Читать книгу: «Убрать помехи! Из жизни ангелов, людей и инопланетян», страница 2

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

К рассвету ЕГО задача созрела в моей голове и маячила перед мысленным взором, предъявляя себя различными колоритными частями. К началу рабочего дня она заслонила собой все и неожиданно предстала передо мной в облике пышнотелой девицы, которая нуждалась в подобающем наряде. Будучи мужчиной, я бы сказала, что девица не была лишена приятности. Но я не была мужчиной. Я была лишь портнихой и, по роду своей деятельности, просто прикидывала, как половчее приспособить бесформенный кусок материи к ее прелестям.

Я крутилась вокруг девицы с портновской лентой на шее, с булавками во рту. Уговаривала не вертеться, стоять смирно, не то проглочу булавку, и случиться страшное. Не будет у нее нового сногсшибательного наряда. Сделала несколько кругов, разглядела фигуру с разных ракурсов, прикинула, где убавить, где прибавить. Взлетела к потолку для лучшего обзора, лентой как бы невзначай шлепнула по ее лицу, чтоб не задавалась. Кинула материю на ядреное тело девицы, сметала булавками наживую. Сделала метки острым обмылочком, по старинке. Отошла, полюбовалась. И принялась самозабвенно резать и шить, резать и шить.

Материя легла, как влитая. Получилось очаровательное платьице. Плотно, ладно село на фигуру. Подчеркнуло нужное, спрятало от посторонних глаз лишнее.

Покончив с портновским делом, я вернулась в реальность. Теперь нужно было технично перенести все это великолепие из головы на бумагу. Чтобы кто угодно мог увидеть результат так же ясно, как и я. Особенно ОН. ОН неохотно вникал в суть изложенного чужими, не ЕГО словами. ОН ведь всегда говорил лучше всех, а, следовательно, другие, по умолчанию, хуже.

Я рисовала графики, столбики цифр, схемы, а в голове матрица было представлена очаровательным платьицем на пышнотелой девице.

Меня несло, я забыла про время, раскраснелась, улыбалась сама себе. Чудилось, что я в комнате моего таинственного знакомого-Ангела. Но мне было все равно. У меня получалось.

Все. Закончила. Собирался дождь. Пора домой, с чистой совестью. День удался. Довольная девица кружилась перед зеркалом. ЕМУ точно понравится.

ГЛАВА ПЯТАЯ

Я возвращалась домой в сумерках. Дождь, как помешанный, с нарастающей амплитудой раскачивал одну и ту же музыкальную фразу. На ее фоне забавлялся звуковыми эффектами гром.

Чуть фиолетовый воздух размывал границы, отчего все вокруг было словно с акварельного рисунка. Влажные крыши, яркие, точно игрушечные, автомобили, пузыри в лужах, потемневшая, тяжелая одежда. Люди, спрятанные под разноцветными зонтами, казались безликими и ненастоящими.

Я стояла на перекрестке, ждала зеленого света, и представляла, как выгляжу со стороны. Размытая фигурка на миниатюре, всего лишь след кисти задумчивого художника. Возможно за мной, втиснутой в простенькую рамку, наблюдает кто-то еще. Я ежилась от его пристального взгляда и от холода, чувствовала себя маленькой в игрушечном, фиолетовом мирке. Что там, за рамой?

Попыталась стряхнуть морок.

Фиолетовый воздух побледнел, запахло морем и хвоей.

***

Ангел с тряпкой и пластиковой бутылкой в руках крутился вокруг допотопной легковушки. Хмурый и небритый, посмотрел сквозь меня, жестом приказал сесть в машину.

Не стала ни о чем спрашивать. Справа стена хвойного леса. Слева море. Как я здесь оказалась – неизвестно. Вокруг ни одной живой души. Лишь мрачного вида долговязый Ангел с неизвестными намерениями колдует над раздолбанным продуктом отечественного автопрома. Все было нормально.

Ангел занял водительское место, повертел задом, как кот на подстилке, устраиваясь поудобнее, положил руки с длинными, тонкими пальцами на руль и произнес в пространство:

– Опять до двух не спал. Вечно не высыпаюсь.

– Почему? – я спросила машинально, не рассчитывая на ответ.

Но Ангел ответил. Не глядя на меня, тихо, искренне, беззащитно и подробно.

– Нарушение сна какое-то у меня здесь. До двух, до трех заснуть не могу. Музыку слушаю, фильмы смотрю. В три засыпаю, а там и вставать пора, и на работу.

– На работу? – удивилась я

– Когда ты бодрствуешь, я спать не имею права. Должен бдить.

Он помолчал и неуверенно продолжил:

– А ты каждый день встаешь полседьмого, чтобы к восьми загрузиться на рабочее место. Зачем?

В голосе не было ни досады, ни раздражения. Только усталость недоспавшего человека.

Мне стало неловко. Захотелось объяснить ему, как важно вставать рано. Какой я стану от этого эффективной и сколько успею сделать.

Но мне почему-то стало неловко, а вместо объяснений я спросила:

– А нам обязательно куда-то ехать? Может ты поспишь?

Ангел промолчал. Взгляд его, устремленный в бесконечность, потеплел.

***

Мы тронулись с места.

Долго молча ехали по пустому шоссе. От тишины было неловко. Ерзала, пыталась завязать беседу, искала, чем занять руки. На мои реплики Ангел не реагировал или отвечал с досадой, односложно. Занять себя было нечем. Волей-неволей прекратила суетливый поиск.

Монотонный гул двигателя, шуршание шин. Бесконечное полотно дороги, неспешно раскрывающаяся даль. С каждым километром я словно становилась плотнее и основательнее, а потом почувствовала слева тепло живого таинственного существа, так похожего на человека. В салоне стоял странный, терпкий, приятный запах. Запах чего? Чуда?

Время было неспешно, как шоссе. Я растворялась в нем.

***

Остановились на заправочной станции. Ангел прошагал на длинных, тощих ногах до ларька, принес воду и еду.

Зашла в уборную. Подставила указательный палец, потом всю ладонь под струю холодной воды из-под крана. В окружении белого кафеля, ощутила летним днем озноб операционной. Поежилась. Подняла глаза на заляпанное, мутное зеркало… И отпустило. Растрепанная, утренняя, спокойная и живая. Неизвестно, куда, с кем и зачем еду. Знаю лишь, что скоро вспомню нечто важное. Нечто просыпалось в утробе теплого, затхлого, темного, уютного подземелья, расправляло конечности и крылья, потягивалось.

***

Взошло солнце. Плотная стена леса неожиданно закончилась. В обрамлении холмов перед нами предстало хрустальное озеро. Буйная, сочная зелень вокруг. Капли росы под первыми солнечными лучами.

Ангел затормозил, на ходу бросил себе под нос что-то вроде «подожди» и побежал туда, к озеру.

Я смотрела на его удаляющуюся спину, на беззащитный затылок, на то, как он смешно вскидывает ноги, преодолевая сопротивление упругой, сильной травы. Что он делает? Я не сразу поняла, что он делает. Он то наклонялся низко-низко, к самой земле, то выпрямлялся и вскидывал руки в странном танце

Вдруг меня осенило-Ангел просто фотографировал это великолепие. Ангел. Просто. Фотографировал. Он парил на фоне просыпающейся природы и, если бы это был человек, я бы сказала, что у него выросли крылья.

***

Любовалась Ангелом. Солнце гладило кожу.

– Как у вас здесь… – выдохнул он.

***

Вновь шоссе. Ангел долго переключал что-то на панели. Возникли звуки.

– Что это? —спросила я.

– Это не ваше. Просто слушай.

Я вслушиваюсь в нечто странное, созданное иным миром, в то, что нельзя назвать музыкой по земным меркам. Оно было понятно мне, поскольку человеку ли, иному ли разумному существу всегда близко то, о чем это было. Музыка просачивалась сквозь меня, по пути мягко растворяла скопившиеся жесткие комки. Я прикрыла глаза, вслушалась в нее, в себя, до конца, до последней встрепенувшейся и сорвавшейся в пропасть ноты.

Стало тихо, но нечто осталось. В ровном гуле двигателя. В моих мягких губах. В покорности ресниц. В руках, покоящихся на коленях. В воздухе между мной и человеком рядом, который сейчас, я это знала, чувствовал то же, что и я.

– О чем думаешь? – Ангел потревожил тишину. Тишина улетела величавой, длиннокрылой птицей.

Я промолчала, я ни о чем не думала.

– Чего ты хочешь, душа моя? – старомодное обращение прозвучало неожиданно уместно.

Больше всего в этот миг мне хотелось, чтобы он взял меня за руку. Поэтому я по-прежнему молчала.

– Как же хорошо тут у вас! Чувствуешь?

– Да, – выдавила я. Говорить совсем не хотелось.

– Мало таких планет… -Ангел, наоборот, был удивительно словоохотлив.

– А что здесь особенного?

– Особенного везде полно. Спроси лучше, что есть только у вас.

По-моему, то, что есть только у нас и называлось особенным. Пожала мысленно плечами, покорно спросила: «Что есть только у нас?». И между моим «у нас» и его «у вас» впервые ощутила бездну.

– Нам говорят, что это – техническая ошибка. Исправить ее сложно. Система полетит. Проще смириться. А мы, грешным делом, радуемся тому, что ошибку не исправляют.

– Что за ошибка?

– Не должно смертное существо чувствовать ничего подобного. Нецелесообразно это. Осложняет все. В моих кругах, близко к Вечности, без этого никак. С Вечностью надо говорить на ее языке.

Он произносил слова размеренно, задумчиво. Сомневался, надо ли.

– Что за ошибка? -умоляла я.

– Нигде больше живые, смертные, разумные существа не могут просто БЫТЬ, -изрек Ангел. И добавил:

– Хотя бы время от времени. Обычно все подчинены цели, завязаны на действии. Продвигаются, стремятся. К результату. К смерти. Иначе система заглючит от безысходности, начнет разваливается, может навернуться, гикнуться… – Ангел спохватился и замолчал. Наверняка, у него в запасе было достаточно выражений для продолжения словарного ряда.

– Только вам предоставлена такая возможность, – продолжил Ангел торжественно. Многим из вас непонятно, что с ней делать, как применить, куда от нее деваться даже. Ангел кривится. -Многие из вас возможности просто не замечают или забывают о ней за ненадобностью, пожив немного. Согласись, это, действительно, нецелесообразно, бестолково и бессмысленно в мире, завязанном на здравом смысле.

Поэтому не идут с вами на контакт Другие. Ущербностью считают дар, не нужный для выживания. Страшатся перенять, подцепить, заразиться. Детей своих пугают.

Наши же ухмыляются, глядя на тех из вас, кто пытается дар распробовать. Нечеловеческое это дело, как ни посмотри.

Никого не переубеждаем. Ничего не переделываем. Так проще. На самом деле именно это в вас – божественное.

– Случайно получилось, ошибка, – начал было оправдываться мой собеседник, запивая слова, явно несанкционированные в высших сферах, минералкой из пластиковой бутылки. Как вдруг подавился, захлебнулся водой, закашлялся, и, покрасневший, со слезами на глазах, произнес не своим, властным и густым голосом:

– Великое благо дано вам этой ошибкой.

На мгновение передо мной предстал не мальчишка, а мудрец.

Прежний Ангел возвратился, тихий и грустный:

– И никогда, никогда не жалей о своем молчании.

Самое интимное, что два человека могут сделать друг для друга -просто помолчать вместе.

И он взял меня за руку.

***

– Ты спрашивала, куда мы едем?

Кивнула, хотя и не спрашивала.

– Дорогая, мы прибыли.

Ангел остановил машину у приземистого деревянного здания с вывеской «Харчевня «У Игореши». Я собралась выходить.

– Погоди, сейчас ты переходишь дорогу под дождем. Будь осторожна-предупредил Ангел.

Мир снова перевернулся.

***

По дороге домой зашла в магазин и купила себе еду. Все, на что глаза посмотрели и что желудок потребовал. Я была голодная, как волчица. В харчевню «У Игореши» не попала. Странные грезы у меня, однако. Не отличишь от яви. После них захотелось умиротворяющего, расслабляющего удовольствия. Мое желание материализовалось во внушительную гору продуктов на ленте супермаркета. Дома вывалила кули из пакета на стол. Выхватила из кучи особо лакомое, подогрела, стала насыщаться. За ужином, эврика, пришел яркий штрих к решению задачи. С тарелкой понеслась к компьютеру, опасаясь расплескать.

В минуты творческого ступора-обратно на кухню за новым лакомством. Так и курсировала. Арсенал кружек передислоцировался вслед за мной из кухни к рабочему месту. Обвела глазами его виновато, обреченно и рассеянно. Порядок снова нарушен. Но фокус внимания остался на красивом решении задачи.

Наконец, живот заполнен и умиротворен. Легла спать все еще во власти задачи. Заснула с ощущением, что я гений и оказалась у харчевни.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Похоже на придорожную забегаловку. Огромная аляповатая вывеска с оскалившимся в улыбке поваром.

– Прошу, принцесса, – Ангел галантно распахнул видавшую виды деревянную дверь.

Ступила на крыльцо и заметила, что на мне красное платье в крупный белый горох. Сроду такого веселья не носила. Разве что глубоко в детстве.

Готова была увидеть столы, накрытые цветастой клеенкой, массивные стулья, смурных, склонившихся над тарелками дальнобойщиков. Компот в граненых стаканах. Макароны в лотках. Стопку пластиковых подносов, наспех протертых разящей хлоркой тряпкой. Герань на подоконниках. Веселые занавески. Кафельную плитку на полу. Фикус в углу. Массивных чугунных коней с геркулесами в интерьере. Густую мутную подливу, борщ, жареный минтай. Краснощеких, дородных, пышущих жаром работниц общепита в белых халатах и косынках. Всего этого за дверью не было.

Мы очутились в большом зале, похожем то ли на внутренности космического корабля, то ли на операционную. Во рту появился металлический привкус. Я провела языком по небу и внутренней поверхности щек. Мое гороховое платье и простецкий прикид Ангела не вписывались в царстве металлической гармонии.

Небольшие стальные пластины лепестками устилали стены и потолок. Они светились. Ослепительно и холодно. Белый воздух окутывал нас, нелепых, несовершенных и теплых.

Вдоль стен теснились изящные железные столики. Ажурные салфетки на них были, похоже, из металлического кружева. Я ступила на серый ковёр. Вместо мягкого ворса пол встретил меня непреклонностью стальных иголок. Я отпрянула и неминуемо упала бы, если бы Ангел не поддержал меня под локоть. Захотелось уйти отсюда.

– Игореша, клоун, выходи! -крикнул Ангел, все ещё крепко держа меня за руку, словно опасаясь, что убегу. Мы уже впечатлились, напуганы и готовы к твоему представлению.

Пауза повисла в металлическом воздухе. Потом произошло неуловимое движение и в центре зала возник высокий чернявый парень в длинном сером фартуке, с полотенцем через плечо. Густая бородка на круглом лице, чуб, пухлые щеки, живые бархатные глаза.

Глядя на него, хотелось улыбнуться. Он был из числа тех мужчин, с кем удивительно легко. Легко знакомиться, легко общаться, легко, спокойно и надежно быть рядом. Расставаться, впрочем, тоже легко.

В невнятные, смутные для женщины времена такие мужчины-дар. Ты будешь купаться в его доброте, и надежном спокойствии. Он предложит тебе шоколадную конфету, когда ты грустишь, обнимет, когда весь мир ощетинится. Он принесёт в коробке жалобно голосящего уличного котенка в то момент, когда тебе, казалось бы, хуже всех.

Ты проснешься утром переродившаяся и увидишь, как этот парень, напевая, готовит завтрак. Кот трется об его ноги. Яичница с помидорами буднично скворчит на сковороде. Все вокруг него размеренно и шаблонно.

Ты прислонишься к дверному косяку и выдохнешь. Потому что такой шаблон нужен тебе сейчас больше всего. На него можно опереться. От него можно оттолкнуться. И куда, оттолкнувшись? Тебе видней.

Он, как ангел, придёт к тебе, смертельно уставшей от сложностей, своих и ЕГО. Он незаметно и без претензий уйдёт, когда наступит время. Он не даст жизнь, он даст покой и свет, с которыми ты возвратишься на землю для новых встреч со сложным, ослепительным и нешаблонным. Возможно, такие парни и есть ангелы. В их простоте и приземленности таится нечто неземное.

Нужно ли то, что они приносят, им самим? Или сапожник, как водится, без сапог? Такой вопрос никогда не приходил мне в голову. Возможно, именно этого вопроса они ждут и исчезают, не дождавшись.

Задай ты его, и передо тобой отворится целая вселенная. Ты встанешь на ее пороге, глянешь из своего мрачного мира на буйство красок, вдохнешь воздух со странным, будоражащим ароматом. В лицо дунет беспечный ветер. Облака опустятся и пригласят понежиться в своем ватном чрево. Звездная бездна поманит к себе, уложит в колыбель и будет тихо напевать его голосом о чудесных мирах.

Пока что ты думаешь о себе. И он, как заказывала, приходит в твой трещащий по швам мир и приносит покой. Большего он тебе одной дать не может. Пока что он просто ангел.

Один из них был передо мной. Улыбался пухлыми губами. Моргал густыми ресничками. И спрашивал, шутливо изогнувшись в поклоне:

– Чего изволите?

– Не дурачься, шут гороховый, ты прекрасно знаешь, что нам нужно.

Игореша укоризненно хлопнул себя по лбу и вприпрыжку убежал за стальные кулисы.

Откуда он знает, что нам нужно? – спросила я.

– Ангел ведь.

– Понятно…

– Поверила? Шучу. Все проще и сложнее. Представь себе тончайшую электронику. Лучшее оборудование, считывающее состояние твоего тела и души. Ауру. Поля всякие Представь, как оно дышит, смотрит, щупает, слушает тебя. А потом скрежещет и выдает самый лучший, а значит самый приятный для человека на данный момент вариант. Представила?

– Не очень, – ответила я, подумав.

Ангел меня не слушал и продолжал говорить, захлёбываясь от восторга.

– А сейчас представь, что ты внутри этой совершеннейшей, уникальнейшей машины. Ее желудок вот-вот начнет урчать и переваривать информацию о тебе.

Я в ужасе попятилась к выходу. Ангел рассмеялся.

– Нет, серьёзно. Разве это не чудо? В галактике Z закупал. Тебе не представить, как это далеко, – сказал он и ткнул пальцем в небо. А что делать? Ближе нет. Там лучший институт человековедения. Все про вас знают лучше, чем вы сами. Слышала, наверное, про летающие тарелки и похищение людей для опытов? Так вот, ерунда все это, про опыты. Зачем похищать, когда за доли секунды считать можно каждого из вас, а вы и не заметите. А вот тарелки действительно оттуда. Странные существа в этой галактике. При их возможностях замаскироваться не могут. Или не хотят.

Ангел уже тянул меня за руку к одному из столиков.

– Сам летал. Сам доставлял. Сам настраивал. Нельзя, вообще-то нам. Запрещено бизнесом заниматься, все- таки мы ангелы. Он задумался, засомневался, изобразил раскаяние.

А я представила его, в клетчатой рубашке и джинсах, с огромными крыльями за спиной, в безвоздушном пространстве. Как он буксирует к земле что-то чудовищно огромное в надежной упаковке. И улыбнулась.

– Проще говоря, машина настроит все вокруг под тебя. Все, что нужно, изменится. Воздух, цвета, запахи, звуки…

– Все что нужно для чего?

– Для тебя, конечно. Ты вообще задумывалась, как ты устроена и для чего все это?

– О смысле жизни что ли?

Ангел опешил и сам задумался.

– Ммм… Усложняешь ты все. Можно и так сказать. О смысле… О том, как все совершенно. Конструкция железяки, в которой мы сейчас, ничто по сравнению с конструкцией твоего тела, твоего сознания. О том, чтоб все это работало и не фонило должна думать ты. Кто ж ещё? Не врачи же, не психиатры. А железяка тебе в помощь. Как индикатор. Чтобы все проявилось.

– Что проявилось?

– А ты оглянись.

Хирургическая стерильность помещения сохранилась лишь на периферии зрения. Все, на что я смотрела в упор, менялось. Ковёр стал мягким, свет тоже. Заколыхалась легкая занавеска в горошек на отворившемся окне. Горошины запрыгали, хихикая, как от щекотки. Столы, смачно чмокнув и подпрыгнув, округлились. На них спланировали невесть откуда взявшиеся скатёрки. Прихорашиваясь и оправляясь, столы разбились на пары и, покружившись в вальсе, замерли в радостном ожидании. Салфетки в фигурных вазочках расправили крылышки, узоры и принялись чуть слышно напевать что-то фольклорное. Стало тепло.

В центре зала возник очень серьезный Игореша, поклонился нам в пояс, взмахнул дирижерской палочкой, встряхнул шевелюрой. Не хватало только фрака с белой манишкой.

Я ожидала услышать музыку, вместо этого увидела ее. Воздух переродился и эволюционировал. Прозрачная пустота зашлась вихрем, местами уплотнилась, местами растворилась в бесконечности, образовав провалы и дыры в пространстве. Дыры пошли туннелями, в конце которых мерцало нечто таинственное и разноцветное.

Все это было похоже на ожившую акварель очень смелого художника.

Уплотнения превратились в спиральные облака. Внутри них что-то происходило. Я приглядывалась, прищуривалась, хотела подойти поближе. И поняла, что подходить нет необходимости. Я находилась в эпицентре происходящего. Сгустки музыки пульсировали вокруг меня и даже во мне. Они были разного цвета и формы. Я следила за стремительным вихрем… чего? Я поняла-вихрем зарождающейся жизни.

Пока я вертелась вокруг своей оси, чтобы больше увидеть, лоно сгустков на глазах набухало, из него потянулись причудливые разноцветные ростки. Плоть ростков превращалась в диковинные плоды. Через пару минут в воздухе плавал целый сад-огород, Игореша нырял в его дебри с хищным ножом, точно разбойник. Подмигивал одним глазом, пугал чёрной повязкой на другом.

Игорешин нож вспорол росистую пористую мякоть. Она нехотя прогнулась под ним, затем, не выдержав напора, разверзлась сочащимся надрезом. Дальше все пошло, как по маслу. Плоды вокруг Игореши произрастали из семян, зрели, сами стряхивали с себя землю и росу, ложились под нож и сами укладывались на огромный, парящий в воздухе, поднос тонкими разноцветными ломтиками. На срезе они были так свежи и влажны, что хотелось провести по ним языком, ощутить вкус и влагу на небе, впитать потрясающую свежесть, ощутить ее всеми вкусовыми рецепторами. Сглотнуть слюну, самой стать этой свежестью. Я раздвинула руками заросли и потянулась к тяжелому подносу. Но Игореша меня опередил, отодвинул, встал на цыпочки, схватил качающийся поднос и водрузил его на стол. Осуждающе сказал мне «ай-ай-ай», и я, как провинившаяся девочка, взгромоздилась на высокий стул и замерла в ожидании.

Игореша повязал мне на шею огромный фартук. Фартук закрыл рот и нос. Я заморгала и протестующе замычала. Игореша поправил фартук и предложил мне отведать плоды.

Я откусывала маленькие кусочки, прислушивалась к себе, глотала. Влажная мякоть скользила по языку, небу, проваливаясь вглубь меня. Я изнутри чувствовала ее прикосновение. Мякоть плодов нежно касалась моей мякоти. Осмелев, впитывалась, проникала в мои клетки, в густой поток, текущий по моим жилам. Смешивались с ним, освежала, добавляла краски и ноты.

Я, полная свежести, глубоко вздохнула, потянулась вверх и захотела взлететь.

И взлетела бы красным воздушным шариком в белый горошек. Но Ангел подошел сзади, мягко взял меня за плечи и опустил на землю.

– Не торопись. Еще не все. Это только легкость и свежесть рассвета. Ты взлетишь, а что будешь делать дальше? Вскоре тебе наскучить весело болтаться в воздухе, но шарик не может сам вернуться на землю. Он пустой.

– Он может лопнуть? – спросила я.

– Или застрять навеки между небом и землей, – грустно улыбнулся Ангел.

Я послушно села. Декорации тем временем менялись.

Зелень смешалась с воздухом и превратилась в прозрачную воду. Даже если бы я взлетела воздушным шариком, тяжесть воды вернула бы меня на дно. Мое платье и волосы колыхали волны. Подобно ветру, но мощнее. Как в замедленной съемке. Стайка пестрых рыбок запуталась в развевающихся прядях.

Появились крупные, солидные рыбы. Медленные и задумчивые. Я слушала шорох песчинок, тяжелую музыку морских глубин и думала, что это может продолжаться вечно. Что бестолковое парение шарика в банальном голубом небе -детский сад по сравнению с медитативным покачиванием волн.

И, когда я была готова остановиться навеки, когда я перестала желать чего-то иного, ставшего суетным и мелким, в центр величия шумно вплыл Игореша с огромным сачком. Большой, неуклюжий, в одежде, загребая ил, он стал ловить обитателей морских. Конечно же они, ловкие и гибкие, легко ускользали. Вскоре Игореша остался один в мутной серо-коричневой взвеси. Он в шутовском отчаянии уселся на огромный валун и даже попытался закурить, но вспомнил, что находится в воде, совсем отчаялся и разрыдался наигранно.

Я хохотала. Вода, тем временем, стала прозрачной. Игореша поднялся, усталый и довольный, как комедийный актер на поклоне. К сачку подплыла огромная рыба, плоская, как камбала и усатая, как сом, с открытым, овальным ртом. Рыба нырнула в сачок, поерзала, покрутилась, и уснула.

Вода вместе со всем ее содержимым хлынула вверх и в один миг мощно всосалась в потолок. Лишь кое-где в помещении повисли махровые волны и водоросли, да на ковёр просыпался песок. Мусор был вмиг убран взявшимися невесть откуда металлическими пауками.

Игореша в огромном поварском колпаке стоял посреди чистого зала. Рыба сладко спала в сачке, положив плавник под щёчку. Вдруг снизу вырвался столб пламени и свирепо охватил сачок, а Игореша принялся ловко его поворачивать, подставляя рыбу огню с разных сторон. Я в ужасе закрыла глаза, а когда открыла, пламя исчезло, а Игореша торжественно держал на ладони огромное блюдо с золотисто-коричневым содержимым в зелени, дольках лимона и помидоров.

Какая жестокость! Не буду это есть. У меня на глазах выступили слезы. Жареная рыбина зашевелилась, потянулась плавниками и произнесла через зевоту: «Жарковато было».

Подрос оказался на столе.

– Попробуй-сказал Игореша.

– Она живая.

– Ерунда. Это самая сильная рыба в мире и ничего с ней не будет. Многие ее пылись слопать, ни у кого не получилось, и у тебя вряд ли получится. Пробуй.

Я медлила.

– Ешь! – густым голосом приказал Ангел.

Я взяла вилку и ковырнула ею рыбий бочок.

– Щекотно-пискляво провизжала та и поежилась. Кусок плотного белого мяса с тонкими прожилками остался на вилке, а бочок рыбы тут же затянулся новой кожицей.

Я осмелела и стала есть. Попросила гарнир, на что Игореша ответил мне, что негоже смешивать настоящую силу со всякой ерундой. Что-то вспомнил, загадочно улыбнулся и понесся на кухню.

– Он Бог-сказала я.

Он Ангел-рассмеялся Ангел. Причем ангел, нарушающий все инструкции. Нельзя ведь нам этого. Я его прикрываю и пашу за обоих, всех его подопечных на себя взял. Потому как правда в своем деле он бог, пока непризнанный.

Тут Игореша принёс графин с густой бордовой жидкостью, плеснул из него мне в бокал.

– Что это? Кровь?

– Почти, – ответил Ангел.

– Это лучший виноград Вселенной, – громко зашептал мне в ухо Игореша. Вообще-то напиток называется по – другому, но это не важно. Пусть он смешивается с твоей кровью. Ешь, запивай, набирайся Силы.

Я ела.

– А сейчас сладенькое, – проворковал Игореша и скрылся за кулисами.

– Ой, мне что-нибудь легкое, – испугалась я.

– Он сам все знает, – успокоил меня Ангел.

На сладкое были Космические пузыри. Они летали в воздухе, пахли шоколадом и лопались на языке. Мы с Ангелом подпрыгивали за ними и веселились.

Утомившись, я присела и увидела в зеркале маленькую, измазанную в шоколаде девочку в красном платье в горошек, безмятежно болтающую ножками. Ангел схватил меня за руку, выдернул в центр зала и закричал;

– А ты знаешь, как танцуют дикие-дикие люди?

– И мы зашлись в диком-диком танце, оттаптывая друг другу ноги и утробно завывая. В ритме танца подпрыгивали предметы вокруг.

Потом я сидела на лавке и снова ловила пузыри, а Игореша, наклонившись ко мне, шептал:

– Тебе нужен кто- то другой, попроще и подобрее, мы с тобой еще об этом поговорим.

– Такой, как ты?

Постепенно вокруг все утихомирилось. Предметы вернулись на свои места и замерли. Музыка стала грустной. Белый горох на моем платье растворился в красной материи. Платье стало нежно-розовым и романтичным.

Мы поблагодарили Игорешу за этот вечер. Я обняла его и, встав на цыпочки, поцеловала в колючую щеку. Растроганный Ангел тоже обнял друга.

Вышли в ночь. Помахали Игореше, стоявшему в проеме созданного им на несколько часов специально для нас мира. Дверь закрылась.

Надеюсь, ты запомнила? -спросил Ангел серьёзно.