Читать книгу: «Тайны темной стороны», страница 3

– Как так?

– А так – и трава, и листья, и небо, словом все белое, как мелом обсыпанное. Я перекрестился и ну – драпать. Пробежал маленько – отпустило. И собаку мою куда-то занесло. Уж как ни звал – все без толку. Я и по воде босой ходил, чтоб заразу какую в дом не принесть. Пока домой шел молитвы читал…

– А собака как же?

– Да дома меня поджила, съежилась вся, дрожит. Ну, потом, правда – ничего, отошла. С тех пор я туда не ходок.

– А где ты обычно пасешь табун?

– Да везде.

– А ты не мог бы меня провести до верха Аймени?

– Да можно, а нашто тебе туда?

– Да мне не туда, мне дальше.

– Ладно, утром обсудим. Ложись, уже поздно.

Поутру, когда я еще спал, Аким сготовил завтрак, и уж затем разбудил и меня. Мы поели, и после мой друг сказал:

– Я с тобой не пойду. Нельзя мне. Но помочь возьмусь. Дам тебе хорошую лошадь и езжай куда знаешь.

– А как же я тебе потом лошадь верну?

– Да когда она тебе не надобна будет, отпустишь восвояси – сама дорогу найдет. Где останавливаться будешь, дай ей попить и поесть: не машина тебе, сам понимаешь. Только, когда отпускать будешь на кормежку, передние ноги свяжи обязательно, а то может убежать, не дай бог…

– Спасибо. Уж и не знаю, как тебя благодарить.

– Да нормально все. Ступай коли нужно тебе, Бог – судья.

Пока я собирал рюкзак, Аким снаряжал черную, как смоль кобылу, все время что-то бормоча себе под нос. Он обхаживал кобылу со всех сторон, поглаживал ее, что-то шептал на ухо. Табунщик явно заговаривал животное от каких-то напастей, стараясь сделать наш путь легким и неопасным. Наконец он подвел лошадь ко мне.

– Погладь ее и дай немного травы,– сказал он твердо. Я повиновался.

– Теперь садись.

Я уселся, прикрепив сзади рюкзак.

– Звать ее Туча. Смотри, не обижай ее… А ты,– он серьезно погрозил лошади пальцем,– служи, как я тебе велел. И, поцеловав кобылу прямо в морду, он повернулся, вскочил в седло своего жеребца и погнал табун, не оглядываясь, в другую сторону.

Я провел в седле почти пять дней. Верховая езда оказалась весьма непростым делом, хотя, конечно, и менее изнурительным, чем пешая ходьба. К концу пятого дня мы остановились на весьма живописной поляне на ночлег. Неподалеку пробегал чистый быстрый ручей. Я подвел лошадь попить, а после, стреножив, отпустил пастись. Похоже, начал собираться дождь. Быстро установив палатку, и забросив туда вещи, я вылез наружу и принялся сооружать очаг под кроной большой, видимо, вековой березы. Солнце село и вместе с его уходом, все вокруг моментально заполнилось холодом. Поднялся ветер, полоща крылья палатки и выдувая тепло из очага. Заржала лошадь и подбежала поближе ко мне. «Волки, что ли?»– мелькнуло у меня в голове. Затем странным образом мысли вернулись к моему первому ночлегу, затем к другим стоянкам. Все это сплелось воедино и последнюю точку поставило лошадиное ржание. Я вдруг понял, что практически на всем протяжении моего пути дул юго-западный ветер. Прежде, я бы, вероятно, не придал этому факту серьезного значения, однако, еще дома я прочел, что одним из самых зловредных духов, халдеи считали дух Юго-Западного ветра. Этот ветер всегда приносит беду, и, похоже, она уже была где-то рядом. Я сел на колени и произнес молитву, которую сотворил тут же:

О, дух Юго-Западного ветра!

Ты могуч и никто не дерзнет

Соперничать с тобой!

Будь моим спутником, и мы вместе одолеем

Намтара и Идпа

И ты станешь царем духов!

Со стороны все это выглядело ужасно глупо, но именно в нелепости я и увидел свое спасение. Едва ли за долгие времена кто-либо дерзнул предлагать столь грозному духу свое сотрудничество. Произнеся эти слова, я почувствовал, что этого не достаточно, что необходимо совершить что-то еще, более нелепое, чем эти слова. Я встал в позу богомола, лицом к ветру, и стал, раскачиваясь, увещевать духа просьбами и осыпать его хвалебными одами. Вскоре ветер стих, небо очистилось от туч и стало прозрачным, словно холодный богемский хрусталь. Я, побродив еще немного вокруг лагеря, снова подсел к огню. Горы погрузились в тишину, звезды висели совсем низко и не мерцали, природа заснула, но спокойствия не было. Я возился, ерзал на своей подстилке из лапника и все пытался понять, что именно не так?

Вдруг за спиной послышался треск. Кто-то шел к моему лагерю. Туча паслась, как ни в чем не бывало, а я тщетно вглядывался в черноту, пытаясь разглядеть пришельца. Вскоре, шагах в пятидесяти, показалось белесоватое пятно, которое медленно увеличивалось в размерах, а еще через малое время стало очевидным, что это был человек. Он шел очень медленно и благодаря своей нелепой походке казался неимоверно старым. Незнакомец подошел к костру, молча, уселся, и посмотрел на меня.

– Вечер добрый,– сказал я, сложив ладони и слегка поклонившись.

Старик промолчал.

– Не желаете ли закусить?

Он снова промолчал, глядя куда-то вниз, а затем, быстро бросив на меня холодный и какой-то пронизывающий взгляд, вдруг заговорил. Речь его была очень медленной, словно бы в замедленном кино также был растянут во времени и сам звук. Временами его голос немного походил на скрежет, но, тем не менее, говорил он очень твердо:

– Завтра ты ступишь в тень Города.– Он замолчал. Было впечатление, что он, то ли принюхивается, то ли прислушивается к чему-то.– Будет трудно… очень… но ты пройдешь.

Я не мог понять, что меня смущает в этом странном старике. Поначалу я думал, что причиной тому была его одежда, состоявшая из грубой льняной рубахи и таких же штанов. Он был к тому же босой и при этом совершенно не мерз, несмотря на то, что температура упала уже, наверное, градусов до пяти. Однако вскоре я понял, что было причиной моего беспокойства, и эта моя догадка выглядела среди ночных гор несколько жутковато. Дело было в том, что слова, слетавшие с губ старца, совершенно никак не соответствовали его выражению лица, и, тем более – артикуляции. Он, то улыбался, то казался грустным, а то вдруг оскаливался, или оглядывался по сторонам.

– Главное,– продолжал он,– тебе надо найти дверь… Их много, но твоя одна. Туда и войдешь…

– А как же ее найти?– забеспокоился я.

– Возле твоей двери буду стоять я. Мы зайдем вместе, а затем я тебя выведу. Есть совсем немного моментов, когда можно войти в город, когда Духи Бездны бессильны. Ты сядешь посреди трех сосен, что на голой террасе, в пятистах шагах от железных ворот к Югу.

Старик помолчал, его лицо казалось безумно уставшим. Он оглянулся по сторонам и затем продолжил:

– Там ты сядешь и посмотришь на гребень хребта, что вдали. Когда солнце коснется третьего зубца – входи.

Затем он просто встал, сделал несколько шагов и растворился в темноте. Его уход, по сравнению с приходом, показался мне просто стремительным. Я записал по памяти все, сказанное ночным гостем, добавив к тому и свои размышления на эту тему, а затем, посидев еще с полчаса, пошел спать. Утром, около пяти, я уже был готов продолжать путешествие. Покачиваясь в седле, я размышлял о ночной встрече. Кто бы это мог быть? И почему он появился сразу, как только стих Юго-Западный ветер? Все это было так странно, и особенно странной была, я бы сказал – настойчивая заинтересованность ночного гостя. В размышлениях прошло почти три часа и, я незаметно для себя добрался до озера Коапкуль. Теперь мой путь лежал на юг и через час я вошел в ущелье Чумульча. По мере моего движения, стены ущелья сужались и уже при выходе я, не без удивления, обнаружил, что они оплавлены. Это и были Железные ворота! Сама собой вспомнилась легенда о выходе халдеев из долины, рассказанная мне Акивой. Я был у цели. Впереди была «тень» великого города, покоящаяся до следующего воплощения, быть может, уже совсем в другую эпоху. Я спешился, и затем обратился к богам Эа, Эн-миль и Мермера, прося разрешения войти в долину. Я принес дары духам Зи-Ки-а и Зи-Ана, прося уберечь меня от напастей. Я просил дух Юго-Западного ветра не путать моих путей, но помочь мне преодолеть Намтара и Идпа. Так я молился почти час, а затем когда залезал в седло, обнаружил позади себя, за ремнем, где крепился рюкзак воткнутую веточку белого кедра. Это было просто чудо! Дело в том, что согласно халдейским представлениям, белый кедр – это дерево, способное отвести любую напасть: будь-то проклятие или же порча. Это был драгоценный дар халдейского мира.

Я двигался с ощущением легкости и какой-то твердой уверенности, меня ничего не тревожило и думалось только о хорошем.

Примерно в пятистах шагах к Югу, действительно обнаружился почти круглый пятачок, наверное, метров триста в диаметре или чуть больше, на котором росли три сосны. Отвязав рюкзак, и привязав Тучу к дереву, я сел посреди этого треугольника, направив взгляд прямо перед собой, туда, где проходил основной хребет. Солнце приближалось ко второму зубцу. Времени оставалось минут пятнадцать. Я стал ритмизировать дыхание, устремляя взгляд внутрь себя. Расслабив поочередно каждую мышцу, к моменту подхода Солнца к третьему зубцу, я плавно вошел в состояние осознанного сновидения. Сначала появилась фиолетовая пелена, затем, когда полностью потерялось ощущение тела, пелена стала редеть и показалась все та же долина, только не было уже буйной растительности, и в десяти шагах от террасы начиналась стена. Она была довольно высокой и, казалось, шла, по периметру всей долины.

Дальше мне будет очень сложно объяснить происходящее. У нас практически нет слов для описания движений и вообще каких бы то ни было явлений того мира. Поэтому, если я пишу «я пошел», это не значит, что я передвигал ногами по твердой поверхности, ощущая тяжесть своего тела, ботинки на ногах, жару полдня или же дуновение ветра. Поэтому не нужно понимать все описанное буквально.

Итак, я стал осторожно двигаться вдоль стены, слегка вроде бы, касаясь земли и осторожно огибая возникающие у меня на пути предметы. Время от времени мне попадались какие-то двери или ворота. А может, это было что-то другое, но – очень похожее. Иногда возле них даже встречались люди. Некоторые из них сидели в полном молчании, иные беседовали. Речь их была непонятной и, кажется, неодинаковой. Вообще все они были абсолютно разные. Среди них были арабы, китайцы, эфиопы и даже, как мне показалось, шведы. Все они двигались как-то замедленно, словно находились в воде или даже масле. Обогнув один поворот стены и, пройдя еще несколько дверей, я увидел, что одна из них приоткрыта. Возле нее сидел человек в головном уборе, похожем на тюрбан и пристально меня разглядывал. Из-за двери тоже кто-то смотрел, но я вспомнил слова старика и, отшатнувшись, двинулся дальше – это была явно не моя дверь.

– Эй, ты ошибся,– услышал я голос позади себя.

Обернувшись, я увидел, что из-за двери выглядывает мой старик. Впрочем, это уже был не давешний старец. Этот человек походил на него, как две капли воды, но выглядел значительно моложе. Сам не знаю, что меня тогда остановило, но я стал, как вкопанный и мысленно призвал дух Юго-Западного ветра. Дверь хлопнула, будто от сквозняка и «старик» исчез. Двигаясь дальше, мне приходилось сталкиваться с подобными «чудесами» раза три или четыре. «Главное – чтобы не охватил страх»,– стучала в голове одна и та же мысль.– «Если он придет, то тогда – всему конец. Меня просто вышвырнет из этого мира… и кто знает, что будет дальше? Может, я повторю судьбу мужа Марии, а может, о его судьбе мне придется лишь мечтать…»

Стена поворачивала направо, и передо мной возникла еще одна стена, образуя как бы два прохода. Я двинулся вправо.

Вскоре я миновал небольшую группу людей, которые сидели прямо на земле и, раскачиваясь, что-то пели. За ними я увидел дверь, показавшуюся мне знакомой. Она выглядела массивной, казалось, что она была оббита железом и, кроме того, по всей ее площади были прибиты железные полоски, образующие правильные ромбы. Вместо ручки было приделано витое кольцо. Вспомнил! Я видел эту дверь в пещерах. Но каких? Лаврских или Китаевских? Нет, не помню… Сам не знаю почему, но я решил, что это моя дверь и, толкнув ее, я увидел, как она медленно открывается, и будто бы даже услышал ржавый скрип. За ней была кромешная темнота.

– Смелее, – послышалось за спиной. Обернувшись, я увидел ночного гостя.– Пойдем, время не терпит. И мы шагнули за ворота. То, что было за дверью описать очень сложно. Поначалу это была просто какая-то теплая, довольно приятная тьма, в которой мы словно бы плыли. Очень это походило на плаванье в подземном озере в какой-нибудь глубокой пещере. Затем стало понемногу проясняться, и я увидел, что мы пролетаем мимо каких-то предметов или построек. Они были, как будто завернуты в марлю и не имели четких очертаний и цветов.

– Это улицы города,– пояснил старик.

– А куда мы летим?

– К царской библиотеке. Там моя лаборатория.

Вскоре мы оказались внутри какого-то дымчатого куба, по стенам которого также стояли предметы неясных очертаний. Далее я как будто куда-то проваливался и между провалами врывался голос старика, сующего мне прямо под нос то какой-то пергамент, то дощечку, на которой он что-то старательно царапал. Все, что он говорил, было, на удивление, так ясно, что я даже где-то внутри себя поражался: как мне это не приходило в голову раньше и почему это стало ясным именно здесь и сейчас? Теперь было понятно как день, что именно было неверно в моих экспериментах. Правда, кое-что так и осталось не до конца понятым. Например, я не могу объяснить, что значит его фраза: «Ты замыкал на том маленьком сарайчике энергии двух миров, и мне вообще странно, почему ты остался жив?» Старик рассказывал все, что я просил. Говорил он медленно и бесстрастно, все также контрастируя своим выражением лица и артикуляцией. Оставалось ощущение, будто он лишь выполнял долг по отношению к некоему объекту, к которому, в общем-то, равнодушен.

Так, мне кажется, мы проговорили часа четыре или же дольше, а затем вышли за ту же дверь и старик сопровождал меня почти до самого окончания стены.

– Все, ступай, далее я тебе бесполезен… – он уже повернулся, чтобы уйти.

– Что можешь пожелать на прощание?

– Ступай, путь долог. Времени мало,– проскрипел он.

– Сколько?

– От тебя зависит, – ответил он, повернувшись на полкорпуса ко мне, – но думаю, в этот раз – не более двухсот. Схождение Миров ты, скорее всего, переживешь.

Затем, он повернулся и очень скоро исчез за поворотом стены, оставив меня в ужасном недоумении. Мне бы очень хотелось спросить, что он имеет в виду, но смысл сказанного уже и так стал постепенно доходить до моего сознания. Я легко вышел в свой мир и раскрыл глаза. Солнце отодвинулось от третьего зубца совсем немного: так, будто я провел в том мире минут пятнадцать. Я встал, еще раз произнес уже благодарственную молитву и, закинув на плечи рюкзак, тронулся в обратный путь. Мне тогда показалось, что я стал немного другим, и при этом даже мои эксперименты, ради которых все, собственно, и затевалось, уже не представлялись теперь такими уж важными. Меня распирало, хотелось орать, благодарить чуть не каждый встреченный цветок или дерево. Энергия просто била фонтаном! Казалось, что я могу подпрыгнуть, ухватиться за небо и притянуть его к земле! В общем, я сделал новый и очень важный шаг, я шагнул за ворота, за которыми начинался новый, потрясающий и совершенно неведомый мне путь.

Вместо эпилога…

      И все же, знаете ли вы, что потрясло меня тогда больше всего? Нет, не в «городе теней», уже после. Наверное, это смешно, но я, просто сел на землю и закрыл лицо руками и так сидел, не в силах подняться. Дело в том, что обратно я решил пройти через поселок Сучак, с тем, чтобы еще раз поблагодарить Акима. Но я неожиданно узнал, что никогда там не знали мужика по имени Аким. А дед Степан, который знал по округе просто всех, утверждал, что мужиков с таким именем вообще и не было… Вернее, был один, но он погиб вроде бы где-то под Сталинградом, а других не бывало. Да и коней-то табунами, почитай, с послевоенных лет уже никто и не держит…

А стал ли прежним закат?

Tantaen animis caelestibus irae?

(Ужели столько гнева в душах богов? )

Вергилий “Энеида” I,11

      Всякий раз, когда я заканчиваю работу над каким-нибудь странным случаем, я, словно бы наполняюсь до краев туманом, отдающим среди прочего явной философической ленью. Размышления плавно, словно в полярном дрейфе, уводят меня далеко-далеко… Да в общем-то, в этом и нет ничего странного: одно дело слушать лекцию какого-нибудь буддолога о карме, реинкарнации и всякой подобной экзотике, а другое дело, когда тебе дают к этому прикоснуться, почувствовать! И не просто прикоснуться… Дают окунуться во все это, рассмотреть со всех сторон с тем, чтобы у тебя надолго захватило дыхание от потрясающих масштабов увиденного: «Ой! А лектор тот буддолог, оказывается, не врал!..»

Сегодня всякие буддийские и индуистские словечки вроде «кармы» используются в повседневной речи всеми, кому не лень. Но особенно этим отличаются разного рода «целители», которые оказывается бессильными перед болезнью или каким-нибудь иным людским горем. За этими разговорами нередко мелькает не только отсутствие какого-либо понятия о том, что это такое, но и простое равнодушие – «Твоя болезнь продиктована кармой,– слышал я много раз, – а посему ступай умирать! Ничего поделать нельзя!»

– Как же так? – спрашивал я себя, – Карма не может быть выше Бога! А он – есть любовь! Как же тогда совместить эти понятия? Потом, я постепенно пришел к выводу, что, собственно, глубокое понимание законов Причинности, именуемое в буддизме и индуизме «кармой», начинается тогда, когда человек перестает верить в случайности, когда для него становится очевидным, что случай есть имя закона, который попросту еще не распознан. Я перестал верить в случайности давным-давно, еще в раннем детстве и, вероятно, именно это обстоятельство и разбудило во мне мистическое видение мира. Сегодня, коль скоро разговор зашел об этом, я бы хотел рассказать одну историю, произошедшую довольно давно и закончившуюся весьма странно. Иногда, особенно по вечерам, я вспоминаю об этом, и тогда во мне зарождаются всякого рода сомнения. Все ли я сделал? И все ли правильно? Не знаю…

Было так, что я собирался пуститься в плавание за травами и брусникой по какой-то малоизвестной карельской реке, и соответственно, все мое время было занято подготовкой, наполняющей предпоходную жизнь любого путешественника.

Она позвонила мне как раз тогда, когда до отъезда оставалось тринадцать дней. Мистический смысл этого числа всплыл, понятно, несколько позже, когда я, собственно, и вынужден был столкнуться с тайной жизни и смерти.

Позвонив, она тут же потребовала отложить все дела и помочь ей немедленно. Ее приятель, который, естественно, самый хороший человек в мире, вдруг ни с того ни с сего попал в психиатрическую клинику. И он уже неделю лежит без диагноза. Предполагают шизофрению. Я осведомился о том, как ей видится моя роль в этой истории. Она ответила, что я, должен немедленно составить гороскоп и выяснить что происходит.

      Признаться, я стараюсь не лезть в психиатрию. Многие люди, находящиеся на излечении лично мне кажутся вовсе не больными, а просто неординарными, а ставить под сомнение диагноз профессионалов мне кажется неэтичным. Собственно, эти соображения я ей и высказал, однако она настаивала на том, что здесь совсем другое дело и неэтичным является как раз мой отказ в участии. Я не отказывался, но сообщил, что скоро должен уехать и поэтому предложил перенести разговор на момент моего возвращения. Нет, она была решительно против! Она требовала немедленных действий сегодня же и сейчас же. Что ж, я не возражал: человеку, в таком состоянии нужно дать выговориться, а дальше – «как карта ляжет».

Она назвала его дату и время рождения, рассказала о себе, помню, у нее еще была немного необычная фамилия, но я уже не помню какая именно. Она рассказала, что в последнюю неделю ее друг был страшно занят, не звонил, даже ночевал на работе и это, собственно, и подорвало его здоровье, так она считала.

Вскоре мы попрощались, и я повесил трубку, в надежде поскорее вернуться к своей приятной предпоходной суете. Но все было значительно сложнее. Почти сразу же после разговора я понял, что это не просто случай «один из многих». Дело в том, что у меня все словно бы стало валиться из рук. Например, когда я зашивал карман на рюкзаке, я сломал все крупные иглы. Пытаясь поставить резиновую латку на днище байдарки, я перевернул банку с клеем, и подобные мелочи происходили на каждом шагу. В общем, я понял, вся эта цепочка мелких неприятностей – не случайность, и Мир не даст мне пустить этот дело на самотек.

В тот же вечер я позвонил ей снова, и наш разговор был уже всерьез. Меня интересовало все, что касалось его жизни, особенно в последнее время. Я расспрашивал ее о его предках и тех местах, где они жили. Словом, меня интересовало все. Однако она ничего толком не знала, и чувствовалось, что ей от этого передо мной очень неудобно. Почти на каждый мой вопрос она отвечала тихо и как-то грустно: «Извините, мы об этом никогда не говорили», – или – «Вы знаете, он мне ничего такого не рассказывал». Однако я все-таки понял, что он родом откуда-то из России – вроде бы из под Архангельска. В Киеве живет уже долго, наверное, лет пять или семь.

На следующий день мы договорились навестить его в клинике. Нас пустили без особых церемоний, и более того – даже провели длинными лабиринтами угрюмых желтых коридоров, наполненных до самого потолка какой-то вязкой дурно пахнущей грустью, перемешанной пополам с безысходностью.

Почему, попадая в больницу, всегда хочется умереть? Почему больничная печаль так агрессивна? Она липнет, проникает сквозь одежду, разъедает ноздри несъедобными запахами кухни, делает руки брезгливыми к дверным ручкам, а ноги стыдливыми на псевдочистых полах: «Не наследить бы!..» Стыдно, но не сострадание стучится в эти минуты в висках, а противная, эгоистичная мысль: «Не приведи, Господи!»

Мы ступили за дверь иного иллюзорного мира, который был, наверное, счастливее нашего. Точнее, здесь было шесть таких миров, спокойных и загадочных, не проявляющих к нам ни малейшего интереса.

– Вот он, – сказала женщина, кивнув головой, хотя интуиция мне подсказала и так. Это был вполне средний молодой человек, наверное, умный, с хорошим добрым лицом, еще не тронутым безумием.

– Что ты ищешь? – спросила она, дернув его за плечо.

– Та шаблю вкралы.

Он метался в поисках неизвестно чего, переворачивая матрац, заглядывая во все углы, под кровать, и уже, наверное, в пятый раз, отодвигая тумбочку.

– Какую саблю?

– Да шаблю мою. Ще учора була, а вночи хтось вкрав. Вжэ всэ пэрэшукав. То, мабудь, жид-шинкар мене напоив, а потим вкрав…

– Ваня, что ты говоришь?– она заплакала.

– А ты хто, панночко? – спросил он, явно ее не узнавая.

Взгляд его начал мутнеть и стал беспокойно блуждать по стенам и потолку. Неожиданно он сел, схватил голову ладонями и затянул какую-то заунывную, видимо, казацкую песню.

– Пойдемте, – сказал я, поскольку было уже все ясно и нужно было еще поговорить с врачами.

Доктор нас встретил очень любезно, разговаривал долго и терпеливо. Из его рассказа я понял, что здесь налицо, безусловно, шизофрения с выраженной психопатической продукцией и бредовыми интерпретациями, суть которых состоит в том, что больной воображает себя, судя по всему, запорожским казаком. Он часто поет казацкие песни, рассказывает о битвах с турками и тому подобное. Интересно, кстати, что его рассказы отличаются очень высокой исторической точностью. Кто-то из аспирантов заинтересовался и проверил то, о чем говорил Иван. Так вот совпадали не только даты, но даже и имена некоторых казацких предводителей, известные даже не всем специалистам. Да и вообще, он ведь родом из России, украинский не изучал, а говорит сейчас, в основном по-украински и при этом довольно чисто. «Что ж, в человеке много загадочного», – подытожил доктор, смущенно пожав плечами. Он, видимо, полагал, что вести такие разговоры ученому его уровня совсем уж не к лицу.

Там же, в больнице, мы сумели раздобыть адрес последней работы Ивана, откуда, по словам врача, он и был доставлен в состоянии глубочайшей нервной и психической астении. С ним долго возились, перепробовали все лекарства, но все-таки результат тяжелейшего истощения не заставил себя ждать.

Что же произошло? Что могло привести его к столь глубокому истощению? На эти вопросы доктор ответить не мог, пожимал плечами – говорят, у него была какая-то большая и очень срочная работа, он мало спал в этот период.

Теперь мой путь лежал туда, где Иван работал в последнее время, и где непонятно из-за чего настолько сильно подорвал здоровье. Я очень надеялся на откровенность его прежнего начальства, поскольку, не имея даже приблизительной картины происходящего, дальше я двигаться не мог. Правда, сумею ли кого-нибудь разговорить, это был – большой вопрос, но попытаться нужно было обязательно.

Я вошел и постоял немного в проходе, пытаясь почувствовать, куда я попал. Это было довольно заурядное малое предприятие, каких сейчас пруд пруди, с таким же безликим названием: не то «Меркурий», не то «Юпитер». Как и все малые предприятия, оно походило на помещение ЖЭКа, но наполненное компьютерами и снующими туда-сюда людьми в кожаных куртках и турецких рубашках.

Я постучал в дверь с надписью «Директор». Услыхав традиционное «да-да», я вошел, сам себе, напоминая самолет, влетающий в грозовое облако. Дышать было нечем, поскольку окна в этой комнате не открывались отродясь, и табачный дым залегал от потолка до пола «культурными слоями». Шеф оторвался от бумаг и посмотрел на меня не сразу. Когда я подошел к столу, он приветливо предложил сесть. Я пожал протянутую мне руку и уселся в предложенное кресло, положив ногу на ногу.

– Чем могу? – лаконично спросил директор.

Это было молодой человек лет тридцати в светлой рубашке и костюме. На столе он небрежно бросил ключи от машины, кажется – Форда и блестящую зажигалку, очевидно, довольно дорогую.

– Видите ли, – я задумался, как лучше представиться, – я друг Ивана. Он сейчас очень болен, очень высокая степень нервного и психического истощения. Для того чтобы ему помочь, мне нужно знать, из-за чего это произошло.

Директору на эту тему явно говорить не хотелось, он нес какую-то околесицу вроде того, что такое со всяким может случиться, что Ваня немного отдохнет и придет в норму. Мне ничего не оставалось делать… Комната поплыла, и разговор приобрел совершенно новое качество:

– Да здесь-то, собственно и говорить нечего – совершенно идиотская история, – хохотнув и пожав плечами, начал директор беседу, словно бы с чистого листа, – Понимаешь… Приходит ко мне человек и делает сказочное предложение: в течение десяти дней написать некую компьютерную программу. Задача так себе – средней руки, платит в пять-шесть раз больше, чем я бы заломил спьяну, да набравшись наглости. И что больше всего меня добило – платит зелеными. Я ведь тоже не мальчик, сейчас таких орлов ходит сколько угодно, – директор глубоко затянулся и выпустил очередную струю дыма под потолок. – Разобрался с его документами – все нормально. Потребовал половину предоплаты – дал тут же и в наличке, понимаешь? Я по сей день ищу зацепку – в чем был их интерес – и, веришь, не знаю… – он, словно бы в каком-то отчаянии, вдруг перешел на «ты».

– Меня, кстати, Вадим зовут, – вдруг сообщил он и, загасив сигарету,– снова протянул руку для пожатия.

Я тоже представился, и мы снова пожали руки.

Вадим помолчал, снова достал из пачки сигарету и стал ее разминать. Все это время он смотрел в стол. Было ощущение, что ему не то страшно, не то как-то очень неудобно об этом говорить. Затем он сунул сигарету в рот, щелкнул зажигалкой и продолжил:

– Так вот я и посадил Ваню на эту тему. Единственным их условием было то, что задача должна быть сделана за 10 дней. День позже – работа не принимается. Ну, хоть программка-то и средняя, а Ваня, чтоб поспеть торчал здесь в полном смысле и день и ночь. Я даже подозреваю, что все эти девять дней он вообще не спал, а держался на кофе и коньяке.

– Почему девять?

– Потому что, когда я пришел на десятый день, он спал прямо мордой на кнопках, и добудиться его было невозможно. Ребята отвезли его домой, а дальше я узнал, что он попал в больницу.

– А заказчик?

– То-то и оно! Он так и не показался. Я попытался найти его, но в инфоцентре – мне сказали, что такой фирмы не существует. Я плюнул и стал искать по своим каналам, там ребята знают вообще всех, однако, и там пусто… Нет, такой конторы не существует – это точно…

Мы еще поговорили какое-то время, но главное, похоже, уже было сказано. Я попросил разрешения взглянуть в его личное дело, если таковое имеется. Вадим поднял трубку, что-то в полголоса у кого-то спросил, а затем, повесив трубку, резюмировал:

– Можно. Отдел кадров у нас в конце коридора.

Я встал, поблагодарил и мы попрощались.

      Затем, я еще какое-то время посидел в отделе кадров, разбираясь с бумагами моего подопечного, переписывая все маршруты его миграций, а носило Ивана по свету, надо сказать, весьма изрядно. Однако теперь в моем распоряжении было все, что нужно, и можно было делать следующие шаги, которые, впрочем, виделись мне пока не очень-то ясно. Я уже построил его натальную карту и был почти уверен, что здесь какая-то проблема с предками и парень, скорее всего, отдувается за их грехи. Это была – плохая новость, поскольку в таком случае мне вряд ли удастся что-то изменить. Тем не менее, судить – это тем более не мое дело, я должен был сделать все, а там – как Бог даст.

Несколько дней я продолжал готовиться к походу, правда, теперь мой маршрут был иным. Я должен был попасть в деревню Свиридовку, что где-то на берегу реки Полисть. Сама река, судя по карте, сильно петляла, образуя множество озер и стариц, разбиваясь, порой, на множество проток, огибающих бесчисленное количество больших и малых островов. В общем, это было гигантское болотное и островное царство, с множеством мелких, затерянных повсюду медленно умирающих или уже давно мертвых деревень. Именно туда, как мне удалось выяснить, уходили корни генеалогического древа моего знакомого. Теперь задачей номер один было разыскать кого-нибудь из его родственников с тем, чтобы понять, что именно в его роду было не так? Натальная карта указывала довольно ясно: Черная Луна в Овне в 4-м поле… Неправильные, чересчур активные действия, причину которых следует искать в поступках предков. Так я тогда интерпретировал этот символ. Квадратура к Луне – возможность потери разума… В индийской астрологии как будто бы считается, что Черная Луна в Овне указывает на карму жестокости, в данном случае, возможно, предположил я тогда, это намек на какое-то прошлое убийство или что-то в этом роде.