Читать книгу: «Ось мировой истории. Авраамические религии и век разума», страница 7

Новая формулировка проблемы реализма и номинализма, которую дал Шеллинг в критике сущности и существования в философии Гегеля, оказали большое влияние на развитие всей последующей философии. Кьеркегор положит проблему сущности и существования в основу своей системы экзистенциализма. А. Гулыга пишет в монографии «Шеллинг» о влиянии, которое оказала предпринятая Шеллингом критика Гегеля на Кьеркегора: «Шеллинг назвал курс «Философия откровения». Он начал с установления различия между сущностью и существованием. Что представляют собой вещи, какова их сущность – этому учит разум; что вещи существуют – в этом убеждает нас опыт. Шеллинг требовал исходить из опыта, из факта существования вещей, не подменять бытие понятием. Негативная философия идет от мышления к бытию, позитивная – от бытия к мышлению. Эта часть курса произвела сильное впечатление на Серена Кьеркегора. Создатель философии экзистенциализма почерпнет отсюда многие свои идеи. «Я помню почти каждое слово из тех, что он произнес. Отсюда придет ясность… Вся моя надежда на Шеллинга». Дальнейшие лекции, когда дело дошло до мифологии, разочаровали Кьеркегора: «Шеллинг невыносимо пустословит».

Профессор Оксфорда, Патрик Гардинер пишет в книге «Кьеркегор» о том, что сам Кьеркегор в своих последующих работах также критиковал Гегеля и немецкий идеализм вообще за мистическое понятие «чистого мышления», которое в реальности стало концом рационализма: «Такие заключения были совершенно неприемлемы и приписывались влиянию „безумного постулата“, лежащего в основе гегельянской доктрины об абсолютном духе. Утверждать, как это фактически делал Гегель, что мысль фактически предшествует существованию, противоречило истинному порядку вещей. К абстрактному мышлению и существованию он добавил „третье средство, открытое совсем недавно“. Это третье средство получило у Кьеркегора название „чистое мышление“. В то время как источником абстрактного мышления была реальная действительность, чистому мышлению по видимому удалось обходиться без таких банальных связей. В буквальном смысле слова фантастическое. Понятия, являющиеся фактически продуктом взаимодействия человеческого мышления и реального мира, ошибочно наделялись самостоятельной реальностью, и благодаря этому мысль смогла „покинуть существование и эмигрировать на шестой континент, где она была полностью самостоятельна“. Теоретический переход одного понятия в другое не следует смешивать, однако, с сущностными изменениями, происходящими в реальном мире. Это „чистое мышление“ „находится в мистическом взвешенном состоянии между небом и землей, освобожденное от любых отношений с существующим индивидом, объясняет все своим собственным языком и не может объяснить себя“. Конкретный живой человек из повседневной жизни поглощен „игрой теней чистого мышления“, его место занято химерическим универсальным субъектом, придуманным метафизическими идеалистами».

Кьеркегора называют мистиком и иррационалистом, который прямо предпочел веру разуму в своих религиозных книгах. Между тем, в психологических книгах, таких как «Или-или» и «Болезнь к смерти» он выступает как ученый натуралист, также, впрочем, как и в своей критике философии Гегеля. Правильнее говорить о противоречивой философии Кьеркегора, чем о рациональной или иррациональной. Что же касается его психологии, то там он остается последовательным натуралистом, по сей день восхищающим своей проницательностью.

Интересно, что если он возражает Гегелю вместе с Шеллингом в том смысле, что существование предшествует сущности, и потому теория должна базироваться на опыте, то Сартр впоследствии будет использовать этот ставший клише тезис в противоположном значении. Что существование способно творить себя самому, и самому создавать, таким образом, свою сущность. Сартр встанет на позицию антиинтеллектуализма, отказываясь признавать какие-либо законы природы вообще. Все тот же «беспредельный человеческий произвол» против которого восставал и Шеллинг и Кьеркегор, только теперь на основе материализма. Не то же ли сделал и Маркс с диалектической логикой Гегеля, сохранив его беспредельный произвол и назвав его материализмом? Сартр не скрывал своей приверженности марксизму. Подобно тому, как Маркс остался гегельянцем, использовав критику Гегеля Фейербахом, чтобы создать собственный вариант гегельянства, так и Сартр остался гегельянцем, использовав критику Гегеля Кьеркегором для создания собственной разновидности мистики «беспредельного человеческого произвола». Истинно новое слово сказал только Кьеркегор в своей философии, заложив научные основы теории психической энергии. И его наследниками стали К. Ясперс и гуманистическая психология Э. Фромма, К. Хорни, А. Маслоу.

Тот факт, что философия Кьеркегора получила противоположные толкования у субъективиста толка Ницше и Сартра и гуманистов толка К. Ясперса и Э. Фромма, говорит о том, что формулировка проблемы метафизики как «сущности и существования» не более удачна, чем «мир идей и гилеморфизм» или «номинализм и реализм». Гораздо более правильным будет говорить об энергетике, как окончательной формулировке метафизики интеллекта: активном полюсе мышления и законов природных энергий как единой субстанции интеллекта.

Ф. Шеллинг не стал ни эмпириком, ни материалистом, за что Энгельс и Маркс называли его трусом, ведь в свое время их и Фейербаха вдохновила именно его критика мистической философии субъективного идеализма. Однако, Шеллинг оказался гораздо более проницательным, оставшись метафизиком, хоть он и не смог сформулировать философию метафизики интеллекта. Он искал единства рационализма и эмпиризма, разума и веры, а эти противоречия могла разрешить только метафизика интеллекта. Рационализм как метод познания всецело основан на опыте, но он прямо противостоит эмпиризму, как философии, которая не признает законов природы. Рационализм признает первичность интеллекта и его божественность, но он познает его законы через опытное исследование и признает только те законы, которые контролирует на опыте. Мистика религиозных догматов не может стать предметом веры рационалиста, он верит только в то, что знает.

Альберт Швейцер тоже пишет в «Упадке и возрождении культуры», что философию постигло крушение в середине 19 века, так что рационализм был погребен под ее останками, а сама философия окончательно вышла на пенсию, потеряв все связи с действительностью: «Философия после своего крушения в середине 19 века превратилась в пенсионера, вдали от мира, перебирающего то, что удалось спасти. Сочувственно оглядывалась она на оставленный позади рационализм. Горделиво хвасталась тем, что „Кант прошел ее насквозь“, что Гегель „привил ей исторический подход“ и что „ныне она развивается в тесном контакте с естественными науками“. Однако при этом философия была беспомощнее самого жалкого рационализма. Рационализм при всей своей наивности был подлинной, действенной философией. Она же стала лишь эпигонской философией, облачившейся в тогу учености. В школах она еще играла какую-то роль, миру сказать ей было нечего. Итак, при всей своей учености философия стала чуждой реальной действительности»

Бертран Рассел, как знаменитый рационалист и позитивист, характеризует философию Фихте, как «безумную», а философию Гегеля как «целиком ложную» в «Истории западной философии». О Канте он говорит, как о предтече эти двух безумных философий. Его собственное определение материи, как «того, что соответствует уравнениям физики» – это определение метафизика интеллекта. Потому что в такой интерпретации, процесс познания имеет два полюса интеллекта: законы природы (уравнения физики) и мышление, способное их постигать; где материя, только содержание, соответствующее форме, заданной законами интеллекта. Карл Ясперс пишет о философии Фихте и Гегеля, как о хмельном напитке, который пьянит, и ведет к потере контакта с действительностью. Нельзя не сказать напоследок о двух таких важных работах, как «Предательство интеллектуалов» Ж. Бенда и «Бунтующий человек» А. Камю, в которых со всей страстностью рационалистов доказывается мистичность и иррационализм философии Гегеля и Маркса и их последующее негативное влияние на культуру в целом.

Ж. Бенда «Предательство интеллектуалов»:

«Диалектический материализм отрекается от разума и тогда, когда стремится представить изменение не как последовательность неподвижных состояний, даже бесконечно близких, а как ≪непрерывную изменчивость≫, не ведающую никакого постоянства; или когда использует такие свои вывески, как чистый ≪динамизм≫, не затронутый никакой ≪статикой≫. Здесь мы опять сталкиваемся с тезисом Бергсона, который проповедует движение само по себе, противополагаемое последовательности состояний покоя, действительно совершенно отличной от него, как бы ни были близки эти состояния друг к другу. Однако такая позиция выражает недвусмысленное отречение от разума, поскольку разуму свойственно останавливать вещи, которые он рассматривает, по крайней мере пока он их рассматривает, в то время как чистое становление, по сути своей исключающее всякую самотождественность, может быть предметом мистического единения, но не рациональной деятельности».

А. Камю: «Бунтующий человек»:

«Как бы то ни было, именно у Гегеля революционеры XX века обнаружили целый арсенал, с помощью которого были окончательно уничтожены формальные принципы добродетели. Революционеры унаследовали видение истории без трансценденции, истории, сводящейся к вечному спору и к борьбе воль за власть… Сведение всех ценностей к единственной – исторической не могло не повлечь за собой самых крайних последствий… Вот почему исторический разум иррационален и романтичен, вот почему он напоминает то систематизированный бред сумасшедшего, то мистическое утверждение слова божия. Неудивительно поэтому, что, для того чтобы сделать марксизм научным и подкрепить эту фикцию, столь выгодную в наш научный век, пришлось сначала сделать науку марксистской, пустив для этого в ход террор. Научный прогресс со времен Маркса состоял, грубо говоря, в замене детерминизма и механистического материализма тогдашней эпохи пробабилизмом. Маркс писал Энгельсу, что учение Дарвина составляет основу их собственного учения. Стало быть, для того чтобы марксизм сохранил ореол непогрешимости, следовало отрицать биологические открытия, сделанные после Дарвина»

Следует ли удивляться после этого, что трогательная дружба Сартра и Камю распалась сразу после выхода этой книги, в которой Сартр увидел непростительный грех защиты картезианского рационализма и гуманизма? А между тем, Ясперс и Камю были истинными последователями философии экзистенциализма Кьеркегора, тогда как Ницше, Сартр и Хайдеггер вывернули ее наизнанку.

5) Спор Эйнштейна и Бора: победа метафизики интеллекта

Знаменитый спор Эйнштейна и Бора вскрыл другой аспект проблемы рационализма. Доступен ли активный интеллект, мышление, только человеку? Имеет ли «мир идей» Платона свое собственное пространство-время? А. Эйнштейн был одним из самых известных рационалистов, который не раз публично заявлял о своей приверженности метафизике интеллекта Платона и Спинозы. Известно, что его оппонент в споре о квантовой механике, Н. Бор, напротив, стоял на позициях эмпиризма (позитивизма). До сих пор считалось, что Эйнштейн проиграл этот спор Бору, а вместе с ним сдал свои позиции и рационализм, уступив победу эмпиризму в их давнем противостоянии.

Два эксперимента подтвердили правоту Бора в споре с Эйнштейном. Эксперимент Юнга якобы доказал, что нет объективного наблюдения, что данные наблюдения всегда субъективны, потому что поведение квантов зависит от того, измеряют их или нет. А эксперимент Белла доказал нелокальность квантов, способность контактировать на скорости выше скорости света, что опровергает все законы физики (и теорию относительности), а значит, ставит под вопрос детерминизм (законы природы) в целом. Результаты экспериментов не оставляли сомнений в том, что Эйнштейн, который настаивал на том, что измерение не влияет на поведение квантов, и что кванты не могут взаимодействовать на скорости, которая опровергает все прежние законы физики, оказался неправ. Пусть так. Но значит ли это, что вместе с Эйнштейном проиграл и рационализм? Какую философскую интерпретацию имеет эта проблема?

М. Кумар «Квант. Эйнштейн. Бор»:

«Не собиравшийся сдаваться Эйнштейн потратил неделю на то, чтобы показать: квантовая механика не самосогласованна, а «копенгагенская интерпретация» Бора – некорректна. Гораздо позднее Эйнштейн скажет: «Эта теория напоминает мне состряпанный из бессвязных обрывков мыслей набор бредовых идей исключительно умного параноика».. «Полагаю, хорошо, что многое рассеивает мое внимание. Иначе размышления о квантах привели бы меня прямиком в сумасшедший дом». «Принстон – сумасшедший дом… Эйнштейн – совсем чокнутый», – написал Роберт Оппенгеймер в январе 1935 года. Тогда самому известному физику-теоретику, воспитанному Америкой, был тридцать один год. Через двенадцать лет, уже человеком, возглавившим работы по созданию атомной бомбы, Оппенгеймер вернется в Институт перспективных исследований, чтобы руководить «сумасшедшим домом» и населяющими его «солипсическими светилами, сверкающими в отделенном от мира и беспомощном уединении». К этому времени Эйнштейн уже смирился с тем, что благодаря его критическому отношению к квантовой механике в Принстоне его «считают старым дураком»

Эйнштейн провидчески заметил, что решение проблемы квантовой механики, на которой споткнулись они с Бором, придет вместе с решением какой-то более глобальной задачи. И оказался прав. Он говорил о метафизике интеллекта Платона и Спинозы, но никогда не подумал, что эта метафизика означает существование пространства-времени интеллекта. Его теория относительности доказала, что пространство и время составляют единое целое, единый континуум, а не независимы друг от друга как думали раньше. Нам представляется, что энергетическая теория как нельзя лучше объясняет этот феномен уже с философских позиций (прекрасное физическое обоснование он дал сам). Действительно, если вселенная – это пучок природных энергий, как утверждал Оствальд, то пространство – это воплощение этих энергий в конкретных вещах, а время – история движения этих энергий.

Духовная энергия человека отлична от прочих природных энергий. Она также детерминирована, как они законами природы, но способна также познавать эти законы и ставить их под научный контроль. Это контрольная энергия, имеющая доступ к активному интеллекту, к мышлению; тогда как все прочие энергии природы только детерминированные, им доступен только пассивный интеллект законов природы. Контрольная энергия человека будет иметь особое пространство-время, то есть будет воплощаться не в вещах, а в знании о вещах; и будет иметь историей своего движения не физическую эволюцию космоса, а накопленные знания о законах природных энергий. Это особое пространство —время интеллектуальной энергии человека, духа, также отвечает теории относительности, будучи единым континуумом. Но это не физическое пространство-время, открытое Эйнштейном.

Если понимать эту метафизику как пространство-время, то проблема решается сама собой. Было много попыток ответить на проблему фантасмагориями о множестве параллельных вселенных, о множестве других физических миров. Однако это такая же чушь с точки зрения физики и здравого смысла. Но мир идей Платона, интеллектуальный мир, который существует как идеальный образ физического мира, как его форма, выраженная в законах энергий —это очевидность, которую утверждали вместе с ним все рационалисты со времен Платона. Это скорее не параллельное, а перпендикулярное пространство, ось интеллектуального отражения вселенной.

Тогда у нас есть объяснение загадочному поведению квантов, которое не только не опровергает рационализма и детерминизма вселенной, но дает ему эмпирическое подтверждение. Кванты, фотоны света, мельчайшие частицы из которых состоит материя – элементы интеллекта, создавшего материю и установившего законы природы. То есть получается, что на уровне самого глубинного исследования, мы сталкиваемся со «светом интеллекта» в самом прямом смысле. Человек имеет активный интеллект – способность мышления. Кванты могут иметь свою разновидность активного интеллекта – пусть она не тождественна мышлению человека, пусть ее возможность много меньше или много больше, мы не можем знать. Они способны фиксировать, когда другой активный интеллект их измеряет и менять свое поведение в зависимости от этого. Менять с жесткой детерминированностью – либо волна, либо частица, ни шагу назад, ни шагу вперед. Понятно, что нелокальность квантов тогда объясняется их общением в пространстве-времени интеллекта, поскольку в пространстве-времени физического мира это невозможно.

Теория относительности пространства-времени Эйнштейна показала зависимость скорости часов от пространства, в котором они находятся. Теория относительности справедлива и для пространства интеллекта, у которого свои «часы», свое время. Эйнштейн в «Эволюции физики» говорит о «примитивном субъективном чувстве времени», которое нельзя сравнивать с физическими часами. Между тем, именно это психологическое чувство времени, так отличное от физических часов, есть наше ощущение времени пространства интеллекта. Разве мы не чувствуем себя на все тысячи лет, которые охватываем своими познаниями? Мы гости в пространстве интеллекта, мы не можем знать его структуру и строение. Мы можем знать только то, насколько оно нам доступно. Мы способны открывать законы природы – и это наш доступ в пространство интеллекта. Мы способны накапливать знания – и это наше совокупное время, проведенное в пространстве интеллекта, часы, которыми мы измеряем длительность своего пути. Мы способны жить поисками истины и жертвовать для них нашей жизнью в физическом пространстве – и это время, которое мы проводим в пространстве интеллекта.

Но есть одно большое «но»: ложные теории настолько засорили пространство интеллекта, что даже дисциплинированным и трудолюбивым студентам почти невозможно туда пробраться. А если удается то рывками, а нахождение там становится очень болезненным из-за мусора, который всячески мешает передвижению. Наша задача не только открыть для себя это пространство, но и расчистить его. Ибо только храм знаний может быть настоящей церковью человека, в духе и истине, как говорили великие мыслители. И только настоящие ученые, мыслители и духоборцы могут быть его святыми.

Глобальное открытие, которое прольет свет на проблему квантов, о котором говорил Эйнштейн – это Энергетика как теория познания, это пространство-время интеллекта, это, наконец, теория психической энергии.

Глава 4. Теория психической энергии у Платона, Спинозы и в гуманистической психологии

1) Теория ПЭ у Платона

2) Теория ПЭ у Спинозы

3) Теория ПЭ в гуманистической психологии

Этические религии тоже имеют дело с духовной энергией человека, и говорят много рационального об этой энергии. Однако, мы не можем рассматривать в качестве теорий психической энергии мировые религии, поскольку в них, несмотря на «конец мифологической эпохи» в который они появились, большая примесь мистики. Так что содержание религий, хоть они не чужды рационализма, в то же время нельзя изложить без мифологии.

Мы не можем рассматривать как теории психической энергии философию Канта, Гегеля, Шопенгауэра, Сартра, Хайдеггера или Ницше, хотя они, безусловно, тоже размышляют о специфике духовной энергии человека. Это невозможно по той же причине, по которой этические религии не подходят под определение теорий психической энергии. Эти философии выражено иррациональны, антиинтеллектуальны, ведь уже Кант разделял веру практического разума и науку чистого разума. Это мистика шизоидного мышления, то есть формальной логики, оторванной от закономерностей действительности. Определение Рассела в этом смысле философии Фихте (который считал себя большим Кантом, чем был сам Кант) как «безумной», в силу ее крайнего субъективизма выглядит логичным. Однако, изложенная в «Речах к немецкой нации» психология Фихте, позволяет рассматривать ее отдельно от его философии, и в этом смысле она предстает как весьма проницательный вариант изложения закономерностей духовной энергии человека. В этом смысле, другой последователь Канта, – Карл Ясперс, также интересен не своей философией, а тем, что он сумел сохранить в понимании психологии, основав ее на базисе кантианства. Заслуга Канта в том, что он признавал уровень духовной энергии человека, как независимой от уровня биологической энергии, и специфику этого духа, берущего начало в интеллекте. Однако, он свел психическую энергию в мистику, представив ее не обычной природной энергией, детерминированной закономерностями природы, а самоопределяющимся абсолютом, «законодательствующим разумом». На место относительной свободы осознанной необходимости рационализма встала, таким образом, абсолютная свобода мистики. Тем не менее, во времена дарвинизма философия Канта помогла «выжить» всем теориям духовной энергии, как например теории «наук о духе» Дильтея, философская вера Ясперса или теория идеальных ценностей Бенда.

Мы помним также, что позитивизм Огюста Конта вообще исключил психологию из иерархии наук, заменив ее «социальной физикой». Эта ущербность методологии не позволила Дюркгейму и Спенсеру, двум известным позитивистам, сформулировать закономерности психики. Однако, Дюркгейм все же формулирует теорию психической энергии, когда пишет о значении мистического в жизни общества. Это интересная теория и заслуживает упоминания, ведь позитивизм, в отличие от кантианства, все же признает наличие закономерностей в общественном развитии. У позитивистов другой недостаток, они не признает душу человека, его сознание как особую духовную энергию (тогда как у кантианства с этим все в порядке). Огюст Конт, как известно, вынужден был в конечном итоге ввести вместо психологии этику, в которой изложил свои взгляды на эволюцию духа как прогресс альтруизма в ущерб реакционной силе эгоизма. Все таки, в попытках найти закономерности психики, никак не обойтись без понятия духовной энергии.

Философия Кьеркегора чрезвычайно противоречива, как известно, поэтому нам она также мало интересна. Зато как психолог он совершенно неслучайно стяжал себе славу самого проницательного исследователя. Как религиозный мыслитель, он возмущается против рационализма, но как последователь Сократа, он пишет о том, что сила духа возрастает вместе с силой знания, с ростом самосознания. Его теория равновесия эстетического и этического в человеке – одна из самых замечательных в истории психологии попыток сформулировать закономерности противоборства двух антагонистичных энергий психики. Наконец, рациональная философия Пифагора, Платона, Спинозы, Рассела, Тойнби позволяет им сформулировать четкие теории психики, как духовной энергии, детерминированной закономерностями природы. Для каждого из этих мыслителей методологическое сомнение Декарта «я мыслю, следовательно, существую» служит не только личной моральной максимой, но и фундаментальной аксиомой их философии духа.

1) Теория психической энергии Платона

«Тогда, конечно, у нас будет то, к чему стремимся с пылом влюбленных, а именно разум».

Платон Федон

«От смерти уйти не трудно, о мужи, а вот что гораздо труднее – уйти от нравственной порчи, потому что она идет скорее, чем смерть».

Платон Апология Сократа

Метафизика интеллекта подразумевает субстанцию духа, как особую энергию, связанную с активным интеллектом, с мышлением, с разумом, – то есть со способностью познавать интеллектуальную форму мира, не только быть детерминированным законами природы, но и иметь способность познавать эти законы и контролировать их. Это духовная энергия, специфику которой вполне выразил Декарт в своем знаменитом «я мыслю, следовательно, существую». И неважно считали они эту духовную энергию бессмертной и нематериальной подобно Платону и Кьеркегору, или же считали разновидностью природной энергии, подобно гуманистической психологии, – главное, что во всех случаях объектом исследования становилась психика, сознание, но не как эпифеномен биологии мозга, а как независимая от него субстанция духа, духовная энергия.

В том же ключе трактовали духовную (психическую) энергию Платон и Спиноза, как известно, связывая всю духовную активность с уровнем активности интеллекта, с мышлением человека. Мировоззрение Кьеркегора в его психологии («Болезнь к смерти») почти не отличается от позиции рационалистов, хоть он и позиционирует себя в некоторых философских работах как мистика и иррационалиста. Однако, его психология, как он ее дает в книгах «Или-или» и «Болезнь к смерти» – это вполне научная теория, построенная на формулировании закономерностей психической энергии. Кьеркегор оказал большое влияние на современную гуманистическую психологию, поэтому его теорию и его влияние на гуманистов мы рассмотрим отдельно.

Уже этические религии осевого времени – первые неуклюжие попытки, смешанные с хорошей долей мистики, изложить закономерности психической энергии. Содержание зороастризма, буддизма, иудаизма – это борьба двух противоположных сил в психике, добра и зла, добродетели и греховности, где одна сила несет здоровье, силу и просветление, а вторая разлагает и обрекает гниению и гибели.

Первые рационалистические философии, формулирующие этику, как закономерности психической энергии, имеют то же содержание, с той существенной разницей, что они уже делают акцент на интеллекте как основе здоровой, добродетельной, живой энергии человека. И противопоставляют энергию интеллекта суетным страстям, как разновидности болезни, лишающей человека воли, здоровья, силы, разума.

«Раз государство подразделяется на три сословия, то и в душе каждого отдельного человека можно различить три начала. Мы говорили, что одно начало – это то, посредством которого человек познает, другое – посредством которого он распаляется, третье же мы нарекли вожделеющим. Но у одних людей правит в душе одно начало, у других – другое; это уж как придется. Поэтому давай прежде всего скажем, что есть три рода людей: одни – философы, другие – честолюбцы, третьи – сребролюбцы. И что есть три вида удовольствий, соответственно каждому из этих видов людей. Многие почитают богатого человека, мужественного или мудрого, так что в удовольствии от почета все имеют опыт и знают, что это такое. А какое удовольствие доставляет созерцание бытия, этого никому, кроме философа, вкусить не дано. Итак, поскольку имеются три вида удовольствий, значит, то из них, что соответствует познающей части души, будет наиболее полным, и, в ком из нас эта часть преобладает, у того и жизнь будет всего приятнее… Стало быть, если вся душа в целом следует за своим философским началом и не раздираема противоречиями, то для каждой ее части возможно не только делать все остальное по справедливости, но и находить в этом свои особые удовольствия, самые лучшие и по мере сил самые истинные… Принесет ли кому-нибудь пользу обладание золотом, полученным несправедливым путем? Ведь при этом происходит примерно вот что: золото он возьмет, но одновременно с этим поработит наилучшую свою часть самой скверной. Коль скоро он безжалостно порабощает самую божественную свою часть, подчиняя ее самой безбожной и гнусной, разве это не жалкий человек и разве полученная им мзда не ведет его к еще более ужасной гибели, чем Эрифилу, обретшую ожерелье ценой души своего мужа? … А как, по-твоему, не потому ли с давних пор осуждали невоздержанность, что она сверх всякой меры дает волю в невоздержанном человеке той страшной, огромной и многообразной твари?..Когда у человека лучшая его часть ослаблена, так что ему не под силу справиться с теми тварями, которые находятся у него внутри, он способен лишь угождать им. Как их ублажать – вот единственное, в чем он знает толк… У них настоятельная потребность грабить, иначе придется терпеть невыносимые муки и страдания. Когда его тиранит Эрот, человек навсегда становится таким, каким изредка бывал во сне, ему не удержаться не от убийства, ни от обжорства, ни от проступка, как бы ужасно все это не было: посреди всяческого безначалия и беззакония в нем тиранически живет Эрот. Как единоличный властитель, он доведет объятого им человека, словно подвластное ему государство, до всевозможной дерзости, чтобы любой ценой удовлетворить себя, и сопровождающую его буйную ватагу, составившуюся из всех тех вожделений, что нахлынули на человека отчасти извне, из его дурного окружения, отчасти же изнутри, от бывших в нем самом такого же рода вожделений, которые он теперь распустил, дав им волю. …Значит, и тиранически управляемая душа всего менее будет делать что ей вздумается, если говорить о душе в целом. Всегда подстрекаемая и насилуемая яростным слепнем, она будет полна смятения и раскаяния. …Подобного рода люди таковы и в частной жизни, еще прежде, чем станут у власти. С кем бы они ни вступали в общение, они требуют лести и полной готовности к услугам, а когда сами в чем нибудь нуждаются, тогда так и льнут к человеку, без стеснения делая вид, будто с ним близки, но, чуть добьются своего, они опять с ним чужие. … Значит, за всю свою жизнь они ни разу ни с кем не бывал друзьями; они вечно либо господствуют, либо находятся в рабстве: тираническая натура никогда не отведывала ни свободы, ни подлинной дружбы. Душа его преисполнена рабством и низостью, те же ее части, которые были наиболее порядочными, находятся в подчинении, а господствует лишь малая ее часть, самая порочная и неистовая».

Платон Государство

Эта изложенная в «Государстве» теория психической энергии, в которой речь идет о двух (иногда о трех) силах, раздирающих душу человека, настолько точно соответствует формулировкам современной гуманистической психологии, что удивляешься, почему понадобилось 2500 лет, чтобы сформулировать то же самое уже в рамках научной психологии. Однако, все дело по видимому в том, что Платон очень далек от понятия законов природы, а следовательно и от понятия научного контроля. Так, он пишет в «Федоне»:

«И напротив, у нас есть неоспоримое доказательство, что достигнуть чистого знания чего бы то ни было, мы можем не иначе как отрешившись от тела. Тогда конечно у нас будет то, к чему мы стремимся с пылом влюбленного, а именно разум, но только после смерти. А пока мы живы, мы по видимому, тогда будем ближе всего к знанию, когда как можно больше ограничим свою связь с телом и не будем заражены его природой, но сохраним себя в чистоте, пока сам бог не освободит нас»

То есть, он видит источник болезни, греха, нравственной порчи в материи, противопоставляя духовный и материальный мир. Это точка зрения мистика, бесконечно далекая от точки зрения научного контроля, которая понимает интеллект как форму материи, позволяющую контролировать эту материю. От нее не надо отказываться, надо познавать ее законы и ставить под контроль. Но Платон принял мистическую точку зрения, и его сформулированная было теория психической энергии, канула в Лету, став частью христианского синтеза средневековья. По этой причине, то есть отрыва теоретического знания от опытного, Платон не смог сформулировать теорию научного контроля, как контроля закономерностей природных энергий, открывающего доступ к силе этих энергий. Поэтому его теория психической энергии, которую он дает в «Государстве» показалась всем апологией деспотии.