Читать книгу: «Логика Гегеля. Книга третья», страница 6

II. Критическая философия

40. Критическая философия, как и эмпиризм, исходит из того, что опыт является единственным основанием для познания. Но познание, по ее мнению, не выражает истины, а означает лишь знание явления или видимости.

Критическая теория исходит из различия элементов, представленных в анализе опыта, – материи смысла и ее всеобщих отношений. Принимая во внимание замечания по поводу этого различия, сделанные в предыдущем параграфе, а именно, что ощущение не может явно воспринимать больше, чем индивид и явление или феномен, она в то же время придерживается того факта, что универсальность и необходимость выполняют функцию, столь же существенную для того, что называется опытом. Этот элемент, не будучи выведенным из эмпирических фактов как таковых, должен принадлежать спонтанности мысли; другими словами, он априорен. Категории или понятия разума являются объективной характеристикой познания опыта. В каждом случае они предполагают соединительные суждения (связи)⁶, а значит, с их помощью формируются синтетические суждения a priori, то есть первичные и подвариантные связи противоположностей друг с другом.

Даже скептицизм Юма не отрицает того, что в познании присутствуют характеристики всеобщности и необходимости. А у Канта этот факт остается все-таки предположением; можно сказать, используя обычную фразеологию науки, что Кант сделал не более чем предложил другое объяснение этого факта.

41. Критическая философия приступает к проверке ценности категорий, используемых в метафизике, а также в других науках и в обыденном восприятии. Эта проверка, однако, не направлена на содержание этих категорий, не выясняет их точного отношения друг к другу, а просто спрашивает, насколько на них влияет контраст между субъективным и объективным. Контраст, как мы его здесь понимаем, связан с различением (см. пред. §) двух элементов, входящих в опыт. Под именем объективности здесь понимается элемент всеобщности и необходимости, то есть сами категории, или то, что называется априорной составляющей. Критическая философия, однако, расширила контраст⁷ настолько, что субъективность или познающий разум охватывает весь спектр опыта, включая оба его элемента; и на другой стороне не остается ничего, кроме. «вещи-в-себе».

Особые формы априорного элемента, другими словами, мысли, которая, несмотря на свою объективность, рассматривается как чисто субъективный акт, представлены следующим образом в систематическом порядке, который, как можно заметить, основывается исключительно на истории психологии.

(1) Несомненно, был сделан очень важный шаг, когда термины старой метафизики были подвергнуты тщательному анализу. Простой и прямолинейный мыслитель прокладывал себе путь среди тех категорий, которые возникали сами собой. Ему не приходило в голову спросить, насколько эти категории ценны и авторитетны. Если, как уже было сказано, для свободной мысли характерно не допускать никаких предположений, то старые метафизики не были независимыми мыслителями. Они принимали свои категории такими, какими они были, без дальнейших проблем, как некую априорную данность, еще не исследованную рефлексией. Критическая философия изменила ситуацию на противоположную. Кант взялся исследовать, насколько формы мышления способны помочь познанию истины. В частности, он требовал критики способности познания как предварительного условия ее применения. Это справедливое требование, если оно означает, что формы мышления должны стать объектом познания. К сожалению, вскоре возникает ошибочное представление о том, что нужно стремиться к знанию, пока не знаешь, – ошибка, когда отказываешься войти в воду, пока не научишься плавать. Действительно, формы мысли должны быть подвергнуты проверке, прежде чем они будут использованы: но что такое эта проверка, кроме как ipso facto познание? Таким образом, мы хотим, чтобы в процессе познания действия форм мысли сочеталось с их критикой. Формы мысли должны рассматриваться по их собственным достоинствам в отрыве от всех других условий: они одновременно являются объектом исследования и действием этого объекта. Следовательно, они должны исследовать сами себя, определить границы и показать недостатки, присущие их природе. Это и есть действие мысли, которое в дальнейшем будет специально рассматриваться под названием Диалектика, и в отношении которого мы должны лишь вначале заметить, что вместо того, чтобы, как многие полагают, быть привнесенным в категории извне, оно имманентно и естественно для них.

Поэтому мы можем сформулировать первый пункт философии Канта следующим образом: Мысль должна сама исследовать, насколько она способна к познанию. В наше время люди уже забыли Канта и его философию: все хотят идти дальше. Но есть два пути – назад и вперед. Свет критики вскоре показывает, что многие из наших современных философских эссе являются простым повторением старого метафизического метода, бесконечным и некритичным мышлением наобум, следуя естественной склонности ума каждого человека.

(2) Критика Кантом категорий страдает тем серьезным недостатком, что он рассматривает их не абсолютно и не ради них самих, а для того, чтобы понять, являются ли они субъективными или объективными. На языке обыденной жизни мы понимаем под объективным все, что существует вне нас и доходит до нас извне посредством ощущений. Кант же отрицал, что такие категории, как причина и следствие, в этом смысле слова объективны или даны в ощущениях, и утверждал, что они исходят из нашей собственной психической способности, из спонтанности мышления. Таким образом, в этой степени и в этом смысле терминов они были субъективными. И все же, несмотря на это, Кант называет объективным то, что мыслится, всеобщее и необходимое, а субъективным – то, что просто ощущается. Очевидно, что такой порядок вещей меняет на противоположный вышеупомянутое употребление слова и вызывает обвинения в том, что Кант путает язык. Но это обвинение несправедливо. При более узком рассмотрении фактов вульгарные люди полагают, что объекты ощущений, с которыми они сталкиваются, такие как отдельное животное или звезда, являются независимыми и постоянными существованиями, по сравнению с которыми мысли кажутся несущественными и зависящими от чего-то другого. Однако на самом деле чувственные восприятия являются должным образом зависимыми и вторичными, в то время как мысли действительно независимы и первичны. Поэтому Кант назвал интеллектуальный фактор, всеобщий и необходимый, объективным: и это было вполне оправданно. Наши ощущения, с другой стороны, субъективны; ведь ощущениям не хватает стабильности в их собственной природе, они не менее мимолетны и исчезающи, чем мысль – постоянна и самосуща. В настоящее время особая линия разграничения, установленная Кантом между субъективным и объективным, принята во фразеологии образованного мира. Так, говорят, что критика произведения искусства должна быть не субъективной, а объективной; другими словами, вместо того, чтобы исходить из конкретного и случайного чувства или настроения момента, она должна охватывать те общие точки зрения, которые устанавливают законы искусства. С той же точки зрения мы можем различать в любом научном исследовании объективный и субъективный интерес.

Но ведь объективность мысли, в понимании Канта, опять-таки в определенной степени субъективна. Мысли, по Канту, хотя и являются всеобщими и необходимыми категориями, но это только наши мысли, отделенные непроходимой пропастью от вещи, поскольку она существует помимо нашего знания. Но подлинно объективная мысль, отнюдь не будучи только нашей, должна в то же время быть тем, что мы должны обнаружить в вещах и в каждом объекте восприятия.

Объективное и субъективное – это удобные выражения, использование которых может легко привести к путанице. До сих пор мы обсуждали три значения объективности. Во-первых, она означает то, что существует вовне, в отличие от чего субъективное – это то, что только предполагается, снится и т. д. Во-вторых, она имеет значение, придаваемое ей Кантом, всеобщего и необходимого, в отличие от конкретного, субъективного и случайного характера, который принадлежит нашим ощущениям. В-третьих, как только что было объяснено, оно означает мысль как реальную сущность существующей вещи, в отличие от той, которая только мыслится нами и которая, следовательно, все еще отделена от самой вещи, поскольку она существует помимо нашего знания о ней.

42. (a) Теоретическая фабула – познание qua cognition. Специфическое основание или базис категорий, согласно критической системе, лежит в первичном единстве или тождестве «Я» в мысли, – то, что Кант называет «трансцендентальным единством самосознания». Впечатления от ощущений и восприятий, если обратиться к их содержанию, состоят из хаотического слияния элементов: разнообразие или множественность одинаково заметны в их форме. Ведь ощущение характеризуется взаимным исключением членов, причем в двух аспектах, а именно в пространстве и времени, которые, будучи формами, то есть универсальным типом восприятия, сами являются априорными. Эта совокупность, представленная ощущениями и восприятием, должна быть, однако, сведена к тождеству или первичному и фундаментальному единству. Для этого «Я» приводит себя в соответствие с ним и объединяет его в единое неразделенное сознание. Это Кант называет «чистой апперцепцией». Конкретные способы, с помощью которых разнообразное скопление чувств относится к «Я», являются априорными понятиями познания, категориями.

Кант, как известно, не прилагал особых усилий для открытия категорий. «Я», единица самосознания, будучи достаточно абстрактной и совершенно неопределенной, возникает вопрос, как же нам добраться до специализированных форм «Я», категорий? К счастью, обычная логика предлагает нам в руки эмпирическую классификацию видов суждений. Теперь судить – это то же самое, что мыслить о детерминированном объекте. Таким образом, различные способы суждения, перечисляемые в нашей руке, дают нам несколько категорий мышления. Философия Фихте всегда будет иметь ту заслугу, что она обратила внимание на необходимость показать закон этих категорий и дать подлинную дедукцию из них. Фихте должен был оказать по крайней мере одно влияние на метод логической обработки. Можно было ожидать, что общие термины мышления, обычный запас логиков, включая несколько видов понятий, суждений и силлогизмов, больше не будут восприниматься эмпирически, как простое свидетельство наблюдения, а будут выводиться из природы самого мышления. Если мысль вообще должна быть способна что-либо доказывать, если логика должна настаивать на доказательствах и если она предлагает преподавать теорию демонстрации, ее первой заботой должно быть обоснование своего предмета и убеждение в его необходимости.

(1) Таким образом, Кант считает, что категории имеют своим источником «Я», и что «Я», следовательно, обеспечивает характеристики всеобщности и необходимости. Если мы наблюдаем то, что находится перед нами, в первую очередь, мы можем описать это как сплетение или разнообразие: а в категориях мы находим простые точки или единицы, к которым это сплетение сходится. Мир ощущений – это сцена взаимного исключения: его существо находится вне себя. Это фундаментальная особенность ощущений. Говорить о «сейчас» имеет смысл только в связи с «до» и «после». Так и красный цвет существует только благодаря тому, что он противопоставлен желтому и синему. Теперь эта другая вещь находится вне ощущаемого объекта; последний существует только в той мере, в какой он не является другим, и только в той мере, в какой этот другой существует. Но мысль, или «Я», занимает позицию, обратную разумной, с ее взаимоисключениями и бытием вне себя. Я» – это первичная идентичность, единая с собой и находящаяся в себе. Слово «я» выражает простой акт приведения к себе: все, что помещается в этот блок или фокус, подвергается его воздействию и трансформируется в него. Я» – это как бы тигель и огонь, который пожирает свободно плавающую множественность чувств и сводит ее к единству. Этот процесс Кант называет чистой апперцепцией в отличие от обычной апперцепции, для которой множественность, которую она получает, все равно остается множественностью; тогда как чистая апперцепция – это скорее акт присвоения.

Эта точка зрения, по крайней мере, имеет то достоинство, что дает правильное выражение природе всего сознания. Все усилия человека направлены на то, чтобы понять мир, присвоить и подчинить его себе, а для этого позитивная реальность мира должна быть как бы раздавлена, сплющена, иными словами, идеализирована. В то же время мы должны отметить, что это не просто акт нашего личного самосознания, который вносит абсолютное единство в многообразие смысла. Скорее, это единство само по себе является абсолютной и реальной истиной. Абсолют, как бы, настолько добр, что оставляет отдельные вещи на их собственное услаждение, а затем заставляет их вернуться к абсолютному единству.»

(2) Такие выражения, как «трансцендентальное единство самосознания», выглядят уродливо и наводят на мысль о чудовище на заднем плане: но их значение не так заумно, как кажется. Значение трансцендентального у Канта можно понять по тому, как он отличает его от трансцендентного. Трансцендентным можно назвать то, что выходит за пределы категорий познания: в этом смысле термин впервые был использован в математике. Так, в геометрии вам предлагают представить себе окружность круга как состоящую из бесконечного числа бесконечно малых прямых линий. Другими словами, характеристики, которые в нашем понимании совершенно различны, – прямая линия и кривая – прямо объявляются тождественными. Другая трансцендентная сущность того же рода – это самосознание, которое тождественно самому себе и бесконечно само по себе, в отличие от обычного сознания, которое черпает свой характер из конечных материалов. Это единство самосознания Кант, однако, называет только трансцендентальным; при этом он имел в виду, что это единство существует только в нашем сознании и не относится к объектам, помимо нашего знания о них.

43. Категории можно рассматривать в двух аспектах. С одной стороны, именно благодаря их инструментарию простое чувственное восприятие поднимается до объективности и опыта. С другой стороны, эти понятия являются единствами только в нашем сознании: они, следовательно, обусловлены данным им материалом и, не имея ничего в себе, могут быть применены к использованию только в пределах опыта. Но другая составная часть опыта, впечатления ощущения и восприятия, ни на йоту не менее субъективна, чем категории.

Утверждение, что категории сами по себе не содержат ничего, кроме пустоты, едва ли может быть правильным, если учесть, что они имеют содержание, во всяком случае, в том особом значении, которое они имеют. Конечно, содержание категорий не воспринимается чувствами, не находится во времени и пространстве: но это скорее достоинство, чем недостаток. Можно заметить, что этот смысл содержания отражается на нашем обычном мышлении. Например, о книге или речи говорят, что в ней много, что она полна содержания, пропорционально большому количеству мыслей и общих результатов, которые в ней можно найти: в то время как, напротив, мы никогда не скажем, что в какой-либо книге, например, в романе, много, потому что она включает большое количество отдельных происшествий, ситуаций и тому подобного. Таким образом, даже народная молва признает, что для того, чтобы произведение было наполнено содержанием, необходимо нечто большее, чем просто факты смысла. И что же это за дополнительное требование, кроме мыслей, или, в первую очередь, категорий? И все же не совсем неверно, следует добавить, называть категории сами по себе пустыми, если имеется в виду, что они и логическая Идея, единственным членом которой они являются, не составляют всю философию, но обязательно ведут дальше в должном прогрессе к настоящим областям Природы и Разума. Только пусть этот прогресс не будет понят неправильно. Логическая идея не овладевает таким образом изначально чуждым ей содержанием: но благодаря своему собственному действию она специализируется и развивается до Природы и Разума.

44. Из этого следует, что категории непригодны для выражения символов Абсолюта – Абсолют не дан в восприятии; а познание, или знание посредством категорий, следовательно, не способно познать Вещи-в-себе.

Вещь-в-себе (а под «вещью» мы должны понимать Разум и Бога) выражает объект, когда мы оставляем вне поля зрения все, что сознание делает из него, все отправления чувств и все конкретные мысли о нем. Легко увидеть, что остается, – абсолютная абстракция, полная пустота, которую можно описать только как «потусторонний мир», – негатив воображения, чувства и определенной мысли. Не требуется также особого проникновения, чтобы увидеть, что эта caput mortuum – все еще только продукт мысли, такой, какой возникает, когда мысль заканчивается абстракцией без остатка: это работа пустого «Я», которое находит объект в этой пустой самотождественности. Негативная характеристика, которую получает эта абстрактная идентичность, когда она описывается как объект, также перечислена среди категорий Канта и не менее знакома, чем вышеупомянутая пустая идентичность. Поэтому можно только удивляться (вечному замечанию, что мы не знаем Вещь-в-себе. Напротив, нет ничего, что мы могли бы познать так легко.

45. Именно Разум, способность постигать необусловленное, обнаруживает обусловленную природу знания, заключенного в опыте. То, что называется объектом Разума, Бесконечное или Необусловленное, есть не что иное, как самоподобие, или первичное тождество «Я» в мысли (об этом говорилось в §42). Сам Разум – это имя, данное абстрактному «Я» или мысли, которая делает это чистое тождество своей целью или объектом (см. примечание к предыдущему §). Теперь это тождество, не имеющее никакого определенного атрибута, не может получить никакого освещения от истин опыта, по той причине, что они всегда относятся к определенным фактам. Таково Безусловное, которое должно быть абсолютной истиной Разума, то, что называется Идеей; в то время как познания опыта опускаются на уровень неправды и оказываются видимостью.

Кант первым обозначил различие между Разумом и расудком. Объектом первого, в его понимании, является бесконечное и необусловленное, второго – конечное и обусловленное. Кант оказал неоценимую услугу, когда установил конечный характер познаний рассудка, основанных только на опыте, и наложил на их содержание печать видимости или явления. Но ошибка произошла, когда он остановился на чисто негативной точке зрения и ограничил безусловность Разума абстрактным самоподобием без всякого оттенка различия. Отождествляя Разум с простым выходом за пределы конечного и обусловленного диапазона познания, он низводит его до конечной и обусловленной вещи. Настоящее бесконечное, отнюдь не являясь простой трансценденцией конечного, всегда предполагает поглощение конечного своей собственной более полной природой. Таким же образом Кант вернул Идее ее должное достоинство, обосновав ее для Разума в отличие от неадекватных категорий познания или от просто чувственных представлений, которые обычно присваивают себе название идей. Но и в отношении Идеи он довольствуется отрицательным результатом и указанием на то, что должно быть сделано.

Еще одним важным результатом кантовской философии стало учение о том, что объекты непосредственного сознания, составляющие тело опыта, сводятся лишь к явлениям (феноменам). Здравый смысл, эта смесь чувства и познания, считает объекты, о которых он имеет представление, независимыми и самодостаточными, каждый сам по себе; и когда становится очевидным, что они стремятся друг к другу и ограничивают друг друга, взаимозависимость одного от другого считается чем-то чуждым им и их истинной природе. Истина же заключается в прямо противоположном. Непосредственно известные вещи – всего лишь видимость, иными словами, если мы хотим узнать, почему они существуют, ответ можно найти не в них самих, а в чем-то другом. «Тогда, – спросят, – как нам найти это нечто другое? Как его определить? «Согласно Канту, вещи, о которых мы знаем, являются для нас только явлением, и мы никогда не сможем познать их природу, скрывающуюся за явлениями. Эта природа принадлежит другому миру, к которому мы не можем приблизиться. Простые непредвзятые умы не без оснований отнеслись к этому субъективному идеализму с его сведением фактов сознания к чисто личному миру, созданному только нами. Ибо истинная постановка дела скорее такова. Вещи, о которых мы непосредственно знаем, – это просто явления, созданные не только для нас, но по своей собственной природе и без нашего вмешательства; и эти вещи, как бы конечны они ни были, правильно описываются, когда мы говорим, что их бытие основано не на них самих, а на божественной и универсальной Идее. Такой взгляд на вещи, правда, является таким же идеалистическим, как и у Канта, но в отличие от субъективного идеализма критической философии может быть назван абсолютным идеализмом. Абсолютный идеализм, однако, хотя он намного опережает вульгарно-реалистический разум, ни в коем случае не ограничивается только философией. Истина, которую он выражает, лежит в основе всей религии; ведь и религия считает, что реальный мир, совокупность бытия, создан и управляется Богом.

46. Но недостаточно просто указать на существование объекта Разума. Любопытство побуждает нас искать знания об этом тождестве, об этой пустой вещи-в-себе. Теперь знание означает такое знакомство с объектом, которое распространяется на его отдельную и особую предметность. Но такая предметность предполагает сложную взаимосвязь в самом объекте и служит основанием для связи со многими другими объектами. В данном случае, чтобы выразить природу свойств Бесконечного или Вещи-в-себе, у Разума нет ничего, кроме категорий: и любая попытка использовать их для этой цели подвергает Разум обвинению в том, что он превзошел себя или стал «трансцендентным».

Так начинается второй этап «Критики чистого разума», который, как самостоятельное произведение, более ценен, чем первый. Первая часть, как уже объяснялось выше, учит, что категории возникают в единстве самосознания; что любое знание, полученное с их помощью, не имеет в себе ничего объективного, и что объективность, на которую они претендуют, на самом деле субъективна. В этом смысле кантовская «Критика» представляет собой тот поверхностный тип идеализма, который известен как субъективный идеализм. Она не задается вопросами о значении или объеме категорий, а просто рассматривает абстрактное различие субъективного и объективного; и даже эти термины рассматриваются так частично, что характер субъективности, с которого начинается критика, сохраняется как окончательный и чисто утвердительный характер мысли. Однако во второй части, когда Кант рассматривает так называемое применение категорий Разумом для познания своих объектов, обсуждается значение или сфера применения этих категорий, по крайней мере, в некоторых из их функций: или, во всяком случае, появляется возможность для обсуждения этого вопроса. Стоит посмотреть, к какому решению приходит Кант по вопросу о метафизике, каково это применение категорий к необусловленному в метафизике. Здесь мы кратко изложим и раскритикуем его метод.

47. (a) Первая из необусловленных сущностей, которую рассматривает Кант, – это душа (см. выше, §34). «В моем сознании, – говорит он, – я всегда нахожу, что я (1) есть определяющий субъект: (2) единичный или абстрактно простой: (3) тождественный, или один и тот же, среди всего многообразия, которое я сознаю: (4) отличаю себя как мышление от всего, что вне меня».

Метод старой метафизики, как правильно говорит Кант, состоял в замене этих утверждений опыта соответствующими категориями или метафизическими терминами. Так путем перевода из опыта возникают четыре новых положения: (а) душа есть субстанция: (b) она есть простая субстанция: (c) она численно тождественна в различные периоды существования: (d) она стоит в отношении к пространству.

Кант обсуждает эту замену и обращает внимание на паралогизм или ошибку, заключающуюся в смешении одного вида истины с другим. Он указывает на то, что эмпирические атрибуты здесь заменены категориями, и показывает, что мы не вправе рассуждать от первых ко вторым или ставить вторые на место первых.

Эта критика, очевидно, повторяет замечание Юма (§39) о том, что категории в целом, идеи всеобщности и необходимости, полностью отсутствуют в ощущениях и что эмпирический факт как по форме, так и по содержанию отличается от символов, полученных из мысли.

Если предполагается, что эмпирический факт представляет собой проверку мысли, то, несомненно, становится необходимым показать в случае ощущений, как и где в них присутствует мысль.

Как Кант в своей критике метафизической психологии доказывает, что душа не может быть описана как субстанциальная, простая, самосущая и сохраняющая свою независимость в общении с материальным миром? Он основывает это на том единственном основании, что несколько атрибутов души, которые мы получаем из опыта сознания, не являются точно такими же атрибутами, которые возникают в результате действия мысли на наш опыт. Но мы видели выше, что, согласно Канту, все знание, даже опыт, состоит в мышлении наших ощущений, – другими словами, в преобразовании в категории мышления атрибутов, принадлежащих прежде всего ощущениям.

Одним из лучших результатов кантовской критики было то, что она освободила рассуждения о разуме от «души-вещи», от категорий и, следовательно, от вопросов о простоте, сложности, материальности и т. д. души.

Но даже для здравого смысла обычных людей истинная точка зрения, с которой лучше всего видна неприемлемость этих форм, будет заключаться не в том, что они являются мыслями, а в том, что мысли такого рода как по своей возможной тенденции, так и по своему фактическому объему лишены истины.

Если мысли и явления не вполне соответствуют друг другу, то мы вольны, по крайней мере, выбирать, кто из них будет признан неполноценным. Идеализм Канта, где он затрагивает мир Разума, возлагает вину на мысли; говоря, что мысли дефектны, как неадекватные ощущениям и способу мышления, который ограничен диапазоном ощущений, и в котором как таковом нет следов присутствия этих мыслей. Но о содержании мысли ради нее самой мы ничего не слышим.

Паралогизмы – разновидность несостоятельного силлогизма, особый порок которого заключается в использовании одного и того же слова в двух посылках с разным значением. По мнению Канта, метод, принятый рациональной психологией старых метафизиков, когда они предположили, что качества феноменальной души, данные в опыте, составляют часть ее собственной реальной сущности, был основан на таком паралогизме. Нельзя также отрицать, что такие предикаты, как простота, постоянство и т. д., неприменимы к душе. Но их непригодность объясняется не тем, как утверждает Кант, что Разум, применяя их, вышел бы за отведенные ему пределы. Истинное основание состоит в том, что этот стиль абстрактных терминов недостаточно хорош для души, которая представляет собой нечто гораздо большее, чем простое и неизменное. Так, например, хотя душу можно признать простым самоподобием, она в то же время активна и развивает различия из своей собственной природы. Но все, что просто или абстрактно просто без сложности, – мертвая вещь. В своей полемике против метафизики прошлого Кант отбросил эти предикаты души или разума. Он сделал это хорошо; но когда он перешел к изложению своих причин, его неудача стала очевидной.

48. (β) Вторым необусловленным объектом является мир (§35), пытаясь постичь необусловленную природу мира, разум впадает в так называемые антиномии. Другими словами, он поддерживает два противоположных утверждения об одном и том же объекте, причем таким образом, что каждая из них должна утверждаться с одинаковой необходимостью. Отсюда следует, что космическое тело фактов, конкретные утверждения, впадают в противоречие, вызваным самим предметом или категориями и не могут быть ничем иным по своей природе, а является лишь явлением. Объяснение, предложенное Кантом, утверждает, что противоречие не затрагивает объект в его собственной сущности, а относится только к Разуму, который стремится его постичь.

Таким образом, получается, что противоречие порождается самим предметом или категориями по их собственному почину. И показать это, обнаружить, что противоречие, вносимое в мир Разума категориями познания, неизбежно и естественно, – значит сделать один из важнейших шагов в прогрессе современной философии. Но чем ценнее было это открытие, тем тривиальнее было его решение. Его единственным мотивом был избыток нежности к вещам мира. Казалось бы, нельзя допустить, чтобы пятно противоречия омрачало реальный мир: но не может быть возражений против того, чтобы отнести его к мыслящему Разуму, к сущности разума. Вероятно, никто не станет отрицать, что феноменальный мир представляет противоречия для наблюдающего разума; под «феноменальным» понимается мир, постигаемый чувствами и познанием, субъективным разумом. Но если провести сравнение между сущностью мира и сущностью разума, то странно слышать, как спокойно и уверенно выдвигается одним и повторяется другим скромная догма, что мысль или Разум, а не мир, является источником противоречий. Это не выход – извернуться и объяснить, что Разум впадает в противоречие, применяя категории. Ибо это применение категорий утверждается как необходимое, а Разум не должен быть оснащен никакими другими формами, кроме категорий, для постижения истины. Знание – это специализация и специализированное мышление: так что если Разум – это просто пустое неопределенное мышление, то он ничего не мыслит. И если в конце концов Разум будет сведен к простому тождеству без разнообразия, он в конце концов также обретет счастливое освобождение от противоречия, пожертвовав при этом всеми своими фактами и содержанием.

Неспособность провести более тщательное исследование Антиномий стала одной из причин того, что Кант перечислил только четыре из них. Эти четыре привлекли его внимание, когда, как видно из его рассуждений о так называемых паралогизмах разума, он принял список категорий за основу своей аргументации. Приводя пример того, что сегодня является обычным приемом, он относил объект к готовой схеме, вместо того чтобы выводить его характеристики из понятия об этом объекте. На другие недостатки в построении «Антиномий» я указывал, по мере необходимости, в моей «Науке логики». Здесь же достаточно будет сказать, что антиномии не ограничиваются четырьмя особыми объектами, выведенными из космологии: они проявляются во всех объектах любого рода, во всех представлениях, понятиях и идеях. Осознание этого и познание объектов в этом их свойстве играет важную роль в философской теории. Ибо указанное качество – это то, что мы впоследствии назовем диалектикой в логике.