Читать книгу: «Мерцание зеркал старинных. Глаза судьбы», страница 2

Глава 101. Задушевные разговоры

Проходя мимо дома Егора, я заметила, как он спрятался за поленницу, желая остаться незамеченным. Сделав несколько шагов, я резко обернулась. Он вышел из своего укрытия и смущенно смотрел в нашу сторону. Мне это показалось смешным: «Вот еще один влюбленный. Он, видимо, никак не может справиться со своим чувством… Прямо как я не могу справиться с этой проклятой любовью к Федору, – подумала я, но тут же отогнала мысли о любви прочь. – Хватит про любовь думать: какая мне разница, влюблен он или нет».

Аня тянула меня за рукав, но я не двигалась с места. Наклонив голову, с издевкой спросила:

– Егор, тебе что-то надо от меня?! Может, узнать чего хочешь? Давай, я отвечу на все твои вопросы, чтобы только не видеть более твоего лица.

Он густо покраснел и, подойдя вплотную к Ане, взял ее за рукав и тихонько прошептал:

– Аня, а можно я сам буду сопровождать барышню на прогулке?

Анька отпрыгнула и гневно пробасила:

– Егор, ты в своем уме?! Чтой-то ты такое удумал?! Глупости какие! Не-е-ет! Я тебе того никогда не дозволю. – И, уже беря меня под руку, засуетилась:

– Барышня, пойдемте, пойдемте, а то он дуркует, Егорушка-то наш!

Я остановила ее: мне эта мысль почему-то не показалась такой уж глупой.

– А что, Аня? Может, мне действительно лучше сделается? Может, у меня с мужским-то полом лучше разговор пойдет, чем с тобой? А то ты мне уже порядком надоела со своими историями, не смешные они вовсе.

Аня всплеснула руками, вздохнула и махнула на меня рукой:

– Да делайте вы, барышня, что хочите! Толичко чтоб недолго, и я вот на этом месте стоять буду, не сойду с него, вас дожидаючись!

Я кивнула ей в ответ и, обернувшись к Егору, улыбнулась:

– Ну, пойдем, кавалер, прогуляемся.

Егор немного замешкался, словно не ожидал, что я соглашусь. Я слегка прикрикнула:

– Руку мне подай! Чего стоишь, как истукан, или испугался уже да передумал?

Я взяла его под руку и заметила, как Егор тайком посмотрел в сторону своего крыльца. Жены его я не увидела, но решила, что идти под ручку по деревне нам всё же не стоит. Перевесившись через калитку, за нами внимательно наблюдала Анькина соседка, готовая, как только мы скроемся, растрезвонить последние новости на весь белый свет.

– А пойдем в мой парк?! Там озеро и дорожки чистые.

Он недоверчиво посмотрел и спросил:

– А можно ли, барышня?

Меня это рассмешило.

– Конечно, можно, Егор. Этот парк специально для меня высажен и со мною вместе рос, отчего же нельзя. – Мы шли не спеша, и я с удовольствием погрузилась в воспоминания. – Я покажу тебе липовую аллею, где каждый год в мой день рождения папенька сажал новое деревце. А граф присылал диковинные растения, из разных стран привезенные, хвастался даже, что такие же в царском парке растут. И особая графская гордость – небольшая дубовая рощица, выращенная из желудей с любимого дерева императрицы. Есть кедры, посаженные в честь визита почетных гостей. Тебе интересно, Егор?

Егор вздрогнул, будто очнулся. Он был задумчив и, мне показалось, слушал рассеянно.

– Очень интересно, Наталья Дмитриевна! Сколь здесь живу, про то и не слыхивал.

Я смотрела на Егора, и он казался мне милым невинным юнцом, хотя и был моим ровесником. Невысокий, худощавый, он больше напоминал подростка, чем чьего-то мужа. Белые словно лен вьющиеся волосы спадали почти до плеч. Его огромные голубые глаза выглядели как два бездонных озера, в которые всё время светит солнце. Если его одеть в особый камзол, он был бы похож на королевского пажа на картинах французских художников. Он напомнил мне мальчика из далекого детства, который так же смотрел на меня с обожанием, когда я еще жила в доме графа. Эти воспоминания и влюбленный взгляд Егора породили во мне новые чувства, внутри что-то дрогнуло, и мне даже показалось, что в мире снова появились краски…

– Егор, а сколько тебе лет? Ты выглядишь совсем юным. Ты здесь вырос?

Егор кивнул.

– Тут, барышня, нашими деревнями сначала императрица владела, а потом уже мы батюшке вашему отошли. Годов мне девятнадцать, не так давно исполнилось.

– А жене твоей, Кате?

– Катя меня почти на год старше. Мы с детства знакомы. Я всегда любил ее и долго добивался, а она от меня нос воротила. Родители сосватали нас ужо в детстве, так Катюха долго еще ерепенилась, никак не соглашалась, всё смеялась надо мной, говорила, что хлипкий я: «Тебя, Егорка, соплей перешибешь». Худой я был больно, потому, может, и выгляжу моложе. А я так хотел на ней жениться…

Не знаю почему, но его слова разозлили меня.

– Ну, раз так, то что же ты здесь, рядом со мной, делаешь? Руки свои ко мне протягиваешь… Бежал бы к ней, а то, смотри, увидит, рассердится. Да и пришибет тебя чем-нибудь! Катька девка боевая, справная.

Но Егор беспечно махнул рукой в сторону деревни и тихонько улыбнулся:

– Не осерчает. Лю-ю-юбит она вас, переживает. Катюха знает, что я вам завсегда подмогнуть радый.

– А как ты, Егор, мне поможешь, чем?

– Ну, знаете, Наталья Дмитриевна, я еще тогда к вам проникся, когда мы все в той деревне находились, – Егор смущенно кашлянул в кулак. – И вы мне навстречу пошли, не стали Катьке про мои оплошности сказывать. Чует мое сердце, что вы сильно одиноки, – я удивленно подняла брови, – ну, как это правильнее сказать? Нету у вас друзей, что ли, с которыми по душам поговорить можно. А я, дражайшая Наталья Дмитриевна, ежели захотите, готов для вас таким другом стать.

Егор старательно подбирал слова, немного заикаясь от волнения. Его проникновенная речь развеселила меня, и я впервые за долгое время, будто со стороны, услышала свой заливистый смех.

– Ох, Егорушка… Ну, спасибо тебе, друг мой сердешный! Развеселил меня, а то я, грешным делом, думала, что уже и смеяться разучилась.

Егор насупился, его пухлые губы стали еще алее, как у обиженного ребенка:

– Ну что же вы всё смеетесь, всё надо мной издеваетесь? Я же от чистого сердца.

Я осеклась: глупо подшучивать над тем, кто не виноват в твоих бедах. Пришлось миролюбиво сказать:

– Да, ты прости меня, Егор. Грубая я стала в последнее время, нечуткая, извини, если чем обидела. Ты и впрямь очень хороший, одного мальчишку из детства мне напомнил. Душа у тебя чистая, легко мне с тобой… не лукавлю, правду говорю. Только жалеть меня, Егор, не надо. Я к Ане пришла только потому, что дома находиться не могу. Думала, ее разговоры меня от терзаний душевных отвлекут, а она всё причитает, по голове гладит да жалеет меня. Вот от ее жалости невыносимой бежать хочется. Сильная я, только и сильным очень больно, Егор, бывает – понимаешь? Знаешь, что это такое, когда душе больно?

Егор часто заморгал длинными ресницами и посмотрел на меня так удивленно, словно видел впервые.

– Больно? А как это – больно? Душа – это ведь не тело, она что, тоже болеть может?

Я горько усмехнулась:

– Вот видишь, как тебе повезло! Не знаешь ты, что такое боль душевная. Не любил ты никого, кроме Кати своей, и первая любовь твоя браком увенчалась. Даст Бог, дети пойдут, и всё у вас ладно будет. А у меня, Егор, никогда так не будет, и ничего хорошего меня не ждет.

Егор ничего не ответил, только как-то странно посмотрел на меня и смущенно отвел глаза. Мы брели с ним по аллеям и проходили скамейки, каждая из которых была помечена моим именем. Шли мы медленно, и мне совсем не хотелось прерывать нашу прогулку. Вот так неспешно мы добрались до озера, сели на лавочку – и каждый думал о своем. Солнце склонялось к закату, и его красные лучи красиво отражались в тихой глади воды. Егор поинтересовался:

– Наталья Дмитриевна, а почему вы думаете, что вам никогда уже не будет хорошо?

Тяжело вздохнув, я отвлеклась от своих мыслей, которые опять витали вокруг Федора.

– А потому что я знаю, Егорушка, ощущаю, понимаешь? Знаешь ли ты, что такое чувствовать разлуку и боль потери?

Помолчав, я задала ему новый вопрос, так и не дав ответить на предыдущий. Мне не слишком важно было, что он ответит: я говорила сама с собой.

– А знаешь ли ты, что такое любить, когда понимаешь, что тебе никогда не быть с любимым?

Он посмотрел на меня печально и сказал:

– Да, Наталья Дмитриевна, я очень хорошо это знаю.

Мне стало интересно. Повернувшись к Егору, я внимательно вглядывалась в его глаза и ждала, что он еще скажет. Но Егор молчал.

– Да откуда тебе ведомо это чувство? Когда ты со своею Катеринушкой вместе с самого детства… что намечталось, то и сбылось.

Он опустил голову, так ничего и не ответив. Взял мою ладонь в свои… и только тогда я поняла, насколько холодна моя рука. Он держал ее, едва касаясь, ладони были теплые и слегка подрагивали, но это не раздражало. Егор придвинулся ближе, и я неосознанно припала к его плечу. Этот молодой мужчина, еще не познавший больших разочарований, дарил мне внутреннее тепло, от которого приходило успокоение, хотя он и не говорил ни единого слова. Я согревала свою озябшую душу, сидя рядом с ним, и вдруг почувствовала, что боль начала отступать, а душевные терзания притупились. Мне нравилось сидеть, положив голову ему на плечо. Я прикрыла глаза и затихла, можно было подумать, что задремала. А он всё это время, чуть склонив голову, смотрел на меня, боясь пошевелиться и нечаянно спугнуть случайно севшую на плечо птичку.

…Если бы я так не упивалась своими страданиями и хоть на секунду заглянула ему в глаза, я бы всё там увидела, всё прочла, до меня дошел бы смысл сказанных им ранее слов. Я никогда, поверьте мне, не продолжила бы общения с ним. Никогда бы не случилось греха… Я так бездумно загубила его душу. Но в тот момент я была настолько увлечена своим собственным горем, что Егор был мне жизненно необходим, я нуждалась в его тепле. Я не хотела смотреть, что происходит у него в душе, мне это было неинтересно…

Время пролетело незаметно, спускался вечер. Я встала и потянула его за руку:

– Пойдем, Егор!

Шли мы молча, и почти перед домом он робко спросил:

– А можно, я завтра снова к вам приду?

Равнодушно взглянув на него, я ответила:

– Да, приходи, Егор, конечно, приходи. Я буду даже рада, мы снова пойдем гулять, ты мне что-нибудь хорошее расскажешь, правда?

Он тихо ответил:

– Правда.

Улыбнувшись ему на прощание, я поднялась на порог родного дома. Мне не хотелось возвращаться к Ане. Нечего мне больше было оттуда почерпнуть, а беспокойный Анькин взгляд раздражал. Я достаточно наслушалась успокаивающего голоса ее матери и поняла всё, что она пыталась до меня донести. Слова о Боге возымели волшебное действие, я больше не хотела умирать, но к прежней жизни до конца еще не вернулась.

В скучном однообразии проходили дни, недели. Мы часто гуляли с Егором и вели неспешные беседы. Это было тяжелое время, но Егор скрашивал его своим присутствием, и мне становилось немного легче. Я по-прежнему не заходила в свою светелку, хотя покои давно были готовы: обосновалась в комнате, которую обычно отдавали Надин, когда она навещала меня. Я не торопилась перебираться к себе, боясь ранить душу еще больнее. Именно там я долгими вечерами мечтала о Федоре…

Глава 102. Возвращение к жизни

Наступил май, на улице стало совсем тепло. Свежая зелень только что распустившихся деревьев, запахи обновленной природы и яркое солнце, так редко гостящее в Питере, – даже это меня не радовало. Я скучала по Федору, мне не хватало его рук, глаз, губ, его запаха. Я жила в привычном для меня мире, но оставалась в нём одинокой. Злилась на себя, что не в силах побороть «пагубную зависимость» от этого человека, и ничего не могла с собой поделать: он всё время стоял перед глазами. Казалось порой, что я вот-вот услышу его голос.

Однажды, после очередной прогулки, Егор проводил меня до особняка. На крыльце дома стоял отец и с беспокойством смотрел на нас. Егор, завидя хозяина, низко поклонился и поспешил в сторону деревни. Папа проводил его долгим взглядом и кивком головы пригласил меня в дом. Я стала послушно подниматься по лестнице. Отец поторапливал:

– Ну, быстрее, Наташа, быстрее, гости ждут.

Его слова вызвали в душе недовольство: видеть напыщенных особ и дежурно раскланиваться мне совершенно не хотелось. С досадой посмотрев на папу, я ответила:

– Пап, ну какие гости, до них ли мне? Кого ты соизволил позвать? Никого не хочу видеть, я наверх пойду. Мою спальню переделали, как я просила? Мне надоело ночевать в комнате Надин.

Отец торопливо ответил:

– Переделали-переделали, Наташенька, всё закончили, вчера как раз зеркало из Италии доставили, краше прежнего. Я еще, на свое усмотрение, комод под зеркало заказал, чтоб, как ты любишь, всё соответствовало. Можешь пойти полюбоваться. А бан… да… хин твой, тьфу ты, пропасть, эко слово заковыристое, натощак и не выговоришь… Прасковья расстаралась, в точности воспроизвела. Поднимайся, милая, поднимайся.

Отец подбадривал меня всё это время, но всегда оставался в тени, не мешая мне полностью смириться со своей потерей. Я слегка улыбнулась грустным мыслям: «Милый мой, заботливый папа, что бы я делала без тебя. Но что бы ты ни предпринимал, как же трудно мне вновь обрести покой и прежнюю беспечность».

– Хорошо, папа.

Я уже хотела было прошмыгнуть мимо гостиной, но около лестницы, ведущей в спальню, услышала до боли знакомый смех. Только никак не могла вспомнить, кому он принадлежит… Мысли путались. Я вернулась, с интересом заглянула в гостиную и увидела там свою лучшую подругу. «Вот и Надин, легка на помине: только подумала о ней, а она тут как тут». Конечно же, я очень обрадовалась, увидев ее. Надин о чём-то мило беседовала с Катенькой Нелидовой, нашей институтской подружкой, тоже приехавшей навестить меня. Я тихонько наблюдала за ними, оставаясь незамеченной.

Катерина Нелидова была из некогда богатого, но теперь разорившегося рода. Родилась в уездном городе, далеко от Петербурга. Шести лет от роду мать отвезла ее в только открывшийся Смольный институт. Сначала Катя обучалась в классе для девочек из бедных дворянских семей, но рано обратила на себя внимание способностями к учебе, танцам и пению. Императрица, присутствовавшая на спектакле, в котором участвовала Катенька, была очарована игрой девочки, и по ее распоряжению Нелидову перевели в класс, где обучались и мы с Надин. В отличие от нас, Катерина просто мечтала стать фрейлиной и попасть во дворец в качестве придворной дамы. Мы с Надин даже насмехались над ней, ее стремление стать «служанкой» нас откровенно забавляло. Катя не спорила, лишь обиженно поджимала губки и сетовала: «Вам хорошо смеяться, вы из богатых семей, а у тебя, Натали, уже ни для кого не секрет, почти самый влиятельный покровитель в Петербурге. Нет у вас ни сестер, ни братьев, а у моих отца и матери шесть ртов, кроме меня. И если я не осуществлю свою мечту, никто им более не поможет». Проницательный ум и твердый самостоятельный характер помогли Нелидовой быстро освоиться в новой обстановке. И надо отдать ей должное, она упорно шла к заветной мечте. Катя была брюнеткой, но старалась соответствовать моде и носила пудреные парики. Ее черные блестящие глаза, казалось, не имели зрачков. Она не была красивой, но выразительное лицо, подвижный и веселый характер невольно привлекали к ней окружающих. Она быстро преуспела в учебе и, в отличие от меня, окончила институт с отличием. Она была хорошей собеседницей и блистала остроумием…

…Много позже я узнаю, что Катерина не гнушается ничем. На своем пути она способна перешагнуть через голову любого, лишь бы добиться того, чего так яростно желает…

Я стояла при входе в гостиную и прислушивалась. Мне хотелось понять, о чём говорят девушки: «Может, они меня обсуждают, вдруг говорят что-то плохое?» Но ничего такого я не услышала и тихонько позвала:

– Надин…

Она обернулась. Наденька изменилась… повзрослела, что ли. Щечки округлились, лицо было щедро покрыто пудрой и румянами, что меня немного удивило: раньше Надин никогда их не использовала. Прическа ее тоже стала другой: светло-русые волосы были красиво уложены и заколоты жемчужными шпильками. С висков спускались затейливые локоны. Серебристое платье, расшитое на груди темным жемчугом, невероятно шло ей и удивительно сочеталось с цветом ее глаз. На руках кружевные перчатки в тон платью… Она все время обмахивалась веером, хотя в комнате было достаточно прохладно.

Катенька была в светло-коричневом платье с серым отливом, отделанном розовыми лентами из упругого шелка. Кокетливую шляпку, водруженную на парик, украшали цветы и ленты.

Всё это навеяло мне воспоминания о пансионе, о милых беседах долгими вечерами, когда я всё же оставалась там ночевать. Мы проводили время за разглядыванием платьев и украшений… Воспоминания вернули меня в ту, другую жизнь, о которой я в последнее время так отчаянно стремилась забыть.

Надин смотрела на меня с обожанием: она скучала, это было видно. Подруга сразу бросилась ко мне с радостным возгласом:

– Наташа, Натали, как давно я тебя не видела…

Но, приблизившись ко мне, остановилась, в ее взгляде был ужас.

– Наташа, что с тобой случилось? Почему ты такая бледная и худая? Твои волосы не блестят… Что с тобой произошло, моя дорогая подруга? – она обеспокоенно рассматривала меня с ног до головы. – За вечерним чаем ты мне всё-всё обязательно расскажешь, – и она защебетала, запорхала вокруг меня, – ах, как это прекрасно, я наконец-то вижу тебя, и мы вновь будем с тобой подолгу обо всём говорить… Посмотри, что я тебе привезла: твои любимые пирожные. Ах, как вкусно они пахнут, какие они воздушные! А еще я привезла новые кружева, папенька из Италии заказал, и модный кринолин. Пойдем, покажу.

Я посмотрела на нее и тихо сказала:

– Да, Надин, ты даже не представляешь, как я хочу посмотреть, но чуть позже. – Я сделала шаг в сторону второй своей подружки. – Не ожидала увидеть тебя, Катенька, поговаривают, ты делаешь большие успехи? Рада за тебя, дорогая. Сама матушка, сказывают, тебя жалует?

Катерина поприветствовала меня и предпочла отмолчаться, скромно улыбнувшись. Папенька распорядился подать чай. Подружки весело смеялись, уплетая пирожные, и наперебой рассказывали, что стало с каждой из наших соучениц. Глядя на них, я понимала, что уже совсем не та, что прежде.

За оживленной беседой время пролетело незаметно. Катя заспешила, сославшись на неотложные дела, Надин пошла ее проводить, а я попрощалась и осталась в гостиной. Сев в кресло и подобрав под себя ноги, я задумалась о бренности существования. Жизнь моя, казалось, проходит бесцельно, в нее так и не вернулись радовавшие меня краски. «Как же сильно я хочу назад, туда, в свое девичество. Мой мудрый папа… он говорит, что у меня всё получится, но когда же это случится? Я больше не желаю идти напролом. Чтобы всё исправить, мне нужно вернуться в тот день в пансионе, когда начались мои злоключения… – И вдруг я испугалась своих мыслей. – О, Боже! Нет-нет! Только не туда! Нужно перелистнуть эту страшную страницу моей жизни, закрыть главу с таким печальным сюжетом и отбросить ее в сторону! Господи, помоги мне в этом! Если бы только возможно было вернуться назад. Я бы всё-всё сделала по-другому! Никогда бы я к нему не подошла… Но ведь так невозможно! Всё повернуть назад… Надин и Катя одеты по моде, радуются своей молодости и строят планы на будущее. Они кажутся мне такими счастливыми, пышущими здоровьем, и весь их вид выражает беззаботность. А я, ровесница своих подружек, выгляжу так, словно прожила не один десяток лет, правда, ума так и не набралась. Произошедшее тяжким грузом легло мне на плечи, и я обреченно тащу его, не в силах что-либо изменить».

Я вскочила и побежала к зеркалу, желая удостовериться, что ошибаюсь. Но оттуда на меня смотрело уставшее от жизни и ничего не желающее, не знакомое мне лицо. «Я разительно отличаюсь от своих подружек. Та Наташа, которая училась в пансионе, – ее давно уже нет. На меня смотрит Наталья Дмитриевна – женщина с тяжким грузом прожитого… – я усмехнулась своим мыслям. – Неужели я говорю это про себя? Господи! Как же я усложнила свое существование! Из беззаботной барышни-бабочки я превратилась в жука, толкающего перед собой навозный шар. Такой тяжелый, дурно пахнущий… но я всё равно продолжаю его толкать. Как мне вернуться в состояние бабочки и снова начать порхать по жизни?»

Картинка в зеркале начала расплываться, но я продолжала в него смотреть, слабо надеясь на чудодейственные изменения, и не заметила, как дверь тихонько отворилась. Надин, подойдя, тронула меня за плечо:

– Наташа, что с тобой происходит? Посмотри, у тебя сейчас морщины появятся от напряжения. Стоишь как каменная. Ну же, двигайся! Ты лучше всех нас танцевала. Где твоя грация, где…

Не дав ей договорить, я ужаснулась и вскрикнула:

– А где всё мое? Где мои платья, почему я стою перед тобой в каких-то отрепьях? Где блеск моих волос?! – я повернулась к зеркалу и продолжала, – где блеск моих глаз?! Надин, ты можешь мне это сказать?!

Под моим напором Надин подалась назад и, недоуменно хлопая глазами, пролепетала:

– Наташа, наверное, только ты можешь ответить на все эти вопросы. Я жду твоего рассказа. Что с тобою случилось? Ты так внезапно пропала, что в обществе возникло множество кривотолков. Даже не представляешь, что здесь без тебя происходило! Мы искали тебя с твоим папенькой, я лично объехала все дома, где ты могла бы находиться… Можешь ты мне наконец рассказать, где была всё это время?

Ее слова сильно меня удивили:

– Ты, домашняя девочка, которая боялась одна выехать в город, искала меня? Я же всегда звала тебя с собой, но ты отказывалась! Надо было тебе поехать со мной…

Надин очень внимательно всматривалась в мое лицо и, отстранившись, спросила:

– Зачем?! Чтобы сейчас стоять с такими же глазами, как у тебя, и с такими же тусклыми, как пакля, волосами? Носить такую же дерюгу, в какую ты сейчас одета? Не-е-ет! Я не хочу! Мне кажется, что с тобой приключилось что-то очень страшное и ты боишься мне обо всём поведать… Не бойся, я тебя пожалею.

Ее слова задели меня за живое. Обозлившись, я бросила на нее гневный взгляд, и Надин, не выдержав его, отпрянула.

– Не нужна мне твоя жалость! На что она мне сдалась? Ты кого жалеть-то собралась, посмотри лучше на себя, кукла размалеванная. Не беспокойся, со мной всё хорошо!

Я видела, что Надин тоже горячится: ее нижняя губа затряслась, голос стал настойчивым:

– То-то я и смотрю, очень даже хорошо: обзавидуешься, глядючи! Поверь, кроме жалости, ты не вызываешь никаких чувств. Правда!

Я больше ничего не хотела слышать. Ее слова словно хлыстом ударили меня, я развернулась и выбежала из гостиной. Влетев в свою комнату, закрыла дверь на ключ. Отдышавшись, обреченно обвела интерьер взглядом. Я еще слабо надеялась, что, когда вернусь сюда, вновь обрету покой. Но этого не произошло. Я не нашла ни одной родной вещи, за которую мог бы зацепиться взгляд. Балдахин вернулся на место, стены украшали новые гобелены. Но всё казалось мне чужим. Новое зеркало уже повесили, я подошла к нему и опять стала придирчиво осматривать себя. То ли от обиды, то ли от сильного напряжения я вдруг неожиданно засмеялась.

– В таком виде впору с коромыслом по деревне идти, и всё равно я уступлю самой задрипанной крестьянке. Деревенские девки пышут здоровьем, на щеках румянец играет, в глазах блеск. А я похожа на побитую собаку…

Мое отражение было мне отвратительно. И только сейчас до меня начало доходить, куда могли завести мои терзания: «Проклятая любовь чуть не довела меня до черты! Ведь тогда, в Анькином доме, я могла умереть. И самое ужасное, яростно этого хотела, не желая просыпаться. Там было темно и покойно… Здесь свет, холодно, все на меня смотрят… – вспоминала я свои ощущения. – Да с такими мыслями, не будь рядом Аннушки, я бы точно не проснулась. Что я делаю со своей жизнью, даже страшно подумать! И всему причина – Федор!»

Я обессиленно опустилась на краешек кровати. Осознав тщетность своего бытия, я вскочила, наконец поняв причину своих терзаний, и со злостью начала носиться по комнате, присматриваясь, с чего начать погром. Но в какой-то момент остановилась и громко проговорила, глядя на себя в зеркало:

– Комната-то моя в чём виновата? Этот паразит мне, видите ли, спину свою показал, а я глупая, раскисла?! Да сдалась мне его спина! Он вообще кто-о-о?! За что он получил наказание, забыла, что ли? Несмотря ни на что, бинты ему меняла, раны врачевала, а он так со мной обошелся?! Да еще каким изощренным способом отомстил за то, что я, выбившись из сил, одну только ночь с ним не ночевала. И вот из-за него-о-о я хотела добровольно и сознательно уйти из этой жизни?! Нет!

От ужаса происходившего со мной я содрогнулась и решительно сделала шаг назад. «Всё! Хватит!» Никто, кроме меня, не мог до конца знать, насколько огромной была моя душевная рана. Ее рваные края еще болели и кровоточили, но я решила, что никому более не покажу своей слабости! Я буду стягивать эту рану чем угодно: весельем, балами, красивыми платьями, другими мужчинами, резвыми лошадьми – всем, что только поможет мне его забыть! Стежок за стежком… и пусть их понадобятся сотни, тысячи, я готова начать! И я прокричала той, что смотрела на меня из зеркала:

– Я готова! Ты слышишь, жалкое, неспособное к жизни существо женского пола! Я к тебе обращаюсь! Мне противно на тебя смотреть! Глядишь на меня как нищенка и милостыню просишь: «Дай мне еще своих слёз и страданий». А я не дам тебе их, я жадная! И нет во мне жалости к тебе, слышишь, нет! Не хочу тебя больше видеть! Я Наташа, графиня, уничтожу тебя в течение трех дней, и ты больше не будешь являться мне в зеркале! Пропади ты пропадом!

Резко развернувшись на каблуках, я направилась к двери, решив ничего не менять в своем облике. «Пусть всё остается как есть. Завтра я буду выглядеть по-другому, а сейчас просто спущусь к Надин и буду вести с ней светские беседы».

Открыв дверь, я увидела перед собой подругу. Скорее всего, она стояла и подслушивала, что происходит в моей комнате. Я склонила голову набок и улыбнулась. Надин несказанно этому обрадовалась.

– Натали, я узнаю твой взгляд, полный решимости и сарказма. Наверное, ты сейчас скажешь мне какую-нибудь гадость!

Я усмехнулась.

– Ах, Надин, любимая моя подружка, ну до чего же ты догадлива! Что ты тут делаешь, моя дорогая? Наверняка стояла и подслушивала, змеюка подколодная! – и тут же сменила тему. – Но что мы всё обо мне да обо мне? Лучше вспомни свой конфуз, как ты умудрилась в дырке застрять, когда мы через забор в гарнизон лезли.

Воспоминания подняли мне настроение, и я звонко рассмеялась. С каждым вздохом, который требовался, чтобы издать новый звук, я вдыхала в себя жизнь, набиралась уверенности, радости, жизнелюбия – того, чего, казалось, давно уже лишилась.

Надин надула губы, но я так заразительно захохотала, что она не смогла остаться равнодушной. Мы всё еще стояли в коридоре. Услышав наш смех, из комнаты вышел отец, глаза его светились от счастья. Он подошел, обнял нас за плечи и спросил:

– Ну что, девочки, рады встрече?

– Да, папа, как хорошо, что Надин наконец-то заглянула ко мне!

Отец посмотрел на меня серьезно и ответил:

– Надин часто посещала наш дом, когда ты так необдуманно сбежала и пока ты находилась в доме своего отца…

Он осекся. Я улыбнулась, понимая, почему папа испугался своих слов.

– Всё уже хорошо, не волнуйся за меня.

Отец кивнул и продолжил:

– Надин подолгу сидела в твоей комнате, перебирая вещи, и плакала – думала, видно, что никогда тебя более не увидит, создавая мне тем самым еще больше проблем. Я себя-то едва мог привести в нормальное состояние, а мне еще и ее надо было успокаивать.

Я посмотрела на подругу с любовью и, тихонько сжав ее руку, улыбнулась:

– Милая моя, наверное, я и тебе принесла много беспокойства, но ты же знаешь, я большая мастерица создавать всем проблемы.

– Да, Наташка, тебе не составит труда кого хочешь довести до обморока, я тебя хорошо знаю. Пойдем же скорее, посмотришь подарки, которые я тебе привезла, а я расскажу все новости, которые произошли в городе, – она затараторила быстро-быстро. – Появилось так много красивых молодых людей, они из-за границы приехали, обучались там. Балы даются, маскарады и всяческие гуляния с фейерверками…

И она увлекала меня туда, в интересную, красочную, наполненную огнями, танцами, смехом и весельем жизнь. Я не сопротивлялась – радовалась, что могу наконец снова ко всему этому прикоснуться. Легко бежала я за ней, вспоминая, как мы бегали по лестницам нашего дома в детстве. При каждом прыжке мои волосы взлетали, словно крылья бабочки, возвращая мне силы и утраченную легкость восприятия мира, чему я была несказанно рада.

В гостиной я села напротив Надин. Она, торопливо рассказывая о наших общих подружках, уплетала пирожные, не отказываясь и от других угощений.

– Надин, фи… Столько сладкого! Ты посмотри: на тебе сейчас платье по швам разойдется.

Она рассмеялась, захлопала в ладоши, вскочила и закружилась.

– Наташа, как же я по тебе скучала! Я так рада тебя видеть! Ты моя самая лучшая подружка.

Она обняла меня и никак не хотела отпускать. Я отстранилась, дав себе обещание быть сильной. Я хотела укрепиться в этом состоянии.

– Ну ладно, Надин, хватит сантиментов. Что ты там хотела мне рассказать? Говори, я жду! Какие туфли сейчас в моде, какие платья? Из Франции прислали модные журналы? Где состоится бал, куда мы обязательно пойдем? Что за фамилии? Что за юноши? Мне обязательно нужно туда поехать… Господи! Сколько всего мне нужно успеть! И то, и это… планы-планы-планы!

– Ах, Натали, если бы ты только знала, сколько пропустила… Ты, конечно, не рассказала мне еще всех подробностей, ну да ладно, сначала я. Бал в нашем пансионе всё же состоялся, на нём присутствовала сама великая императрица, было много знатных гостей. Она награждала девушек, окончивших с отличием, шифром с золотым вензелем и лично отбирала совсем немногих во фрейлины. Катька Нелидова всё же добилась своего. Сначала ее хотели взять фрейлиной к великой княгине Наталье Алексеевне, но первая жена наследника скончалась незадолго до выпускного балла, так что Нелидову определили фрейлиной к его новой супруге, Марии Федоровне. Наталья Борщева, Глафира Алымова, Александра Левшина и Катька Молчанова стали фрейлинами самой императрицы. Матушка даже их портреты заказала – как самых успешных учениц. Вот так, Наташка. Мы с тобой над ними всё посмеивались, а они, знаешь, премного довольны своим статусом и положением.

– Надин, я нисколечко им не завидую, меня сия участь никогда не прельщала. Нас с тобой никто кандидатками во фрейлины и не рассматривал. Лучше о другом расскажи: ты обмолвилась о каких-то новых молодых людях, приехавших из-за границы. Вот об этом давай-ка поподробнее.