Читать книгу: «Чай со вкусом меланхолии», страница 5

ГОРОД

Готовы зодчим ленинградским

Мы выразить большой респект

За площадь и за Ленинградский

Проспект.

Снег летом, солнца не хватает,

Полгода ночь, полгода день,

В конце июля расцветает

Сирень.

И в сквере, и на въезде в город,

И на вокзале – ясен пень)),

Стоит оленегорский гордый

Олень.

Саамский фестиваль, конечно,

Забыть не позволяет нам,

Что житель коренной

мест здешних -

Саам.

Полярной ночью мехом снежным

Укрыты улицы, дома…

Мягка, пушиста, безмятежна

Зима.

Морозко» – фестиваль преемник

«Морозко»-сказки – ведь давно

И здесь у нас снималось это

Кино.

Мы знаем, и никто не спорит –

Все эти долгие года

Железная наш город кормит

Руда.

Малоэтажная застройка

Ещё со сталинских времён –

Провинциально милый старый

Район.

Потенциал «Среды комфортной»

В Оленегорске, например,

Нам поменял пустырь и горку

На сквер.

Недавно был Дворец ледовый –

Объектом трудовых бригад.

А нынче здесь сверкает новый

Фасад.

Весьма скромна в Оленегорске

Автозаправочная сеть -

Здесь представитель самый броский -

«Роснефть».

«Лопарка» или «Здравствуй солнце» -

Любимейший у горожан

(и, в общем, – бренд Оленегорска)

Фонтан.

С названьем ярким – Молодёжный -

И не обретший тротуар

Один лишь в городе, но всё же –

Бульвар!

Людей времён безынтернетных

Чтобы не мучила тоска,

Был в городе культурный центр –

ДК.

В процессе городосозданья

Он комбинатом был рожден,

Сменивший несколько названий, -

«Олкон».

На площади, а не на небе,

Культурно светит нам всегда

«Полярная (ведь Крайний Север)

Звезда».

Гирлянды, и металл, и ткани –

Менялись паруса не раз.

Никак не ладит с парусами

Баркас.

Я и осень.

Покрыт асфальт шуршащей бурою листвой.

По городу сурово беспределит осень:

Рвет листья ветра грубою рукой,

Вокруг дождей размазывая слезы.

На небе тучи затянули синеву -

Все серо, мрачно, холодно и сыро.

И я уже как будто не живу,

Почти не вылезаю из квартиры.

А за окном деревья голые стоят,

Сплетя решетки из замерзших тонких веток.

Хандры медленнодействующий яд

Мне оставляет осень напоследок.

Я не умру, я просто спрячусь до зимы,

Не так уж безнадёжно мой диагноз грозен.

Ну, что поделать, просто как-то мы

Не жалуем друг друга – я и осень.

Вечерний дождь

Уже под вечер хмурый ливень летний

Забарабанил жестко по окну,

Сплетя из капель водяные сети,

В которых город сразу утонул.

Фонтаны брызг запрыгали по крышам,

Растерянно мечась и мельтеша:

Выплакивала слёзности излишек

Тоскующая ливнева душа.

На город выплеснув отчаянья потоки,

Залил всё: скверы, улицы, дома…

Потом непонятый затих и одинокий,

Оставив грусти мокрый аромат.

***

Ноябрь. Уже темнеет рано,

И город зажигает фонари.

Я достаю мобильник из кармана –

Поговорим?

Недавно выпал снег, но вновь растаял,

И всё – то подморозит, то дождит.

По памяти твой номер набираю.

Рука дрожит.

А помнишь, был такой же темный вечер?

(как осень – вечно мокро и темно).

И ты сказал – всё в жизни человечьей

Предрешено.

Предрешено, что было и что будет,

Кто, с кем, зачем, где, сколько и когда.

А я тогда спросила: что же – люди

Игрушки? Да?

А как же чувства, как же сердце, души?

А как желанья наши, черт возьми?!

Ты засмеялся и сказал: послушай,

ну, не гони.

Твоя теория была мне непонятна -

Ведь человек сам выбирает путь!

А ты уехал…

И тебя обратно

Мне не вернуть…

Я иногда звоню,

когда совсем уж скверно

(ноябрь благоприятен для тоски),

Тебя ещё надеясь опровергнуть.

Гудки…

Гудки…

***

А птичии стаи кружат над домами,

Прощаясь и снова на юг улетая.

И стай многоточия тают в тумане,

Как будто их ластиком осень стирает.

Они не увидят полярные ночи,

Когда солнце даже подняться не хочет

Из-за горизонта. Они не узнают,

Как все с нетерпеньем его ожидают.

Они не услышат, летая по небу,

Ни хрусткой скрипучести свежего снега,

Ни голос таинственный северной вьюги.

Такого, увы, не бывает на юге.

Они не почувствуют, как от мороза

Колючим и звонким становится воздух.

Не заворожит их с таких расстояний

И магия северных наших сияний.

Вы столько теряете, глупые птицы,

Не видя, как иней на солнце искрится,

И как мириады снежинок узорных

Легчайшим плащом укрывают весь город.

Становится тот белоснежно прекрасен

И чист, у зимы оставаясь во власти.

Летите, летите… вам в холод не выжить.

Вернётесь, когда будет лето поближе –

Там день уже солнечен станет и ласков.

Сейчас к нам приходит пусть зимняя сказка!

Весна

Город накрыв теплом и завершая зимний маскарад,

Спешит весна скорей прийти к нам, чувства окрылив.

Ты начинаешь напевать вдруг с самого утра,

Тот незатейливый известный всем мотив.

Вокруг разбрызгивая грязь все дни и ночи напролет,

Смеясь, бежит, по лужам юный озорной апрель.

И сердцу ритм определенный четко задает

Неутомимая весенняя капель.

А в скверах городских, резвясь, летает шустрый Купидон,

Натягивая лук. Под воркованье голубей

Берет в прицел нисколько не задумываясь он

Открытые весне сердца людей.

***

На тёплых майских улицах

Лениво кошки жмурятся

И греют свои мягкие, пушистые бока.

Бегут ручьи весенние, меняя настроение,

И травка зеленеет уже кое-где слегка.

В окошках – солнце бликами.

И воробьи чирикают.

Готовы одуванчики свой марш-бросок начать.

Счастливые прохожие любуются на кошек и

Бока им гладят. Кошки сонно жмурятся, урча.

***

Становятся короче дни – зима,

А ночи всё длиннее и длиннее,

И побродить тогда выходит тьма

По городским заснеженным аллеям.

Укутались деревья поплотней

В свои сезонно-снеговые шали –

От некрасивости позднеосенних дней

Они немножко всё-таки устали.

Среди парчовой зимней белизны,

Неровными сугробами надутой,

Есть тайные у интроверши тьмы,

Лишь ей одной известные, маршруты.

Сменяет вечер вновь короткий день,

Заигрывает город с фонарями.

В уютную спасительную тень

Уходит тьма неслышными шагами.

Там, постепенно становясь смелей,

Наряда темный бархат поправляет

И в тишине заснеженных аллей

Рука об руку с декабрём гуляет.

***

Летали, летали,

Кружили, кружили

Над городом синие сны.

Гадали, гадали

И наворожили,

Что город уснёт до весны.

На мягких перинах и пышных подушках

Из снега притихнут дворы –

Им смех будет сниться летящей в «ватрушках»

По горкам крутым детворы.

Их будут баюкать седые метели,

Петь долгие песни без слов

И, мягко качая в своей колыбели,

Погасят свет в окнах домов.

Зима, не стесняясь, на небо навесит

Попутчицу ночи – луну.

И спрячется солнце, почти целый месяц

Позволив себе отдохнуть.

Но город не спит этой ночью полярной:

Повсюду сверкают огни,

Детишки не снятся дворам, а реально

На санках летают они.

Оконные стёкла мороз разукрасил

Резной ледяной хохломой,

А рамы окон в креативном экстазе

Блестящей покрыл бахромой.

На звёздных дансполах декабрьских улиц

Снежинки танцуют фокстрот,

И небо сияет, неоном волнуясь, -

Вот-вот и уже Новый год!

Снегурочка в городе с Дедом Морозом

На ёлках гирлянды зажгут.

И яркими вспышками россыпей звёздных

Взлетит разноцветный салют.

Январь возвратит долгожданное солнце

И день световой удлинит,

По белому снегу луч солнца пройдётся,

Вокруг разбросав фианит.

И снег заблестит, заискрит, засверкает,

Хрустально засветится лёд.

А ветер-дизайнер, с позёмкой играя,

Сугробов холмы наметёт.

Пушисто нежна и морозно сурова

Зима. Город счастлив в плену –

Холодной красавицей он очарован

И напрочь забыл про весну.

***

На скриншоте окна одинокая светит луна,

Её звездная свита попряталась в облаках.

Город сонно молчит, фонарями играя в ночи,

Снежный плед, весь дырявый, на плечи накинув слегка.

Гаснут окна домов, утихает звук сказанных слов -

Город прячет за стенами их у себя до утра.

И решает: пора, – небо серые тучи нагнав, -

В плед добавить, пожалуй, ещё серебра.

Укрывает дома снега бархатная пелена

И прилежно латает потрепанный осенью плед.

Город в белом с утра – элегантен, как истинный франт –

Церемонно встречает по-зимнему поздний рассвет.

***

В этом городе снова зима.

Ночь чернильная пачкает день,

Заливает поверхность окна,

Оставляя лишь пятна огней.

В этом городе снова темно.

Щедро улицы жгут фонари,

А луна, заглянувши в окно,

Рассыпается пылью внутри.

В этом городе снова мороз.

Провода заставляет искрить

Колким инеем стынущих слёз,

Не давая их скрыть и забыть.

В этом городе снова зима.

В окна снова холодный льёт свет

Бледная от мороза луна…

А тебя в этом городе нет…

***

Качает нервно ветер фонари,

Швыряет зло метель охапки снега,

Стирая с города небрежно зимний грим,

Февраль пути готовит для побега.

Волнуется холодный бледный март,

Готовясь к появлению на сцене.

И, к сожалению, пока его талант

Наставницей Весной недооценен.

В приоритете у неё апрель –

Он ярче, обаятельней, теплее.

А блёклых декораций акварель

Он дополняет свежестью своею.

Любимец публики – великолепный май

К нам, не торопится на юге отдыхая.

Ну, а на сцене – лицедей февраль

Всё вьюжит, вьюжит, зиму завершая.

***

Июнь. Два на часах. Вновь не уснуть.

И солнце с неба уходить не хочет.

А лето ловит на его блесну

Неповторимость заполярной ночи.

Иду по улицам знакомым не спеша -

Иду туда, куда шагают ноги,

А город спит… Лишь изредка шуршат

Колёсами машины на дороге.

Легонько треплет ветерок листву,

Не нарушая общего покоя.

Подошвы кед шагов пружинят звук,

Деля его с ночною тишиною.

Светло. И не желая воспринять

Дневную нереальность летней ночи,

Попытки мозг мой делает собрать

И склеить сна потерянного клочья.

Приподнимая призрачности край,

Ночь открывает переход границы

В мир параллельный философских тайн.

Июнь.

Полярный день.

Опять не спится.

***

Играет город вечерами в «Столото»,

Жонглируя огнями окон и реклам.

А я опять, свои дела оставив на потом,

Брожу уныло по чужим дворам.

У фонарей среди причудливых теней

Ищу потерянное что-то мной давно.

И по-приятельски мой город помогает мне,

Включая, где совсем темно, окно.

И здесь, на грани отсветов и темноты,

Находятся вдруг удивительные вещи –

Несбывшиеся детские мечты

Становятся в сто раз отчетливей и резче.

А в перекрестном свете звезд и фонарей

Волна надежд накатывает мощным валом,

И вот уже почти тону я в ней –

Накрыла с головой, обняла и подняла.

Огни рассыпались лучами в темноте,

Сияньем их вечерний мрак распорот.

А я иду к своей заоблачной мечте…

Иду с надеждою…

Спасибо, Город!

Сказки

Иван-вирусонос

О! Какие гости! Заходи, Ванюша, заходи! Сейчас я тебя и накормлю, и напою, и спать уложу, и в печь посажу. Что? В печь, говоришь, не хочешь? Ну, ладно, все равно заходи! Ты ж мне почти как родной. Ближе тебя, почитай, никого и не осталось. Хотя, знаешь, что вообще ближе всего человеку? Думаешь – друзья, родственники, родители? Ну, да. Они, конечно, тоже. Заходи!

Руки вон давай только мой. Мертвой водой сначала, потом живой – а то в вашем мире не пойми что творится. Понаплодили заразы всякой! Вот откуда она взялась? Из Китая, говоришь? А в Китай как попала? Сами китаезы изобрели, думаешь? Не иначе, как наш народ сказочный извести решили – больно вы к нам сюда после этого зачастили.

Что, помыл руки? Ну проходи, садись за стол. Да близко-то ко мне не подвигайся. Сиди в уголку. А то вон Лешак недавно с вашими ребятами в лесу поигрался, так потом еле его выходила. Весь горит, дышать не может, запахов не чует – а я даже не знаю какими травами или заклинаниями эту немочь лечить. Перепробовала все свои снадобья – ничё не помогает. Вот тут-то я, Ванюша, и поняла, что в жизни нам ближе всего. Стала потом новые составы придумывать да шепотки. Поправился болезный. Для себя тоже настоечку сделала. «Ступа 5» назвала. Но ты все равно сиди там, в уголку, и в тряпочку дыши – береженого-то Мрак бережет. Может и тебе настоечки плеснуть? Что? Накормить обещала? Ну, обещала. Надо ж было тебя приманить-то. Но ты извиняй, Ванюша, нет ничего. Гречка и та вчерась закончилась. И взять-то уж негде.

Кащей-от, наш верховный-то правитель, по всему Тридевятому царству запретов навводил. Летать запретил. Ни на метле, ни на ступе теперича нельзя. Ходить в деревни тоже нельзя. Изба совсем застоялась. Раньше-то я частенько куда наведывалась. Грибочки носила, ягодки разные, травки. А мне за это картошечки, лучка и зелени всякой давали – я у себя всё это не выращу. А нынче сижу тут, только яблочко по тарелочке целый день гоняю – смотрю кто что делает, да жду, чтобы кто ко мне забрел – кушать-то хочется. Горынычу вон тоже летать нельзя. Он тут потихохоньку ко мне пробрался, я ему «Ступы 5» нацедила. Теперя как в тарелочку ни гляну – все он, родимый, в три глотки её лакает. Чувствую, скоро опять ко мне явится.

А Водяной – тот из реки уже и не высовывается, у него на берегу совсем стало не протолкнуться. Понаедут, сидят, шашлыки пекут, о дистанциях и не думают, дышут куда ни попадя… Таку прорву народу и не шуганешь. Водя теперь с русалками всё по закромным местечкам прячутся. Ох, чует мое сердце, скоро по всем речкам водянят да русалят наплодят – Кикиморе ж до него не добраться, не приструнить. Вон, гляди в тарелочку, Ванёк, опять в своем болоте сердешная слезы льет. К ней-то и всегда мало кто захаживал.

Вот так и живем, Ванюша. А ты говоришь – не хочу в печь! Тебе все одно – помирать. От печки ли, от вируса. Потому как, Ванёк, ближе всего к нам смерть. Она может прийти в любую секунду. Так что, кормить тебя, сам видишь, нечем, поэтому – попил, отдохнул, байки послушал и давай полезай на лопату. Да руки-ноги не растопыривай, знаю я твои хитрости. От безделья в своей глуши все сказки старые перечитала. Давай-давай побыстрее, а то вон ко мне уже и Дмитрий Силыч едет. Богатырь! Да на коне! Эх, давно я конинки не едала, все гречку, да гречку…

Полезай, Ванёк, полезай!

Про мальчика, который зиму не любил

Жил в одном городе за Полярным кругом мальчик, который очень не любил зиму. Звали его Петя. Так получилось, что мама растила сына одна. Отец Пети – очень увлеченный экстремал-снубордист -погиб, попав под лавину, когда мальчику было всего три года. Его Петя совсем не помнил, но почему-то именно с тех пор стал ненавидеть зиму. И даже бояться её. Как только в городе выпадал первый снег, мальчик начинал болеть. Легкая простуда перетекала в ангину, ангина осложнялась отитом, потом начиналась пневмония… и так бесконечно до тех пор, пока снег не начинал таять. Петя не выходил на улицу, постоянно пил лекарства и все больше слабел. Каждую новую зиму мальчик ждал с ужасом.

Мама, конечно же, постоянно переживала за сына. Вывезти его зимой в теплые страны она не могла, потому что все деньги уходили на лекарства и на нянь для Пети, чтобы она сама могла хотя бы ходить на работу. Сначала мама пыталась закалять сына – открывала дома форточки, обливала мальчика холодной водой – но, видя, что Пете становится только хуже, прекратила это делать.

В этом году мальчику исполнилось уже семь лет, и когда выпал первый снег, у него опять поднялась температура. На этот раз болезнь сразу началась с серьёзного недомогания и протекала значительно тяжелее. Мама все ночи просиживала у постели сына, а потом, дождавшись няню, не выспавшаяся шла на работу.

Между тем, приближался Новый год, и дети начинали писать письма Деду Морозу. Мама вспомнила, что Петя каждый год писал Дедушке и горько усмехнулась. Сын просил разные подарки, и она, проявляя чудеса изобретательности, доставала всё, что тот просил и клала под ёлку. Но все праздники Петя всё равно проводил в постели с температурой и подаркам даже не мог по-настоящему порадоваться. К этому Новому году мама уже приготовила для мальчика специальный красивый бланк для письма, но Петя заболел так сильно, что и написать ничего не сможет. Мама вытерла побежавшие из глаз слезы и, повинуясь какому-то внутреннему порыву, села за стол, взяла этот бланк, ручку и сама стала писать Деду Морозу. Конечно, просила она не игрушки и не гаджеты. Попросила она сделать так, чтобы сын её полюбил зиму и перестал болеть.

На следующий день по дороге на работу мама бросила письмо в специальный новогодний почтовый ящик, а придя домой, обнаружила, что мальчику стало ещё хуже. Температура у него почти зашкаливала за сорок, ребенок метался по кровати и бредил. Лекарства совсем не помогали. Вместе с няней они натерли Петю водкой, чтобы хоть немного сбить температуру, а потом мама отпустила помощницу домой.

Сама она ни на минуту не отходила от сына. Водка помогла ненадолго, мальчик опять стал метаться, лицо его горело, он то и дело выкрикивал: Нет! Нет! Боюсь! Не хочу! Отпусти меня!

Мама наложила и периодически меняла на голове и запястьях ребенка охлаждающие компрессы, чтобы хоть немного облегчить его состояние.

Петя бредил всю ночь, срывал с себя одеяло, вскрикивал, звал маму. А мама сидела около сына, поправляла одеяло, заставляла пить морс, вытирала струящийся по его лицу пот и держала за руку. Ещё с вечера она позвонила начальнику и сказала, что завтра никак не сможет выйти на работу – сын очень болен.

К утру Пете полегчало. Он постепенно утих, лицо его перестало лихорадочно полыхать и расслабилось. Мальчик уже не метался и не вырывал у матери свою руку, лег на спину, глубоко вздохнул и… улыбнулся. Мама сидела, глядя на него, и боялась поверить в это чудо – Петина рука была ещё горячей, но это было уже, конечно, не сорок градусов, и ребенок спокойно спал. Сама не заметив как, мама, тут же сидя у кровати сына, отключилась и уснула.

Проснулась она от боли в шее и руке, всё тело затекло от неудобной позы. Но первое, что она увидела, открыв глаза, был её улыбающийся сын. Он сидел на кровати, подложив под спину подушку, держал маму за руку и смотрел на неё сияющими глазами. Щеки его раскраснелись, но это был не болезненный, а нормальный утренний румянец здорового ребенка.