Читать книгу: «Босс скучает», страница 2
Глава 5
– Привет, – выдаю я, отмечая, что у него красивый глубокий голос, даже несмотря на шепот.
Ну вот, никакой он не француз, как я себе насочиняла.
– Ты что, боишься летать?
– А что, так заметно? – искоса смотрю на него и снова вижу эту завлекательную ямочку на щеке.
На вид ему чуть больше двадцати, значит, мы примерно одного возраста. И путешествует он, видимо, как и я – один.
– Честно? Очень…
Нервно хихикаю, думая, что смотримся мы странно – парочка, сидящая в темноте, пока большинство пассажиров спит. Сейчас точно появится какой-нибудь дежурный стюард и прогонит нас отсюда. Но никого нет, и мы не двигаемся. Механизмы самолета продолжают активно работать, нас еще раз качает вверх-вниз, и я на автомате хватаю парня за предплечье, будто бы он сможет удержать, если огромная металлическая птица надумает меня стряхнуть с высоты.
– Все хорошо, просто небольшая воздушная ямка, – заговорщицки заявляет он.
– Просто небольшая воздушная ямка, – передразниваю я, мне бы его невозмутимость.
– Если полеты тебя пугают, зачем отправилась так далеко?
– А захотелось, – с вызовом бросаю я, но с новым потряхиванием весь вызов сходит на нет.
Парень участливо накрывает мою ладонь своей. Кожа у него грубая, но теплая, и от этого тепла мне становится спокойнее. Чужая уверенность – это несколько заразительно, и я решаюсь на откровенность.
– Если честно, – со вздохом признаюсь, – больше всего я боюсь взлетов, хотя сегодня было терпимо. Боюсь, что двигатель откажет или птица в него попадет, и мы загоримся, или скорость будет недостаточной для взлета, или угол тангажа превысит допустимую норму, что при развороте крен будет слишком сильным, и мы завалимся, или что закрылки не проверили, что датчики высоты и скорости работают некорректно, или что давление в шинах шасси забыли замерить. Потом боюсь турбулентности, боюсь, что диспетчер вывел нас на один эшелон с другим судном, и мы неминуемо столкнемся. Пожара на борту боюсь. На посадке – бокового ветра, болтанки, тумана, плохой видимости, в общем. На взлете я всегда считаю про себя, и если конечная цифра счета превышает обычное число секунд, а высота все еще не набрана и самолет никак не выравнивается, я тоже паникую. Вдруг что-то сломалось? А?
Все это я выдаю на одном дыхании, смотря прямо на своего собеседника и не моргая. На его лице нет насмешки, только если легкое удивление проскальзывает. Так что надеюсь, совсем за спятившую он меня не примет.
– Знаешь, это очень похоже на какие-то дурацкие навязчивые мысли, – заключает он. – А все проблемы твоей аэрофобии не от незнания, как у большинства, а от излишней осведомленности о самолетах.
Тут он, конечно, прав. Я столько времени провела, изучая материалы на форумах, посвященных авиации, где кучка таких же аэрофобов, как я, борются со своими страхами, что эти часы можно сложить в недели, если не в месяцы. Вникла в авиационную терминологию до такой степени, что, наверное, с легкостью сдам какой-нибудь теоретический экзамен в летном училище. Да, я знаю, что по статистике самолет – самый безопасный вид транспорта; да, я знаю, что турбулентность не может быть причиной аварии, разве что травмы, если ты забыл пристегнуться и тебя подбросит к потолку при гигантской воздушной яме; да, я… много чего знаю. Я сначала как думала: предупрежден – вооружен, но сейчас совсем не уверена, что идея была дельной.
– Намекаешь, что у меня мозги набекрень?
– Нет, – хмурится он, – но с этим надо что-то делать.
Его лицо светлеет, будто ему в голову пришла замечательная идея, но он никак ее не комментирует.
– Но я знаю, как тебя немного отвлечь. Пошли со мной.
– Куда?
– Тут недалеко, я покажу.
Он упирается свободной рукой в пол, готовится подняться, но я его торможу, заявляя с легкой ухмылочкой.
– Меня мама учила: никуда не ходить с незнакомыми дяденьками.
На мгновение «дяденька» застывает, а потом с неизменной улыбкой представляется:
– Герман, я Герман.
– А я Варя.
Нет, все-таки я его веселю, определенно веселю, потому что улыбка не сходит с его лица, когда он помогает мне встать на ноги. Ух ты, а он высокий, я едва выше его плеча, а ведь сама не маленькая. Не выпуская моей руки, он ведет меня почти в конец салона, на последние места.
– М-м-м, прям как в кино, – шучу, устраиваясь на центральном ряду, где все четыре кресла свободны.
– Скидывай обувь и накрывайся пледом, а я сейчас, – он бросает в меня флисовым покрывалом и показывает на пальцах «о'кей».
Я киваю и делаю ровно то, что он мне предложил.
Довольно скоро Герман возвращается.
– А еще чему тебя мама учила? Например, конфеты от незнакомых дяденек не брать?
С этими словами он протягивает мне какой-то предмет, и я на автомате его принимаю. Глаза мои расширяются от удивления. Это же эскимо – тонкое и в блестящей фольге.
– Ну, мы вроде как уже познакомились, – усмехаюсь я, без промедления начиная разворачивать обертку. – Это ты откуда взял?
У меня начинают закрадываться сомнения, что мне повстречался какой-то волшебник. Мороженое тает на языке, приятно холодит и отвлекает, надо сказать. А еще кажется мне самым вкусным лакомством на свете.
– Его ближе к завтраку раздавать будут, а я сейчас попросил, – Герман также с ногами устраивается на сидении напротив меня, и я делюсь краем пледа, хотя у него есть свой.
Некоторое время мы молча поглощаем мороженое. Это просто фокус какой-то, никогда не думала, что в самолетах раздают такие десерты. Тут же я высказываю Герману свои мысли.
– Это «Люфтганза», детка, – отшучивается он, – в общем-то на «Эр Франс» его тоже в середине полета дают.
– М-м-м, а ты, смотрю, путешественник со стажем, – я впиваюсь зубами в остатки шоколада на палочке. – Часто летаешь?
– Реже, чем хотелось бы, – пожимает он плечами, забирая у меня мусор и бросая его в бумажный пакет, который он вытянул из сетки впереди стоящего кресла. – Первый раз в Рио летишь?
– Да, можно сказать, «за мечтой».
– А чего одна?
– А ты чего один? – тут же нахожусь я, потом мысленно закатываю глаза.
Ну, Варь, куда ты так гонишь: небось очень хочется узнать про горячую бразильянку ожидающую этого красавчика на своей исторической родине?
– Со мной друг должен был лететь, но он ногу сломал, так что я один, планы менять не хотелось. Следующий год у меня точно спокойным не будет, ну, я так надеюсь, поэтому решил отдохнуть вперед, – признается он, даже ничуть не обижаясь, что я ответила вопросом на вопрос. – Ты где в Рио остановилась?
– Квартиру арендовала на Копе, а ты?
– А я пока нигде…
Герман так многозначительно смотрит на меня, что приходится сглотнуть, прежде чем неуверенно улыбнуться в ответ.
Стоит ли упоминать, что пять часов спустя, прилетев в Рио и выйдя из аэропорта, мы оказываемся в одном такси?
Глава 6
Что такое «джетлаг» я узнаю сполна на собственном опыте. Мои внутренние часы сбиты, накатывает безумная усталость, организму совсем не нравится этот неестественный ход времени, когда ты из светлых суток прилетел в те же самые светлые сутки, хотя преодолел аж целую Атлантику. Ведь мой перелет из Питера начинался днем.
Что я могу сделать? Да ничего, кроме как завалиться спать, едва мы приезжаем в снятую моими родителями квартиру на Копе. Это небольшая студия с кухней в отдельном помещении и окнами на океан.
Едва успеваю бросить короткий взгляд в окно, как, приманенная кроватью, погружаюсь в молниеносный сон. Буквально проваливаюсь в пустоту.
Следующее, что понимаю – я проснулась. Лежу на спине, моргаю, пытаясь сфокусировать взгляд. В комнате все еще светло, и поэтому не понимаю, сколько я проспала. Сажусь на кровати и вижу Германа, расположившегося на диване с ноутом на коленках.
– Проснулась? С добрым вечером, путешественница, – отвлекается он на мои шуршания и шевеления.
Герман выглядит так органично в одной комнате со мной, будто мы сотни раз делили с ним дом, а не познакомились всего несколько часов назад. Прошлая я сказала бы: ты с ума сошла, привела в дом практически незнакомца, а новая я лишь машет рукой, пусть все идет своим чередом.
– А? С добрым вечером? Как уже с добрым вечером? Это минус один день от путешествия? Я так все на свете просплю, – начинаю причитать я. – Скажи, что это состояние не навечно? Скажи, что это пройдет?
Я сжимаю голову в ладонях и… на удивление – она светлая и ясная. Сон помог.
– Уже прошло, так думаю. Кстати, я тоже поспал, не считай, что я киборг какой-то. Просто быстрее, чем ты, восстановился. И… – он кивает на пакет на барной стойке, – сходил в магазин. Он прямо в этом доме, только вход с параллельной улицы. Так что, Варь, у нас есть реальный шанс встретить закат на городском пляже. Предлагаю тебе наведаться в душ, прийти в себя, нацепить что-нибудь полегче, потому что за окном почти тридцать градусов и… айда во внешний мир.
Через час мы уже в нем: во внешнем мире. Я смотрю на него широко распахнутыми от удивления глазами. Меня поражает абсолютно все: незнакомая речь, быстрый ритм города, белоснежные высотные здания вдоль бесконечной набережной, светлый песок и бурлящий океан прямо в черте города. Неужели еще вчера я была в сером Питере?
Герман хватает меня за руку, и мы перебегаем авеню Атлантик, чтобы очутиться на пляже. Мой заботливый попутчик расстилает захваченное из квартиры покрывало, достает вино и бокалы, также взятые из кухни студии, а еще фрукты и сэндвичи, сделанные на скорую руку.
– Ого, вот это пир, – искренне восхищаюсь я и словно завороженная смотрю, как Герман умело откупоривает бутылку.
На нем футболка с короткими рукавами, и я вижу крепкие мышцы и светлые выгоревшие волоски на руках, признак того, что этот парень любит находиться на солнце.
– Погоди, тебе же можно пить, ты совершеннолетний? – с улыбочкой спрашиваю я, принимая наполненный вином бокал.
– Мы же уже выяснили, что я «дяденька», с которыми мамы своим дочерям не разрешают общаться.
– Что, правда? Совсем-совсем не разрешают? Ты настолько опасен?
– Нет, я абсолютно безобиден и бесконечно дружелюбен.
Мы дружно чокаемся и пьем за наш приезд сюда и первый вечер в новой стране.
– Ну а если серьезно, сколько тебе лет? – чуть погодя спрашиваю я.
– Двадцать три, – Герман пододвигает ко мне тарелочку с фруктами.
У нас на пикнике нет пластика. Герман прилично опустошил кухню на предмет посуды, чтобы создать этот импровизированный «ресторан на берегу». Я в некотором восторге от этого парня. С ним легко и совсем не страшно. Вспоминаю, как он отвлекал меня разговорами во время посадки, и я почти и не заметила, что самолет уже приземлился.
– А мне девятнадцать, – зачем-то поясняю я и снова делаю глоток красного вина.
Оно местное: терпкое и богатое на вкус, как все южноамериканские вина, и пьется удивительно легко.
– На первом курсе учишься? – спрашивает Герман.
– На второй перешла.
– А что за специальность?
– Экономика.
– Красивые у нас финансисты.
Ничего не могу с собой поделать: краснею, как переживающий гормональный взрыв подросток. А все потому, что Герман мне нравится. И судя по тому, как он смотрит на меня, я ему тоже нравлюсь.
Все чаще я замечаю, как его взгляд задумчиво задерживается на мне, как горят его глаза, когда он начинает что-то мне рассказывать, как он смеется, поддерживая мои шутки, как садится все ближе и ближе, пока мы не оказываемся совсем рядом друг с другом.
Наконец в какой-то момент он наклоняет голову, и наши губы оказываются на опасно незначительном расстоянии друг от друга.
Замираю на полуслове и смотрю то на него, то на его рот. Взгляд Германа скользит по моему лицу, он делает короткое движение, и наши губы соприкасаются. Сладкие от вина и теплые от вечернего солнца. Поцелуй этот, скорее, долгое касание, мягкая дегустация, не резкий и не требовательный, но я чувствую, что он может стать таким, если мы и дальше продолжим.
– Не удержался, ты мне очень нравишься, Варя, – говорит Герман, и я понимаю, что за его словами кроется нечто большее.
Например, обещание не останавливаться на одних только поцелуях. С ужасом я внезапно осознаю, что мне бы хотелось, чтобы он не останавливался.
«Боже, ты знаешь его без году неделя, – твердит внутренний голос, и тут же сам себе отвечает: – А ну и что?»
– Вижу, что и я тебе нравлюсь, ведь так? – продолжает он, и я мгновенно вспыхиваю.
Не привыкла я получать такие вопросы в лоб, поэтому, не зная как реагировать, не нахожу ничего лучше, чем спросить:
– Ты всегда такой откровенный?
– Всегда, – подтверждает он, и мы почему-то хохочем.
Солнце практически село. Мы еще какое-то время сидим на пляже, но наши мысли уже о другом. И он, и я – оба думаем об одном и том же. О том, что произойдет, когда мы поднимемся в квартиру. А ведь это обязательно случится. И не надо сейчас говорить, что я не знала, чем все закончится, когда принимала решение пригласить его к себе.
Еще выдерживаем полчаса, а потом возвращаемся в студию. Слегка напряженные поднимаемся в тесном лифте на двенадцатый этаж. Думаю, если бы руки Германа не были заняты вещами и посудой, он бы начал прямо здесь. А так мы доходим до двери, которую я отпираю пляшущим ключом в неуверенно дрожащей руке.
Заходим внутрь, не зажигаем света. Герман закидывает вещи на кухню, а потом оборачивается, смотрит на меня, стоящую позади него в темноте.
Пары шагов достаточно, чтобы он оказался рядом со мной. Делаю шаг назад и теперь прижимаюсь к стене. Герман молчит, молчу и я. Только вижу в глубине его темных глаз неприкрытое желание. Так мужчина испокон веков смотрит на женщину, когда и без слов понятно: он хочет, чтобы она стала его. Я знаю, что сейчас произойдет, и я соглашаюсь. Я нравлюсь ему, он нравится мне: к чему лишние вальсы? Все просто: он и она, другой конец света, отпуск и внезапное притяжение. Мы ведь взрослые люди, прочь эти предрассудки!
Цепочку рассуждений прерывают пальцы Германа. Он проводит ими по моей щеке нежно и аккуратно, разжигая занимающийся огонь. Я прикусываю нижнюю губу и с шумом выдыхаю, когда пальцы следуют к шее, мягко поглаживая ее, а затем рука опускается к груди.
Голос у Германа хриплый, низкий и глубокий, когда он говорит:
– Если хочешь, скажи «нет».
Несколько секунд я смотрю на его лицо, укрытое тенями, прежде чем ответить:
– Не хочу. Не хочу говорить «нет».
Глава 7
Первые три дня мы практически не вылезаем из кровати. Ленивые и разморенные жаркой погодой, а еще поглощенные друг другом. Мы бродим по пляжу, пытаемся купаться в океане, а по факту лишь барахтаемся в волнах. Катаемся на мегасумасшедших скоростных автобусах, заглядываем на блошиный рынок хиппи в воскресенье, где Герман спонтанно покупает мне удобные хенд-мейд шлепки, в которых так классно таскаться и по улицам, и по пляжам. Мы едим в кафешках, торгующих едой на вес, пробуем всевозможные экзотические фрукты, продающиеся на каждом углу, и только наслаждаемся нашей свободой.
Русских туристов пока не встречаем, поэтому, когда местные узнают, откуда мы приехали, они удивленно и воодушевленно кричат «Вива Русиа», а мы лишь смеемся и чувствуем себя какими-то особыми диковинками в этом диковинном государстве.
– М-м-м, – очередное мое утро начинается с нежного поцелуя в шею.
– Просыпайся, красавица, у меня сегодня на тебя грандиозные планы.
– Серьезно?
Мне совсем не хочется открывать глаза, я бы еще поспала, тем более мы гуляли большую часть ночи, а потом занимались любовью. Герман неутомим, да и я не лучше, превратилась рядом с ним в какую-то мартовскую кошку.
Мне щекотно, потому что его пальцы блуждают по моему плечу, гладят шею, откидывают волосы и… замирают.
– Что это?
Я напрягаюсь, тут же переворачиваюсь, чтобы он дальше не пялился на меня. Три дня прошло, наверняка он уже заметил на мне эту отметину, но, вероятно, лишь сегодня разглядел при дневном свете. Обычно я хожу с распущенными волосами, но не потому, что чего-то стесняюсь, мне так самой больше нравится.
– Ничего, – стараюсь говорить ровно и без лишних эмоций.
Прекрасно знаю, что он там увидел. Шрам… он бы не выглядел так ужасно, если бы не был относительно свежим.
– Откуда он у тебя?
– Ниоткуда, – отвечаю и зачем-то натягиваю одеяло повыше, чуть ли не до подбородка.
– Ты что, внезапно замерзла? – Герман хмурится, сдергивает покрывало и принимается меня щекотать, предпочитая свести разговор к шутке.
Очень быстро я оказываюсь у него на коленях, задыхаюсь от хохота, пока он не накрывает мои губы своим ртом. Возмущение тонет в глубоком поцелуе. Пальцами ныряю в его темные, завивающиеся от жары волосы. Они и мягкие, и жесткие одновременно, и прекрасно отображают характер самого Германа. Он может быть очень целеустремленным и настойчивым, но я понимаю, что у него доброе сердце.
Боже… я, кажется, тотально увязла в этом парне. Не хочу говорить, что влюбилась. Просто потому, что не готова думать сейчас о каких-либо чувствах, но я таю и млею, и чувствую себя окрыленной, как никогда. Это даже несколько меня пугает. Эмоции такие сильные, что я практически ощущаю от них боль. Они режут… режут меня, жалят, а секунды, проведенные без Германа, когда он просто спустился в магазин за соком на завтрак, тянутся бесконечно. И паника накрывает, что он… может не вернуться.
– Варя, – он с нежностью прижимает меня к своей груди, – я хочу, чтобы ты рассказала, откуда у тебя этот шрам. Он ведь… появился недавно?
Подушечкой большого пальца он поглаживает основание моей шеи.
Ну, вот… приехали.
Шрам небольшой и, надеюсь, со временем станет менее заметным.
– Давай как-нибудь в другой раз, ладно?
Я смотрю на него исподлобья, вкладывая в этот многозначительный взгляд обещание, что мы когда-нибудь вернемся к этой теме. Сейчас я не готова рассказывать ему про Руса и то, что тот со мной сотворил. Да и в целом не хочу с Германом обсуждать свое прошлое. Так приятно жить в здесь и сейчас и не думать о том, что было, а еще больше – о том, что будет. Правда, я знаю, что Герман из Питера, так что в душе надеюсь, что наше маленькое «курортное» (боже, как странно звучит, тут же не курорт) приключение выйдет за рамки пошлого слова «случайный роман».
– Договорились? – повторяю более настойчиво.
– Хорошо, – нехотя отступает Герман.
– А сейчас лучше расскажи, что ты там сегодня придумал?
– Э-э-э… нет, когда приедем на место, тогда и расскажу, а вернее, ты сама все поймешь, как увидишь.
– Тогда как? Сейчас собираемся?
Я уже готова спрыгнуть с кровати, но Герман ловит меня за талию и притягивает спиной к своей груди.
– Попозже, – чуть ли не мурлычет мне на ухо, раскрытыми ладонями поглаживая ноги и задирая подол легкой сорочки.
Мои бедра покрываются мурашками, когда Герман кончиками пальцев рисует на них узоры. Наша одежда куда-то быстро исчезает. Он обнимает меня крепко-крепко и переворачивает, укладывая на живот. Ему явно мало нашего ночного забега. Говорю ж, неутомим.
Через два часа мне вовсе не до смеха. Мы забрались, кажется, на самую высокую гору в Рио. Идем по извивающейся тропинке вверх, хорошо, что налегке, сомневаюсь, что выдержала бы такой подъем даже с небольшой поклажей.
– Далеко еще? – недовольно ворчу.
– Да собственно все.
Дорожка делает поворот, мы выходим на открытое пространство, и я замираю.
Секунду спустя со словами «э-э-э… нет» разворачиваюсь, готовая бежать обратно, но Герман быстро ловит меня за руку и тормозит.
– Ты спятил? – приходится на него чуть ли не шипеть. – Что это такое? – мой палец обвинительно указывает на группу людей на краю скалы, а еще огромный ненадежный дельтаплан.
– Это? Лекарство от аэрофобии, – с улыбкой Герман притягивает меня к себе, и я утыкаюсь лбом ему в грудь, мотая головой из стороны в сторону.
Сама мысль, что он пусть даже теоретически предполагает, что я соглашусь сигануть вниз на этих «крыльях мотылька», меня удивляет.
– Нет и нет. И еще раз нет. И нет.
– Тише, – он целует меня в макушку. – Не обязательно лететь сразу. Пошли просто посмотрим.
Герман не давит и не настаивает, и я ему благодарна, но принять предложение не могу.
– Ты точно обалдел, я не собираюсь на это смотреть.
– Варь, ну ты же мне сама говорила, помнишь?
– Что говорила?
– Что твоя аэрофобия от того, что ты не управляешь процессом. То есть скорее всего из-за этого. А здесь, – он делает широкий жест рукой, – все полностью под твоим и моим контролем. Я ведь полечу с тобой, я уже делал это, со мной тебе абсолютно ничего не грозит, я буду рядом, я поддержу.
Его голос такой ласковый, а доводы настолько убедительны, что велико искушение поддаться, согласиться, пойти на поводу.
– А-а-а… я… не знаю, – жмурюсь и снова мотаю головой, но Герман опять шепчет свое «тише».
В конце концов он убалтывает меня посидеть и посмотреть, как это делают другие.
– Ты мне доверяешь? – шепчет мне на ухо.
– Доверяю, – искренне отвечаю, – но это – другое!
Смотрю на довольных улыбающихся людей, предвкушающих приключение, а у самой в животе холодеет, но где-то там… под ледяной коркой страха начинает просыпаться интерес, пока Герман в красках описывает мне, какое это классное чувство – свобода полета, как здорово ловить потоки воздуха, чувствовать себя птицей, видеть сверху места, где мы гуляем каждый день: Ипанему, Леблон, Сан-Конраду, он практически убеждает меня. Я смотрю на все его глазами, и, наверное, в какой-то момент страх немного отступает.
