Читать книгу: «Если Господь призовёт тебя…», страница 2
– На тебя оборачиваются, потому что ты красавица! – убеждённо сказала мама. – И уже совсем взрослая…
Я понимаю, конечно, что каждый родитель считает своего ребёнка неотразимым, но…
– Мама, у меня такой нос! И глаза! И волосы самые обычные… А ты – красавица!
– У тебя очень хорошенький носик и выразительные глаза, а волосы длинные и мягкие… Конечно, ты очень красивая!
Я вздохнула. Её не переубедить!
– Может, всё-таки сходим за курткой? А? – продолжила я уговоры.
– Ты куда-то собираешься? – с неожиданной проницательностью спросила мама.
– Я? Да… В кино.
– Неужели с мальчиком?
– Ну… Да!
– И для этого очень нужно новую куртку?
Я только покивала головой, не сводя с неё глаз.
– Какая ты, оказывается, маленькая! – улыбнулась она. – Думаешь, в новой куртке ты понравишься ему больше, чем в старой? Иначе счастья не будет?
– Ну, мамочка! – я подошла к ней сзади, обняла за шею и положила голову ей на плечо. – Ты всё понимаешь!
– Глупенькая ты моя, глупенькая! – мама вздохнула. – Ну, собирайся! Пойдём за твоим счастьем.
***
В воскресенье я проснулась необыкновенно рано для выходного дня – в восемь часов. Кое-как провалялась до половины девятого, чтобы не встревожить маму, потому что обычно я спала до десяти, до одиннадцати, и поднялась. Просто не могла больше лежать. Умылась, приготовила одежду, в которой собиралась пойти с Димкой в кино, и ещё раз полюбовалась на свою новую куртку: чёрная, блестящая, с металлическими пряжками и пуговицами, она казалась мне восхитительной. Я представила, как обалденно буду смотреться в ней рядом с Димой, и потянулась снять её с вешалки.
– Что это ты делаешь? – мама уже несколько секунд стояла и наблюдала за мной.
– На куртку смотрю, – сказала я истинную правду и скрылась к себе в комнату.
Время тянулось не сказать медленно – мне казалось, что оно топчется на месте; самое же противное, что мне не хотелось ничем заниматься, хотя домашнее задание было большим, да и «Унесённые ветром» одиноко томились на тумбочке. Страдания и эгоизм Скарлетт О'Хара как-то не притягивали.
– Интересно, – думала я, внимательно рассматривая потолок. – Что он имел в виду, говоря «днём»? Когда оно наступит? У каждого человека «день» приходит в разное время суток…»
Я успела сосчитать все трещинки на нашем потолке, открыть книгу и несколько раз кряду перечитать одну и ту же фразу, не понимая её смысла, потом попыталась навести порядок на письменном столе, – но все мои мысли были заняты предстоящим походом в кино.
Для Березина день наступил в двенадцать часов: именно в это время он позвонил в нашу дверь. Открыла мама. Дима вежливо поздоровался и спросил меня – я уже была готова и последний раз проверяла причёску, глядя в зеркало.
– Привет, – он широко улыбнулся. – Идём?
– Да.
– Познакомь нас, Поля, а то как-то неловко, – сказала мама.
– Мама, это Дима Березин, мы учимся в одной школе; Дима – это моя мама, Таисия Павловна.
– Очень приятно, – слегка поклонился Дима.
– Мне тоже, – ответила мама.
Я потащила с вешалки свою новую куртку, но Дима опередил меня, снял её сам и подал мне. Я неловко вдела руки в рукава, запутавшись в подкладке, натянула осенние туфли на толстой подошве и вышла, оглянувшись на маму: она, всё с той же тихой и грустной улыбкой, смотрела мне вслед.
Мы пошли на остановку: в нашем районе кинотеатр давно не функционировал, превращаясь по очереди то в магазин, то в зал игровых автоматов, то в склад. На данный момент он вообще пустовал. Мы поехали в недавно открывшийся развлекательный центр «Вертолёт». По дороге мы говорили о школьных новостях, о том, что Маргоша – классная директриса, что историчка придирается, а Удава, которая и у них вела русский с литературой – полный отстой.
Что мы смотрели в кинотеатре – я плохо помню, потому что все мои мысли были заняты соседом справа. Димка купил билеты на хорошие места, а не на последний ряд, как я втихаря надеялась, и мы смотрели фильм, как вполне приличные люди. Помню, что я была в каком-то необыкновенном напряжении, всё ждала, что он возьмёт меня за руку или хотя бы положит свою руку на спинку моего кресла. Я даже правую руку положила на подлокотник и не убирала весь фильм.
Но Березин сидел, уставившись в экран, и невозмутимо жевал попкорн, запивая его кока-колой. Меня стало одолевать беспокойство, которое ещё больше усилилось, когда мы вышли из кинотеатра.
– Тебе какие фильмы нравятся? – спросил он.
Я замялась. Вообще-то мне нравились старые советские фильмы, но свои пристрастия я скрывала, знали об этом только близкие подруги – Ксюша и Марина – другим я говорила: мистика, или мелодрамы, или боевики. Стоило ли говорить правду Димке? Поймёт ли он, не будет ли смеяться?
– Мне нравятся старые фильмы, особенно про войну, – всё-таки сказала я.
– Правда?! – воскликнул он. – Потрясающе, но мне тоже! Особенно я люблю совсем старые, например, «Два бойца» с Марком Бернесом!
– Это где он поёт «Тёмную ночь»?
– Точно!
– А мне нравятся «Летят журавли» и «Чистое небо».
– «Чистое небо» – это вроде как про лётчика? – он наморщил лоб. – Его вроде сначала репрессировали, а потом оправдали и дали орден?
– Ну да.
– Слушай, ты на меня больше не обижаешься за вчерашнее? За то, что я тебя сплетницей назвал?
– Нет, что ты!
Остаток пути мы провели, мило беседуя о старом кино. Когда мы подошли к моему дому, и я обречённо подумала, что уж сегодня-то он меня точно не поцелует на прощание, Димка неожиданно спросил:
– У тебя есть брат или сестра?
– Нет, а почему ты спрашиваешь? – удивилась я.
– У меня тоже нет, – сказал он. – Но сегодня мне показалось, что я провёл день с младшей сестрёнкой, такой симпатичной и забавной! Ну, что? Пока? Мне пора в библиотеку!
– Пока, – потерянно сказала я и, еле сдерживая слёзы разочарования, поплелась на четвёртый этаж.
Вот так. Оказывается, всё это он проделал из простой вежливости, а я ему вовсе и не нравлюсь! Вернее, нравлюсь, но только как сестра.
– Вернулась? – спросила мама. – Интересный был фильм?
– Так себе, – буркнула я.
– А этот Дима очень хороший мальчик! Вежливый такой!
– Это точно! – язвительно подтвердила я.
– Вы давно дружите? – продолжала любопытничать мама.
– Мы не дружим!
– Как так? – не поняла она. – Вы же в кино вместе ходили!
– Ну и что? Сходили. Это вовсе не значит, что мы друзья!
Я сердито повесила ни в чём не повинную куртку и пошла в свою комнату.
– Поля, что случилось? Вы поссорились? – встревожилась мама.
– Нет! – я закрыла дверь перед самым её носом.
– Но, Полюшка, я же вижу, что ты расстроена! – мамин голос звучал глуховато из-за закрытой двери.
– Всё нормально! – крикнула я, потом, чувствуя, что она так не успокоится, открыла дверь, обняла её и сказала. – Всё хорошо, просто он не обратил внимания на новую куртку… А сейчас мне пора делать уроки, нам много по алгебре задали, и ещё контрольный срез завтра по русскому…
Я поцеловала маму в усталую щёку и села за стол. Мама (я это спиной чуяла) недоверчиво посмотрела на меня:
– Я схожу к тёте Оле в гости, если захочешь поесть – обед на плите.
– Угу.
– И посуду вымой.
– Хорошо.
Наконец дверь закрылась, и я осталась наедине со своим разочарованием.
– Вежливый! – фыркнула я. – Это он, оказывается, за вчерашнее извинялся!
Хотелось заплакать, но слёз не было, наверное, потому, что кроме разочарования я чувствовала ещё и злость на него. Поэтому, немного пошмыгав носом, я открыла свой дневник (да, да, в то время я, как, наверное, все девочки на свете, вела дневник, которому доверяла свои самые тайные переживания) и написала:
– Привет, мой любимый дневник! Сегодня самый плохой день в моей жизни: меня пригласил в кино Митя Березин! Ты спросишь, что тут плохого? А то, что я подумала, что нравлюсь ему, а он, представляешь, назвал меня сестрой! (Тут я поставила восклицательный знак, потом подумала и поставила ещё несколько)!!!!!!! Ну, неужели я не могу хоть немного понравиться ему?!!! Ведь я люблю его уже много лет, а он меня даже не замечал до вчерашнего дня… Я, как дура, напялила новую куртку (при воспоминании об этом меня бросило в жар), а он даже не заметил… (До меня никак не могло дойти, что Дима и не знал вовсе, что это новая куртка, он видел-то меня всего второй раз в жизни). В общем, жизнь кончена! Что теперь делать – не знаю.
На этой оптимистичной ноте я поставила точку, закрыла дневник, открыла тетрадь по алгебре и с ненавистью уставилась в учебник – делать не хотелось ни-че-го!
– Какая разница, получу я завтра двойку или нет, если жизнь кончена? – пришла в голову не лишённая практицизма мысль.
И я решила не делать алгебру. Зато пробудился аппетит – видимо, духовные страдания не отменяют потребностей организма – и, взяв «Унесённых ветром», я отправилась на кухню. Мама никогда не разрешила бы есть и читать, но сейчас её не было, поэтому я могла делать всё, что мне вздумается, или ничего не делать, что, в общем-то, одно и то же.
Незаметно подобрались ранние осенние сумерки, мягкие и уставшие; я вспомнила, что обещала помыть посуду, потом решила вымыть пол, с удовольствием протёрла пыль и полила цветы, словом, мама, вернувшись, обнаружила меня начищающей зеркало в прихожей и сильно удивилась.
Потом мы вместе поужинали, и мама включила телевизор, а я… отправилась в комнату и улеглась в кровать, положив рядом книжку.
Через час мама заглянула ко мне:
– Ты уроки приготовила?
– Что-то ты поздно спохватилась! – буркнула я, делая вид, что с увлечением читаю.
– Да или нет?
– Конечно, да! – привычно соврала я и подумала, что слишком уж легко я стала обманывать.
– Ну, ладно, дело твоё, я тоже лягу пораньше, что-то устала!
– Спокойной ночи.
– Спокойной ночи.
Но ночь спокойной не оказалась: мне снились какие-то сумбурные сны, содержание которых я не запомнила, лишь проснулась с тяжёлой головой и абсолютным нежеланием идти в школу. Притвориться, что заболела? Я тяжело вздохнула: этот номер не пройдёт, очень лояльная в любых других вопросах, мама была совершенно непримиримой, когда речь касалась школы. Я могла по пальцам пересчитать дни в году, которые пропускала по болезни, причём это действительно было что-то серьёзное, например, отравление или высокая температура…
В школе Марина с Ксюхой сразу увидели, что моё настроение на нуле, но первым уроком у нас был срез по русскому (причём Удава ругалась и говорила, что так не положено, контрольные должны проходить вторым-третьим уроком), так что поговорить не удалось, но после звонка на перемену они налетели на меня с расспросами. Ну, я, конечно, кое-что им рассказала, умолчав о своих тайных мыслях. Девчонки начали наперебой ахать и возмущаться, а мне было приятно, что кто-то принимает мою сторону вопреки здравому смыслу.
Следующим уроком был иностранный язык. Наша англичанка, Евгения Евгеньевна, которую мы звали Евгешей, была под стать Удаве: ей тоже было безразлично, чем мы занимаемся на её уроках, главное, чтобы не шумели. Мы давно смирились с этим, и все, кому для поступления нужен был английский, занимались с репетиторами – каждый на свой вкус. Несколько человек – с самой Евгешей; Карим Хасынов, который хотел поступить непременно в Москву, куда – всё равно, лишь бы это было связано с иностранными языками, – с профессором-лингвистом, живущим на противоположном конце города, так что дорога в один конец отнимала у него два часа; Настя Чукина, вздорная истеричка, с преподавателем из нашего педагогического института; Ксюха упорно занималась сама, твердя, что нет ничего невозможного для человека (ещё одним её излюбленным изречением было: нет предела совершенству). Обычно я говорила:
– Если этот человек – Романова Ксюша, то для него нет преград!
Нужен ли был мне английский язык? Наверное, да, но к своему стыду, я до сих пор не решила, куда хочу поступать, поэтому не могла определиться с выбором предметов, на которые мне нужно «поднажать», по Ксюшкиному выражению, а нажимать на всё сразу мне категорически не хотелось. Поэтому я мрачно сидела на своей второй парте в первом ряду, смотрела в окно и изредка прислушивалась к тому, что бубнит Евгеша.
Урок тянулся неимоверно долго, но, к счастью, меня не спросили, потом мы направились в кабинет географии, которую вёл один из нескольких учителей-мужчин нашей школы, Фёдор Сергеевич, но не Бондарчук, конечно. Мы его искренне любили и беззлобно подсмеивались, потому что вся его фигура вызывала невольную улыбку: седые волосы, вечно мятый коричневый костюм, лёгкое заикание. Он очень любил свой предмет и очень смешно расстраивался, если оказывалось, что кто-то не выполнил домашнее задание или не подготовился к контрольной работе. Он огорчался из-за наших двоек так, как будто они были его собственных детей, которые тоже учились в нашей школе: девочка в пятом классе, а мальчик – в восьмом. Лёша был очень похож на отца, для полного сходства не хватало лишь седых волос и мятого костюма, но и тем и другим он должен был когда-то обзавестись, и вот тогда они будут совсем как двое из ларца, одинаковых с лица.
Здесь урок шёл намного веселее: Федя бегал по кабинету, возбуждённо стучал указкой по доске и требовал абсолютного внимания и идеальной тишины. Мечтать и хмуриться было некогда, тем более что географию я любила и волей-неволей отвлеклась от своих мрачных мыслей.
Следующая перемена была двадцать минут, и обычно мы бегали в столовую, чтобы перекусить: брать полный обед не хотелось, а вот пицца и компот или чай были как нельзя кстати. Сегодня мы поступили так же, и я удостоверилась, что романтические истории о том, как влюблённые от горя теряли аппетит, худели и бледнели – не про меня: я с удовольствием съела один пирожок с картошкой и ещё один – с капустой. Горячие пирожки были замечательными на вкус, но когда остывали – становились совершенно неудобоваримыми. Объяснить этот феномен мы были не в состоянии, оставалось только одно: проглотить их, пока они горячие, что мы и делали.
Пирожки провалились внутрь быстро, перемена ещё не закончилась, и мы сидели в кабинете математики и болтали. Я ещё пару раз рассказала им, что произошло вчера, девочки вновь принялись мне сочувствовать, как вдруг в кабинет влетел Димка Березин, увидел меня и заулыбался во весь рот:
– Вот ты где! Привет! А я тебя по всей школе ищу!
– Привет! – я с удивлением смотрела на него, а он, сияя улыбкой, сел рядом со мной; девочки предусмотрительно пересели за соседнюю парту, навострив ушки.
– Я всё-таки вспомнил, почему твоё лицо мне знакомо! – радостно воскликнул он.– У меня отличная память, и я всю ночь мучился, потому что, пока я не вспомню, не успокоюсь!
Он вытащил фотографию и положил её передо мной:
– Вот!
Я посмотрела и ахнула: это была отлично сделанная чёрно-белая фотография большого формата. Мне смутно вспомнилось, что Димкин отец увлекался фотографированием и что я не раз видела его с камерой в руках. На снимке был запечатлён сам Дима рядом с тортом, на котором можно было насчитать восемь свечек; лицо именинника было торжественным, он уже надул щёки, собираясь задуть огоньки; а вокруг него и сзади толпились такие же радостные детишки, которым не терпелось тоже подуть на свечки и попробовать торт.
– Смотри! – он ткнул пальцем. – Узнаёшь?
Я пристально всмотрелась, куда он показал, и за плечом виновника торжества узнала свою, урезанную наполовину, но невероятно довольную мордочку с двумя косичками.
– Вспомнила? – он требовательно смотрел на меня, и я вспомнила: это был единственный его день рождения, на который я была приглашена. Тогда Димке разрешили позвать всех, кого он хочет, и он воспользовался этим правом на всю катушку: наприглашал чуть ли не всех подряд: мальчиков, девочек, и я тоже удостоилась этой чести…
Почему память, особенно детская, так избирательна? Сейчас я вспомнила всё, что происходило тогда, причём с мельчайшими подробностями, а ведь на многие годы эти события забылись, казалось, безвозвратно…
– Вспомнила.
– Как я тебя сразу не узнал? – недоумевал он.– Ты ведь практически не изменилась!
– Правда? – наконец я осмелилась взглянуть на Димку, и неожиданно его глаза оказались так близко от моего лица…
Я как будто упала с обрыва в море: задохнулась и захлебнулась их синевой… А он улыбнулся, хлопнул по фотографии и сказал:
– Дарю! Бери на память!
– А ты?
– А я себе сколько угодно могу нашлёпать, у меня негатив есть.
– А ты фотографируешь?
– Да, отец научил, – при этих словах глаза его чуть помрачнели.– У меня осталось всё его оборудование, так что я сам проявляю и печатаю.
– А… мне можешь как-нибудь показать? Я ни разу не видела… – при этих словах девчонки выпучили глаза, а Марина ещё и округлила рот.
– Почему нет? – легко согласился он. – Запросто! Может, тебе понравится – будешь сама фотографировать! У девчонок неплохо получается. Я тебе позвоню. У тебя ведь есть телефон?
– Да, домашний.
– Говори номер, я запомню.
Маринка с Ксюхой зашлись от восторга.
– 485-485.
– Ух, ты! – удивился он. – Легко запомнить! Ладно, я пойду, у нас тоже матика, позвоню как-нибудь!
– Пока! – прошептала я.
Он вновь улыбнулся и вприпрыжку выбежал из кабинета. Почти сразу же прозвенел звонок, следом за ним, прихрамывая, вошла Надежда Ивановна, держа в руках целую кипу методичек.
– Неет! – пронёсся по классу вздох разочарования.
– Надежда Иванна! У нас уже была сегодня контрольная по русскому! – почти завопил Дрон.
– Это ничего не меняет, Бережной! – строго сказала она. – Мы пишем самостоятельную!
– Ну, Надежда Иванна, это нечестно! – продолжал протестовать Андрюха.
– Бережной, что честно, что нечестно – предоставь решать мне! – возмутилась математичка.
Пока они препирались, я успела выслушать возбуждённый шёпот Марины и Ксюши о том, как я здорово напросилась в гости.
– И вовсе я не напрашивалась, само как-то получилось! – безуспешно оправдывалась я, но они не верили.
– Представляешь, ты будешь с ним вдвоём в тёмной комнате, совсем рядом! – хихикнула Маринка. – Не упусти момент!
– Да ну тебя! – обиделась я и отвернулась, тем более что Надежда Ивановна и Андрей прекратили ругаться, и она начала раздавать задачники.
С одной стороны это было хорошо: ведь я не сделала домашку, с другой – плохо: алгебры было два урока, и на втором я точно попадусь… Но, видно, небеса благоволили мне в тот день: второй урок алгебры прошёл спокойно, последним был ОБЖ, а это, как известно, не предмет, а так – недоразумение.
После того как уроки закончились, мы разошлись по домам, потому что вторник был очень напряжённым днём: две литературы – сочинение, геометрия, в которой я разбиралась отвратительно, две истории и биология – вот такой нехилый наборчик. Дурака валять было некогда, мне уже сегодня повезло – второй раз так не подфартит, поэтому мы очень скупо поболтали – минут тридцать – и разбежались.
Настроение моё опять поменялось: мне нравился мир вокруг, люди, птицы, деревья, даже бездомные собаки были очень симпатичны! По дороге домой я заметила маленького котёнка и не смогла удержаться, чтобы не погладить его. Котик был такой милый, рыжий, он так умильно смотрел мне в глаза и тёрся о мою ладонь, что я решительно притащила его к своему подъезду и вынесла на блюдечке молока. Он, мурлыча, выпил всё молоко, принялся вылизываться и улёгся клубочком под лавкой.
– Пока! – сказала ему я и побежала наверх.
***
Вся следующая неделя прошла как во сне, я чего-то постоянно ждала: то ли звонка, то ли встречи (встречи, конечно же, были! Попробуйте не встретиться, если вы учитесь в одной школе! А ведь я ещё каждый день проверяла по расписанию, какие у него уроки и невзначай оказывалась рядом с этими кабинетами!), но Димка не торопился ни с тем, ни с другим: столкнувшись со мной, он здоровался или просто кивал головой и уносился по своим делам, которых у него, как у президента, было множество. Что делать, у нас не было точек соприкосновения… Если бы мне как-то удалось найти с ним общее занятие… Но какое?! В концертах я сроду участие не принимала, на сцене блистать не собиралась, да меня никто и не приглашал… Я никак не могла найти выход из этой ситуации. И учёбу умудрилась запустить, нахватала троек, причём учителя только диву давались: настолько глупыми они были!
Несколько дней я блуждала, как ёжик в тумане, но решение проблемы пришло неожиданно, и оттуда, откуда его никто не ждал: на одной из перемен ко мне подошла Юлечка, с которой у меня сохранились нежные отношения и сказала:
– Поля, у меня к тебе важное дело!
– Да, Юлия Александровна! – я обратилась в слух: если Юлечка что-то затевала, успех был обеспечен, поэтому я с огромной охотой принимала участие во всех её начинаниях.
– Мы собираемся выпускать школьную газету, – энергично начала она. – Нам необходим штат сотрудников. Я, естественно, буду корректором, Дима Березин берёт на себя функцию фотокорреспондента, главным редактором будет Катя Ежова из 11 А, есть художник, наборщик, распространители, дело остаётся за самым малым, но существенным – корреспонденты. Мне бы хотелось, чтобы на каждой параллели у нас был свой юнкор: от первых классов, вторых и так далее, так вот, я думаю, что ты сможешь освещать события сразу десятых и одиннадцатых классов. Ты ведь так хорошо пишешь! Вместе с Димой у вас получился бы прекрасный тандем! Что скажешь? – она с надеждой смотрела на меня.
– Наталья Пална вовсе не считает, что я так уж хорошо пишу, – я решила пококетничать и не показывать, что готова визжать и прыгать от восторга.
– Но так считаю я! – с нажимом произнесла Юлечка и посчитала, что вопрос исчерпан. – Итак, договорились?
– Договорились! – милостиво согласилась я.
– Тогда я побежала искать дальше! А Березина к тебе пришлю! Первое, о чём вам надо будет написать – это спектакль, который он, кстати, и готовит! Жди! – она убежала вверх по лестнице, а я посмотрела ей вслед и подумала:
«Я уже очень долго жду!!! (под «долго» я подразумевала целых три дня!) И, кажется, дождалась!»
Юлечка выполнила своё обещание: на следующей перемене Дима подошёл ко мне:
– Привет! Юлечка уже всё тебе рассказала?
– Она сказала, что я буду корреспондентом по десятым-одиннадцатым классам, а ты – фотографом, больше ничего! – я обнаружила, что уже могу смело смотреть в его глаза и почти не смущаться!
– А насчёт спектакля?
– Тоже.
– Тогда после шестого урока приходи в актовый зал; мы уже начали репетировать – посмотришь! Пока!
– До встречи, – бросила я ему уже вслед, он обернулся и на ходу кивнул головой.
Естественно, после шестого урока я, как штык, явилась в актовый зал. Актёры и режиссёр были уже на местах, мне даже показалось, что они воспользовались этим предлогом, чтобы не пойти на последний урок. Если б я знала, я бы тоже так сделала…
Я вошла и тихонько села на одно из кресел третьего ряда, стараясь особо не привлекать внимания, но Дима тут же заметил меня и провозгласил:
– А вот и представитель свободной прессы, Полина Борькина! Она будет освещать текущие события!
– Здравствуйте! – поздоровалась я с ребятами.
Все они были из одиннадцатых классов, каких-то я знала, с некоторыми общалась, так что меня никто не стеснялся. Когда они продолжили прерванную репетицию, я с удивлением обнаружила, что это фрагмент из пьесы Фонвизина «Недоросль», тот, где Митрофанушку экзаменуют на предмет знания русского и географии. Я присмотрелась: Митрофаном был Витя Байченко из 11 Б – он был известен всей школе тем, что собирался поступать на актёрский факультет и чуть не с первого класса был непременным участником всех концертов и конкурсов самодеятельности. Простакова – Альмира Хабибуллина из колледжного одиннадцатого класса, я знала, что она курит и не отличается примерным поведение, словом, «хабалка», как неодобрительно говорила моя мама о таких девушках, но недалёкая и злая помещица из неё получалась очень неплохо! Стародума играл мальчик, которого я не знала, мужа Простаковой – Илюха Мамин, по прозвищу Сибиряк, в роли няньки Еремеевны был Саня Прозоров из Димкиного класса!
– Вот это корки! – подумала я и решила, что это будет главная интрига в моей статье!
Правдин и Милон – тоже были ребята из 11 А. Нельзя сказать, чтобы все были на уровне, но, как я поняла, это была одна из первых репетиций, у актёров оставалось ещё около восьми дней, поэтому они и не надрывались. Ещё часа полтора они издевались над Фонвизиным и его бессмертной пьесой, после чего разошлись. Я дождалась, пока Дима запрёт зал и сдаст ключи на вахту и спросила:
– А Валя Ковриг почему не играет?
Если Байченко был признанным актёром нашей школы, то Валя Ковриг давно и заслуженно снискала себе лавры певицы. Пела она очень хорошо и собиралась поступать в Гнесинку, уже целый год Валя занималась с педагогами по вокалу из Москвы, и они прочили ей великое будущее! Не знаю, кто сможет заменить её через год, когда она уйдёт из школы…
– Что ты! – фыркнул Димка. – Не царское это дело! Ей, видите ли, надо связки беречь! Тоже мне, примадонна нашлась! Она даже в концерте принять участие не хочет: педагог не разрешает! Ты домой?
– Да.
– Тогда подожди меня, я мигом! – он куда-то умчался.
Конечно, я подождала его! Неужели он думал, что я скажу «нет»?!
Мы вышли из школы, и он опять проводил меня до дома: просто так, по-дружески, но я и этому была рада!
Около подъезда меня ждал Марсик: он привык, что я каждый день кормлю его и радостно выскочил навстречу, но увидел рядом со мной незнакомого человека – и мигом юркнул под лавку.
– Марсик, Марсик, иди сюда! Не бойся, глупый! – присев и протянув руку, позвала его я.
Он долго обнюхивал мои пальцы, потом всё-таки чуть-чуть подался вперёд – и я смогла ухватить его за лапу. Вытащила из-под скамейки и взяла на руки:
– Смотри, какой!
– Твой? – Дима осторожно погладил его, котик выгнул спину и замурчал.
– Фурлычет! – улыбнулся он.
– Не мой, мама не разрешает… – с сожалением сказала я.
– Почему?
– У неё аллергия на шерсть, да и вообще… она не очень любит животных…
– А ты его подкармливаешь, да?
– Угу.
Мы некоторое время сосредоточенно гладили котёнка.
– А почему Марсик? – поинтересовался Дима.
– Ну, он же рыжий, как Марс! – объяснила я.
– Сложные у тебя ассоциации… – удивился он. – Слушай, ведь зима идёт, он же замёрзнет!
– Мама всё равно не разрешит, – я покачала головой.
– Жалко … Хочешь, я со своей поговорю? – неожиданно предложил он.– Вдруг согласится? Не так скучно будет, когда меня нет.
– Поговори, конечно! – я очень обрадовалась, мне самой нестерпимо было жалко котёнка, но куда его пристроить – не представляла: у Маринки дома жил огромный кавказец Негр, а у Ксюши – вообще крольчиха Зая, им подсунуть было никак нельзя.
– Ладно, сегодня скажу, а пока поживи под лавкой, хорошо? – обратился он к Марсику.
Тот посмотрел на него зелёными, как весенняя травка, глазами, словно всё понял. Мы засмеялись.
– Ну, пока! Мне пора! – сказал Димка, подхватил свою сумку и быстро ушёл, но через несколько шагов обернулся и крикнул. – Завтра опять репетиция после шестого! Приходи!
Я кивнула.
Естественно, сегодня мне было не до уроков: да и кто смог бы заставить себя заниматься этой скукотищей, когда перед носом было реальное дело! Я старательно писала статью о подготовке спектакля и пришла в себя лишь поздно вечером, совершенно неожиданно вспомнив, что завтра круглый стол по обществознанию на тему: «Что губит молодёжь?» и на мне вроде бы сообщение о пагубном воздействии никотина на детский организм! Какой ужас! Рамиль Ринатович очень сердился, если кто-то был не готов! Двойка было обеспечена в этом случае!
– Ма! – выглянула я из комнаты. – У нас есть медицинская энциклопедия?
– А зачем тебе?
– Доклад приготовить о вреде никотина.
– Опомнилась! – рассердилась мама. – Уже десятый час! Где я тебе энциклопедию возьму?!
– Ну, тогда я завтра по обществу получу двойку… – грустно вздохнула я.
При слове «двойка» мама насторожилась:
– Подожди, позвоню тёте Оле, может, у неё что-то есть.
У тёти Оли оказалось не что-то, а Интернет, и она за полчаса быстренько нашла мне необходимую информацию.
– Спасибо, тётя Олечка! – я крепко поцеловала её в щёку. – Спасибо огромное!
– Да не за что! Беги, коза-дереза! Да смотри, осторожно: на улице темно!
– Добегу, мне же близко! – мы жили через три дома друг от друга.
Я вышла в темноту и через десять минут, довольная, была у себя.
– Всё отлично, тётя Оля просто супер! – ответила я на вопрошающий мамин взгляд.
– Тогда готовься и ложись спать, а то завтра не встанешь.
***
Назавтра после шестого урока я пошла в актовый зал, говоря про себя, что иду туда просто потому, что это моя обязанность – писать подробный отчёт о том, что происходит в старших классах. Справедливости ради надо отметить, что и круглый стол по обществознанию, и соревнования по дартцу среди десятых, и подготовка традиционного концерта тоже вошли в мою статью, но особое внимание, конечно, было уделено спектаклю.
Когда я, приоткрыв дверь, осторожно проскользнула вовнутрь, то сразу поняла, что репетиция ещё не началась: все актёры сидели на стульях, смотрели друг на друга и занимались чем-то непонятным.
– Привет! – сказала я.
– О, Полинка! Привет! – откликнулся Дима – я отметила, что он назвал меня не Полина или Поля, а Полинка!
Остальные тоже вразброд поздоровались.
– Хочешь с нами поиграть? – спросил Березин.
– А во что?
– В «Контакт».
– ???
– А это всё Витенька Байченко! – засмеялась Альмира-Простакова. – Утверждает, что в театрах актёры всё время играют в эту игру!
– Да, играют! – с вызовом сказал Витя. – Потому что она добавляет сыгранности в команду, когда партнёры по сцене понимают друг друга без слов!
– Партнёры! Ой-ой-ой! – съязвила Альмира, но её никто не поддержал, видно, привыкли к её вздорному характеру.
– А что это за игра? – заинтересовалась я.
– Витя, объясни ещё раз, – попросил Димка, – а то мы тоже пока не в теме!
– Я загадываю слово и говорю, на какую букву оно начинается, допустим, на П, – терпеливо начал говорить Витя. – Вы задаёте мне вопросы, например, это цветок? – я говорю: нет, это не примула; потом – это животное? – нет, это не пантера и так далее. Если я не угадываю слово, которое мне задали, вы мне говорите его, а я открываю следующую букву, например О, и игра продолжается, пока не будет угадано моё слово целиком!
– А почему «Контакт»? – не поняла я.
– Потому что, если ты поняла, о чём спрашивает игрок, ты должна сказать: контакт! И если все будут в контакте, а водящий – нет, ему придётся открыть букву! Понятно?
– Ну, как-то так… – пробормотал Прозоров.
– Давайте, я загадаю первый! – Витя задумался. – На букву И! Задавайте по очереди!
– Это кустарник?
– Это не ирга!
– Это животное?
– Это не ирбис! Вопросы могут быть из любых областей, а не только природа!
