Читать книгу: «Роковой венец. Любовь между короной и плахой»

Шрифт:

Татьяна Данилова
Роковой венец. Любовь между короной и плахой

* * *

Предисловие,или ставка больше, чем жизнь

«Сильна как смерть любовь», – сказал библейский царь Соломон. Но его не менее мудрый отец, царь Давид, мог бы с ним поспорить: жажда власти иной раз бывает еще сильнее. Он знал это не понаслышке. Потому что, в отличие от сына, родился не царем, а пастухом. Быть может, тогда он чувствовал себя по-настоящему свободным…

Эта книга – о власти и личной свободе, вернее, о том, как невозможно совместить то и другое в координатах одной короткой жизни. Много ли свободы дает человеку власть? Может ли тот, кто оказался на вершине общественной пирамиды, чувствовать себя в безопасности? Исчерпывающий ответ на эти вопросы дал когда-то поэт Возрождения Петрарка: «Добиваться власти для спокойствия и безопасности – все равно что взбираться на вулкан, чтобы спрятаться от бури». Да, с гением не поспоришь, тем более что «тому в истории мы тьму примеров слышим» – это уже русский баснописец констатировал. Корона, венец – символы превосходства и одновременно жертвенности, в них есть и притягательная сила, и обреченность – в общем, как и в самой природе с ее законами. К женщинам и мужчинам это относится в равной степени – шапка Мономаха, знаете ли, одинаково тяжела. Никакой поблажки! Когда судьба ставит на кон власть, игра идет не на деньги, а на жизни.

Трагедии обладают невероятно привлекательной силой, особенно если они невыдуманные. Не потому ли искусство много веков успешно паразитирует на истории, превращая факты в захватывающие сюжеты? В последние годы в этом особенно преуспел кинематограф – наперегонки с литературой. Вот и я решила в этой книге рассказать о трагедиях женщин, чьи имена и судьбы вроде бы знакомы. Вроде бы… Фильм посмотрели? Прекрасно. Значит, теперь можно поговорить и о подлинном прототипе киношной героини или же той, о ком писали в газете, Интернете, куплете… Появился наконец повод.

Героиня первого рассказа – римская императрица Валерия Мессалина, распутная и жестокая жена цезаря Клавдия, которая жила в I веке н. э. (25–48 н. э.). Так давно, что кажется, будто и не жила вовсе, а ее имя является всего лишь термином, каким принято называть самых разнузданных и порочных красавиц, ну и писать, само собой, со строчной буквы – «мессалина». Почти все ее прижизненные скульптурные изображения были уничтожены. А вот имя осталось. Доброго слова об этой женщине, как ни старайтесь, не встретите ни у одного из римских историков, вот только верится с трудом, что в «высокоморальную» эпоху Калигул и Неронов ее поведение могло кого-то шокировать. Другое дело – в битве за власть все средства хороши: как она – так и ее. И все же как психологический тип Мессалина не умирала никогда, она и сейчас жива.

Из Древнего Рима можно перенестись в средневековую Англию. Об Анне Болейн (1507 (1501?) —1536), несчастной жене английского короля Генриха VIII, не знает разве что глухой и слепой лентяй. Начиная с 1911 года кинематограф размножает истории о короле-самодуре и его многочисленных женах. В 2008 году нас осчастливили фильмом Д. Чедвика «Еще одна из рода Болейн» – и это еще не предел. Надо признать, в XXI веке Генрих VIII стал особенно востребованным трендом западного кинематографа; как же в этой связи обойтись без Анны Болейн, чей образ дал неоднозначную пищу для толкований и актерских воплощений? Хелена Бонэм Картер «Генрих VIII», 2003 год), Натали Дормер («Тюдоры», 2007 год), Натали Портман («Еще одна из рода Болейн, 2008 год), Клэр Фой («Вулфхолл», 2015 год). А недавно соотечественники несчастной королевы разродились очередным сериалом, где ее роль в угоду новомодным веяниям досталась чернокожей актрисе Джоди Тёрнер-Смит, которая по воле толкователей стала еще и предвестницей современного феминизма, ибо борется за права женщин XVI века. Смешно и грустно. Подлинные характеры можно трактовать, но нельзя переделать на свой лад. Да, по мнению ее современников, Анна была смуглой брюнеткой, но опять-таки по стандартами того, а не нашего времени. «Черные жизни имеют значение» – в отличие от исторической правды. Что-то из «киношедевров» я наверняка упустила, но не суть, тем более что фабрики иллюзий продолжают штамповать свои поделки, и много удивительного нас еще ждет впереди. Генрих VIII действительно обогатил историю невыдуманными драмами, которые написал кровью. Так кем же была Анна – жертвой мужского произвола или собственных амбиций?

Судьба Джейн Грей (1537–1554), юной королевы, правившей Англией всего девять дней, пусть и мало кому известна, зато вызывает не меньше удивления. Хотя бы потому, что она не стремилась ни к титулу, ни к власти, а просто… была очень послушной девушкой. За что и поплатилась головой. О ней снова вспомнили, когда в январе 2006 года случайно обнаружили ее портрет. О королеве Джейн тоже есть фильм: «Леди Джейн» Т. Нанна, правда, сюжет его весьма далек от подлинной драмы, которую написала не признающая сантиментов рука истории.

Имя королевы Шотландии Марии Стюарт (1542–1587) благодаря Шиллеру и Цвейгу стало настоящим историческим брендом. Трагическая судьба женщины и королевы кажется невероятной, потрясает своим драматизмом. Мария Стюарт пришла в этот мир уже королевой, и все, что от нее требовалось, – суметь удержать врожденную привилегию. Увы, мало родиться в короне, чтобы сохранить ее, надо ради власти научиться жертвовать, причем всем человеческим, – но она не смогла. Рожденная властвовать, она ни в чем не знала меры и даже дала себе одно непростительное для монаршей особы право – любить. Любить безоглядно, безрассудно, преступно, с поистине королевским размахом. Не так сильна была в ней жажда власти? Как раз наоборот: пожертвуй она короной, тогда, быть может, спасла бы собственную голову от секиры палача… Но мир вечен, а жизнь, как известно, коротка, и чтобы прописаться в истории на века, порой приходится делать выбор в пользу смерти. А может, и смерть сделала этот выбор за нее. Гражданское право не распространялось на особу монарха – он ведь выбран самим Господом, так что его проще было убить, чем лишить короны.

Из средневековой Европы перенесемся в средневековую Россию – через «мостик» по имени Марина Мнишек (1589–1613 (1614). Мы привыкли воспринимать ее как международную авантюристку, но, может, стоит посмотреть на нее просто как на молодую девушку, воспитанную тщеславным и корыстолюбивым отцом, которая возомнила себя избранницей? Вот уж кого сгубила жажда власти, так это ее, и всех, кого она вместе с собой втянула в воронку Смутного времени. Честолюбивая мечта опьянила Марину – где уж там до здравого смысла! Жизнью она заплатила за корону и незабываемые девять дней, в течение которых гордо носила ее на своей юной головке, наслаждаясь титулом – царица Московская. Что ж, истории известны случаи, когда корона России доставалась не по праву родства, а становилась легкой добычей для честолюбивой авантюрной души. Екатерине II повезло, а вот ее сопернице нет. Самая загадочная женщина русской истории, известная под именем княжна Тараканова, так и осталась «семейной тайной дома Романовых». Кто она? Авантюристка? Дочь императрицы Елизаветы? Одна из ее родственниц? Или же их было двое – дочь и ее двойник? Улики были старательно уничтожены. Осталась тайна – огромное поле для творческой фантазии, чем многие не поленились воспользоваться. Если когда-то откроется правда – будет сенсация. А пока пиши что хочешь – бумага стерпит.

Мир меняется. Не меняются только его правила. «Власть» по-прежнему не рифмуется с «кровью» – в отличие от «любви», она ею оплачивается. А символическая корона, как и во времена римских цезарей, венчает головы обреченных.

Это второе издание моей книги, исправленное и дополненное. Первое вышло в свет в 2008 году под тем же названием, в серии «Мир женщины».

Автор

Мессалина: имя нарицательноеи имя собственное

Валерия Мессалина (25–48 н. э.) – дочь римского консула Марка Валерия Мессалы Барбата и Домиции Лепиды (внучки Марка Антония и Октавии, сестры Октавиана Августа) – вошла в историю не только как императрица Рима и третья жена императора Клавдия – ее имя стало нарицательным. Мессалинами не одно тысячелетие называют самых развратных, порочных, вероломных, жестоких, властолюбивых и, разумеется, красивых – самых-самых… Подобный коктейль для вездесущей сплетницы-истории далеко не в диковинку. Так что вряд ли Мессалина, чье имя ассоциируется с вместилищем всяко-разных человеческих мерзостей, была исключением в плеяде честолюбивых и коварных обольстительниц всех времен и народов.

Рабыня своих извращенных фантазий? Или императрица порока, освободительница потаенных и постыдных желаний других? Мессалина, играя на самых низменных инстинктах мужчин, уверенно шла к своей «высокой» цели, обернувшейся для нее падением и страшным финалом. Она задумала избавиться от надоевшего мужа и посадить на его место любовника, но сама угодила в ловушку, как глупая гусыня, возомнившая себя жар-птицей, уверенная в своем женском всесилии.

Увы, она не одна такая бестия – женщина с невинным ангельским личиком и душой… быть может, очень несчастной и одинокой. Подобный психологический тип весьма живуч, он встречается и в наши дни. Другое дело ее судьба – следствие порока, питательной средой для которого стали неограниченные возможности власти. Несомненно, Мессалина преуспела на греховном поприще, а вот удалось ли ей на самом деле превзойти в этом «спорте» всех и вся – это еще вопрос. Неужели та, что заняла ее место, разделив ложе с Клавдием в качестве четвертой жены, – Агриппина, мать Нерона, – оказалась нравственнее и добрее? Верится с трудом. Крови невинных она пролила значительно больше, чем ее предшественница. Мессалина же наверняка была неукротима лишь в одном: в жажде полной, безграничной власти. А добивалась желаемого безрассудно, безоглядно: вот и нажила столь влиятельных недоброжелателей, стараниями которых попросту обречена была оставить о себе дурную славу на века.

Ей удалось стяжать больше ненависти, чем любви и сострадания, и это закономерно. Мессалина ушла из жизни в историю, когда ей было только двадцать три года (по другой версии – около тридцати).

Мессалина. Художник П.-С. Крейер

Мутные воды Тибра

Прогулочная галера императрицы скользила вниз по Тибру, разрезая утренний серебристый туман. Изогнутый нос судна венчал золотой римский орел, и когда гребцы налегали на весла, он, казалось, взлетал, вырвавшись на миг из мутноватой дымки. Мессалина лежала под пурпурным навесом на возвышении из множества парчовых подушек и, повернув голову, наблюдала за слаженным движением мускулистых тел рабов. Весла были вставлены в отверстия – раскрытые пасти позолоченных львов, и когда они приходили в движение, раздавался звук, напоминавший ей урчание голодных хищников. Однообразие форм – от орнаментов отделки галеры до бронзовых мужских спин, монотонность ритмов и звуков – погружало ее в скуку. Больше всего на свете божественная императрица ненавидела именно скуку. Другое дело – сама река. Она разнообразна и многолика. Начинается с маленького, едва заметного ручейка, чистого, освежающего, но постепенно он набирает силу и превращается в ревущий между двумя берегами поток, мутный, смывающий все на своем пути, который на сытой равнине снова замедляет свой бег, дно затягивается илом, а там – мрак… Мессалина иногда напоминала себе такую реку.

Ей вспомнилось детство. Красивое лицо Домиции Лепиды, лицо матери. О, как она тогда смотрела на свою так рано повзрослевшую дочь! Это был не взгляд любящей матери, а прищур оценщика… Мессалина сидела, прикрыв упругую грудь полупрозрачной накидкой, и украдкой поглядывала на свое отражение в полированной поверхности зеркала. Ей едва исполнилось тринадцать, но под копной золотистых кудрей, обрамлявших мраморное точеное личико, в томных глазах и налитом жизненными соками теле угадывалась потаенная сила, которая очень скоро начнет сводить с ума всех вокруг. Мать подошла незаметно. Мессалина непроизвольно вздрогнула, когда увидела ее отражение рядом со своим.

– Ты родилась быть императрицей, – сказала тогда Лепида задумчиво, словно воскрешая в памяти свои несбывшиеся надежды. Когда-то ее, высокородную красавицу, одну из самых прекрасных патрицианок империи, внучку Марка Антония и внучатую племянницу Октавиана Августа, любил приглашать император Тиберий на свою виллу, расположенную на живописном острове Капри. Старый развратник! Он частенько собирал там «фавнов» и «нимф», золотую молодежь, устраивая многодневные пиры, переходившие в самые бесстыдные оргии.

– Скоро ты станешь еще красивее. Но красота женщины – это прежде всего оружие, с его помощью можно добиться главного – власти и силы, возможности управлять мужчиной, а значит, и всеми теми, кто находится у него в подчинении.

– Ты хочешь сказать, что я стану женой цезаря? – оживилась юная Валерия, и тут же ее лицо поскучнело. Она тотчас разочарованно подумала о том, что ни для кого не было секретом: о безумии Гая Калигулы, нынешнего правителя Рима.

Мать будто прочитала ее мысли:

– Цезарь не вечен – сегодня один, завтра другой, а ты еще так молода! Учись быть женщиной. Настоящей.

– А вдруг я смогу полюбить кого-то. – Валерия вспомнила, как этим утром лежала на кровати, скинув тунику, а легкий ветерок забавлялся с ее телом, доставляя ей блаженство. Тогда сами собой пришли в голову мысли о сокровенном: она представила рядом с собой прекрасного полубога, своего будущего жениха. Девушка подумала об этом и покраснела.

Лепида только высокомерно хмыкнула, будто прочла ее мысли:

– Любви нет, вернее, есть чувства, которые проходят. А еще есть ощущения, которые дарит тебе плоть. Они, кстати, тоже могут надоесть без достаточного разнообразия. Надо научиться владеть своим телом, как музыкант, извлекающий чудные звуки из безжизненной деревяшки. Тогда ты сможешь управлять мужчинами. Они будут жаждать тебя. А ты одаривать их счастьем. Только так ты станешь всесильной.

– Тогда мне придется выйти замуж за бога и стать богиней, – расхохоталась Мессалина, – ведь никто из смертных не даст мне всего и сразу…

Девушка была в курсе ночных проделок ее матери. А что? Лепида была еще весьма молода и красива, и она знала толк в телесных удовольствиях не понаслышке. Мессала Барбат часто находился в отъездах, так что Мессалине на глаза попадались разные мужчины, которые тайком покидали спальню Лепиды.

Мессалина приподнялась на подушках и посмотрела на воду. Центурион, сидевший у ее ног, встал, готовый исполнить любую волю своей повелительницы, но ей было не до него. В памяти проносились лица, голоса… Каждый день юная дочь Мессалы Барбата уединялась с очередным избранником в рощах Дафны. Почти девочка с наивным личиком, а внутри зверь, и он жаждал…

«Приветствую тебя, Астарта, моя богиня!»… «Венера, сама богиня любви нисходит на ложе»… и она нисходила. Все ниже и ниже… Вспоминала, как среди лилий на тихой реке она утоляла жар тела, плывя в лодке под балдахином. Лодочник не обращал внимания на парочку, ему заплатили за это. А ей вдруг захотелось и его подразнить своими прелестями:

– Эй, не сядь на мель! – Гребец обернулся и обомлел… Его загорелое мускулистое тело, пропахшее потом и рыбой, возбуждало ее больше, чем надушенный торс молодого аристократа, ее недавнего любовника. Не прошло и четверти часа, как она стонала уже не в объятиях всадника, а от грубых ласк вольноотпущенника. Она заботилась о своем удовольствии, а о ее замужестве пусть позаботятся другие.

Увы, Мессалина меньше всего в жизни думала о том, чтоб угодить Лепиде. Она жила только для себя. Но самое забавное – мечта ее матери сбылась как-то сама собой. Мессалина действительно стала всесильной императрицей, и теперь весь Рим трепещет у ее ног, боится и ненавидит. Все льстиво улыбаются, и каждый желает ей зла. Надоело!!!

Пришло ее время. Скоро, очень скоро исполнится и ее мечта, мутная река вырвется к необъятному морю. И это не конец, а начало нового величия. Мессалина плыла навстречу своему триумфу… Или краху? Впрочем, императрица не должна сомневаться в победе!

Она подала знак кормчему: рабы налегли на весла. Вскоре показался каменный причал, где ее уже поджидал Гай Силий. Ее избранник, нет, двое избранников: Гай Силий и Вечный Рим у ног…

Мессалина. Художник П.А. Сведомский

Aeterna urbs – сloaca maxima (Вечный город – великая клоака)

Не стоит думать, что Мессалина была каким-то выродком рода человеческого. Это уж с какой стороны посмотреть. Для нас – да. Но в ее мире, в мире многобожия, и мораль была столь же многолика. Время Мессалины – время невиданной даже в самом Риме распущенности и разнузданности в среде аристократии. Да и народу было с кого брать пример «целомудрия». Его подавали сами носители высшей власти. В Риме никогда не считалось преступлением искать плотской утехи, надо было только соблюдать внешние приличия. Валерия Мессалина, вступая во взрослую жизнь, была дочерью родного Рима. Ее мать и другие высокородные матроны жили точно так же. Разврат – это для нас он таков, а для их круга – досуг, привычное времяпрепровождение. Хотя были, конечно, попытки обуздать внешние проявления буйства плоти. Еще Октавиан Август, пытавшийся представить себя образцом добродетели и скромности, издал ряд строгих законов против распущенности. Вот только сам он отнюдь не следовал этим предписаниям. У него было множество любовниц как из числа незамужних, так и семейных женщин. Поисками он себя не утруждал – поставляли друзья, частенько собственных жен и сестер. К старости он стал особенно увлекаться молодыми девушками, а их подыскивала для него его собственная супруга. Вот такая семейная идиллия.

Известно, что он имел продолжительную связь с женой своего приятеля Мецената Теренцией, но кроме нее в покои блюстителя морали регулярно поставляли женщин в крытых носилках. Однажды в такие носилки под видом матроны пробрался философ, который стал обличать преобразователя общественных нравов цезаря Августа в двойных стандартах. Этот факт приводит римский историк Кассий Дион. Он же отмечал, к примеру, что ни один из консулов, давших свое имя закону Папия-Поппеа, направленному против холостяков, не был женат. Так, увы, жил Рим. Представители высшего общества восхищались простотой, наслаждаясь роскошью, провозглашали нравственную чистоту, погрязнув в разврате. Как остроумно заметил великий поэт Гораций, «попав в топь, они не могли больше вытащить из нее ноги».

При императоре Тиберии появились новые законы против распутства женщин. Когда одна из знатных замужних дам публично призналась, что занимается проституцией, император издал указ о запрещении этой древнейшей профессии для женщин из всаднического сословия. Теперь за деньги – ни-ни, а из любви к искусству… Мужчин нововведения почему-то обошли стороной, тем более самого цезаря: пытаясь исправить общественные нравы, Тиберий, затворившись на вилле на острове Капри, сам предавался безудержному разврату. Это тоже знали все. Своими любовницами он делал самых знатных и красивых женщин. Ну а если кто-то осмеливался игнорировать его предложения, он подвергал отказников репрессиям: страдали их семьи.

Его преемник Калигула пошел еще дальше в своих безумствах. Он открыто глумился над народом Рима. Какие еще законы, ведь он объявил себя богом! Например, нельзя было по закону карать смертью девственниц, так он велел девиц, подозреваемых в том или ином преступлении, лишать невинности, а уж потом казнить. Своего брата Тиберия он предал смерти за то, что от него пахло лекарством. А тестю Силану перерезал горло, когда тот отказался отправиться с ним в плавание в штормовую погоду. С родными сестрами он жил в кровосмесительной связи. Больше остальных, правда, Гай предпочитал Друзиллу, которую сам лишил невинности еще в детстве, а когда она повзрослела и вышла замуж, отнял у мужа. Остальных сестер он иногда отдавал на потеху своим любимчикам, но и сам мог потребовать чужую жену или невесту. Нередко прямо на свадьбе. Так случилось, к примеру, с Ливией Орестиллой. Да разве ж это такая редкость! У цезаря Калигулы что ни день, то очередная экстравагантная выходка. Этот тиран разорил народ столь же изобретательными, как и он сам, налогами, а казну спустил на собственные прихоти. Он строил храмы в честь себя, любимого, своей жены Цезонии, даже лошади Инчитато и велел воздавать всем божественные почести. На своем изваянии, отлитом из золота, причем в полный рост, Калигула приказал регулярно менять одежды на точно такие же, какие были на нем в тот день и час. Собственную дочь Друзиллу он объявил ребенком Юпитера. Весь Рим потешался, когда младенца сажали на колени мраморному богу и кормили каменной грудью Минервы. Ребенок истошно орал – природа свое брала: несмотря на «божественное» происхождение, есть малышке хотелось зверски. Жена Калигулы Цезония всеми правдами и неправдами пыталась удержать подле себя разудалого мужа, опаивая его всевозможными приворотными зельями, а от них Калигула еще больше дурел. Он мог ни с того ни с сего приказать жене раздеться донага перед посторонними мужчинами или еще чего поинтереснее предложить. Дурачился, одним словом, «небожителям» все дозволено. Он походил на ребенка-монстра, которому нравится купаться в крови…

Дворец Калигулы на Палатинском холме манил юную Мессалину. Ее возбуждали слухи о его небывалой роскоши и какая-то порочная тайна, что обитала за неприступными стенами. Конечно, девушку немного пугали рассказы о безумных выходках императора, но они же и восхищали: вот тот, кто правит миром и может делать с ним все, что вздумает. Не это ли предел мечтаний самой Мессалины? Но в своих грезах она представляла себя не на месте Цезонии, ей хотелось быть самим Калигулой. Ни много ни мало. Еще в детстве она заметила, что особое удовольствие ей доставляет причинять боль рабыням. Ее тело охватывала сладкая истома, когда она видела, как наливаются слезами глаза служанки, если она медленно заламывала ей руку. Очень скоро Валерия Мессалина поняла, что именно приносило ей наслаждение: это власть, безграничное подчинение воли других при полной безопасности для себя самой.

Вожделенный дворец на Палатинском холме ее все-таки дождался. Впервые она переступила его порог в качестве невесты Клавдия, приходившегося цезарю дядей. Дворец встретил новую гостью, торжественно сверкая мрамором и позолотой, тонкой работы инкрустацией, представлявшей жизнеописания небожителей. Гай Калигула был в добром настроении, он полулежал на роскошной золотой кровати, а рядом расположилась императрица Цезония, которая безудержно хохотала над очередной «божественной» выходкой. Появление непутевого Клавдия царственная чета могла бы и не заметить, но его златокудрая стройная спутница заставила Цезонию сменить выражение лица на более кисло-напряженное, а самого Калигулу заинтересованно сверкнуть диковатыми глазами.

Калигула Мессалину разочаровал. Он показался ей тощим и нескладным, впрочем, его статуя была похожа на оригинал. И это великий цезарь, властелин мира! На вид он был смешон, но он имел власть, а власть никогда не казалась Мессалине чем-то несерьезным. Да, при всей своей неприступности он представлялся легкой добычей, но инстинкт самосохранения нашептывал обратное: «Попридержи свой пафос!» – и она скромненько потупила глазки: сама добродетель. Цезарь скромниц не любит, но его не проведешь – порок он чует за версту. Цезония тоже. Но и Мессалина не настолько глупа, чтобы попытаться отбить супруга у этой фурии. Вон как она вцепилась в него, опаивает всякой дрянью, убирает соперниц… Всему свое время. Правда, свидетельств о возможной близости Мессалины с Калигулой не сохранилось. Похоже, судьба не свела их в одной постели, а причиной тому стала прогрессирующая паранойя цезаря: с одной стороны, и он начал вести более замкнутый образ жизни, боясь покушений, и скорая беременность Мессалины – с другой.

Тогда же они расстались, довольные знакомством и друг другом. Клавдий пережил эту встречу без какого-либо волнения. Он, как никто другой, смог оценить ситуацию трезво. Мессалина же на пути из Палатина чувствовала себя искусной женщиной, обрывки мыслей крутились в ее кудрявой головке, хотелось прыгать и петь.

– Клавдий, после нашей женитьбы мы будем жить в этом дворце?

– У меня есть дом и вилла в Кампании, но император предпочитает иметь меня всегда под рукой. Он часто прибегает к моим советам, пользуясь моей ученостью.

Мессалина была счастлива. Она с детской непосредственностью хотела жить во дворце, поближе к власти. Остаток пути она украдкой поглядывала на своего будущего мужа и фантазировала по поводу предстоящей близости с ним. Старик и урод… Урод? Теперь ее это даже возбуждало. Что толку в одних красавцах, когда есть уроды. Как приправа, как соль и перец!

Ее оружие – это она сама, женщина, которой теперь предстоит состязаться в уме и находчивости с мужчинами, а в красоте с другими женщинами и… победить, поскольку у ее будущих противников и соперниц нет такого тайного оружия. Такого, как у нее. Отточенного. Ей, по крайней мере, хотелось в это верить.

Бесплатный фрагмент закончился.