Читать книгу: «По следам монстра. Серия Фатум. Часть 1», страница 2

Глава II

Сон в руку

Лето, – время теплых дней и мечтаний об отдыхе.

В предрассветный час зеркальная гладь всё ещё отражала звёзды. В такую рань Потапу страшно хотелось спать. Угрюмый рыбак смачно зевнул. У него привычно заклинило челюсть. Умелым движением он вставил её на место, комично пошамкав губами.

Клубящийся туман скрыл дальний берег, и озеро казалось бескрайним океаном.

Потап вдохнул полной грудью молочные испарения, кончики пальцев чувствовали их липкую сущность. Дымка неспешно поднималась над серой водой, и заволокла паутиной облаков безбрежное небо.

Иллюзия присутствия сказочных персонажей: леших, русалок и различных водяных духов, прятавшихся под толщей воды, несомненно, будоражила воображение. Словно свинцовая, поверхность воды оберегала жизнь озерных обитателей, и только пузырящийся на глади болотный газ, указывал на их присутствие.

Изголодавшийся по рыбалке Потап дожидался восхода, который в одночасье отправит всякую нечисть на дно, освободит от гнетущего страха темноты и окончательно его разбудит. Он был на седьмом небе от счастья, что вырвался на свободу от рутинной ежедневной работы.

Деревянная лодка мерно качалась от бесконечного забрасывания удилища. В такие мгновенья Потап ощущал себя младенцем, нежащимся в люльке. Если бы не рыбацкий азарт, он сладко уснул бы в этой колыбели.

В надежде выловить крупного леща, он без устали следил за погружением поплавков, то и дело дёргал удочки в момент их малейшего крена. Наслаждаясь клёвом, он воистину грезил о наваристой ухе с добавлением водки, словно в жизни не ел ничего вкуснее.

Смоляная кудряшка выбилась из-под светлой кепки, желая засвидетельствовать торжество восхода. И вот… Тьма отступила.

Яркий луч коснулся кристально чистого озера, скользнул по глянцевой поверхности, будто конёк по льду, и ознаменовал восход неистовым светом, опалив роговицу заядлого рыбаря.

Шкипер опешил от развернувшегося зрелища и утёр брызнувшую слезу, прикрыл ладонью карие глаза и, щурясь от ослепительных вспышек на воде, боялся упустить момент истины, – победу света над тьмой.

При взгляде на зарево сквозь густые ресницы в зрачках заискрилось удовольствие, а гусиные лапки у глаз озарили счастьем дерзкое лицо.

Божественный очаг согрел одинокую душу и, испарив предрассветную мглу, отправил в небытие липкий страх темноты.

От солнечной лучины зажглось багряное зарево. Вспыхнув над лесом, кострище обрядило в алые платья, зацепившиеся за изумрудную шапку леса белоснежные облака.

Гладь озера вторила небесным переменам.

Ценитель природы обожал яркие минуты восхода, краше мог быть только закат. Дрожащее мохнатое зарево долго золотилось на горизонте, пока рыжее солнце не поднялось высоко над лесом.

В душе поэт, пахарь голубой нивы на мгновение застыл, чтобы испить до дна залитую солнцем чашу. Серебристые всполохи варварски слепили, мешали следить за остроконечными поплавками, которые, то и дело, меняя цвет, растворялись в свете солнца.

Гурман природных явлений не мог упустить момент коронования водяных принцесс. Кувшинки распустились и, обнажив прелести, выставили на суждение миру непревзойдённую красоту. Сверкая жемчужной росой, они катались на легких волнах непрестанно убегающих от лодки.

Не желая упустить момент поклевки, Потап урывками любовался янтарными и белоснежными лилиями, комфортно устроившимися на изумрудных сердцах.

Проснувшиеся комары, взяв высокую ноту, противно пищали над ухом, отрезвив мозг, впавший в негу от прохлады раннего утра. Рыбак отмахнулся от присосавшегося к губе упыря, но изголодавшееся по крови насекомое перебралось выше и впилось в густую бровь. Другой комар кусал тёплую щёку.

Потап, дёрнув удочку с ушедшим под воду поплавком, свободной ручищей раздавил хрупкие тельца вампира, измазав родной кровью пол-лица.

В ту же секунду крючок зацепил улов, согнув удочку в три погибели. Добыча не давалась в руки, застряв поодаль от лодки. Предстояло, как следует, повозиться.

Удильщик заправски повернул козырек на затылок, чтобы не мешался и, сидя на корточках, перебирал леску, подтягивая крючок с зацепившимся грузом к борту.

Мысль о крупном улове добавила азарта. Почесав вспотевшую макушку, он, не дыша, сунул рыболовный подсачек под добычу и поднял трофей на поверхность.

В момент, когда из-под воды показался покрытый тиной мохнатый шар, удивление скользнуло по загорелому лицу. Бывалый рыбак, разглядывая объект, взял его в руки и, осторожно сняв наплывшую зелень, оторопел.

Перед ним словно восстал сам черт из преисподней. Рука держала изуродованную человеческую голову со снесённой макушкой. Череп до краёв заполняла желеобразная масса, которая липла к рукам. Он даже не понял, что произошло. Вязкая дрянь вспенилась и медленно вытекала через край.

От прилива крови в глазах потемнело, пошатнувшись, он чуть было не свалился за борт. Удочки плюхнулись в воду.

Брезгливо отброшенная полуразложившаяся часть тела покатилась по лодке и застряла между сиденьем и дном. Потап наклонился, чтобы детально рассмотреть озерного Вия.

Плотно закрытые веки, расплюснутый нос, открытый выщербленный рот на гладком, будто арбуз, лице, вызвали у него приступ тошноты. Глаз открылся, и зрачок затянутый катарактой, уставился, точно, на Потапа.

От тусклого мертвенного взгляда его прошиб озноб до самых костей. Рыбак рухнул на сиденье, словно скошенный косой смерти. Оглядев руки, Потап лихорадочно потряс кистями, чтобы освободить пальцы от бурой слизи сродни крови.

Перегнувшись за борт, он до боли тер руки, неистово смывал кровь, въевшуюся в кожу каждой молекулой. Казалось, она навсегда прикорела к рукам.

Обессилив, рыбак стал задыхаться и, будто рыбешка на суше, начал биться в конвульсиях.

Дьявольский кошмар сковал тело, сбившееся дыхание ускорило сердечный ритм. Крепко держась за борт, Потап наклонился, чтобы попить озерной воды. Губы коснулись живительной влаги, и он с жадностью хлебал, утоляя жажду.

Лодка накренилась и, когда через край стремительно хлынул поток воды, он, не удержав равновесия, кувыркнулся в озеро. Вода обожгла лицо холодом и залила горло и нос.

Потап равнодушно наблюдал за собственным утоплением. Он видел, как тело, будто в замедленном кадре, падало на илистое дно, как в предсмертных судорогах исказилось его лицо. Когда из лёгких вышел на поверхность воздушный пузырь и лопнул, он понял, что задохнется и умрет. Ему катастрофически хотелось вдохнуть каплю воздуха.

Зажав рот и нос, чтобы не нахлебаться воды, он, активно двигал свободной рукой и ногами, пытаясь всплыть, но что-то крепко держало под водой.

С трудом разлепив глаза, Потап разглядел рядом мирно спящую жену. Вернувшись в реальность, он подскочил, до смерти испуганный повертел головой, соображая, где находится и подумал:

– Фу! Мерзость. Хорошо, что это сон! Не к добру, видать… – он выругался, и ладонью стёр холодный пот со лба, опустив ноги на пол, надел любимые тапки.

Шаркая, пошёл на кухню, и, осушив залпом стакан воды, сел на табурет. Свесив от бессилия руки, он уставился в одну точку на цветном линолеуме. Замерев в ступоре, даже не дёрнул ни единым мускулом. Он, словно пребывал во сне, пока жена Лидочка, прискакав следом, не привела в чувства.

Синие в белую полоску семейные трусы и взъерошенные волосы мужа смешили и злили одновременно. Лиду раздражало, что Потап снова разбудил ее в неурочное время. Она смущалась того, что предстала перед благоверным босая, да еще и в ночной сорочке с бигуди на волосах под косынкой. Хотя, отлично скроенная, с кружевной вставкой на груди сиреневого цвета ночная сорочка, с замысловатым рисунком в виде разводов, облегала стройную фигуру и подчёркивала аппетитную грудь.

Неопрятный вид супруга раззадорил игривое настроение и женушка, запустив пальцы в смоляную копну, взлохматила и без того торчащие кудри. Улыбнувшись, она поцеловала его в макушку, быстрым движением пригладила взмокшие волосы, уложив в строгую причёску.

Лида наклонилась и, взглянув в растерянные глаза любимого, ласково потерлась лицом, будто кошка и мяукнула:

– Ты мой Арлекин…

К вышколенной, работой мужа в правоохранительных органах, верной подруге с годами пришло озарение, что форма обязывает сотрудника милиции в любое время суток соответствовать ей.

Муж размяк в нежных руках черной кошечки и, поцеловав ее хрупкую ладонь, в очередной раз завоевал преданное сердце:

– Мне кажется, что произойдет несчастье… – он погрустнел. – Когда снятся жуткие сны – жди беды.

Пару секунд ужасающего сновидения испортили Потапу, в коем-то веке, выдавшийся полновесный ночной сон на собственной кровати.

Каждую ночь он думал о том, как придет домой, умостится у родного теплого тела любимой супруги, утонет в сладких объятиях и уснет без сновидений. Работа украла спокойный сон навсегда.

Одарив страстным взглядом Лидочку, он прижался головой к мягкому животику. Уловив благодарные вибрации души, она молчала, наслаждаясь теплым дыханием супруга.

Жене, готовой охранять покой мужа, мешал темперамент огненной лошади. Бездействие более пары минут, – непосильная задача для кобылки, – обладательнице свободолюбия. Шило в мягком месте поторапливало заканчивать все задуманные дела к сроку.

Легким движением она отстранилась от манкого накачанного мышцами тела, вскочила и кинулась к плите. Брякнув чайником о решетку, зажгла газ. Ярко вспыхнув, он опалил волоски на руках, и по кухне распространился запах жженых волос. Лидочка вскрикнула:

– А-а!.. – потерла тыльную сторону ладони, – извини.

Звонкий вскрик и запах гари возымели эффект будильника. Растрепанное сердце Потапа, после неспокойного сна, подпрыгнуло к горлу, в нем заклокотала жизнь, нахлынули приятные и не очень воспоминания.

Стянув бигуди, Лида разметала пальцами кудри, подбила чуб и, бросив взгляд в зеркало, спросила:

– Снова дурной сон? – Лида взглянула с жалостью на мужа, и он ей представился вороном, сидевшим на проводах под проливным дождем и жавшимся от холода.

Потап очнулся от хмурых мыслей и прогудел сиплым басом:

– Угу…

– Что на этот раз? – она поспешила заварить чай.

Он редко жаловался, всегда держал собственные измышления при себе и, обречённо махнув рукой, громко выпалил, словно дробью из ружья:

– Черт с ним! Отстань! – и уже более спокойно произнес: – Ну, его в болото!.. Снится несусветная муть. Я уже забыл, о чем он. Иди сюда! Гораздо важнее сказать тебе, как я тебя люблю…

– Может пора в отпуск? – она ответила на его призыв и, положив пышную грудь на его спортивную спину, обняла, чмокнув в ухо.

Лёгкая, словно балерина, она резво двигалась по кухне, гремела кухонной утварью: сковородами, кастрюлями, дверками, ножом о разделочную доску, будто собралась штурмовать цитадель, отправляя мужа исполнять служебный долг. Потап огрызнулся:

– А кто работать будет? Если меня сослать на необитаемый остров, то и там найдут. Нынче голод на кадры, я в большой цене и незаменим, иначе, валялся бы дома в мягкой постели и не таскался бы по ночам в поиске улик, оставленных на месте преступлений человеческими отбросами.

Лидочка сопереживала супругу. Природное несовершенство людей склонных к насилию и воровству портит ему жизнь. Она считала главной обязанностью помогать и не обременять мужа домашними заботами.

– Что тебе приготовить на завтрак? Жареную колбасу с яичницей глазуньей, будешь? – она мило улыбнулась, потому что знала ответ.

– Отлично! – он голодным взглядом скользнул по пустым тарелкам.

Румяная колбаска, источая аромат жареного мяса, скворчала на луковой подушке, пока не скрылась под яйцами, выпуская клубы пара, словно заядлый курильщик. Кухня наполнилась аппетитным дымком, и у Потапа от голода заурчало в животе.

Лида росла в многодетной бедной семье. Восемь старших братьев оберегали егозу от любых домашних дел, а родители пестовали единственную красавицу дочь. Кухня была уделом матери, а Лидочка, днями играя на улице с подружками, так и не освоила кулинарию.

Раннее замужество не развило хозяйских навыков, но она приноровилась готовить незамысловатые блюда на скорую руку, упрощая рецепты, которые слышала от подруг.

Шустрая и подвижная жена умиляла мужа своим присутствием.

В благодарность за то, что Лидочка подняла боевой дух, шалун, позабыв удушающий сон, огладил её круглый зад, обнял, крепко прижал к груди и, после продолжительного поцелуя, направился в ванную. Любитель душа пыхтел под слабыми, из-за отсутствия напора, холодными струями воды, насвистывая любимую мелодию.

Пока жена сервировала стол, Потап привёл в соответствие с уставом внешний вид, окатил выбритое до блеска лицо дешёвым одеколоном, обтёр надушенные руки о китель и в полной боевой готовности приступил к трапезе.

Лидочка, как всегда, оживлённо щебетала, даже птицу заводить не надо. По утрам беседа с женой часто не клеилась, будто ему уста залепили пластырем, изматывали ночные вызовы на работу.

Болтливость была не в характере молчаливого сангвиника. Лида лопотала за двоих, а он, верный пёс, угрюмо выслушивал бабский вздор и со всем соглашался.

Нельзя сказать, что он её не любил. Любил по-своему, как мог. Родную жёнушку уважал за то, что приходилось тянуть на себе домашние заботы, ведь его днем с огнём не сыщешь при работе криминалистом.

Выбранная Потапом профессия эксперта оставила на характере черту скрытого неврастеника. С виду уравновешенный и праведный, он испытывал приступы внутренней злости, от которой высвобождался во снах.

Жуткие, терзающие по ночам сновидения приходили с завидным постоянством много лет. Он удивлялся, как в голове рождались ужасные сценарии, от которых страдала каждая клетка тела.

Он думал, что однажды сердце не выдержит чрезмерных кошмаров и от бурного сердцебиения и высокого давления больше не увидит мир. После пробуждения чёртовы сны не оставляли ни капли здоровой плоти. Тело нестерпимо ныло, как у разбитого параличом старика.

Потап помнил тот страшный день, – первое расследование гибели людей. Невыносимая боль поселилась в нём навсегда. Он был молод и только заступил на должность эксперта-криминалиста.

Пожар, случившийся в зимнюю стужу в доме многодетной семьи, навсегда оставил в душе выжженное от сострадания клеймо. Злосчастный день на века сохранил в памяти смерть детей, лишив спокойных ночей. Кошмар всплывал при виде малышей, без присмотра оставленных родителями на милость природы.

Дети погодки остались дома одни, потому что мать повезла годовалого сына в больницу, чтобы просветить рентгеном посиневшую руку, после падения с печи.

Пламя свечи у иконы Божьей Матери захватило тюлевые занавески…

Потап помнил каждую мелочь, как под ногами вызывающе громко скрипел почерневший на многие метры от пепелища хрустальный снег, словно несчастье случилось вчера.

Первое, что бросилось в глаза по приезде на место пожара, – обугленный сруб на черной земле на фоне сгустившейся тишины. Неуёмный огонь навсегда задушил детский смех, раньше доносившийся из этих окон.

Хруст снега под ногами казался непристойным, словно нарушал покой усопших. Он помнил покрытое сажей старое пианино, сиротливо возвышавшееся над сгоревшими половицами. Закопчённую печь с отвалившейся задвижкой, погребённую под стенами железную кровать, спинка которой проглядывала из-за груды обгорелых бревен. Под панцирной сеткой покрытой ватным матрасом прятались от красного петуха неразумные малютки. Уснули под ней навечно.

В сущем хаосе остались лишь обугленные останки. Судьба бывает жестока. Нет людям прощения. Жуткая картина смерти укоряла каждого присутствующего на пепелище человека в безответственности.

Образ Божьей Матери не спас ребятишек от языков пламени. Безжалостный убийца огонь унёс жизнь четырёх детей. Беспомощные перед стихией, запертые снаружи, малыши погибли. По божьей милости спасся один ребёнок, который остался в тот день с матерью.

Запах горелой плоти так глубоко въелся в подсознание эксперта, что спустя годы являлся ужасными снами, и не вытравить его из памяти впечатлительному Потапу никогда.

Не ведал он, что пожирающий душу смрад будет вечно саднить сердце, напоминая, как трудно дышать от немыслимого горя, которое сотворил огонь с маленькими жизнями.

Теперь, когда Потапу на пути встречалась безнадзорная детвора, взбунтовавшееся обоняние, извлекая увязшую в голове гарь, невольно возрождало в памяти картину пепелища, мешая жить.

Потап считал беспечность – главным врагом родителей. Его злобила безответственность. Пары секунд наблюдений за беспризорниками хватало, чтобы воссоздалась картина трагедии.

Сыщик тщетно пытался вычеркнуть прикоревшие в глубинах мозга навязчивые страхи. Он мечтал вытравить их из сознания, но они упорно душили, заставляя задыхаться от мнимого запаха горелых тел, который преследовал до тех пор, пока подсознание не оставляло обоняние в покое.

Потап возненавидел лютые морозы и скрипящий под ногами снег, они навевали жуткие сцены пожара. Сверкающий снег обострял желание парить над землёй, чтобы не слышать мерзкого скрипа, будоражащего чёрные мысли. Вот таким был у криминалиста первый опыт встречи со смертью.

Боль со временем утихла, она пряталась в рубцовых ранах на сердце и являлась в секунды неуловимого беспокойства за маленькие жизни.

Сны с завидным постоянством мешали встретить утро в добром здравии.

Привычным путём сытый Потап размашисто маршировал на работу и любовался восходом и облаками, стремительно нагонявшими его.

Миновав дежурного по районному отделу милиции, старший лейтенант вошёл в кабинет, увешенный экспонатами, будто городской музей. Новичка он, точно, впечатлил бы.

На стендах хранились орудия преступлений: острые заточки, ножи различных конфигураций и обрезы, кустарно изготовленные тюремными умельцами. Представленные образцы свидетельствовали, что жить в социуме небезопасно, и на улицах властвует жестокость и насилие.

Стеклянный шкаф, в углу кабинета, заполненный рабочим инвентарем для фиксации следов преступлений на фотопленку был заперт на ключ. Там лежали масштабные криминалистические линейки для определения величины предмета на снимке, магниты, ростовые линейки, стрелки, лупы, бланки с пронумерованными отпечатками пальцев.

Рядом на тумбочке стоял чемодан эксперта, в котором упорядоченно складировались реактивы, кисточки, магнитная пыль для выявления отпечатков, ножницы, пинцеты различных размеров, карандаши, точные аптечные весы с гирьками-разновесами и многие мелочи, облегчающие работу эксперта.

Наглядные пособия на стенах горделиво представляли достижения в криминалистике. Можно было ознакомиться с тематическими стендами по трасологии и баллистике; методикой расследований и исследований документов, письма и речи. Полистать папки с фотографиями; посмотреть каталоги видеозаписей и литературу по профилю.

Оперативникам кабинет представлялся неким храмом криминалистики и путеводителем по сбору доказательств, и изучению методов раскрытия преступлений. Информация на вес золота позволяла любознательным стажерам легко ориентироваться в основных направлениях малоизученной дисциплины.

Стремительно развивающаяся наука совершенствовалась, каждый раз внедряла новые методы, сокращая процент судебных ошибок, облегчая поиск преступников.

Фотолаборатория расположилась в смежной с кабинетом комнате, в ней происходил процесс проявки и сушки плёнок и фотографий. Словно чародей, эксперт-криминалист шаманил при красном свете, являя на свет фотографии с доказательствами вины. Здесь он оттачивал мастерство фотографа. Это была его любимая работа, которая приносила успокоение и душевное равновесие.

Потап – единственный эксперт-криминалист на весь район был сам себе хозяин и главный исполнитель. Кроме него никто не имел доступ к вещественным доказательствам, и только он определял меру вины, согласно исследованиям, опираясь на науку.

Эксперт сутками работал, выезжал по первому звонку. Исследовал место преступления и местность. Разыскивал вещественные доказательства, фотографировал на пленку следы. Затем приводил дело в соответствие с рабочими инструкциями, описывая подробно изъятые предметы.

Криминалист дактилоскопировал подозреваемых в преступлении людей. Сличал отпечатки пальцев с оставленными следами на месте преступления. Непрестанно думал о том, каким образом совершено то или иное преступление.

Времени ему катастрофически не хватало, он вечно недосыпал. Сон по пару часов в сутки накапливал усталость. Одному богу известно, как он, неугомонный трудоголик, умудрялся не зашиться в бумажной работе.

В длинном списке ежедневных злодеяний преобладали кражи с взломом. Убийства случались крайне редко, чаще всего на бытовой почве.

Потап бросил на стол ключи, глазами привычно прошелся по стендам, все ли на месте, заглянул в лабораторию, определяя нетронут ли кем-нибудь порядок, собрался с мыслями, пуская сигаретный дым в открытую форточку, и удовлетворенный вернулся к столу.

На нем аккуратно лежали папки с уголовными делами. Было очевидно, что в кабинете царила некая вероятностная система. Непосвящённому в экспертные дела было трудно разобраться в упорядоченном хаосе.

Стул податливо отодвинулся, эксперт сел и, порывшись в папках, вынул из стопки одну необходимую для разбора улик по делу о недавней краже. Он углубился в изучение дела и провалился в иной мир, где царствуют линии, метки, сравнительный анализ и логические цепочки.

Заглянув в открытую дверь кабинета, каждый видел привычный согнутый над бумагами или микроскопом силуэт эксперта.

Ближе к вечеру в дежурную часть пришло сообщение о чрезвычайном происшествии в городском парке.

Дверь в кабинет Потапа распахнулась:

– Потап на выезд! У нас труп, – скомандовал старший следователь.

Он вздрогнул и промямлил вслед оперу:

– Когда же это закончится? – сплюнув влево, ответил: – Никогда! Сколько не лови эту шушеру, она все равно лезет из всех щелей. Твари, – поднялся со стула, сгрузил инструменты для сбора улик в волшебный чемоданчик и процедил, – будто крысы множатся!..

Он уселся в Уазик, и опергруппа тронулись в путь, Потап невзначай кинул:

– Сон в руку. Чудовищный улов – будь он неладен! – его рука опустилась в безнадеге на лучшее.

Все взглянули на эксперта. Брошенная фраза означала, что их ждет многочасовой нелёгкий труд.

Место оцепили от любопытных глаз и нечаянной порчи, оставленных убийцей следов, веревками с флажками красного цвета. Надвигающаяся темнота скрыла общую картину места убийства, но не могла помешать прибывшей в полном составе следственной группе начать расследование.

Заморосил дождь. Перед глазами очевидцев предстала картина убийства малолетней девочки. В свете уличных фонарей чёрные листья на деревьях блистали слезами. Жалость и злость перемешались воедино.

Крепкие мужики, не стесняясь, плакали, потому что более омерзительного и кровавого злодеяния они не видели. На их жизненном пути такое гнусное зверство встретилось впервые.

Вопрос жизни и смерти взволновал всех без исключения.

При виде жертвы генетически заложенный в человека физиологический компонент пробудил в мужах осознание конечности существования всех пришедших в земной мир.

Потап ближе подошел к убитой малютке. Он застыл, его лицо сначала посинело от злобы, а затем побелело, превратив в полотно для художеств, на котором отобразился ужас и гнев.

Воздух приобрел запах гари, вернув мысли к пожарищу, он словно в утреннем сне не мог вздохнуть.

Присев на корточки, он осмотрел труп. Пушковые светлые волосы малышки слиплись от крови смешанной с грязью, задранная юбочка открыла разорванную промежность и искромсанный острым предметом животик.

Прося прощения за несовершенство злого мира, он завопил будто раненый зверь, но никто не услышал рыка, он рвал на себе волосы, но оставался гладко зачесанным, при виде смерти он страдал физически.

Но никакие терзания не воскресят безгрешную душу.

Эксперт намеревался прижать малышку к груди и выплакаться, но очнулся в момент всеобщего затишья от зловещего скрипа старых деревьев. Казалось, что по парку пронёсся стон.

Укромное место с травой по пояс превратилось для малышки в коварную ловушку. Множественные синяки на теле ребенка удостоверяли, что перед смертью девочку зверски избили. Побои несовместимые с жизнью, повергли его в нокаут.

Сознание Потапа сплело в единый узел убийство девочки и пожар, в котором много лет назад погибли дети.

Безответственность родителей снова привела к непоправимой беде. В доказательство правоты перед ним лежала застывшая в нелепой позе малышка.

Его охватило чудовищное волнение. Гарь, став абсолютно нестерпимой, разъедала горло. Обоняние вернуло его в воспоминания, сжав смертельной хваткой.

На скулах забегали желваки, признак бешеной ярости. Потап громко скрипнул зубами, сдерживая всплеск ненависти. Закашлявшись, он отошёл в сторону и, проглотив успокаивающую нервы таблетку, вернулся к дьявольски жуткой, но нужной работе.

Сто молний от вспышки фотоаппарата обрушилось на хрупкое тело, фиксируя следы чудовищного насилия. Завершив съёмку, офицер коснулся мертвого тела, пальцы жиганул холод, рука непроизвольно дернулась, словно он коснулся смерти, ощутив своеобразную границу перехода в иной мир.

В такие минуты надо верить в то, что существует жизнь души после смерти тела, иначе атеистический взгляд на мир принес бы разочарование в самой жизни. Для чего жить, если после кончины – нет продолжения.

Растерзанное тельце обнаружила влюблённая пара, искавшая укромное место для любви. Теперь врачи скорой помощи приводили в чувство девушку, сообщившую дежурному о смерти ребёнка, да и её парню досталось много невыносимых минут.

Страх витал в воздухе, касаясь каждого оперативника, он зловеще сгущался, очерняя души. Прогневанные люди удрученно молчали. Причиной страха могла быть как реальная, так и воображаемая опасность.

Страх проявился человеческой слабостью: одних рвало, у других кружилась голова, третьих бил озноб. Чтобы обеспечить самосохранение, работники отбросили прочь вредную эмоцию, оставив лишь конструктивный страх.

Ночь подгоняла следственную бригаду к немедленным действиям, чтобы оградить горожан от посягательств на их жизнь.

Сгустившиеся сумерки усложнили работу сыщикам. Карманные фонарики, будто сверчки, трудились на ниве правосудия. Яркие лучи выхватывали фрагменты внутренних органов, разбросанных по траве, превращая ночь в фильм ужасов.

Жестокая расправа не умещалась в головах, ставя вопросы: зачем и почему? Кому может помешать сущий ангел, за какие грехи девочка отвечала перед господом? Чёрная ночь упорно скрывала следы, но сыщики, ползая на коленях по мокрой земле, искали любые зацепки.

– Ей, – Потап прокашлялся от хрипоты, – не больше пяти лет.

Он так тихо говорил, что себя еле слышал.

Юный стажер дрожащей рукой конспектировал заключение эксперта, старался отвести взгляд от трупа в ночное небо:

– Проломан свод черепа, внутренние органы разбросаны по траве в радиусе пяти метров, – Потап украдкой утер слезу на щеке, покрытой бордовыми пятнами. – Мочевой пузырь и почки имеют повреждения.

При его профессии всегда нелегко смириться с правдой жизни.

Давая предварительное заключение о смерти, эксперт высветил лицо убитой девочки. Золотые серёжки нелепо сверкнули в свете фонарика, а нательный крестик свесился до голубой подмышки тоненькой, словно у воробья ручки, качнулся, будто извиняясь, что не уберёг.

На тельце не нашлось уцелевшего места. Вырваться из костистых рук смерти ребенку не удалось, она окутала её белым саваном, и бог забрал душу малютки в рай, чтобы она не испытывала мук в момент убийства.

Старший лейтенант знал, что добытые вещественные доказательства послужат главным аргументом обвинения и станут неотъемлемой частью правосудия.

Изучив на отлично криминалистику, которой более ста лет, он мог достоверно установить механизм преступления по извлеченной информации с места его совершения. Основываясь на следы и доказательства, всегда можно вычислить закономерность в действии преступника.

Потап, измазав брюки в скользкий чернозём, превратившийся от дождя в липкий пластилин, ползал по огороженной территории, будто собака ищейка, вынюхивая маломальские следы. Ответственность, словно гильотина, зависла над ним, ведь от качества его работы и смекалки зависел исход расследования.

Способный к анализу и синтезу, эксперт умело выводил логические заключения. Главная его задача была неизменной, – найти доказательства вины, осудить опасных преступников и изолировать от общества.

Смерть была ему ненавистна. Всякая насильственная смерть отзывалась нестерпимой болью в железном, как он думал, сердце, поднимала давление в сосудах, от чего сильно разболелась голова:

– Чертова работа не принесёт успокоения, пока не вымрут все ублюдки. Изловить их одним махом, чтобы дети не знали слово смерть! Наверное, это утопия…

Откинув сантименты, дока включился в расследование, рисуя события той ночи, каким образом насильник и убийца лишил жизни дитя.

Не знавшая покоя душа, настойчиво воскрешала из памяти воспоминания об умерших на пожаре детях, заполняя горечью рот.

Количество оставленных следов на месте чудовищного убийства удовлетворило профессиональный голод Потапа, и теперь владея ключом к раскрытию преступления, виновность доказать несложно, но вычислить преступника по уликам сложно. Нужен особый нюх или банальная удача. Дело оставалось за следователями.

Больше всего эксперт ненавидел корыстных ментов, тех, которые не спешили выполнять служебный долг. Дела оставались не раскрытыми чаще из-за беспечности и профнепригодности нерадивых элементов в структуре правоохранительных органов.

Потап сожалел, что от него на этапе следствия мало что зависело.

Намерения насильника, по его мнению, не укладывались в общие понятия об убийстве. Ничто не указывало на конкретное лицо, кроме того, что его совершил мужчина, из-за наличия спермы на одежде ребёнка.

Эксперт предварительно установил, скрывал ли злодей следы, каким образом убивал и, анализируя полную картину, сделал выводы о спонтанности убийства, яростного по воздействию к жертве, и предположил, что совершил его человек с отклонением в психике, настоящий маньяк.

Приобретённый в кропотливой работе профессионализм, высокая помехоустойчивость, склонность к исследовательской деятельности и логическому мышлению, психоэмоциональная стабильность все эти качества помогали эксперту в полной мере исполнять служебный долг.

Он не жаловался на душевные раны и боль, умело справлялся с переживаниями, не отвлекался на жизненные мелочи и мог длительное время держать в закоулках памяти неразгаданные загадки, на которые рано или поздно мозг даст ответ.

Осмотр близился к концу, Потап наклонился над ребёнком, повернул кверху крохотный кулачок, в нём был зажат предмет из чёрной пластмассы. Аккуратно разжав пальцы и изъяв улику, он посветил на нее фонариком и установил, что предмет с одной стороны был испачкан клеем.