Читать книгу: «Власть меча», страница 3

Смаргивая слезы с распухшего глаза, Манфред бросился на Шасу, но рыба, налипшая на его ноги, замедлила его движения, и тут последовал новый удар. Никаких предупреждений; просто резко и неожиданно, снова ужалив в поврежденный глаз, и Манфред взревел от ярости и ринулся на более легкого мальчика.

Шаса поднырнул под его руку и снова пустил в дело левый кулак, точно так, как учил его Джок.

«Никогда не предупреждай противника о своих намерениях движением плеч или головы, – звучал в голове Шасы голос Джока, – просто бей рукой».

Шаса ударил Манфреда в рот, и тут же на губах Манфреда, сплющившихся о зубы, выступила кровь. Вид крови противника привел Шасу в восторг, а громкий рев толпы зрителей вызвал в нем глубинный примитивный отклик. Он снова пустил в ход левую, врезав кулаком по покрасневшему распухшему глазу.

«Когда достанешь его, – снова зазвучал голос Джока, – продолжай бить в ту же точку».

Манфред опять закричал, но на этот раз в его голосе вместе с бешенством звучала боль.

«Действует!» – восторгался Шаса.

Но в этот момент он налетел спиной на рулевую рубку, и Манфред, увидев, что его противник загнан в угол, ринулся на него через скользкую рыбу, широко раскинув руки, победоносно ухмыляясь полным крови ртом; его зубы окрасились в яркий розовый цвет.

В панике Шаса опустил плечи, на мгновение уперся в бревна рубки и тут же бросился вперед, метя макушкой головы в живот Манфреда.

Манфред снова лишился дыхания, и на несколько неловких мгновений они словно сплелись воедино в мешанине сардин; Манфред старался вдохнуть и не мог ухватить скользкие руки противника. Потом Шаса вывернулся и наполовину пополз, наполовину поплыл сквозь рыбу к основанию приставной деревянной лестницы, ведущей на причал, и заполз на нее.

Толпа хохотала и издевательски ухала, когда он сбежал, а Манфред пытался его поймать, выплевывая кровь и рыбью чешую из разбитого рта; его грудь тяжело вздымалась, легкие с трудом наполнялись воздухом.

Шаса уже одолел половину лестницы, когда Манфред схватил его за лодыжку и оторвал обе его ноги от ступенек. Шаса повис, вытянувшись под весом более тяжелого мальчика, как осужденный на дыбе, и отчаянно цеплялся за верхние ступени, и цветные лица рыбаков находились уже в нескольких дюймах от него, когда они наклонялись с причала и ревели во все горло, подбодряя своего.

Свободной ногой Шаса отбивался, и его пятка угодила в распухший глаз Манфреда. Тот взвыл и отпустил ногу, а Шаса вскарабкался на причал и огляделся с диким видом. Его боевой задор угас, он дрожал.

Путь к спасению лежал по причалу, и Шаса страстно желал им воспользоваться. Но мужчины вокруг хохотали и свистели, и гордость не позволила ему это сделать. Шаса обернулся и с приступом смятения, таким сильным, что его едва не затошнило, увидел, что Манфред уже взобрался наверх.

Шаса толком не понимал, как он ввязался в эту драку или в чем был ее смысл, и ему отчаянно хотелось выпутаться из этого положения. Но это не представлялось возможным, этому мешали все его воспитание и обучение. Он попытался остановить дрожь, когда снова поворачивался лицом к Манфреду.

Более крупный мальчик тоже дрожал, но не от страха. Его лицо распухло и побагровело от убийственной ярости, он бессознательно шипел сквозь окровавленные губы. Его пострадавший глаз уже наливался пурпуром, превращаясь в узкую щелку.

– Убей его, кляйн баси!⁴ – кричали цветные рыбаки. – Пришиби его, маленький хозяин!

Их насмешки заставили Шасу собраться с силами. Он глубоко вздохнул и встал в классическую боксерскую позицию, выдвинув вперед левую ногу и держа кулаки перед лицом.

«Постоянно двигайся», – услышал он очередной совет Джока и начал пританцовывать на месте.

– Посмотрите на него! – закричали в толпе. – Он воображает себя Джеком Демпси! Он хочет с тобой потанцевать, Мани! Покажи ему вальс Китового залива!

Однако Манфред был обескуражен отчаянной решимостью в темно-синих глазах и побелевшими костяшками левого кулака Шасы. Он начал кружить вокруг него, шипя угрозы:

– Я вырву тебе руку и засуну в твою глотку. Я заставлю твои зубы выйти из твоей задницы маршем, как солдаты.

Шаса моргал, но сохранял бдительность, медленно поворачиваясь лицом к Манфреду. Хотя оба промокли и блестели от рыбьей слизи, а их волосы слиплись от студенистой массы и покрылись чешуйками, в мальчиках не осталось ничего смешного или детского. Это был хороший бой, а обещал стать еще лучше, и зрители постепенно замолчали. Сверкая глазами, словно волчья стая, они приблизились, наблюдая за неравными противниками.

Манфред сделал ложный выпад влево, а затем атаковал и бросился сбоку. Он был очень быстр, несмотря на свой рост и крепость ног и плеч. Он низко опустил белокурую голову, черные изогнутые брови подчеркивали свирепость его хмурого взгляда.

Шаса по сравнению с ним казался почти по-девичьи хрупким. Руки у него были бледные и тонкие, а ноги в промокших серых фланелевых брюках казались слишком длинными и худыми, но двигался он хорошо.

Он уклонился от атаки Манфреда и, ускользая, снова нанес удар левой. Зубы Манфреда громко стукнули от удара, голова откинулась назад, и он чуть не упал, удержавшись на пятках.

Толпа вопила:

– Vat hom⁵, Мани! Хватай его!

Манфред снова бросился вперед и нанес мощный удар с разворота в гладкое бледное лицо Шасы.

Шаса поднырнул под удар и в тот момент, когда инерция заставила Манфреда потерять равновесие, неожиданно и больно ударил левым кулаком в фиолетовый опухший глаз.

Манфред прижал руку к глазу и зарычал:

– Дерись как следует, ты, soutie, мошенник!

– Да! – раздался голос из толпы. – Перестань убегать. Стой и сражайся как мужчина.

И тут Манфред сменил тактику. Вместо того чтобы делать ложные выпады или уходить от удара, он продолжал идти прямо на Шасу, работая обеими руками в жутком механическом ряде ударов. Шаса отступал, пригибаясь, раскачиваясь и уворачиваясь, уходя от кулаков противника, и продолжал бить левой, но Манфред безжалостно преследовал его, как будто привыкнув к боли от новых ударов по разбитому рту и распухшему глазу, словно не чувствуя их, – он не менял ритма и не прекращал атаку.

Его загорелые кулаки, затвердевшие от работы с лебедкой и сетью, скользили по волосам Шасы, когда тот пригибался, или проносились мимо лица, когда Шаса отскакивал назад. Потом последовал скользящий удар в висок, и Шаса прекратил попытки контратаки, стараясь просто держаться подальше от этих молотящих кулаков, и ноги под ним уже начали неметь и тяжелеть.

Манфред не знал усталости, он безжалостно напирал, и отчаяние вкупе с утомлением замедлили движение ног Шасы. Кулак врезался в его ребра, он хрюкнул, пошатнулся и тут же увидел, как другой кулак летит ему в лицо. Он не мог избежать удара, его ноги словно завязли в ведрах с патокой, и он просто схватил руку Манфреда и со всей силой повис на ней. Этого и добивался Манфред, который другой рукой обхватил шею Шасы.

– Ну вот, я тебя достал, – пробормотал он сквозь распухшие окровавленные губы, заставляя Шасу согнуться пополам и зажимая его голову под своей левой рукой.

Он замахнулся правой рукой и нанес врагу жестокий апперкот.

Шаса скорее ощутил, чем увидел, этот летящий кулак и извернулся так бешено, что ему показалось, будто его шея сейчас сломается. Но он сумел принять удар верхушкой лба, а не всем незащищенным лицом. От силы удара все его тело, от черепа до нижней части позвоночника, словно пронзило железным копьем. Шаса знал, что второго такого удара ему не выдержать.

Перед его расплывшимся взглядом возник край причала, и Шаса использовал все остатки своих сил, чтобы подтолкнуть их обоих к этому краю вплотную. Манфред не ожидал, что его пихнут в этом направлении, и уперся ногами в бревна с расчетом на другую сторону толчка. Он не устоял, и оба они полетели вниз, на заваленную рыбой палубу траулера в шести футах под ними.

Шаса оказался прижатым телом Манфреда, его голова оставалась в тисках, и он мгновенно погрузился в зыбучий песок серебряных сардин. Манфред попытался еще раз ударить его в лицо, но его кулак завяз в мягком слое рыбы, покрывшем голову Шасы. Он оставил попытки и просто навалился всем весом на шею Шасы, заталкивая его голову все глубже и глубже в рыбу.

Шаса начал тонуть. Он пытался крикнуть, но дохлая сардина скользнула в его открытый рот и застряла в горле. Он брыкался и отбивался обеими руками, извивался изо всех оставшихся сил, но его голова безжалостно уходила вглубь. Рыба, попавшая в горло, душила его. Его голова наполнилась тьмой и звуком, похожим на вой ветра, заглушив жестокий хор голосов на причале, его сопротивление слабело, пока он наконец уже не начал едва заметно шевелить руками и ногами.

«Я умираю, – подумал он с неким отстраненным любопытством. – Я тону…»

И мысли покинули его вместе с сознанием.

– Ты явилась сюда, чтобы уничтожить меня! – обвиняющим тоном заявил Лотар де ла Рей, прислонившись к закрытой двери. – Ты проделала весь этот путь только для того, чтобы увидеть, как это произойдет, и позлорадствовать!

– Ты льстишь себе, – с презрением ответила Сантэн. – Ты лично мне не слишком интересен. Я приехала, чтобы защитить собственные значительные вложения. Я приехала ради пятидесяти тысяч фунтов плюс накопленные проценты.

– Если это правда, почему бы тебе не позволить мне отправить улов на завод? У меня там тысяча тонн! К закату завтрашнего дня я могу превратить ее в пятьдесят тысяч фунтов.

Сантэн нетерпеливо вскинула руку, останавливая его. Кожа на этой руке загорела до цвета кофе с молоком, что контрастно подчеркивало серебристо-белый бриллиант длиной в верхний сустав ее указательного пальца, направленного на Лотара.

– Ты живешь в выдуманном мире! – заявила она. – Твоя рыба ничего не стоит. Никому она не нужна – ни по какой цене, и уж точно не за пятьдесят тысяч фунтов.

– Она стоит этого – рыбный корм и консервы…

Сантэн снова жестом попросила его замолчать.

– Склады по всему миру забиты непроданными товарами. Неужели ты этого не понимаешь? Ты что, газет не читаешь? Разве ты не слушаешь беспроводное радио у себя в пустыне? Эта рыба ничего не стоит, даже тех денег, в которые обойдется ее переработка!

– Это невозможно! – Лотар был разгневан и упрям. – Конечно, я слышал о делах на фондовой бирже, но людям все равно нужно есть!

– Я многое думала о тебе… – Сантэн даже не повышала голос, она говорила с Лотаром как с ребенком. – Но никогда не считала тебя глупцом. Попытайся понять, что в мире происходит сейчас нечто такое, чего никогда не случалось прежде. Коммерция умерла; фабрики по всему миру закрываются; улицы крупных городов забиты легионами безработных.

– Ты используешь это для оправдания своих действий! Ты объявила мне вендетту.

Лотар шагнул к ней. Его губы выглядели снежно-белыми на фоне темного красноватого загара.

– Ты преследуешь меня за какое-то воображаемое преступление, совершенное давным-давно. Ты караешь меня!

– Преступление было реальным. – Сантэн отступила назад, но продолжала смотреть ему в глаза, а голос ее стал низким, ледяным и жестким. – То, что ты совершил, было чудовищно, жестоко и непростительно, но нет такого наказания, которое я могла бы придумать для тебя, чтобы оно соответствовало тому преступлению. Если Бог существует, Он потребует возмездия.

– Дитя, – начал Лотар. – Дитя, которое ты родила для меня в тех диких местах…

Впервые ему удалось пробить ее броню.

– Не смей упоминать при мне о твоем ублюдке! – Сантэн сжала вместе ладони, стараясь остановить дрожь в руках. – Таково условие нашей сделки!

– Это наш сын. Ты не можешь отрицать этот факт. Или ты задумала уничтожить и его тоже?

– Он твой сын! – возразила Сантэн. – Я к нему не имею отношения. Он не влияет на меня или мое решение. Твой завод несостоятелен, он безнадежный, окончательный банкрот. Я не могу даже ожидать возврата своих вложений, я лишь надеюсь вернуть какую-то часть.

Сквозь открытое окно до них донеслись мужские голоса, даже на большом расстоянии звучавшие возбужденно и жадно, словно лай борзых, почуявших след. Ни один из них даже не посмотрел в ту сторону; все их внимание было сосредоточено друг на друге.

– Дай мне шанс, Сантэн.

Лотар услышал в собственном голосе умоляющие нотки, и это вызвало у него отвращение. Он никогда ни у кого ничего не просил прежде, ни разу в жизни, но теперь он не мог вынести мысли о том, что снова придется начинать все сначала. И не в первый раз. Дважды война и связанные с ней невзгоды лишали его всего, кроме гордости, храбрости и решимости сражаться и завоевывать. И всегда враги были одними и теми же – британцами с их жаждой имперского владычества. Каждый раз он начинал с нуля и трудился, зарабатывая состояние.

На этот раз перспектива его ужасала. Быть сраженным матерью своего собственного ребенка, женщиной, которую он любил – и, да простит его Господь, которую продолжал любить вопреки разуму. Он чувствовал истощение духа и тела. Ему было уже сорок шесть; он больше не имел огромного запаса энергии, свойственного молодому человеку. Ему показалось, что он заметил, как слегка смягчился ее взгляд, словно ее тронула его мольба и она заколебалась.

– Дай мне неделю – всего одну неделю, Сантэн, это все, о чем я прошу, – униженно произнес он, и тут же ему стало ясно, что он неверно ее понял.

Выражение ее лица не изменилось, но по глазам Сантэн он догадался: то, что он принял за сострадание, было отблеском глубокого удовлетворения. Она добилась того, чего желала много лет.

– Я говорила тебе, чтобы ты никогда не называл меня по имени, – сказала она. – Я говорила тебе это, когда узнала, что ты убил двух человек, которых я любила так искренне, как никогда никого не любила. Я снова тебе это повторяю.

– Неделя. Всего одна неделя.

– Я уже дала тебе два года.

Теперь она повернулась к окну, не в силах больше игнорировать звуки грубых голосов, как будто где-то там шел кровавый бой быков.

– Одна неделя только увеличит твой долг и принесет мне больше потерь. – Она покачала головой.

Лотар тоже устремил взгляд в окно, и тут ее голос зазвучал резче:

– Что там происходит на причале?

Она оперлась ладонями о подоконник и всмотрелась в даль.

Лотар подошел к ней. На причале столпилось множество людей, и с завода туда спешили бездельничающие рабочие.

– Шаса! – вдруг воскликнула Сантэн, охваченная взрывом материнской интуиции. – Где Шаса?

Лотар с легкостью перепрыгнул через подоконник и помчался к причалу, затем растолкал толпу вопящих мужчин – как раз в тот момент, когда два мальчика раскачивались на краю причала.

– Манфред! – взревел он. – Прекрати! Отпусти его!

Его сын и Шаса сцепились намертво, Манфред зажал голову противника и наносил по ней удары сверху вниз. Лотар услышал, как кулак треснул по черепу Шасы.

– Дурак!

Лотар бросился к ним. Они не слышали его голоса за шумом толпы, и Лотар всерьез испугался за мальчика, понимая, какой будет реакция Сантэн, окажись он ранен.

– Отпусти его!

Но прежде чем он успел добраться до бешено дерущейся парочки, мальчики свалились с края причала.

– Ох, боже мой…

Он слышал, как они ударились о палубу траулера внизу, а к тому времени, когда он добежал до того места и посмотрел вниз, они наполовину скрылись в грудах блестящих сардин.

Лотар постарался добраться до приставной лестницы, но там толпились цветные рыбаки, не желавшие пропустить ни единого момента схватки. Он лупил их кулаками, расчищая себе дорогу, отпихивал людей в стороны, а потом наконец очутился на палубе траулера.

Манфред лежал на другом мальчике, удерживая его голову и плечи под массой сардин. Его лицо, искаженное от ярости, покрывали синяки. Он выкрикивал бессвязные угрозы сквозь окровавленные и распухшие губы, а Шаса уже не сопротивлялся. Он наполовину исчез под рыбой, но его туловище и ноги слегка дергались в спонтанных нервных судорогах, как у человека, получившего пулю в голову.

Лотар схватил сына за плечи и попытался оттащить прочь. Это оказалось все равно что стараться разделить пару взбесившихся мастифов, и ему пришлось приложить все свои силы. Он поднял Манфреда и швырнул его к рулевой рубке с такой силой, что разом выбил из него всю воинственность, а потом схватил Шасу за ноги и выдернул из груды мертвых серебристых сардин. Тот выскользнул на поверхность, мокрый и покрытый чешуей. Его глаза были открыты, но закатились, открыв одни белки.

– Ты убил его! – заорал Лотар на сына.

Яростная кровь отхлынула от лица Манфреда, оставив его бледным и дрожащим от потрясения.

– Я не хотел, па… я не…

Из расслабленного рта Шасы торчала рыбина, душившая его, а в ноздрях пузырилась слизь.

– Ты дурак, маленький дурак!

Лотар сунул палец в угол рта ребенка и вытащил сардину.

– Прости, па… я не хотел… – шептал Манфред.

– Если ты убил его, ты совершил самое ужасное преступление в глазах Бога!

Лотар поднял на руки безжизненное тело Шасы.

– Ты убил своего…

Он не произнес фатального слова, успел закусить губы и повернулся к лестнице.

– Я его не убил! – умоляюще убеждал его Манфред. – Он не мертвый! Все будет хорошо, ведь так, па?

– Нет. – Лотар мрачно покачал головой. – Хорошо уже не будет… никогда.

Неся бесчувственного мальчика, он поднялся на причал.

Толпа молча расступилась перед ним. Как и Манфред, люди почувствовали себя пристыженными и виноватыми и не находили в себе сил смотреть Лотару в глаза, когда он проходил между ними.

– Темный Хендрик! – закричал Лотар поверх их голов, обращаясь к высокому чернокожему. – А ты куда смотрел? Ты должен был их остановить!

Лотар миновал причал, и никто не последовал за ним.

На полпути к заводу его ждала на тропе Сантэн Кортни. Лотар остановился перед ней, держа на руках бесчувственное тело мальчика.

– Он умер… – безнадежно прошептала Сантэн.

– Нет! – страстно воскликнул Лотар.

Думать о таком было слишком ужасно, и, словно в ответ, Шаса застонал, и его вырвало.

– Быстрее! – Сантэн шагнула вперед. – Переверни его, положи на плечо, пока он не захлебнулся рвотой!

Держа Шасу, болтавшегося, как заплечный мешок, Лотар бегом преодолел оставшиеся до конторы ярды, и Сантэн мгновенно сбросила все с письменного стола.

– Клади его сюда! – приказала она.

Но Шаса уже слабо зашевелился и попытался сесть. Сантэн поддержала его и вытерла ему рот и нос своим тонким рукавом.

– Это был твой ублюдок! – Она через стол обожгла Лотара яростным взглядом. – Это он сделал такое с моим сыном, да?

Она увидела в его взгляде подтверждение, прежде чем он успел отвернуться.

Шаса закашлялся, выплюнул еще немного желтой рвоты и рыбьей слизи, после чего сразу почувствовал себя лучше. Его взгляд стал осмысленным, дыхание выровнялось.

– Убирайся отсюда! – Сантэн наклонилась над сыном, словно защищая его. – Увижу вас обоих в аду – тебя и твоего выродка. А пока исчезни с моих глаз!

* * *

Путь от Китового залива шел через извилистые долины между огромными оранжевыми дюнами все тридцать километров до конечной станции железной дороги на Свакопмунд. Дюны поднимались по обе стороны на три и четыре сотни футов. Горы песка с острыми как ножи гребнями и гладкими скользкими склонами задерживали между собой пустынную жару.

Дорога представляла собой просто глубокие колеи в песке, отмеченные по обе стороны блестящими стеклами разбитых пивных бутылок. Ни один путник не выезжал сюда без соответствующего запаса питья. Кое-где колеи были разрушены неопытными водителями, незнакомыми с искусством пустынных поездок, – им приходилось вытаскивать свои машины из упорно державшего их песка, и на этих местах образовывались глубокие ловушки для тех, кто ехал после них.

Сантэн вела машину быстро и резко, не позволяя мотору сбавлять обороты даже на перепаханных участках и ямах, оставленных другими машинами; она направляла большой желтый автомобиль умелыми короткими поворотами руля, так что песок не успевал сбиться в кучи и задержать ее.

Она держала руль хваткой гонщика, отклонившись назад на кожаное сиденье и выпрямив руки, готовая к неожиданным движениям рулевого колеса, внимательно следя за дорогой впереди и угадывая каждую аварийную ситуацию задолго до того, как та возникала, и иногда выезжала в сторону от колеи, чтобы миновать опасный участок. Она презирала даже элементарные предосторожности путешественника, вроде пары черных слуг на заднем сиденье «даймлера» на случай, если придется вытаскивать машину из песчаной ловушки. Но Шаса не помнил такого – чтобы его мать завязла в песке, даже на худших участках дороги к руднику.

Он сидел рядом с ней. На нем была старая, но чистая, только что постиранная рабочая одежда из кладовой консервной фабрики. Его собственный костюм, воняющий рыбой и перепачканный рвотой, лежал в багажнике «даймлера».

Его мать не произнесла ни слова с тех пор, как они выехали с фабрики. Шаса украдкой посматривал на нее, боясь ее сдерживаемого гнева, не желая привлекать к себе внимания, но в то же время вопреки собственной воле не в силах оторвать взгляд от ее лица.

Она сняла шляпку-колокол, и ее густые темные волосы, по последней моде подстриженные «под мальчика», шевелились на ветру и блестели, как антрацит.

– Кто начал? – спросила она наконец, не отводя глаз от дороги.

Шаса немного подумал.

– Я не уверен… Я ударил его первым, но…

Он помолчал. У него все еще болело горло.

– Ну? – резко бросила Сантэн.

– Все как будто было заранее подстроено… Мы посмотрели друг на друга и поняли, что подеремся.

Сантэн промолчала, и Шаса продолжил, запинаясь:

– Он меня обозвал.

– Как именно?

– Я не могу повторить. Это грубо.

– Я спросила – как именно?

Ее голос оставался ровным, но мальчик узнал в материнском тоне хрипловатую предупреждающую нотку.

– Он назвал меня soutpiel, – поспешно ответил Шаса.

Он понизил голос и отвернулся, пристыженный таким чудовищным оскорблением, поэтому не мог увидеть, как Сантэн изо всех сил старалась сдержать улыбку и чуть повернула голову, чтобы спрятать искру веселья в глазах.

– Я же сказал, это грубо, – виновато пробормотал Шаса.

– Значит, ты его ударил… а он младше тебя.

Шаса не знал, что он старше мальчишки с траулера, но его не удивило, что об этом знала мать. Она знала все.

– Он, может, и младше, но он здоровенный африканер, просто бык, к тому же дюйма на два выше меня, – попытался оправдаться он.

Сантэн хотелось спросить Шасу, как выглядит другой ее сын. Был ли он светловолос и красив, как его отец? Какого цвета у него глаза? Но вместо того она сказала:

– А потом он поколотил тебя.

– Я почти победил! – упрямо возразил Шаса. – Я подбил ему глаз и разбил в кровь губы. Я почти победил!

– «Почти» не считается, – ответила Сантэн. – В нашей семье мы не побеждаем «почти» – мы просто побеждаем.

Шаса неловко поерзал на сиденье и откашлялся, чтобы облегчить боль в горле.

– Невозможно победить, когда кто-то крупнее и сильнее тебя, – жалобно прошептал он.

– Значит, не нужно схватываться с ним на кулаках, – сказала Сантэн. – Ты не должен бросаться вперед и позволять ему засовывать тебе в горло дохлую рыбу.

Шаса отчаянно покраснел, вспомнив это унижение.

– Ты должен выждать, – продолжала она, – а когда появится шанс, сразиться с ним твоим оружием и на твоих условиях. Ты должен сражаться лишь тогда, когда уверен, что можешь выиграть.

Шаса тщательно обдумал ее слова, рассматривая их так и эдак.

– Ты именно это сделала с его отцом, да? – тихо спросил он.

Сантэн так изумилась его проницательности, что уставилась на сына, а «даймлер» подпрыгнул и вылетел из колеи.

Она быстро выровняла машину, а потом кивнула:

– Да. Я сделала именно это. Видишь ли, мы – Кортни. Нам незачем драться кулаками. Мы сражаемся с помощью власти, денег и влияния. Никто не может нас победить на нашей территории.

Шаса опять умолк, в очередной раз усваивая слова матери, и наконец улыбнулся. Он был так прекрасен, когда улыбался, даже прекраснее, чем был его отец, и сердце Сантэн сжалось от любви к сыну.

– Я запомню это, – сказал он. – И когда встречусь с ним в следующий раз, я буду помнить твои слова.

Ни один из них ни на мгновение не усомнился, что два мальчика встретятся снова – а когда это произойдет, они продолжат схватку, начавшуюся в этот день.

Бриз дул с моря, и вокруг стояла вонь от гниющей рыбы, настолько сильная, что у Лотара де ла Рея перехватывало горло и его подташнивало.

Четыре траулера все так же стояли у причала, но их груз больше не сиял серебром. Рыба осела, верхний слой сардин подсох на солнце и превратился в темную грязно-серую массу, над которой вились зеленые металлические мухи размером с ос. Рыба в трюмах тоже размякла и раздавилась под собственным весом, и трюмные насосы выбрасывали наружу струи вонючей коричневой крови и рыбьего жира, которые покрывали воды залива все увеличивавшимся мутным облаком.

Весь этот день Лотар просидел у окна заводской конторы, пока его цветные моряки и рабочие стояли в очереди, ожидая платы. Лотар продал свой старый грузовик «паккард» и кое-что из мебели из той металлической хижины, в которой жили они с Манфредом. Это было единственное, что не принадлежало компании, и поэтому не было тронуто судебными исполнителями. Буквально через несколько часов из Свакопмунда приехал перекупщик, почуяв беду, как чуют ее стервятники, и заплатил Лотару лишь малую долю реальной стоимости этого имущества.

– Депрессия наступает, мистер де ла Рей, все продают, никто не покупает. Я теряю деньги, поверьте мне.

Тех наличных, которые Лотар закопал под песчаным полом хижины, хватило для того, чтобы заплатить людям по два шиллинга на каждый фунт жалованья, который он задолжал им. Конечно, он не обязан был им платить, это теперь лежало на совести компании, но такое даже не пришло Лотару в голову, это ведь были его люди.

– Мне жаль, извини, – повторял он каждому, когда те подходили к окошку кассы. – Это все, что есть.

Он не смотрел им в глаза.

Когда все это закончилось и последние из его цветных рабочих разбрелись горестными группами, Лотар запер дверь конторы и отдал ключи судебному исполнителю.

А потом они с сыном в последний раз вышли на причал и сели рядом, свесив ноги с края. Вонь дохлой рыбы была такой же тяжелой, как их настроение.

– Я не понимаю, папа. – Манфред говорил не слишком отчетливо, его разбитая верхняя губа покрылась коркой засохшей крови. – Мы поймали хорошую рыбу. Мы должны были стать богатыми. Что случилось, па?

– Нас обманули, – тихо ответил Лотар.

До этого момента он не чувствовал ни гнева, ни горечи – только оцепенение.

Дважды в прежние годы он ловил пули. На дороге в Омаруру – из винтовки «ли-энфилд» калибра.303, когда они противостояли вторжению войск Смэтса на немецкую территорию Юго-Западной Африки, а потом, много позже, пулю из «люгера», выпущенную матерью вот этого самого мальчика. При воспоминании об этом Лотар коснулся груди и сквозь тонкую хлопковую рубашку-хаки ощутил упругую ямку шрама.

Это было точно так же – сначала потрясение и оцепенение, а потом, гораздо позже, боль и гнев. Но теперь гнев поднимался в нем черными волнами, и Лотар даже не пытался сопротивляться ему. Скорее он наслаждался им, ибо гнев помогал справиться с воспоминанием о том, как он унижался, умоляя женщину с насмешливой улыбкой в темных глазах дать ему время.

– Мы разве не можем остановить их, пап? – спросил мальчик.

Ни одному из них не требовалось точно называть «их». Они знали своего врага. Они научились распознавать его за три войны: сначала это была Бурская война 1881 года, потом снова Великая война буров в 1899-м, когда королева Виктория прислала из-за океанов бесчисленное количество солдат, чтобы сокрушить их, а затем в 1914 году, когда британская марионетка Янни Смэтс исполнял приказы своих имперских хозяев.

Лотар покачал головой, не находя ответа; гнев буквально душил его.

– Должен быть способ, – настаивал мальчик. – Мы сильные.

Манфред вспомнил ощущение, как тело Шасы медленно слабеет в его хватке, и непроизвольно взмахнул руками.

– Это все наше, папа. Это наша земля. Бог даровал ее нам – так сказано в Библии.

Как и многие до них, африканеры понимали эту книгу на свой лад. Они видели свой народ как детей Иакова, а Южную Африку – как землю обетованную, истекающую молоком и медом.

Лотар молчал, и Манфред тронул его рукав:

– Бог ведь дал ее нам, правда, па?

– Да. – Лотар тяжело кивнул.

– А потом они украли у нас все: землю, алмазы, золото и вообще все, а теперь они отбирают у нас наши суда и рыбу. Должен быть способ их остановить, отобрать все то, что нам принадлежит.

– Не так-то это легко…

Лотар не знал, как объяснить это ребенку. Да понимает ли он сам по-настоящему, как это произошло? Он и ему подобные стали скваттерами на земле, которую их отцы вырвали у дикарей и отбили у пустыни с помощью длинноствольных ружей…

– Ты поймешь, когда вырастешь, Мани, – сказал он.

– Когда я вырасту, я найду способ разбить их.

Манфред произнес это с такой силой, что подсохшая губа лопнула и на ней засветилась капля крови, похожая на крошечный рубин.

– Я найду способ отобрать у них все. Увидишь, папа.

– Что ж, сынок, возможно, так и произойдет.

Лотар обнял сына за плечи.

– Помнишь клятву дедушки, пап? Я всегда ее помню. Война с англичанами никогда не закончится.

Они сидели вместе, пока солнце не коснулось вод залива, окрасив их в цвет расплавленной меди, а потом, уже в темноте, ушли с причала, подальше от вони гниющей рыбы, по дорожке вдоль края дюн.

Когда они приблизились к своей хижине, из печной трубы поднимался дым, а войдя в кухонную пристройку, увидели огонь в открытом очаге. У очага сидел Темный Хендрик.

– Иудей забрал стол и стулья, – сказал он, оглянувшись на вошедших. – Но я спрятал кастрюли и кружки.

Они сели на пол и стали есть прямо из кастрюли кукурузную кашу, приправленную соленой вяленой рыбой. Никто не произнес ни слова, пока ложки не заскребли по дну.

– Ты не обязан оставаться, – заговорил наконец Лотар.

Хендрик пожал плечами:

– Я купил в лавке кофе и табак. Денег, что ты мне заплатил, как раз хватило.

– А других нет, – сказал Лотар. – Все кончились.

– Такое уже случалось прежде. – Хендрик раскурил свою трубку, достав из очага тлеющую веточку. – Мы уже много раз оказывались на мели.

– Теперь все по-другому, – возразил Лотар. – Теперь невозможно добывать слоновую кость или…

Новый приступ гнева не дал ему договорить. Хендрик подлил в его оловянную кружку еще кофе.

– Это странно, – сказал он. – Когда мы ее нашли, она была одета в шкуры. А теперь является в большой желтой машине… – Он покачал головой. – А в лохмотьях оказываемся мы.

– Да, это мы с тобой ее спасли, – согласился Лотар. – Более того, мы нашли для нее алмазы и выкопали их из земли…

– Теперь она богата, – кивнул Хендрик. – И приезжает, чтобы отобрать и то, что есть у нас. Ей не следовало так поступать. – Он покачал большой черной головой. – Нет, не следовало ей так делать.