Читать книгу: «Рождение Жана Бакли», страница 2

Помидоры становятся огромными зубастыми тварями, жрущими всё, что под руку подвернётся. Морковки растут, твердеют, а их конец становится очень острым, после чего они начинают… прыгать в разные стороны, отталкиваясь «ногами» из зелени. Стоит ли говорить, что такие морковки уже унесли чью-то жизнь? Морковка в печень – никто не вечен. Ещё можно вспомнить черешню. Как и выше упомянутые особи, черешня сильно увеличивалась, а после «сидела в засаде». Вишенка висит, висит, держась за потолок своими псевдоруками из стебля, а стоит кому-то оказаться под ней, как она падает и убивает своей массой… Она тяжелее, чем может показаться: в одной ягоде на самом деле получается пятьдесят килограмм, иногда было даже больше, при этом ягода очень твёрдая. По сути, это как здоровенную гирю уронить на голову!

Баклажан трогал стекло, отделявшее его от учёных и смотрел им в глаза.

– Весьма интересно, – констатировал Станислав.

***

Прошло два месяца, прогресс налицо: баклажан научился рисовать что-то более-менее осмысленное, начал понимать некоторые слова: нельзя, стой, смотри, нос. Причём носа у баклажана нет, но он знает, где его искать.

– А если он поймёт, что у него нет носа, то он расстроится или нет? – глядя на баклажан, спросил Алмаз.

– Слушай, вообще-то грудная полость у него то расширяется, то сужается, и есть два варианта: либо он поглощает кислород всем телом и… фильтрует его в лёгких, либо у него внутри что-то бурлит, – высказался его коллега.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Дядя Шнюк, – так они звали между собой своего начальника, Григория Шнюка, в честь дяди Шнюка из Лунтика. Они разбирались в мультиках, – говорил пока что его не резать, а проверять когнитивные способности овоща, так что узнать, что у него внутри, мы пока не можем.

– Ну да…

– А ещё мы знаем, что у овощей, у того же Сеньора Помидора, отрастало кое-что животное, зубы, язык, пищеварительная система.

– К чему ты ведёшь?

– Если у баклажана отрасли лёгкие, то в них как-то должен попадать кислород. Скорее всего, это происходит через всю поверхность тела, но есть кое-что любопытное.

– Что именно?

– Пара чёрных точек на спине.

– Подожди… – Алмаз задумался, а потом он вспомнил их и начал смекать, что к чему. – То есть через эти точки…

– Может поступать воздух.

– Напрямую в лёгкие.

– А если это так, то у него, в каком-то смысле, есть нос. Нужно это проверить.

С помощью манипуляторов внутри изолятора учёные заклеили чёрные точки лейкопластырями (и так сойдёт!). Практически сразу стало видно, что баклажану поплохело, лёгкие (а теперь Алмаз и Станислав убедились в том, что и вправду они) перестали совершать движения, овощ упал на пол. Пластыри сразу сняли, образец остался жив.

От предоставленных по баклажану отчётов Шнюк был в восторге: это было похоже на успех, спустя столько лет неудач.

***

Ещё два месяца. Баклажан начал говорить, первым его словом было «дай» по отношению к воде.

– Овощ просит пить. Будущее наступило! – веселился Станислав.

Но самое забавное слово не это.

– Баклажан! – позвал Алмаз, после чего баклажан повернулся и ответил:

– Бакля!

– Баклажан! – тоже сказал Станислав.

– Бакля! – также ответил овощ.

– Жан, – проговорил окончание слова Алмаз.

– Жан, – смог выговорить овощ.

– Слава, у нас вышел Бакля Жан.

– Тогда лучше Жан Бакля.

– Жан Бакля! – озвучил овощ.

Над именем для этого гуманоида даже думать теперь не надо, с этих самых пор он стал Жаном Баклей.

– Жан Бакля, – задумчиво сказал Григорий Шнюк. Сомнения по поводу данного овоща стремительно таяли, он всё больше размышлял о том, что Бакля может оказаться тем самым искомым образцом.

Сколько же их было: Сеньор Помидор, Морковь Каротина, Картошка Антошка, Вишня Виселица (кто только придумал это имя?), Горох Шутовый (тоже образец от Станислава и Алмаза, шут гороховый, а не горох), Лук Арбалет и прочие. Ни у кого из них не наблюдалось признаков интеллекта такого уровня. Ещё больше экспериментов, практически девяносто девять процентов, либо не изменяли овощ (и пусть химически он был другим и употреблять такой в еду нельзя, но рук, ног или чего-либо ещё не появлялось), либо убили его.

Но очень скоро Станислава, Алмаза, а особенно Шнюка, ждало разочарование.

***

Один нерадивый лаборант Аркадий, гордо носящий фамилию Криворучка, оказался назначен помогать Станиславу и Алмазу.

– Жан Бакля! – первым делом сказал он, увидев овощ.

– Жан Бакля! – сразу отозвался тот.

– Ты что творишь? Не надо тормошить Баклю, он сейчас сонный. Пора спать, Жан! – произнёс Алмаз.

– А когда можно будет поговорить с ним? – спросил Криворучка.

В глазах лаборанта горел огонёк, такой бывает у маленьких детей, которым дают новую желанную игрушку.

– Нельзя с ним просто так разговаривать! – решил поприкалываться над Криворучкой Станислав. – Это же экспериментальный образец, новое слово в развитии овощеводства. Он опасен!

– Но ведь Бакля за защитным стеклом!

– Это не повод играть с ним в игры! Тебе напомнить про Морковь Каротину? Как, казалось бы, обычная морковка стала скачущей машиной убийств? Или, может, вспомнишь про Гороха Шутового?

– А про это я ещё не слышал, – с большим интересом отозвался лаборант.

– Расскажем ему? – спросил Станислав.

– Ну, не знаю, – изображая задумчивость, ответил Алмаз. – мы о нём почти не вспоминаем. В основном говорят про Сеньора Помидора.

– Вишня Висилица, Картошка Антошка… – продолжил перечисление Станислав.

– Да, Слава, Антошка был таким забавным.

– Постоянно рыл землю, ни бетон, ни цемент, ни сталь, ничто не могло остановить его.

– Картофель отрастил руки и просто рыл. Он как самурай: есть путь, но нет цели.

– А Горох Шутовый это не хиханьки-хаханьки.

– Так что же произошло? – спросил Криворучка.

Промолчав секунд десять для эффектности, Станислав поведал эту историю:

– Был хороший день, не предвещавший беды. Стандартная завязка, но такова жизнь. Мы тогда уже были задействованы в этом проекте, но не в главной роли. Тогдашним овощем был горох, что под воздействием этого вещества разросся на весь этот изолятор, – учёный указал рукой на клетку Жана Бакли. – У него тогда отросло неприлично много стручков. Алмаз, сколько их там было? Восемьдесят три, да?

– Или восемьдесят два.

– Или восемьдесят два, вот. А в чём был прикол: когда стручок открывался, из него шёл звук, весьма похожий на смех, но, поскольку стручков было восемьдесят три…

– Или восемьдесят два… – вставил Алмаз.

– Или восемьдесят два, а с какого-то момента открывал и закрывал он свои стручки постоянно, выходило, сам понимаешь, очень-очень шумно. И если бы всё дело сводилось к банальному шуму… Туда однажды зашёл испытуемый.

– Подопытный, – уточнил Алмаз.

– Подопытный бывает кролик или морская свинка. Это человек, и гуманнее будет звать его испытуемый, так мы не заденем его чувства. Почему ты на меня смотришь, как баран на новые ворота?

– Ты этот бред сам придумал?

– Эту чушь мне однажды высказал начальник.

– Вот это дядя Шнюк даёт!

– Так что там с Горохом? – спросил Криворучка.

– Он забил подопытного до смерти своими горошинами, – закончил историю Алмаз. – Кучка маленьких семян, но каждая летела со скоростью пистолетной пули. Бедолага стал похож на швейцарский сыр.

– Даже не на сыр, – высказал своё виденье Станислав, – скорее на сито для муки, слишком уж мелкие эти дыры. Мораль такая: к овощам мы не заходим!