она пожимает плечами. – Просто мне…

– Здрасьте! Пап, а где воробей? – звенит любопытный голос Юльки, внезапно возникшей у меня за спиной.

Возникает неловкая пауза.

Дав себе по башке за то, что я совершенно забыл о ребенке, оборачиваюсь к дочери, пытаюсь сообразить, что же мне ответить?

– А что тут у тебя? – не дождавшись ответа, Юлька подныривает к корзине и с интересом заглядывает в нее. Рыжая ошеломленно смотрит на Юльку, потом на меня. Сообразив, что это моя дочь, а она только что ляпнула при ребенке, Рыжакова теряется, но через секунду в ее глазах появляется дикая, пронзительная, поразившая меня до глубины души, боль. Острая, как осколок стекла – кажется, тронь пальцами и порежешься. Не понимая, что это с ней (Юлька, не смотря на свою жуткую шапку, выглядит вполне ничего), я удивленно уставился на Диану.

– Это Берлинские печенья от «Фили-Бейкер», – между тем одобрительно оглашает Юлька. – Правильно, что ты их взял, они самые вкусные. А сосиски – «Клинские». Вот смотри, я взяла! – и дочь, продемонстрировав мне пачку, принимается любовно укладывать ее в корзину.

– Погоди, это не наша, – перехватываю сосиски.

– А-а… А чья? – и Юлька в упор, как могут смотреть только дети, глядит на Диану. – Меня зовут Юля, – с нажимом произносит она.

– Диана, – Рыжакова будто глотает ком в горле.

– А – отчество? – и Юлька склоняет голову набок.

– Можно без отчества, я, по-моему, еще не очень старая, – придя в себя, слабо улыбается Рыжая.

– Вы не старая, но вы взрослая, – отбривает ее Юлька и, пока я с интересом слежу за развитием их диалога, продолжает как ни в чем не бывало: – А мне папа говорил, что взрослых женщин невежливо называть только по имени. Нужно обязательно добавлять отчество или говорить им «тетя». Например, тетя Диана, теть Люда… – дочь наивно вскидывает на меня глаза, видимо, собираясь добавить к списку еще и «тетя Ника». Сдвинув брови («Только попробуй!»), перевожу взгляд на сосиски: «Останешься без колбасы».

И Юлька мгновенно захлопывает рот.

– Тетя Люда – это мама ее лучшей подруги, – небрежно объясняю я Рыжаковой.

– А вы, теть Диана, вместе с папой учились? – и Юлька принимается поправлять свою шапку.

– Да нет, скорее, я у НЕГО училась, – с нажимом произносит Диана и вдруг смеется: – Юля, у тебя на шапке просто потрясающий кот.

– Правда? – радуется Юлька. – Я сама его сшила.

– Вместе с бабушкой, – добавляю я.

– Ну да, вместе с бабушкой, – и Юлька скисает.

– И все равно кот потрясающий. Это бабушкина идея? – Юлька отрицательно качает головой. – Твоя? – дочь обрадованно кивает, и Рыжая, неуловимым движением подхватив длинную полу пальто, опускается перед ней на корточки. – А ты, – кивок на корзинку с печеньем, – по-видимому, и читать умеешь, раз помогаешь папе ходить в магазин и выбирать продукты?

Сказано это с искренним восхищением, но Юлька виновато опускает вниз голову и начинает сопеть. После чего трясет головой, и кот на ее шапке жалобно мотается из стороны в сторону.

– Она пока не умеет читать. – Меня чуть ли не шатает от внезапно нахлынувшей злости. – Ну ладно, держи. – Вынимаю корзину Рыжей из своей, протягиваю её ей. – Подожди, – спохватившись, выуживаю оттуда сосиски.

Диана медленно поднимается, не сводя с Юльки растерянных и расстроенных глаз:

– Прости. Просто Юля так рассматривала этикетки, что я подумала… – начинает она.

– Ничего. Неважно. Ладно, прости, но нам пора, – избегая смотреть на нее, я гляжу в сторону касс. – Пока? Кстати, был рад тебя повидать.

– Теть Диана, я не умею читать, – Юлька вздергивает вверх подбородок. – Просто мы с бабушкой по телевизору иногда смотрим одну передачу, а там лысый мужчина с одной очень живой тетей все время рассказывает, какие продукты вкусные. А я их запоминаю, по эти-кет-кам, – старательно произносит Юлька.

– Юль…

– А еще у нас дома есть кот, почти вот такой, – и дочь указывает на помпон. – А вы замужем, теть Диана? – без перехода задает она новый вопрос.

– Юль! – одергиваю я дочь.

– Нет, я не замужем, – медленно, за каким-то лешим объясняет ей Рыжая.

– А-а… А еще я пирожные очень люблю, – и дочь-себе-на-уме заглядывает Диане в корзинку. – А папа мне их просто так никогда не покупает. Но в гостях мне можно.

– Юль?!

– Что? – интересуется Юлька, явно играя на Рыжую. Диана переводит на меня взгляд и смотрит так, точно я жлобствую, не покупая печенье дочери, хотя, если дать Юльке волю, то та бы давно жила в сахарнице. И из-за взгляда Рыжей меня накрывает во второй раз.

– Юль, а ты напросись к тете Диане на чай, – с веселой яростью предлагаю я. – А мы за это до дома ее подвезем. Тебе же тетя Диана понравилась?

Я даже сам не знаю, что я хочу услышать в ответ.

– Конечно понравилась, потому что теть Диана на куколку Барби похожа, – в очередной раз «радует» меня Юлька и в темпе добавляет: – Но только можно я сначала приглашу теть Диану к нам в детский сад на утренник, а потом мы уже чай у нее попьем? А то ты учил меня, что напрашиваться в гости сразу нехорошо.

«Ах ты Господи…»

Рыжая переводит на меня ошеломленный взгляд.

– Ну что, теть Диана? – я ехидно гляжу на Рыжую. – Как насчет чая с пирожными?

И, кажется, я уже даже паясничаю. Хотя, разумеется, ни о каких гостях не может идти и речи, включая поход Рыжей к Юльке на утренник.

– Юля, а когда у вас праздник? – к моему удивлению подает голос Диана, и теперь я вскидываю на нее ошарашенный взгляд. Собираюсь ей сказать, что, вообще-то, ей туда идти не потребуется (во-первых, туда моя мать пойдет, во-вторых, я её туда не приглашал), но Юлька уже сдает меня с потрохами:

– Седьмого марта, в восемь тридцать утра. А вы знаете, где мой детсадик?

– Знаю… – кивает Рыжая.

«Еще б ты не знала!»

– … А во сколько закончится праздник?

– В десять утра, – поет Юлька и спохватывается: – А вы точно придете?

– Я постараюсь, – не сводя с нее глаз, медленно произносит Диана.

«Только попробуй!» – я в упор смотрю на нее.

«Вообще-то, это ты первым начал», – я читаю иронию и насмешку в ее серо-зеленых глазах.

– Ладно, дамы, это все хорошо, но не пора ли нам к кассам? – сдавшись (не хочу с ней воевать, особенно при ребенке), предлагаю я.

– Теть Диана, – опять возникает Юлька, – а хотите, мы вас до дома вашего подвезём?

«Что ж за день-то сегодня такой, а? В Юльку словно черти вселились. Хотя… подождите-ка… Моя дочь, что, сводничает?»

– Да нет, не надо, я рядом живу, – Диана, придерживая ладонью прядь волос, наклоняется к Юльке. – До свидания, Юля. Я была очень рада с тобой познакомиться, – серьезно произносит она.

– Ага. А я – с вами, – важно, как взрослая, кивает ей Юлька. – И не забудьте про праздник.

– Может, как-нибудь встретимся? Пока. – Я, не глядя на нее, протягиваю Юльке ладонь.

Рыжакова пожимает плечами и, небрежно кивнув мне, стремительно разворачивается на каблуке и скрывается в хлебном отделе. И только у кассы я понимаю, что за все время нашего разговора она ни разу не назвала меня по имени.

И это делает больно. Но все уходит, хотя осадок все-таки остается.

Рассчитавшись на кассе, мы с Юлькой идем на улицу. Помогаю дочери усесться в машину, вручаю ей пакет. Наблюдаю, как Юлька заботливо пристраивает его на сидении и для верности пропускает в его ручки худенькое запястье.

– Ну и что это было? – вздыхаю я.

– Где? – Юлька, играя в святую невинность, начинает хлопать ресницами.

– Перестань, а? – Я морщусь.

– А я себя на кассе прилично вела, – Юлька упорно делает вид, что не понимает меня.

– Я тебе про Ры… то есть я про теть Диану тебе говорю. Что за намеки такие? – Принимаюсь искать сигареты, но, спохватившись, сую руки в карманы. – Ты же в жизни ни к кому в гости не напрашивалась.

– А-а… А она мне понравилась. Она лучше, чем твоя тетя Ника, – выдав это, дочь отворачивается, а я в очередной раз даю себе по башке, но теперь за то, что однажды сдуру познакомил её со своей любовницей. – И, кстати, теть Диана не глядит на тебя так, как тетя Люда.

– Ну и как тетя Люда глядит на меня? – думая о своем, рассеянно интересуюсь я.

– Ну как, как… Точно скушать хочет.

«Ну все, приехали. Хотя… а что ты хотел? Твоя дочь далеко не слепая».

– Юль, а можно я сам как-нибудь разберусь? – помолчав, говорю я.

– Ну и как ты разберешься? Снова исполнишь? Приведешь ко мне тетю Нику на праздник? Или пришлешь бабушку? – Юлькины глаза мрачно вспыхивают в темноте. – Ты же не хочешь пере-се… пе-ресек…

– Пересекаться, – машинально подсказываю я.

– Да, точно. Спасибо, – Юлька кивает. – Ты же не хочешь с теть Людой пересекаться? Она же тебе не нравится?

– А вот ты прямо очень хочешь, чтобы я пришел на утренник, да? – Я упорно игнорирую намеки Юльки.

– Хочу! Это же мой праздник! Я, между прочим, выступление подготовила! – упирается моя дочь.

– Тебе же не нравится, когда я на утренниках исполняю?

– Конечно, не нравится. Потому что ты там всегда сидишь один, с унылым лицом, чтобы с незнакомыми дядями и тетями не разговаривать. Тебе же не нравится, когда к тебе незнакомые лезут? Вот ты и исполняешь. – Юлька обиженно шмыгает носом и обреченно машет рукой. – Ладно, всё. Можешь не приходить.

«Ну что, допрыгались, Роман Владимирович?»

Помедлив, поддергиваю брюки и присаживаюсь на корточки:

– Юль?

– А?

– Посмотри на меня.

– Ну, что? – нехотя поворачивается ко мне Юлька.

– Я правда приду.

– Честно? – дочь с подозрением глядит на меня.

– Честно.

– А как же теть Люда? – у Юльки загораются интересом глаза.

Осторожно щелкаю ее по носу:

– А это не твое дело.

Просто я уже понял, как можно убить двух зайцев».

ГЛАВА 3. На миллиметр ближе

Любопытная штука – прошлое. Оно всегда с тобой: думаю, часа не проходит без мысли о чем-то, что было десять-двадцать лет назад.

Джордж Оруэлл. «Глотнуть воздуха»

 
Роман, наши дни.
 

« – Я соскучилась. Я так по тебе соскучилась! – проникновенный взгляд карих глаз, и ладонь Вероники нежно гладит меня по щеке.

– Я тоже. Ник, напомни, у тебя в спальне курят? – Я расслабленно откидываюсь на подушки.

– Где ты тут видишь спальню? – иронично усмехается Вероника. Плавно потянувшись, она спрыгивает с кровати, в очередной раз ненавязчиво продемонстрировав мне, что для своих тридцати восьми она в очень хорошей форме (спортзал, раз в месяц обязательный поход в SPA, раз в полгода – абонемент в бассейн). Она замужем, но детей у них с мужем нет. Как говорит сама Вероника, раньше не получалось, а в преддверии сорока о детях уже не думают. Убедившись, что я успел оценил ее формы, Вероника удовлетворенно набрасывает на голое тело черный шелковый китайский халат, расшитый не то драконами, не то пионами, взбивает руками шапочку коротких темных волос и бежит босиком в тот отсек квартиры, который она превратила в кухню:

– Кури, не стесняйся, до пятницы выветрится. А если Вовка почувствует, то скажу ему, что это Ленка курила.

Ленка – это подруга Вероники, перманентно приходящая к ней в гости и постоянно жалующаяся ей на личную жизнь. А до пятницы – это до того дня, когда из командировки вернется муж Вероники – доктор наук, подвизавшийся в каком-то НИИ, Владимир.

– Спальню? – переспрашиваю я. Свешиваюсь с кровати и роюсь в пачке сигарет. Одновременно кошусь на снимок Владимира, который стоит на тумбочке и, как мне кажется, горестно глядит на меня из фотографической рамки. У Владимира седой ежик волос, короткая профессорская бородка, скучные немигающие глаза, и, дай Бог мне памяти, он, по-моему, лет на десять – двенадцать старше Вероники.

«Интересно, и что она в нем нашла?» – думаю я.

– Ты перед уходом поешь? – забежав в периметр кухни, Вероника оглядывается на меня.

– Не знаю. Может быть, и поем.

Вероника кивает, а я закуриваю. Пока она хлопает дверцей холодильника, выставляя на стол тарелки с нарезкой, запечатанный в целлофан батон белого хлеба и еще какую-то ерунду, я снова укладываюсь на подушки и в сто пятый раз за последние полгода принимаюсь рассматривать периметр ее двушки.

Двушка улучшенной планировки. Вернее, это была двушка улучшенной планировки, пока Вероника, не то наслушавшись советов дизайнера, не то насмотревшись «Квартирный вопрос», не снесла в ней все стены за исключением несущих, объединив таким образом две комнаты в одну и соединив их с кухонной зоной. И вот теперь, лежа на кровати, я ощущаю себя лежащим примерно на середине кухни. Но особенный шик этому добавляет тот факт, что с кровати отлично просматривается стеклянная дверь туалета. Отлично помню, что когда я впервые переступил порог квартиры Вероники, то перепланировка вызвала у меня культурологический шок вкупе с чистым ковриком у входной двери с надписью «Добро пожаловать!» Впрочем, доигравшаяся в дизайнера Вероника восприняла свой провал легко, но с тех пор окончательно забила на благоустройство жилища и сосредоточилась на поддержании маломальского порядка в квартире.

Остается добавить, что познакомились мы с Вероникой примерно год назад. Зам главного бухгалтера крупного рекламного агентства, с которым наш канал имел прочные партнерские – а теперь, благодаря мне, – еще и неуставные связи. Помню, как при первой встрече меня очень заинтересовал пронзительный взгляд её карих глаз, не столько меня рассматривающий, сколько меня оценивающий. Чуть позже – пара ее метких замечаний и умных фраз, касающихся нашей работы. Однажды – затянувшиеся переговоры в офисе и поздний спонтанный ужин в кафе. Незаметно ставшие регулярными звонки друг другу, и ваши отношения также незаметно переходят за ту грань, где ты и она – любовники.

Хотя чисто-любовными я бы наши отношения с Вероникой все-таки не назвал. Скорее, мы с ней дружили, но в этой своеобразной кассе взаимопомощи от меня требовался перманентный флирт («Ром, я как, еще ничего?»), а от нее – элементарное человеческое понимание.

– Ник, скажи, а почему ты вообще вышла замуж? – выпускаю в воздух плотную струю сизого сигаретного дыма.

– А ты из каких соображений, прости, это спрашиваешь? – Вероника оборачивается ко мне.

– Ну, – делаю сигаретой в воздухе неопределенный завиток, поглядывая на снимок Владимира, – ты же зачем-то вышла замуж? Так почему за него?

– Ну у тебя и вопросы с утра, – Вероника, что-то обдумывая, вглядывается в недра холодильника, после чего закрывает дверцу, заводит руки назад и прислоняется к нему бедром. – Ну, время, наверное, пришло, – медленно произносит она и переводит задумчивый взгляд за окно, за которым наступает серое московское утро. – Я, как и все, хотела какой-то определенности.

– А за него почему? – Никак не могу связать в голове ее бойкий характер и скучные глаза ее мужа.

– А Вовка был очень хорошей партией, между прочим! – запальчиво объявляет Ника. – К тому же, знаешь, – она прищуривается, – есть в нем что-то такое, что-то очень надежное, отчего ты понимаешь, что он всегда будет любить тебя больше, чем ты. И даже если до Вовки дойдут какие-то слухи… ну, обо мне, – тут Вероника виновато пожимает плечами и смотрит в окно так, точно до Владимира эти слухи уже не раз доходили, – то он не побежит, сломя голову, разводиться. Ну, выяснит он со мной отношения. Ну, будет скандал. Ну, подуется он на меня с неделю… Но он все равно никогда никуда не уйдет, потому что он меня любит и знает, что я по-своему его тоже очень люблю. Теперь понимаешь?

– Не-а. – Сделав затяжку, перегнувшись, ищу, куда бы стряхнуть пепел. Посмотрев на меня, Вероника направляется к подоконнику, роется там. В итоге, не найдя пепельницу, достает из мойки чистый стакан, зачем-то дует в него, набирает в него воду и подает стакан мне. – Спасибо, – киваю я и пристраиваю его на тумбочку. – Прости, но я не вижу в этом особой любви. Хотя, конечно, ты у нас женщина необычная, – миролюбиво заключаю я, ухитряясь одним глазом охватить Веронику, вторым – перепланировку в её квартире.

Вероника внезапно мрачнеет.

– Да нет, Ром, я-то как раз обычная, – тихо произносит она и отходит к окну. – Я, как и все, хочу стабильности. Тебе, кроме меня, вряд ли еще это кто-то скажет, но каждая из нас хотя бы раз в жизни делала попытку выйти замуж по большой и безумной любви. А удалось это лишь единицам. А дальше – так: тик-так, тик-так. – Вероника поднимает вверх палец и размеренно качает им в воздухе. – И ты, порыпавшись в погоне за принцами лет так скажем до тридцати, уже начинаешь просто хотеть устроенности. И чтобы свой дом. И чтобы дом этот был не хуже, чем у других. И чтобы муж дома. И чтобы вечером вместе с ним смотреть по телевизору какие-то глупости… Да чтобы просто было с кем поговорить, в конце-то концов! – Вероника запальчиво запахивает халат. – Только одни при этом, как моя Ленка, вечно жалуются на судьбу, а другие делают так, как я. А те, кто говорит, что эта устроенность им в принципе не нужна, либо врут тебе, либо понимают, что сами они уже никогда не выйдут замуж… И потом, коли у нас об этом зашел разговор, – Вероника оборачивается и пристально глядит на меня, – Ром, вот скажи честно, ты бы на мне женился?

«Оба-на. Неожиданно».

Нет, не то, чтобы я вообще не ожидал этот вопрос, но я как-то не планировал, что наш сегодняшний разговор скатится в эту тему. Возникает короткая пауза, во время которой я обдумываю, что же мне ответить.

– Не знаю. Хотя, наверное, скорее да, чем нет, – в итоге, дипломатично отбрыкнувшись от неудобного вопроса, я отворачиваюсь к тумбочке и бросаю сигарету в стакан. Окурок, прошипев и разбрасывая пепел, пируэтом идет ко дну.

– Да? Интересно. И почему я тебе не верю? – невесело усмехается Ника.

– Думаешь, все дело в том, что у нас с тобой разница в возрасте? – резко – резче, чем мне хотелось бы, интересуюсь я.

– Нет, дело не в возрасте. Тут ты у нас без комплексов. – Вероника краем глаз наблюдает, как я тяну из пачки новую сигарету. – Я думаю, что дело в том, что тебе в пару просто нужна другая. Не такая, как я… И уж точно не такая, какой была твоя Лиза.

«Ого! Даже я этого не знал».

– А ты что, так хорошо знаешь Лизу? Вы с ней встречались? Вы обсуждали это? Ну и как она поживает в Америке? Надеюсь, у нее все хорошо? – я чиркаю зажигалкой.

– А ты не ёрничай, – одергивает меня Вероника. – А насчет Лизы твоей я уверена, что и она была самая обыкновенная.

– Обыкновенная – это какая? – поднимаю глаза.

– А такая. А ну-ка, сам мне скажи, какой она была? – окончательно разворачивается ко мне Вероника. – Хотя бы одно четкое определение мне дай, чем она тебя зацепила?

– Ник, честно? Я не помню, – завожу руку за голову и смотрю в потолок. Разговор какой-то дурацкий… – Ну, красивой она была. И порядочной.

«Стервой порядочной она была».

– И всё?

– Всё.

– Мм. Тогда почему ты на ней женился?

«Устал по бабам таскаться. В какой-то момент начало возникать ощущение собственной непромытости… А вообще интересно, – думаю я, – зачем я завел этот разговор?» Впрочем, ответ я знаю, и дело не в Веронике. Просто за последние несколько дней, начиная с того момента, как мы с Юлькой столкнулись с Рыжей, ржавый гвоздь, вколоченный в гробовую доску наших с ней отношений, снова начал саднить вопросом, почему же она тогда все-таки выбрала этого Лешу?

– Ну, мы с Лизой совпадали в принципиальных моментах. К тому же, к тому времени я уже знал, чего я хочу. И Лиза тоже знала, чего она хочет, – помолчав, подаю реплику я.

– Включая ребенка, ипотеку и дорогую машину? – насмешливо уточняет Ника.

– А что, планировать жизнь – это смешно?

– Нет, Ром, это не смешно, но это, возможно, как раз ответ на вопрос, почему ты женился на Лизе. Та самая определенность, да? Только это не любовь, а какая-то счастливая пятилетка семейной жизни. Прямо, как у меня!.. Так, ну и что дальше было? Почему вы с ней развелись?

«Потому что через год, ложась с ней в постель, я понял, что сплю с абсолютно чужим мне человеком. С женщиной, которой наплевать на меня так же глубоко, как и мне на неё. Но я бы и с этим смирился, если б она не начала вовлекать в наши разборки Юльку».

– У нас не сложилось. В конце концов мы разошлись, – я вроде поставил точку в дискуссии.

– Да? Ну и кто был инициатором развода? – не отстает Вероника.

– Ник, да какая разница-то? – Теперь, кажется, пришел мой черед раздражаться. Скинув вниз ноги, сажусь на кровати, отбрасываю в сторону одеяло. – По-твоему, если я сделал все, чтобы забыть о своей бывшей жене, – раздраженно ерошу волосы, – это означает, что она была самой обычной? Обыкновенной, как ты говоришь? А если бы я ее не забыл, то она бы была необычной? Так? Детская логика какая-то, ты не находишь?

– А ты сам разговор на эту тему завел! И кстати, разница есть, потому что лично мне кажется, что инициатором развода был ты… Рома, я знаю тебя десять месяцев. Даже одиннадцать месяцев! – Вероника поднимает вверх руки, складывает из пальцев кавычки и несколько раз быстро сгибает и разгибает их, видимо, демонстрируя мне эти самые месяцы. После чего вздыхает, подходит к кровати и, придерживая полу халата, садится рядом со мной. – Дай сигарету, – устало просит она.

– На.

– Спасибо. – Вероника кивает, щелчком выбивая сигарету из пачки. – Ты, Ром, прости, но то ли ты действительно не понимаешь, что я пытаюсь до тебя донести, то ли комедию в своем духе ломаешь. Ничего не помню, ничего не знаю, никому ничего не скажу. Это же твой излюбленный стиль, да? – Вероника ищет глазами зажигалку на тумбочке. Не найдя ее, берет мою руку, переворачивает мою ладонь, прикуривает от сигареты. – Хорошо, давай по-другому. – Она откидывается на локтях и задумчиво глядит в потолок. – Вот скажи мне, ну что у тебя в жизни есть? Ну, дом. Ну, работа, друзья, ребенок. Плюс хороший заработок и неплохие связи. Но это всё. Всё, Ром, ты понимаешь меня? И хотя это всё налажено и отлажено, но – это всё. Тебе самому не тошно, не скучно от этого? – Вероника прищуривается, глубоко затягивается и выдыхает дым. – Ты же ищешь чего-то, я же это вижу. Ты и со мной-то, по-моему, начал встречаться не потому, что я тебя так уж тогда зацепила, а потому что отношения со мной показались тебе необычными. Вроде взрослая умная женщина, но – с чудинкой. Хоть квартиру мою возьми, – Вероника тычет сигаретой в периметр и цокает языком. – И при этом у меня муж имеется, что с тебя вроде как снимает определенные обязательства. И детей я от тебя не прошу. И опять же при этом при всём я тебе друг и товарищ, так? – она вопросительно глядит на меня. – Ром, а ты никогда не задумывался, кто ты для меня? И как я к тебе отношусь? И чего я ждала от тебя все это время?

Возникает новая пауза. Не понимая, чего она добивается от меня, я смотрю на нее.

– Вот именно, – поглядев мне в глаза, невесело усмехается Вероника. – Ладно, неважно. Всё, забудь. – Она вздыхает, но, бросив на меня новый короткий взгляд, вдруг решается: – Ром, ты пойми, влюбиться в тебя очень несложно. Ты интересный, умный, порядочный. Ты хорошо выглядишь. Ты при желании умеешь очень красиво ухаживать. Нет в тебе этих, свойственных нашему среднестатистическому мужику, дури и быдлогонства. При всей своей вспыльчивости ты умеешь себя в руках держать. Всегда извинишься, если не прав. Если прав, то не тюкаешь постоянно в нос фразой: «А я тебе говорил! А я так и знал!», как, например, мой Вовка. У тебя… Да у тебя даже обаяние какое-то правильное! И это цепляет. Хочется если не лечь с тобой сразу в постель, то хотя бы постоять с тобой рядом. Но по той же самой причине, – тут Вероника разводит руками, – любить тебя тяжело. И лично мне, например, за это время стало понятно, что тебе в принципе на всех наплевать, если только это не твоя Юлька, не твоя мать и не работа твоя. И вот, вроде ты здесь и со мной – и все равно, мыслями ты на другой территории. Ищу тебя, зову тебя, а ты будто не слышишь. Кто тебе нужен, Ром, скажи? – это звучит тоскливо.

– Только не закончи сейчас фразой о том, что мне нужна твоя Ленка, – обнимаю Веронику за плечи, пытаюсь перевести разговор в шутку.

– А причем тут Ленка моя? – Вероника подозрительно глядит на меня.

– А притом, что у Ленки твоей понятие «вечная молодость» ассоциируется не с количеством прожитых лет, а с числом новых любовников. А я отказываюсь быть еще одной вехой на ее бесконечном пути к бессмертию.