Читать книгу: «Время текущих кровель», страница 5
VIII.
– Зеленоглазая, привет.
– Доброе утро, Борис.
– Я подъеду, привезу тебе один договор? Мне просто некому показать в этом городе.
Двадцать листов факсом размазанного текста. Зерно казахское, базис поставки – DAF станция Тобол на Российско-Казахской границе, а поставщик – белорусская фирма.
– Что? Еще и белорусам копейки? За русский-то хлеб?
– За казахское зерно!
– А без белорусов никак?
– А почему вы зерно в колхозах напрямую не покупаете?
– Так они после уборочной в продовольственные корпорации и всякие сельскохозяйственные фонды сдают. За долги. А что не сдают – такие, как ты, скупают!
Вот, казах, тебе искренность! Этого ведь ты хотел, когда рассказывал о детстве?
– А почему продают мне, покупают у меня?
– Откатываешь потому что. И продавцам, и покупателям.
– Догадливая, ты, зеленоглазая…
– Доберется до тебя ОБЭП.
Горлом смеется казах:
– Если догонит на российских просторах.
– В федеральный розыск объявят.
– Люблю тебя, зеленоглазая.
Целует руку у самого локтя, пахнет чистотой и тонким одеколоном.
– Зря не идешь ко мне, – шепчет казах в мое ухо. – Здесь мертвый бизнес. Нет никаких у вас шансов. Озимые погибли, а яровые… Знаешь, сколько созревает яровая пшеница? Сто безморозных дней ей надо. Вы не продержитесь столько. А у меня миллиардные контракты на подмосковные хлебозаводы. Вот-вот повезем зерно из Казахстана. Много зерна. ***ий банк откроет мне гарантию.
– В какую цену зерно?
– О! Там договоренность по семь пятьдесят. Сотни тысяч тонн.
– Черт, как дорого! Золотой хлеб в Подмосковье.
– Много чужих копеек, зеленоглазая…
– Привет, зеленоглазая.
– Привет.
– У меня в постели подружка.
– А что на элеваторах?
– Я люблю тебя, зеленоглазая. При ней говорю. Вот лежит рядом нагишом и слушает.
Грустная, как степная песня, казахская любовь.
IX.
Полина хочет оплодотворяться искусственно. Отловить самого способного из вязкой массы претендентов и скрестить гены Батыя со своей яйцеклеткой.
– Старая она уже для этого, – рассуждает легкомысленная Катюха. – Мужа, считай, нет. Она все твердит: «Мой Игорь, мой Игорь», словно сама себя уговаривает. И кому этот ребенок будет нужен, случись чего?
Сорок шесть нашей Полине, нисколько не выглядит моложе: SPA-салоны, сауны – все впустую.
– Пора переходить на простой помол, гнать все в одну трубу, – говорят технологи. – Осталось совсем плохое зерно.
– Кондитеры как раз звонили. Просили второй сорт на пряники, – не унывает Полина.
– Хорошо, если второй сорт. А то и фуражная мука, скотине на корм.
Еще зимой тщательно настраивали ситовеечные машины. Мне всегда казалось, что кроме сложной системы сит у этих машин существует какая-то особая сенсорика: как еще из кучи раздробленных частиц отобрать ценные крупки на высший сорт – богатое эндоспермом самое ядро зерна.
На витрине в холле продукты былого помола – белоснежный непревзойденный в городе высший сорт, желтее и крупнее – первый и второй. Ниже, в пластиковых емкостях, побочные продукты – отруби и зерноотходы. Грамоты Министерства сельского хозяйства и перерабатывающей промышленности на пыльных стендах.
– Отобрали самого-самого. Подвижного и без патологий, – звонит Полина из центра репродукции.
Раньше считала, что естественный отбор как раз этим и занимается – к заветной цели первыми приходят лучшие, а главное – жизнеспособные. Сейчас понимаю, что Борис прав: до нового урожая наша мельница загнется, а люди будут покупать клеклые хлебозаводские буханки.
Жизнеспособное лучшее.
Бесчувственная система сит…
Уже не жаль выстроившихся за расчетом макаронщиц, завтра у них начнется новая жизнь – та самая, которой так пахнет из флористических лавок.
Сквозняками гудит пустая мельница.
Чужие люди – симптомы грядущих перемен. Человек восемь в серых спецовках осматривают наши цеха. Измеряют площади, сверяют коммуникации с чертежами, решают, куда вешать кран-балки.
Полина кричит:
– В пи…у! Кто их пустил на территорию? Кто дал ключи от мельничного цеха?
Она кричит на Катюху, на кадровичку Ольгу, задающую наивные вопросы о сокращении мельников, на оправдывающихся легионеров. Повторяет и повторяет заветный адрес.
– Когда-нибудь тебя парализует, – говорю я тихо, когда все уходят, уяснив направление, – и ты будешь срать под себя… Будто ты не знала, к чему все идет.
– Митрохин приезжал пару раз, – говорит Катюха в полголоса, когда мы вдвоем остаемся с ней в офисе (Митрохин – наш учредитель). – Поздно вечером. Ходил по мельнице, потом зашел в офис. Интересовался отчетностью… Пойди глянь, снегоходов давно нет… Месяц как нет.
