Читать книгу: «Глаз тигра. Не буди дьявола», страница 5

Позже я узнал, что ловец черепах с острова Сент-Мэри, по имени Генри Уоллес, заночевал на атолле и, покинув соломенное ложе, увидел, что после отлива «Танцующая» сохнет на песчаной отмели, а над палубой клубится и пререкается стая морских чаек. Он вброд перешел лагуну, взобрался по борту и заглянул в забойный цех моего кокпита.

Я хотел сказать ему, насколько рад нашей встрече, и пообещать пожизненный запас бесплатного пива, но вместо этого меня переполнили слезы, навернувшиеся из самых глубин моего существа, и я тихо расплакался, потому что разрыдаться в голос не было сил.

– Не многовато ли шума вокруг такой царапинки? – удивлялся Макнаб, неумолимо зондируя рану.

Он терзал мне спину, и я охал и постанывал, а будь у меня силы, встал бы с больничной койки и засунул бы этот зонд ему в отверстие, наиболее пригодное для подобных манипуляций.

– Ну хватит, док! Неужели в те времена, когда вы, вне всякого сомнения, провалили выпускной экзамен, студентам не рассказывали про морфий и его аналоги?

Макнаб обошел вокруг койки и всмотрелся в мое лицо. Пухлый, румяный, лет пятьдесят, волосы с проседью, усы тоже, а от дыхания разит так, что захмелеть можно. Наверное, это мне вместо анестетика.

– Гарри, мальчик мой, морфий денег стоит. А вы лечитесь бесплатно. Или платно?

– Отныне платно. Буквально секунду назад сменил свой пациентский статус.

– И правильно сделали, – согласился Макнаб. – Вы в наших краях человек заметный, а положение, как говорится, обязывает. – Он кивнул медсестре. – Дорогуша, сделайте мистеру Гарри укол морфия, а после продолжим.

Пока я ждал укола, он продолжал меня подбадривать:

– Вчера вечером перелили вам шесть пинт цельной крови, настолько вы пересохли. Впитали ее, словно губка.

Ну что тут скажешь: вряд ли кто ожидает встретить в больнице Сент-Мэри практикующего светоча медицины. Я почти поверил островным слухам, что док Макнаб трудится на паях с похоронным бюро Фреда Кокера.

– Долго вы меня тут промурыжите, док?

– Месяц, не больше.

– Месяц?! – Я хотел было сесть, и две медсестры наскочили на меня, чтобы удержать в горизонтальном положении, что и сделали без особенного труда. Я по-прежнему едва мог приподнять голову. – Месяц мне не по карману! Господи, сейчас середина сезона, и на той неделе у меня новая фрахтовка…

Тут прибежала сестра с уколом.

– Хотите, чтобы я разорился? Мне нельзя упускать клиентов…

Сестра ужалила меня иглой.

– Гарри, дружище, об этом сезоне можете забыть. Вам будет не до рыбалки. – И он, негромко мурлыкая веселую мелодию, стал вынимать из меня кусочки свинца и костной ткани.

Морфин притупил боль – но не отчаяние.

Если мы с «Танцующей» пропустим полсезона, можно сушить сухари. Меня опять растянули на финансовой дыбе. Господи, как же я ненавижу деньги!

Накладывая чистые белые бинты, Макнаб добавил мне радости:

– Левая рука отчасти утратит функциональность, мальчик мой Гарри. Вероятно, слабость и тугоподвижность сохранятся навсегда. Зато останутся красивые шрамы. Будет что девочкам показать. – Он закончил с перевязкой и повернулся к сестре. – Меняйте бинты раз в шесть часов, промывайте ранки антисептиком, а раз в четыре часа давайте ему обычную дозу ауреомицина. Вечером три таблетки могадона, а завтра на обходе я к нему загляну. – Он улыбнулся мне, показав гнилые зубы под неопрятными седыми усами. – За дверьми ожидает вся полицейская рать. Придется их впустить. – Он шагнул было к двери, но замер и усмехнулся. – Неплохо вы разделали тех двух парней. По всему пейзажу широкими мазками. Отлично стреляете, мальчик мой.

Инспектор Дейли был облачен в безупречно накрахмаленную и девственно-чистую форму цвета хаки, а все кожаные ремни и ремешки сияли от полировки.

– Добрый день, мистер Флетчер. Я пришел взять у вас показания. Надеюсь, вы уже в норме.

– Самочувствие у меня прекрасное, инспектор, ведь если надо взбодриться, нет ничего лучше, чем пулевое ранение в грудь.

Дейли повернулся к пришедшему с ним констеблю и жестом велел придвинуть к кровати стул, а пока усаживался и доставал стенографический блокнот, констебль шепнул мне:

– Жалко, что вас ранили, мистер Гарри.

– Спасибо, Уолли, но ты бы видел остальных парней.

Уолли – здоровенный, крепкий, симпатичный – приходился Чабби племянником, и его мать стирала мне белье.

– А я их видел, – усмехнулся он. – Неплохо!

– Если готовы, мистер Флетчер, – чопорно вмешался Дейли, недовольный нашей с Уолли беседой, – можем продолжить.

– Валяйте, – разрешил я, потому что уже продумал показания до мелочей.

Как любой хороший рассказчик, я говорил правду и ничего, кроме правды, но кое-что опустил. Не стал упоминать трофей, поднятый Джимми Нортом и выброшенный мною в океан близ острова Большой Чайки, и умолчал о месте, где мы вели поиски. Разумеется, Дейли хотел об этом узнать и то и дело возвращался к соответствующим вопросам:

– Что они искали?

– Понятия не имею. Они старались сохранить это в тайне.

– Где все произошло? – настаивал он.

– За рифом Селедочной кости, к югу от мыса Растафа. – То есть в пятидесяти милях от пролома в Артиллерийском рифе.

– Сможете указать точное место погружения?

– Вряд ли. Разве что плюс-минус несколько миль. Я всего лишь делал, что приказывали.

Дейли разочарованно пожевал шелковистые усы:

– Ну хорошо. Говорите, на вас напали без предупреждения? – (Я кивнул.) – А зачем? Зачем им было вас убивать?

– Ну, мы не говорили на эту тему. Не выдалось случая спросить. – Я сильно устал, начал слабеть и боялся сболтнуть лишнего, поэтому мне не хотелось продолжать. – Когда Гаттри стал палить по мне из своей пушки, мне не показалось, что он настроен на дружескую беседу.

– Это вам не шуточки, Флетчер, – строго сказал Дейли, а я дотянулся до тумбочки и позвонил в колокольчик.

Сестра, по всей видимости, ждала за дверью.

– Мне очень плохо, сестра.

– Попрошу вас уйти, инспектор. – Словно мать-наседка, она выгнала полисменов из палаты и вернулась поправить мне подушки – миниатюрная, миловидная, с огромными черными глазами и тонкой талией, перехваченной тугим поясом, который акцентировал замечательную грудь, усыпанную всевозможными значками и бейджами, а из-под пикантной форменной шапочки выбивались блестящие каштановые локоны.

– Ну и как вас зовут? – сипло прошептал я.

– Мэй.

– Сестра Мэй, как вышло, что я вас раньше не видел? – спросил я, когда она перегнулась через меня, чтобы подоткнуть одеяло.

– Наверное, не в ту сторону смотрели, мистер Гарри.

– Что ж… Теперь смотрю куда надо.

Бюст ее, затянутый в белоснежную форменную блузку, оказался в нескольких дюймах от моего носа. Но она тут же выпрямилась.

– Говорят, что вы не человек, а сам дьявол. Вижу, что не врут. – Но это было сказано с улыбкой. – Теперь спите. Вам надо восстанавливать силы.

– Угу. Вот окрепну, тогда и поговорим, – кивнул я, а она громко рассмеялась.

Следующие три дня у меня было предостаточно времени на размышления, так как посетителей ко мне не пускали, пока не завершится официальное расследование. Дейли поставил у дверей палаты констебля, и я уже не сомневался, что обвиняюсь в убийстве самом окаянном³.

Палата была прохладная, просторная, с хорошим видом на лужайку, окаймленную высокими темно-зелеными баньянами, за которыми возвышались массивные каменные стены форта с выглядывающей из бойницы древней пушкой. Кормили неплохо, давали много фруктов и рыбы, а с сестрой Мэй мы сделались добрыми – если не закадычными – друзьями. Она даже пронесла в палату бутылку «Чивас Ригал», которую мы прятали в подкладном судне. От Мэй я узнал, что весь остров сгорает от любопытства из-за «груза», принесенного «Танцующей» в Гранд-Харбор, и еще она рассказала, что на второй день Мейтерсона и Гаттри похоронили на старом кладбище, поскольку в здешних широтах трупы сохраняются хуже, чем хотелось бы.

За эти три дня я решил, что сверток, выброшенный мною у острова Большой Чайки, там и останется, ведь отныне за мной следит множество глаз, и положение у меня крайне невыгодное, поскольку неизвестно, чьи это глаза и кем организована слежка. Так что постараюсь не отсвечивать, пока не пойму, откуда прилетит следующая пуля. Эта игра была мне не по душе. Меня могут запросто удалить из-за стола, а я предпочел бы сам решать, что и как мне делать.

Еще я много думал про Джимми Норта и всякий раз, нырнув в глубины неуместной скорби, пытался объяснить себе, что он был чужой человек, что он ничего для меня не значил, но получалось неважно. Имеется у меня одна вредоносная слабость: чересчур быстро привязываюсь к людям. Стараюсь шагать по жизни в одиночку, избегая эмоциональных уз, и за годы практики добился в этом определенных успехов. Мало кому теперь удается пробить мою броню, но Джимми Норт поразил меня в самое сердце.

На третий день я заметно окреп: уже мог сесть без посторонней помощи, испытывая при этом терпимую боль.

Официальное дознание провели у меня в палате. На закрытом заседании присутствовали только главы законодательной, исполнительной и судебной ветвей власти острова Сент-Мэри.

Председательствовал сам президент Бидль, по обыкновению совершенно черный, если не считать накрахмаленной белой сорочки и ореола белоснежной шерсти вокруг лысой макушки. Ассистировал ему судья Харкнесс, высокий, тощий и загорелый до темно-коричневого цвета, а инспектор Дейли представлял власть исполнительную.

Первым делом президент осведомился, удобно ли мне и хорошо ли я себя чувствую – ведь я был одним из его «детей».

– Главное, не переутомляйтесь, мистер Гарри. И если что-то понадобится, просто попросите, ясно? Мы здесь лишь для того, чтобы ознакомиться с вашим взглядом на события. Уверяю, для волнения нет причин. К вам нет никаких претензий.

Инспектор Дейли тем временем страдальчески выслушивал, как его заключенного провозглашают невиновным еще до суда.

Я повторил свой рассказ, а когда умолкал, чтобы отдышаться, президент отпускал любезные или восхищенные ремарки. Наконец я договорил, и он удивленно покачал головой:

– Что тут скажешь, мистер Гарри, на свете не так много людей, имеющих силу и мужество сделать то, что вы сделали с этими бандитами. Джентльмены, вы согласны?

Судья Харкнесс выразил сердечное согласие, но инспектор Дейли промолчал.

– Да-да, они были бандиты, – продолжил президент. – Мы отправили их отпечатки в Лондон, а сегодня выяснилось, что эти люди явились сюда под фальшивыми именами и на каждого из них имеется досье в Скотленд-Ярде. Бандиты, что один, что другой. – Президент взглянул на судью Харкнесса. – У вас есть вопросы, судья?

– По-моему, нет, господин президент.

– Отлично, – кивнул с довольным видом Бидль. – А у вас, инспектор?

Дейли достал машинописный листок.

– Мистер Флетчер все еще очень болен, инспектор, – сказал президент, не пытаясь скрыть недовольства. – Надеюсь, что вопросы у вас действительно важные. – Дейли замешкался, и Бидль бесцеремонно продолжил: – Вот и хорошо. Значит, мы пришли к согласию. Вердикт таков: смерть от несчастного случая. Мистер Флетчер защищал свою жизнь. Я снимаю с него любые обвинения и освобождаю от уголовного преследования. – Он повернулся к стенографисту в углу. – Записал? Теперь напечатай на машинке и принеси мне в кабинет копию на подпись. – Встал и приблизился к кровати. – Вы, главное, поправляйтесь скорее, мистер Гарри. А как только поправитесь, жду на ужин в резиденции. Секретарь пришлет вам официальное приглашение. Хочу снова послушать ваш рассказ.

В следующий раз, когда я предстану перед судом – а я непременно перед ним предстану, – надеюсь на такой же почет и уважение. Теперь, когда меня официально провозгласили невиновным, в палату стали пускать посетителей.

Чабби с женой явились вместе, в стандартном выходном обмундировании. Миссис Чабби принесла первоклассный банановый пирог собственного изготовления, зная мою слабость к ее банановым пирогам.

Чабби разрывался между радостью от того, что я выжил, и возмущением от того, что я сотворил с «Танцующей». Глянув на меня страшными глазами, он принялся облегчать душу:

– Палубу ни в жизнь не отчистим, дружище. Все в доски впиталось. Твой чертов автомат от переборки живого места не оставил! Мы с Анджело уже три дня корячимся, и еще несколько дней надо, и это как минимум!

– Прости, Чабби. В следующий раз, когда надумаю кого-нибудь застрелить, сперва попрошу его встать у релинга.

Я знал, что, когда Чабби закончит ремонт, катер будет как новенький.

– Ну а когда тебя выписывают? По проливу, Гарри, много хорошей рыбы идет.

– Скоро, Чабби. Через неделю, не позже.

Чабби фыркнул:

– Ты в курсе, что Фред Кокер дал телеграмму всем, кто планировал фрахтовать нас в этом сезоне? Сказал, что ты тяжело ранен, и вверил их мистеру Коулмену.

Тут я вышел из себя и крикнул:

– Скажи Фреду Кокеру, чтоб тащил сюда свой черный зад, и чем быстрее, тем лучше!

У Дика Коулмена контракт с гостиницей «Хилтон». Ему проспонсировали покупку двух катеров для охоты на крупную рыбу, а Коулмен выписал из-за границы парочку шкиперов, ни один из которых не мог похвастать завидной добычей: они попросту не чувствовали тонкостей нашего ремесла. Фрахтовками Коулмен разживался с трудом, и я предполагал, что Фред Кокер получил за моих клиентов щедрую компенсацию.

Он явился следующим утром.

– Мистер Гарри, доктор Макнаб сказал, что в этом сезоне тебе не рыбачить. Не мог же я подвести людей, а то прилетели бы за шесть тысяч миль и узнали, что ты на больничной койке. Никак нельзя. Мне надо думать о репутации.

– Мистер Кокер, от твоей репутации разит сильнее, чем от покойников, которых ты складываешь в подсобке турагентства, – сказал я, и он пресно улыбнулся мне из-за очков с золотой оправой.

Но, конечно же, он был прав: не скоро еще я смогу повести «Танцующую» в погоню за товарным марлином.

– Ты только не волнуйся, мистер Гарри, – продолжал Кокер. – Как только поправишься, я устрою тебе сразу несколько доходных фрахтовок.

Речь шла о ночных заплывах, с которых Кокер иной раз имел аж по семьсот пятьдесят долларов комиссии. Такая работа была мне по плечу даже в нынешнем плачевном состоянии, ведь от меня требовалось лишь сгонять «Танцующую» туда-обратно – конечно, если заплыв проходил без неприятностей.

– Забудь, мистер Кокер. Я же говорил, что отныне занимаюсь только рыбалкой.

Он кивнул, улыбнулся и продолжил – так, словно не слышал моих слов:

– Поступают настоятельные просьбы от одного из твоих старых клиентов.

– Тело или ящик? – осведомился я.

Тело – это нелегальный ввоз или вывоз человеческих существ: беглых политиков с бандой головорезов на хвосте или амбициозных деятелей, стремящихся опрокинуть действующий режим. В ящиках обычно содержатся приспособления для убийства, ввозимые на Африканский континент. В старые добрые времена такой бизнес называли контрабандой оружия.

– Чемодан, – помотал головой Кокер.

Это из детской считалки:

 
Плыл по морю чемодан,
В чемодане был диван,
На диване ехал слон,
Кто не верит – выйди вон!
 

В нашем контексте речь идет о масштабном и высокоорганизованном браконьерстве, методичном истреблении африканского слона в охотничьих заповедниках и племенных землях Восточной Африки. Ненасытный азиатский рынок дает за слоновую кость хорошую цену, а чтобы забрать дорогостоящий груз из эстуария и доставить его по опасным прибрежным водам в Мозамбикский пролив, к ожидающему каботажному судну, требуется хороший капитан с быстрым катером.

– Мистер Кокер, – устало произнес я, – могу с уверенностью сказать, что мать твоя не знала имени твоего отца.

– Его звали Эдвард, мистер Гарри, – осмотрительно улыбнулся он. – Я сообщил клиенту, что стоимость доставки возросла. Из-за инфляции и цен на дизельное топливо.

– Сколько дают?

– Семь тысяч долларов за ходку.

Звучит неплохо, но Кокер отгрызет свои пятнадцать процентов, а инспектора Дейли придется подмазать такой же суммой, чтобы он какое-то время видел и слышал хуже обычного. К тому же за ночной заплыв Чабби и Анджело всегда получают по пять сотен в качестве надбавки за риск.

– Забудь, мистер Кокер, – неубедительно сказал я. – Просто устрой мне пару рыбацких фрахтовок.

Но он знал, что мне не устоять.

– Устрою, как только здоровье позволит тебе гоняться за рыбой. А тем временем… Когда хочешь сделать первую ходку? Через десять дней нормально? Будет сизигийный прилив и правильная луна. Ну что, говорить клиенту?

– Говори, – сдался я. – Через десять дней нормально.

По вынесении положительной резолюции выздоровление мое ускорилось – в том числе и потому, что до ранения я был на пике физической формы, – и зияющие отверстия в руке и спине стали съеживаться самым волшебным образом.

На шестой день я миновал очередную веху на пути к выздоровлению. Когда сестра Мэй, вооружившись тазиком мыльного раствора и полотенцем для лица, омывала меня перед отходом ко сну, организм мой продемонстрировал столь монументальное доказательство доброго здравия, что даже я, неплохо знакомый с этим феноменом, был весьма впечатлен, а сестра Мэй так переполнилась эмоциями, что голос ее сменился хриплым шепотом:

– Господи! Как посмотрю, мистер Гарри, вы уже окрепли.

– Не стоит ли нам воспользоваться случаем, сестра Мэй? – спросил я, и она решительно кивнула.

С тех пор обстановка виделась мне в более благоприятном свете, и я вовсе не удивился, когда мои добрые намерения сменились назойливыми мыслями о покрытой брезентом тайне острова Большой Чайки.

Гляну одним глазком, говорил я себе. Когда буду уверен, что пыль окончательно улеглась.

Мне уже позволяли гулять по несколько часов зараз. Меня переполняло неугомонное желание вернуться к нормальной жизни, и даже самоотверженные усилия сестры Мэй не могли притупить острие моей вновь пробуждавшейся энергии, а Макнаб удивленно приговаривал:

– Приятель, а быстро вы идете на поправку. Раны заживают прекрасно. Еще недельку…

– К черту недельку! – непреклонно заявил я.

Через недельку мне предстоял ночной заплыв. Кокер без проблем все организовал, а у меня тем временем почти закончились деньги, и эта ходка требовалась мне как воздух.

Команда ежевечерне навещала меня и докладывала о продвижении ремонтных работ на «Танцующей». Однажды вечером Анджело явился пораньше, обрядившись в ухажерский костюм – ковбойские сапоги и так далее, – но вел себя необычайно тихо и был не один.

С собой он привел юную воспитательницу муниципального детского сада, расположенного неподалеку от форта. Я знал ее, и мы даже обменивались улыбками при случайной встрече на улице, а Мамка Эдди однажды предоставила мне краткую сводку, описывающую характер этой девушки:

– Джудит хорошая. Не из вертихвосток. Станет какому-нибудь везунчику славной женой.

Еще она была симпатичная, высокая, грациозная, одетая скромно и опрятно, и робко поздоровалась со мной:

– Здрасте, мистер Гарри.

– Привет, Джудит. Спасибо, что пришла. – И я посмотрел на Анджело, не в силах сдержать ухмылку. Он отвел глаза и покраснел, подбирая нужные слова.

– Мы с Джудит жениться будем, – наконец выпалил он. – Решил, что вам надо об этом знать, босс.

– Думаешь, Джудит, тебе по силам удержать его в узде?! – с восторгом рассмеялся я.

– Вот увидите, – сказала она и так сверкнула глазами, что вопрос был снят.

– Отлично. С меня свадебная речь, – кивнул я. – Ну что, отпустишь Анджело работать на «Танцующей»?

– Запрещать не стану, – заверила меня она. – Когда он с вами, я спокойна.

Они посидели у меня где-то с час, а когда ушли, я почувствовал легкий укол зависти. Приятно, наверное, когда у тебя кто-то есть – кроме тебя самого. Надо бы тоже попробовать, если встречу своего человека… Но я тут же отогнал эту мысль и встал в защитную стойку. На свете чертова прорва женщин, и нет никаких гарантий, что не ошибешься с выбором.

Макнаб выписал меня с двухдневным запасом. Одежда болталась на скелетных костях – я похудел почти на два стоуна, загар мой поблек до грязного желто-коричневого оттенка, под глазами залегли здоровенные синие круги, и я по-прежнему чувствовал себя бессильным младенцем. Рука оставалась в косынке, раны до сих пор не закрылись, но теперь я хотя бы мог самостоятельно менять повязку.

Анджело сидел в пикапе и ждал, пока я распрощаюсь с сестрой Мэй на ступенях больницы.

– Приятно было познакомиться, мистер Гарри.

– Забегайте как-нибудь на ужин. Зажарю на гриле лангустов, выпьем по бокалу вина…

– На следующей неделе истекает мой контракт. И я вернусь домой, в Англию.

– В таком случае будьте счастливы, ладно? – попросил я.

Анджело отвез меня на Адмиралтейскую, и следующий час мы втроем с Чабби проводили ревизию ремонта.

Палубы «Танцующей» вновь обрели белоснежный вид, а в каюте заменили отделку, да так безупречно, что даже я не сумел ни к чему придраться.

Мы прокатились по проливу до Бараньей косы, и как же приятно было вновь ощутить палубу под ногами и услышать музыкальное урчание моторов! Домой вернулись в сумерках, пришвартовались и, присев на мостике, открыли по банке пива и завели разговор.

Я рассказал, что завтра ночью у нас ходка, а они спросили, какой груз повезем. Вот, собственно, и все: никаких разногласий.

– Пора, – сказал наконец Анджело. – Надо забрать Джудит с вечерней смены.

Мы погрузились в ялик и отправились к берегу.

Позади ананасовых складов стоял мой старенький пикап, а рядом с ним – полицейский «лендровер», из которого, завидев нас, выбрался молодой констебль Уолли. Поздоровался с дядей и повернулся ко мне:

– Простите за беспокойство, мистер Гарри, но инспектор Дейли желает, чтобы вы явились в форт. Сказал, это срочно.

– Господи, – проворчал я, – а до завтра подождать никак?

– Сказал, что никак, мистер Гарри, – ответил извиняющимся тоном Уолли, и только ради него я согласился.

– Ну ладно, поеду за тобой в пикапе. Но сперва надо подвезти Анджело и Чабби.

Я решил, что Дейли хочет поторговаться насчет взятки. Обычно такие вопросы решал Фред Кокер, но инспекторская честь, наверное, подросла в цене.

Выруливая здоровой рукой и придерживая баранку коленом, когда нужно было переключить передачу, я проследовал за красным «лендровером», прогромыхал по подъемному мосту и припарковался рядом с Уолли во внутреннем дворе форта.

Рабы возвели эти массивные каменные стены в середине восемнадцатого века. Широкую защитную преграду венчала длинная тридцатишестифунтовая пушка-каронада, направленная на пролив и вход в Гранд-Харбор.

Одно крыло отвели под штаб островной полиции, тюрьму и оружейный склад, в остальных располагались правительственные учреждения, а также апартаменты президента.

Мы взобрались по ступенькам, ведущим в помещение для задержанных, потом Уолли открыл боковую дверь и повел меня по коридору, вниз, еще по одному коридору и снова вниз.

Здесь я никогда не бывал, и мне стало любопытно. Каменные стены футов, наверное, двадцать толщиной, – по всей вероятности, раньше тут был пороховой склад. В конце последнего коридора показалась толстая, почерневшая от времени дубовая дверь, окованная железом, и я грешным делом подумал, что за ней отсиживается Франкенштейнов монстр.

Мы вошли.

Не монстр, но почти. Нас поджидал инспектор Дейли в компании еще одного констебля. Я сразу приметил пистолеты на поясных ремнях. В комнате было пусто, если не считать деревянного стола и четырех стульев, – такие можно увидеть в департаменте общественных работ. Мощеный пол, некрашеные каменные стены – и все.

В дальнем конце комнаты виднелась арка, а за ней – ряд тюремных камер. Источниками света служили стоваттные лампочки, свисавшие на голых черных проводах с балок потолка, а в неровных углах комнаты сгущались мрачные тени.

На столе лежал мой автомат. Я непонимающе уставился на него.

За спиной у меня Уолли закрыл дубовую дверь.

– Мистер Флетчер, чье это оружие? Ваше?

– Проклятье, вы же прекрасно знаете, что мое! – сердито ответил я. – Что за чертовщину вы тут выдумали, Дейли?

– Гарольд Делвилл Флетчер, я помещаю вас под арест за незаконное владение огнестрельным оружием категории «А» в количестве одна штука – а именно нелицензированным автоматом марки «Фабрик насьональ», серийный номер четыреста шестнадцать – тридцать два – пятнадцать.

– Да вы сдурели! – рассмеялся я.

Мой смех ему не понравился. Безвольные губенки под усами наморщились, как у капризного карапуза, и Дейли кивнул констеблям. Они уже знали, что от них требуется, поэтому вышли за дубовую дверь.

Я услышал, как засовы легли на место, и мы с Дейли остались одни. Он стоял подальше от меня, у противоположной стены, и клапан его кобуры был расстегнут.

– Скажите, Дейли, его превосходительство в курсе? – по-прежнему улыбаясь, спросил я.

– Его превосходительство покинул Сент-Мэри в четыре часа дня. Улетел в Лондон, на конференцию стран Содружества. Его не будет две недели. – (Поняв, что он не врет, я перестал улыбаться.) – У меня же тем временем есть причины полагать, что государственная безопасность оказалась под угрозой. – Теперь улыбался не я, а он – тонко, одними губами. – Прежде чем продолжим, хочу заверить вас, что я не шучу.

– Я уже понял, – кивнул я.

– Мы с вами проведем здесь две недели, Флетчер. У этих стен изрядная толщина, так что можете шуметь, сколько вам вздумается.

– Знаете, кто вы? Вы мерзкий кусок дерьма! Даже не кусок, а кусочек.

– Выйти отсюда вы можете лишь одним из двух способов. Или мы с вами придем к соглашению, или Фред Кокер вынесет вас из этих стен в сосновом гробу.

– Выкладывайте ваши условия, ничтожество.

– Я хочу в точности – повторяю, в точности – знать место, где ваши клиенты проводили подводные исследования, перед тем как началась стрельба.

– Я же говорил: где-то неподалеку от мыса Растафа. Точное место назвать не могу. При всем желании.

– Флетчер, оно известно вам до дюйма. Хотите поспорить? Готов поставить на это вашу жизнь. Вы не стали бы упускать такой шанс. Сами знаете. И я знаю. И они знали. Вот почему вас собирались пустить в расход.

– Идите в жопу, инспектор! – буркнул я.

– К тому же вы не могли оказаться неподалеку от мыса Растафа, потому что работали к северу отсюда, ближе к континенту. Я полюбопытствовал – и мне доложили о ваших передвижениях.

– Нет, дело было возле мыса Растафа, – упрямо повторил я.

– Ну хорошо, – кивнул он. – Надеюсь, вы лишь притворяетесь несговорчивым, Флетчер. В ином случае дело нам предстоит долгое и грязное. Однако, прежде чем начнем, попрошу не тратить время на ложные показания, ведь, пока я не проверю их, вы будете оставаться здесь. Напомню, что в моем распоряжении целые две недели.

Мы смотрели друг на друга, и я почувствовал, как по спине бежит холодок, когда понял, что Питер Дейли получит от нашего общения огромное удовольствие. Тонкие губы его изогнулись в злорадной улыбке, а глаза затянуло дымчатой поволокой.

– В Малайе я, знаете ли, поднаторел в ведении допросов. Это завораживающее занятие. Такое многогранное. Зачастую сильные и несговорчивые ломаются первыми, а недокормыши держатся и держатся…

Я видел, что он говорит это из любви к искусству, что его возбуждает перспектива причинения боли. Ритм его дыхания изменился, теперь он дышал быстрее и глубже, а к щекам прихлынула кровь.

– И еще, Флетчер, нужно принять во внимание, что вы сейчас не в лучшей физической форме. Допускаю, что после недавних злоключений ваш болевой порог заметно снизился. Вряд ли вы сможете долго…

Мне показалось, что в последних словах прозвучало сожаление. Я подобрался и приготовился к броску.

– Нет, – предупредил он. – Не надо, Флетчер. – И положил ладонь на рукоятку пистолета.

Нас разделяло пятнадцать футов. Я слаб и однорук, за спиной у меня запертая дверь, за ней два вооруженных констебля… Я расслабился, плечи мои обмякли.

– Так-то лучше. – Он снова улыбнулся. – Теперь, пожалуй, мы возьмем наручники, пристегнем вас к решетке в одной из камер и приступим к делу. Когда надоест, просто скажите. Вы увидите, что мой электрический приборчик прост, но весьма эффективен. Всего лишь двенадцативольтовый автомобильный аккумулятор – а клеммы я подключаю к самым занимательным частям человеческого тела…

Он пошарил за спиной, и я впервые заметил на стене кнопку. Дейли нажал на нее, и где-то далеко за дубовой дверью ожил электрический звонок.

Звякнули засовы, и в комнату вернулись констебли.

– Отведите его в камеру, – приказал Дейли.

Констебли замешкались, и я понял, что прежде они не участвовали в подобного рода операциях.

– Живо! – повысил голос Дейли, и констебли подступили ко мне с обеих сторон. Уолли легко коснулся моей раненой руки, и я позволил увести себя к камерам. Поближе к Дейли.

Мне хотелось выгадать единственный шанс.

– Как мама, Уолли? – небрежно спросил я.

– В порядке, мистер Гарри, – смущенно пробормотал он.

– Получила подарок, что я послал ей на день рождения?

– Да, получила. – Он отвлекся: в полном соответствии с моим замыслом.

Мы поравнялись с Дейли. Он стоял у арки, за которой были камеры, ждал, пока мы пройдем, и похлопывал по бедру ротанговым стеком.

Констебли придерживали меня неуверенно, уважительно, едва-едва, и я сдвинулся вбок – так, чтобы Уолли потерял равновесие, – а потом извернулся и вырвался на волю.

Никто из них не был к этому готов. Я в три шага покрыл дистанцию между мною и Дейли, прежде чем они поняли, что происходит, и ударил инспектора правым коленом, вложив в этот выпад всю свою массу. Удар пришелся ему промеж ног, и это был удивительно сильный удар, и не важно, какую цену мне придется заплатить за такое удовольствие. Оно того стоило.

Дейли на добрых восемнадцать дюймов оторвался от пола, отлетел назад и врезался в решетку, где согнулся, прижав обе руки к нижней части туловища, и тонко запищал, словно кипящий чайник. Когда он упал, я приготовился нанести следующий удар, целя в лицо и намереваясь выбить инспектору зубы, но констебли пришли в чувство и метнулись вперед, чтобы оттащить меня. Теперь они действовали грубо и даже заломили мне руку.

– Необязательно было так делать, мистер Гарри! – сердито крикнул Уолли.

Пальцы его зарылись в мой бицепс. Скрипнув зубами, я крикнул в ответ:

– Президент снял с меня обвинения, Уолли, и ты это знаешь!

Дейли выпрямился, кривясь от мучительной боли и не отнимая рук от паха.

– Это подстава! – крикнул я. – Если я окажусь в камере, он убьет меня, Уолли…

Я понимал, что на разговор осталось несколько секунд, потому что Дейли уже нетвердо продвигался в мою сторону, размахивая стеком и разинув рот в попытке вновь обрести голос.

– Молчать! – взвизгнул Дейли.

– Он не решился бы, но президент…

– Молчать! Молчать! – Он наотмашь хлестнул меня стеком, нарочно целя в раны. Гибкий ротанг со змеиным шипением рассек воздух и щелкнул, словно стреляющий пистолет.

Боль была невероятная. Я конвульсивно изогнулся, непроизвольно забился в руках констеблей, но меня удержали.