Читать книгу: «Рецепт счастья», страница 5

– Хорошо, – сдалась Оливия. – Но ты должна рассказать ему о случившемся.

– Да. Я позвоню ему позже.

– И… – Оливия осеклась, на ее щеках проступил румянец, – еще я должна сказать, что моя мать и бабушка с дедушкой – семья Лайтси – скоро приедут сюда, чтобы помочь мне со свадьбой.

– Хорошо, – ответила Дженни. – Спасибо, что предупредила.

– Тебе будет неприятно встретиться с ними?

Увидеться с женщиной, на которой женился отец, после того как расстался с Маришкой? Что здесь может быть неприятного?

– Мы все – взрослые люди. Справимся.

– Спасибо. Мамины родители, бабушка и дедушка Беллами останутся друзьями навеки. Я думаю, они вчетвером решили, что мои мама и папа поженятся, еще задолго до того, как они встретились. Наверное, поэтому те в конечном счете и развелись. Возможно, женитьба была для них не самым главным.

К своему стыду, Дженни легко могла представить, как можно выйти замуж только потому, что это правильно и так принято. Давным-давно она сама чуть было так не поступила. Продолжая размышлять, Дженни примерила юбку и бюстгальтер. Оливия обладала великолепным вкусом. Дженни выбрала семь комплектов нижнего белья. И хотя ее взгляд привлекли соблазнительные кружева, она все же остановила свой выбор на простых трусиках-шортах. Ей хотелось быть практичной.

Оливия подошла к витрине с пижамами. Она брала их одну за другой, откладывая в сторону старомодные модели с глухим воротом. Наконец протянула Дженни красивую розовую маечку и одобрительно кивнула:

– Может, это пригодится тебе, пока ты живешь с Рурком.

– Поверь мне, не пригодится.

– Ты не можешь знать наверняка. Послушай меня. Если бы мне кто-то сказал, что я буду жить в трейлере с бывшим заключенным, я бы подумала, что надо мной подшутили. Моя мать чуть не попала в больницу, когда я сообщила ей эту новость. Для нее это было настоящим шоком. В мае я встречалась с актером, который засветился в «Ярмарке тщеславия». В конце лета я влюбилась в Коннора Дэвиса. Я просто хочу показать тебе на примере.

– Что показать?

– Мы не выбираем, в кого влюбиться. Любовь сама выбирает нас.

– Почему у меня такое чувство, что ты пытаешься мне что-то сказать?

– Вовсе нет, – возразила Оливия, сунув Дженни в руки розовую маечку. – По крайней мере, пока что.

К концу дня Дженни вымоталась окончательно. До этого момента она воспринимала понятие «дом» как нечто должное, так же как это делает большинство людей. Простое знание того, что твой дом: твое любимое кресло, музыкальный центр, кровать, стопка книг на ночном столике – все это ожидает тебя вечером, является источником комфорта. Об этом не задумываешься, пока однажды твой дом не исчезает. Дженни шатало от изнеможения, и она с тоской вспоминала о своем доме, своей кровати. Когда Дженни с пакетами в руках переступила порог дома Рурка, усталость накрыла ее, словно огромная волна.

– Такое чувство, что ты вот-вот потеряешь сознание, – заметил Рурк.

Со двора прибежали запыхавшиеся собаки и, стряхнув с себя снег, приветливо замахали хвостами. За ними проскользнул одноглазый кот Клоренс.

– Ты угадал, – ответила Дженни.

Рурк принялся кормить питомцев, разговаривая с ними, словно они были людьми, и это неожиданно очаровало Дженни.

– Подвиньтесь, ребята, – приговаривал Рурк. – И не торопитесь глотать, а то у вас начнется икота.

Несмотря на усталость, Дженни поймала себя на том, что улыбается. Собаки уселись в ряд и с обожанием смотрели, как Рурк раскладывает еду по мискам. Почему она никогда не заводила питомцев? В доме не помешало какое-нибудь ласковое существо.

– А ты? – спросил Рурк. – Что ты хочешь на ужин?

О боже.

– Мне все равно. Я не привередлива в еде.

– Хорошо. Я не очень хорошо готовлю.

– Помощь нужна? – предложила Дженни.

– Нет. Лучше прими долгий душ, потому что сразу после него ты отправишься спать.

Дженни вспомнила об удобной кровати Рурка и, направившись в душ, почувствовала сладкое томление. Душевая, как и все в этом доме, сияла чистотой. Дженни устояла перед искушением заглянуть в шкафчик с медикаментами. Она знала, что есть такая стадия, когда получаешь о человеке слишком много информации. Кроме того, чем больше она узнавала о Рурке, тем глубже казалась его загадка.

Приняв душ, Дженни надела мягкие трико и кофту с капюшоном, которые сегодня купила, причесалась и зашла на кухню, где Рурк накрывал на стол.

– Значит, вот какова часть «служить» из фразы «Служить и защищать», – сказала Дженни.

– Я всегда отношусь к своим обязанностям серьезно, даже если это суп из консервов и бутерброды с ветчиной. Кстати, из лучшего ржаного хлеба в мире, – добавил Рурк.

– У тебя великолепный вкус, – сказала Дженни, заметив буханку традиционного польского хлеба из пекарни «Скай-Ривер». – Ты знаешь, что закваске этого хлеба больше семидесяти лет?

Рурк был озадачен. И так происходило со всеми, кого спрашивали о хлебной закваске.

– Это живая культура. Нужно часть закваски использовать для теста и сделать новое из оставшейся. Таким образом, закваска никогда не кончается. Моя бабушка получила ее от матери в день своей свадьбы в Польше. Традиционный свадебный подарок – сосновый ящик размером с обувную коробку с керамической посудой.

Бабушка привезла закваску в этом резном ящичке в Америку в 1945 году и сохраняла ее живой всю свою жизнь.

Рурк перестал жевать.

– Кроме шуток?

– Можно подумать, я это придумала.

– То есть какая-то часть моего бутерброда существовала в Польше еще до Второй мировой войны? – Рурк нахмурился. – Погоди. Я надеюсь, огонь не уничтожил закваску.

– Нет. Мы храним все хлебные культуры в пекарне.

– Хорошо. По крайней мере, что-то. А если ты как-нибудь потеряешь закваску, или она закончится, или еще что-то, ты сможешь сделать новую?

– Конечно. Но она уже не будет прежней. Это как выдержанное вино. Время делает закваску лучше. А еще это традиция передавать от матери к дочери, и эта цепочка никогда не прерывалась. – Дженни взяла бутерброд. – Хотя моя мать, наверное, все же ее нарушила.

– Закваска находится в пекарне в полной безопасности, – сказал Рурк, уклоняясь от темы о матери Дженни. – Это самое главное.

– Что? Закваска для ржаного хлеба важнее моей матери?

– Я этого не говорил. Просто не хотел поднимать больную тему.

– Поверь мне, это уже не больная тема. Слишком много времени прошло. В данный момент у меня есть более насущные проблемы.

– Точно, – согласился Рурк. – Прости, если сказал что-то, что тебя расстроило.

«Как бережно он со мной обращается», – подумала Дженни.

– Послушай, со мной все будет в порядке, – пообещала она.

– Я и не говорил, что будет по-другому.

– Твой взгляд говорит об обратном. И твое отношение ко мне говорит об обратном.

– Какой взгляд? И какое отношение?

– Ты смотришь на меня, словно я – бомба, готовая вот-вот взорваться. И ты слишком заботишься обо мне.

– Со всей прямотой могу сказать, что впервые женщина обвиняет меня в проявлении излишней заботы. То есть сейчас я должен… что? Извиниться?

Дженни задумалась, а не поднять ли тему о том молчании, которое они хранили эти годы? Когда-нибудь они обязательно поговорят об этом. Но не сейчас. Сейчас она слишком устала, чтобы начинать этот разговор.

– Просто прекрати это, – сказала Дженни. – Я себя странно чувствую.

– Хорошо. Я перестану. Помоги мне убрать посуду. – Рурк поднялся из-за стола. – Нет, лучше вымой ее, а я пока посмотрю телевизор.

– Не смешно, Макнайт.

В конце концов они поставили тарелки в посудомоечную машину вдвоем. Дженни заметила маленькую фотографию в рамке на подоконнике. Это была одна из немногих личных вещей Рурка. Дженни удивилась, когда разглядела на фотографии Джоуи Сантини, лучшего друга Рурка в молодости. А также человека, с которым Дженни была помолвлена. Снимок запечатлел Джоуи, солдата, который служил в провинции Кунар в Афганистане. Сзади него находилась пустынная взлетная полоса и грузовой вертолет. Джоуи выглядел абсолютно счастливым, и в этом был весь он: жизнерадостный, несмотря ни на что. На Джоуи была форма защитно-песочного цвета, локтем он опирался на джип и смеялся в камеру, влюбленный в этот мир, в саму жизнь, даже посреди сожженной сражениями земли.

– У меня тоже есть такая фотография, – сказала Дженни. – Вернее, была. Она сгорела при пожаре.

– Я сделаю для тебя копию.

У Дженни на языке вертелся вопрос: ты думаешь о Джоуи? Но ей не нужно было спрашивать. Она и так знала ответ. Каждый день.

– У меня есть десерт, – сказал Рурк, захлопывая дверцу посудомоечной машины и устанавливая таймер. Очевидно, он решил, что тема закрыта.

– Я не стану есть «Ну и ну!».

– Это мороженое.

– Отличный десерт для зимы!

Не обращая внимания на протесты Дженни, Рурк положил ей три шарика мороженого, каждый размером с кулак. Потом они уселись на диван и одновременно потянулись за пультом от телевизора. Рурк схватил его первым и, несмотря на нытье Дженни, отказался смотреть проект «Подиум». Он нашел канал, где транслировали реалити-шоу о мотоциклах. Спрятав пульт между диванной подушкой и своей ногой, Рурк заявил:

– Теперь ты не можешь сказать, что я излишне заботлив.

Дженни ела мороженое и смотрела, как на экране показывают какую-то сложную деталь, которую голос за кадром именовал тормозной камерой. Дженни почувствовала, как ее мозг начинает плавиться.

– Может, найдем компромисс? – спросила она. – Давай посмотрим какую-нибудь программу про расследование преступлений.

– Имеешь в виду те, которые представляют полицейских такими сексуальными и крутыми ребятами?

– А что, это не так? – спросила Дженни.

– Честно говоря, работа полицейского очень скрупулезна. Я трачу полдня на то, чтобы составить опись инвентаря, что очень удручает, так как бюджет не позволит обновить снаряжение еще года два. Глава нашего городского совета либо идиот, либо скряга.

– Ты имеешь в виду Алджера?

Рурк кивнул.

– Тогда почему ты работаешь в полиции, если там так скучно? – спросила Дженни.

– Потому что это моя работа, – просто ответил Рурк, не отрывая взгляда от экрана телевизора.

– Но почему это твоя работа? Ты мог выбрать что тебе захочется, поехать куда угодно. А вместо этого ты поселился в этом маленьком городке в горах, где никогда ничего не происходит.

По телевизору началась реклама, и Рурк повернул голову к Дженни.

– Возможно, я жду, когда что-нибудь случится, – ответил он.

Дженни умирала от желания расспросить Рурка поподробнее, но не хотела выказывать своего интереса.

– А я думала, что работа полицейского подразумевает одно приключение за другим.

– Не хочу тебя разочаровывать, но полицейские – это не те сексуальные и крутые ребята с экрана. Вот печь пироги и колачи с малиной – это действительно сексуально.

– Что ж, я тоже не хочу тебя разочаровывать, но я не пеку.

– Вот как? Но ты все равно сексуальная.

Дженни вспыхнула. В ее возрасте было глупо краснеть от слов мужчины. Особенно если этим мужчиной был Рурк Макнайт. Дженни попыталась притвориться, что его слова не оказали на нее никакого воздействия, хотя она ярко чувствовала, как горят ее щеки. Господи, неужели они флиртовали? Все становилось слишком сложным, но… непреодолимым.

– И какая это часть фразы «Служить и защищать»? – спросила Дженни, стараясь придать голосу непринужденный тон.

– Это не имеет ничего общего с работой. И ты покраснела.

– Нет.

– Конечно же да. И мне это нравится. Мне нравится, что я могу заставить тебя покраснеть.

Причем с легкостью, подумала Дженни. Все-таки между ними существовала гармония. Всегда. Она потратила годы, пытаясь это забыть, но все вернулось в прежнее русло.

– Я это запомню. С тобой действительно легко, шеф Макнайт.

– И всегда было, – добавил Рурк. – И ты первая, кто должен знать об этом.

Пища для размышлений от Дженни Маески

ТРАДИЦИЯ С СОСНОВЫМ ЯЩИЧКОМ

В Польше существует традиция дарить невесте закваску для ржаного хлеба. Я подозреваю, что эта традиция окрашена отчаянием молодых невест. Ведь это просто нечестно – вот так с ходу намекать бедной девушке, что в первую очередь она должна уметь печь хороший хлеб.

Бабушка рассказывала мне, как за день до свадьбы – а тогда она была всего лишь испуганной восемнадцатилетней девушкой – мать подарила ей резной сосновый ящичек, в точности такой, какой хранился на полке над плитой, сколько бабушка себя помнила. Приятно представлять эту цепочку, которая тянется сквозь века от матери к дочери.

Сейчас у молодых жен нет необходимости печь хлеб. Но если у вас будет настроение что-то испечь, всегда можно найти рецепт закваски, приготовление которой занимает всего одну ночь. Начинается все немного таинственно. Мука, пахта и лук смешиваются вместе, чтобы хлеб получился питательным.

Польская закваска для ржаного хлеба

2 пакетика по 0,25 унции (7 г) сухих дрожжей

1 чайная ложка сахарного песка

2 чашки воды

1 толстый кусочек лука

4 чашки ржаной муки

1 чашка пахты комнатной температуры

1 чайная ложка питьевой соды

1 столовая ложка соли

8 чашек хлебопекарной муки

1 столовая ложка тминовых семян.

Перед тем как печь хлеб, накануне смешайте в миске среднего размера один пакетик дрожжей, сахар и воду. Дайте полученной массе настояться примерно 10 минут, пока она не станет густой и кремообразной. Влейте массу в ржаную муку. Положите кусочек лука. Накройте и дайте настояться в течение ночи, после чего уберите лук.

На следующий день растворите оставшиеся дрожжи в пахте, добавьте настоявшуюся массу, соду, соль, 4 чашки хлебопекарной муки и перемешайте. Добавьте оставшиеся 4 чашки хлебопекарной муки: полчашки за один раз, перемешивая после каждого раза (возможно, вам и не потребуется досыпать всю муку). Когда тесто превратится в однородную массу, положите его на слегка присыпанную мукой поверхность и месите в течение 8 минут, пока оно не станет гладким и эластичным. Насыпьте на тесто семена тмина и замесите внутрь так, чтобы они равномерно распределились по всему тесту.

Смажьте растительным маслом глубокую миску. Поместите в нее тесто, накройте влажной тканью, поставьте в теплое место и дайте подняться в течение часа или пока объем не увеличится вдвое.

Разогрейте духовку до 180 °C.

Положите тесто на слегка посыпанную мукой поверхность и разделите на три части. Каждой из них придайте форму буханки и поместите на смазанные маслом противни. Накройте и дайте подняться примерно в течение часа, пока объем не увеличится вдвое.

Выпекайте примерно 35 минут.

Глава 6

Лето 1988 года

Рурк Макнайт старался не слишком выказывать свое волнение по поводу поездки в летний лагерь. Он боялся, что отец заметит, с каким нетерпением он этого ждет, и запретит туда ехать. Всю дорогу от 6-й авеню до Центрального вокзала Рурк сидел тихо, глядя на дорогу сквозь тонированные пуленепробиваемые стекла лимузина. Шел дождь, настоящий летний ливень, из-за которого от горячего асфальта поднимался пар.

На переднем сиденье рядом со своим отцом ехал лучший друг Рурка Джоуи Сантини. Насколько Рурку было известно, мистер Сантини работал у Макнайтов водителем с незапамятных времен. То, что Джоуи оказался ровесником Рурка и они с отцом – миссис Сантини с ними уже не было – жили в особняке Макнайтов, было настоящей удачей. Иначе Рурк рос бы в одиночестве, ведь тогда ему не с кем было бы играть, кроме терьеров миссис Граммонд. Несмотря на установленную стеклянную перегородку между водительским сиденьем и салоном, Рурк всю дорогу видел, как Джоуи и мистер Сантини разговаривают и смеются. Какой контраст по сравнению с гнетущей тишиной шикарного салона лимузина.

Несмотря на свой двенадцатилетний возраст, Рурк ехал в летний лагерь впервые.

Его отец был против. А когда отец говорил «нет», это означало «нет». Точка. Вот и весь разговор.

Но все изменилось, когда произошли сразу два события. Семья Баллами сделала крупное вложение в сенаторскую кампанию. А еще Дрэйтон Макнайт получил должность в комитете, и ему требовалось надолго уехать на Дальний Восток для обсуждения торговых соглашений, которые принесли бы прибыль округу.

Поэтому сейчас было целесообразно отправить Рурка на все лето в лагерь «Киогу», который принадлежал Беллами и располагался среди Катскиллских гор. В молодости мать Рурка ездила в «Киогу» и считала, что сыну тоже не помешает там побывать.

Желая распрощаться с родителями на все лето, Рурк сделал вид, что идея ему не понравилась. Пришлось притвориться, что, как и отец, он этим обеспокоен. Пришлось даже прикинуться недовольным тем, что Джоуи едет в этот лагерь вместе с ним. Рурк знал: поездка в лагерь стоит бешеных денег. Его семья, в отличие от Джоуи, легко могла себе это позволить. Джоуи же предоставили путевку в лагерь за счет школы. Конечно же к этому приложил руку отец Рурка.

И не по доброте душевной. Дрэйтон Макнайт был законченным параноиком. По крайней мере, так считал Рурк. Он был странным. Отец посылал Джоуи в тот же лагерь, чтобы Рурк не оказался в одиночестве среди незнакомых ребят. Каким-то образом беспокойство по поводу мнимых покушений на семью дарило отцу Рурка ощущение собственной значимости. А больше всего Дрэйтон Макнайт хотел именно этого. Почувствовать себя значимым.

А еще он хотел чувствовать свою безупречность. Нет, думал Рурк. Лишь выглядеть безупречным. Выглядеть так, словно у тебя безупречная семья и безупречная жизнь. «Сделай так, чтобы я мог тобой гордиться» – вот что Рурк слышал от отца чаще всего. Как понял Рурк, это было чем-то вроде негласного закона. Он должен побеждать во всем. Получать только пятерки в школе. Должен научиться использовать свою внешность и уверенную улыбку, чтобы обезоруживать остальных. И тогда на выборах люди будут отдавать голос за его отца.

Для Рурка все это не составляло труда. Он был сильным и легко побеждал в любых соревнованиях. Что касается хороших оценок, от Рурка требовалось только слушать учителя и отвечать то, что от него ожидали услышать. Рурку, сыну политика, это не доставляло проблем.

Ему не терпелось поскорее оказаться в «Киоге», где на его оценки всем наплевать. Рурк закусил губу, чтобы сдержать улыбку.

– Твои волосы слишком отросли, – внезапно сказал отец. – Джулия, почему бы не сводить Рурка к парикмахеру, прежде чем мы отпустим его на целое лето?

Рурк боялся пошевелиться. Настал критический момент. Из чистой прихоти его отец мог приказать вернуться в город, где в старомодной парикмахерской ему снова выстригут проплешины вокруг ушей.

Рурк продолжал смотреть в окно. По стеклу ртутными дорожками стекали серебристые капли. Он заметил две из них, что катились рядом, и загадал, какая придет первой. Сначала заветная капля была впереди, потом отстала, слилась с другими и затерялась.

– Рурк недавно стригся, – сказала мама. Ее голос звучал спокойно и уверенно. Она всегда так говорила, когда не хотела портить отцу настроение. – Он всегда так стрижется, – добавила она.

– Он похож на девчонку. – Сенатор наклонился к Рурку. – Ты хочешь провести все лето, будучи похожим на девочку?

– Нет, сэр. – Рурк продолжал смотреть сквозь залитое дождем стекло. Он задержал дыхание и взмолился, чтобы отец не приказал повернуть назад в город.

– Хорошая прическа, – стояла на своем мама.

Да, мама, это один из способов, подумал Рурк, один из способов противостоять этому ублюдку.

– Милдред фон Дойзен говорила, что трое ее сыновей едут тем же поездом, – продолжала она. – Рурк, было бы неплохо, если бы ты их нашел и присоединился.

Есть, подумал Рурк, видя, что эта тема отвлекла внимание отца. И все благодаря маме. Возможно, она была не способна противостоять отцу, но зато точно знала, как тактично отвлечь его внимание. Фон Дойзены были одним из самых богатых и влиятельных семейств в округе, и каждый раз, когда отец имел возможность завязать с ними контакт, он непременно ею пользовался.

– Я обязательно их разыщу, – поспешил сказать Рурк.

– Сделай это, сын. – Отец, очевидно, уже забыл о прическе.

– Да, сэр.

А потом, слава богу, они приехали на вокзал. Здесь было людно. Вещи Рурка извлекли из багажника и убедились, что билет и дорожные документы при нем. Воздух наполняли гудки автомобилей, свист и крики носильщиков. Мраморная арка вела в зал, полный путешественников, попрошаек и торговцев. К Рурку и его родителям подошел мистер Сантини. Он раскрыл над ними зонт, укрывая от дождя. Джоуи не стал себя утруждать. Он натянул капюшон своей ветровки, перепрыгнул через лужу и первым забежал под крышу вокзала.

Рурк шел между родителями. Припарковав машину, мистер Сантини догнал сына. Макнайты остановились перед большим табло, проверили номер поезда, который уже прибыл на платформу. Некоторые из прохожих бросали на них восхищенные взгляды. Такое часто случалось, когда Рурк и родители куда-то выходили. Вместе они являлись воплощением идеальной американской семьи: светловолосые, пышущие здоровьем, хорошо одетые, состоятельные. Иногда Рурк ощущал невысказанную зависть. Они хотели быть такими же.

Знали бы они, каково это.

Рурк незаметно отошел от родителей. Они с Джоуи обменялись взглядами. В глазах Джоуи плясали искорки веселья. Некоторые девчонки из их футбольной лиги говорили, что Джоуи похож на парня из музыкальной группы. Рурк ничего в этом не понимал, но улыбка Джоуи была заразительной. Лагерь, ликовал Рурк, зная, что Джоуи понимает его молчаливую радость. Мы уезжаем в лагерь.

Рурк думал, а понимает ли Джоуи, как много это для него значит и как он им восхищается. Если бы не Джоуи, он бы никуда не поехал. Сначала, когда зашла речь о лагере «Киога», отец Рурка с ходу отверг эту идею. И тогда Джоуи как бы между прочим назвал имена детей из школы, которые туда поедут. Джоуи притворился, что разговаривает с Рурком, но при этом он осторожно упомянул фамилии наиболее влиятельных семей, которыми Дрэйтон Макнайт восхищался и чьей поддержки добивался. Рурк убедил родителей, что неплохо было бы отправить в лагерь Джоуи, и это подтолкнуло их к окончательному решению.

Все подошли к поезду, и Рурк попрощался с родителями. Они с отцом пожали друг другу руки, при этом отец на мгновение так сильно стиснул кисть Рурка, словно хотел оставить отпечаток.

– Никогда не забывай, кто ты, – сказал отец. – Сделай так, чтобы наша семья тобой гордилась.

Рурк посмотрел отцу прямо в глаза:

– Да, сэр.

Потом отец окинул взглядом людей на платформе. Вот он стоит здесь, прощается с сыном, который уезжает на целых два с половиной месяца. Сенатор работал на публику, завоевывал сердца новых избирателей.

По крайней мере, это дало матери Рурка возможность сказать ему пару слов на прощание. Она крепко обняла сына. Сейчас Рурк был немного выше ее, и маме было удобно шептать ему на ухо.

– Ты замечательно проведешь время, – сказала она. – Лагерь «Киога» просто… восхитителен.

– Джулия, – раздался голос сенатора, – нам пора.

Мама еще раз напоследок обняла Рурка.

– Не забывай писать.

– Не забуду.

Рурк стоял на платформе и смотрел им вслед, стройным фигурам, одетым в плащи по последней моде. Мать по привычке взяла отца под руку. Глаза Рурка затуманились, и родители скрылись из вида. Они теперь были не отдельными людьми, а одним существом – Сенатором-и-миссис-Макнайт.

Кругом дети прощались со своими родителями. Некоторые девочки и их матери даже плакали, обещая очень скучать и писать письма каждый день.

Мистер Сантини, похожий на медведя, обнял Джоуи и громко чмокнул его в макушку.

– Я буду скучать по тебе, как по фруктовому мороженому, сынок! – рыдал мистер Сантини, ни на кого не обращая внимания.

Рурк задумался, каково это – иметь семью, по которой действительно скучаешь.

Лагерь «Киога», как и обещала мама Рурка, действительно был восхитительным. Рурк и Джоуи жили с десятью другими мальчиками в домике, который носил название хижина «Тикондерога». Каждый день их ожидало нечто интересное: спортивные игры и мастер-классы, походы, скалолазание, купание и катание на лодке на озере Уиллоу, разговоры возле ночного костра. Иногда приходилось петь и танцевать. Рурк бы охотно от этого воздержался, но отказаться возможности не было, потому что участвовали абсолютно все.

Рурк умел легко смиряться с тем, что он делать не любил. Это, по крайней мере, было лучше, чем танцевать в паре с какой-нибудь хихикающей девицей с потными ладошками и бормотать под нос: «Раз, два, три, раз, два, три…»

В лагере Рурк познакомился с несколькими Беллами. Мистер и миссис Чарльз Беллами, владельцы и директора лагеря, показались ему довольно добрыми людьми.

– Законопроект о защите дикой природы многое значит для нас. Благодаря твоему отцу мы больше не боимся, что лагерь придется закрыть из-за развивающейся индустрии, – сказала миссис Беллами в первый день. – Должно быть, ты очень гордишься своим отцом.

– Да, мэм. – Рурк больше не знал, что сказать. Да, он хорошо делает свою работу, но дома ведет себя как полный ублюдок. Сказать такое – все равно что испортить воздух в церкви.

– Мы очень рады, что ты приехал, – продолжала миссис Беллами. – Я помню твою мать. Джулия… Делани, кажется, так ее звали в девичестве.

– Да, мэм.

– Она была всеобщей любимицей. Всегда такая веселая. Постоянно над кем-то подшучивала, а как-то раз на Ночь талантов Джулия приготовила такой номер, что мы все валялись по полу от смеха.

Рурк этому не верил, но как-то в дождливый день, когда все мероприятия на свежем воздухе были отменены, а Джоуи был в экспедиции, миссис Беллами показала ему несколько архивных фотоальбомов из библиотеки. Все альбомы хранились в главном зале: огромные стопки в несколько рядов, выстраиваемые с 1930 года. Они являлись сердцем лагеря «Киога», вмещая и обеденный зал, и библиотеку с лазаретом, кухней и кабинетами.

И конечно же эти альбомы хранили несколько снимков веселой матери Рурка. Он никогда не видел у мамы такой улыбки. Она выглядела такой невероятно счастливой, что Рурк едва ее узнал.

Он поблагодарил миссис Беллами за то, что она поделилась с ним историей лагеря. Рурк просидел в библиотеке, пока не кончился дождь. Он перечитал кучу книг, от детективов и книг по орнитологии до классики и ужасов. Еще долго после того, как закончился дождь, Рурк листал книги, пытаясь представить для себя другую жизнь. Маленькими они с Джоуи часто говорили о том, чтобы вместе пойти в армию и путешествовать по миру. Но потом Рурк и Джоуи стали старше, и мечты померкли. К двенадцати годам Рурк уже ощутил всю тяжесть ожиданий, возложенных на него отцом, а Джоуи познал реалии жизни рабочего класса.

Рурку было интересно, что сейчас делает Джоуи. Каждый мальчик должен был, хотя бы раз за лето, отправиться в экспедицию в одиночестве. Нужно было провести ночь на острове, маленьком клочке земли, расположенном посреди озера Уиллоу. Главный воспитатель, Грег Беллами, младший сын владельцев лагеря, сказал: «Это закаляет характер. А если вы испугаетесь, то, по крайней мере, кишечник очистится». Нужно было развести костер и подумать о важных вещах, хотя Рурк подозревал, что Джоуи всего лишь занимается делом обычным для парней их возраста.

Из размышлений Рурка вывел гудок машины. Рурк подошел к окну и увидел белый фургон. На бортах фургона была изображена река, а красивая надпись гласила: «Пекарня «Скай-Ривер». Основана в 1952 году».

Рурк уже успел стать поклонником лагерной кухни, а особенно выпечки, которую здесь подавали. Хлеб и булочки, пирожные из слоеного теста, пончики и десерты были восхитительно вкусными.

Рурк уже собирался вернуться к полкам с книгами, но вдруг заметил, как к фургону подобрались трое парней. Они были из того же домика, что и Рурк: Джейкоб, Трент и Робсон. Рурк не был с ними близко знаком, но знал, что они законченные подонки. Им нравилось издеваться над теми, кто слабее. К Рурку они не лезли. Казалось, они принимают его за одного из своих, хотя Рурк в их делах никогда не участвовал.

Но сейчас эта троица ни над кем не измывалась. Они крали. Забрались в кузов машины и набивали рот и карманы булочками с высоких полок.

Сволочи. А ведь эти булочки – чьи-то деньги на пропитание. Несмотря на то что у Рурка не было опыта зарабатывания денег, благодаря Джоуи и его отцу он имел об этом представление. И прекрасно понимал, что водитель фургона вряд ли может позволить себе вот так просто раздавать булочки богатеньким детям из летнего лагеря.

Рурка охватило неприятное чувство. Если вмешается, то на все оставшееся лето превратится в «стукача». Но если этого не сделает, то возненавидит себя за трусость.

Когда Трент схватил целый пирог, Рурк решился. Он уже почти устремился к выходу, но тут из фургона кто-то вышел. Это была темноволосая девочка, которая, очевидно, сидела на пассажирском сиденье. Ей было примерно столько же лет, сколько и Рурку. Возможно, чуть меньше. Две косы, красная футболка, шортики, незашнурованные кеды. Обычная девчонка.

Но при взгляде на нее Рурк почувствовал нечто странное, хотя и не понимал причины. Было в ней какое-то необычное очарование. Эти большие глаза и забавное выражение лица…

И в данный момент эту девочку грабили.

Рурк не слышал, что девочка говорила этим трем придуркам, но был уверен: они ее не слушают. Они продолжали жрать булочки. И продолжали хватать сладости, несмотря на то что уже набили желудки до отказа.

Девочка продолжала что-то говорить. Возможно, она была на стороне этих недоумков. Возможно, не возражала против кражи хлеба.

А может, Рурк неправильно понимал ситуацию?

Он бросился к выходу, сбежал по лестнице и обогнул здание кухни. В окне он увидел водителя фургона, человека намного старше его. Тот сидел и разговаривал с миссис Романо, которая заведовала кухней. Они не обращали внимания на то, что творится на улице. На кухне громко играло радио. Рурк завернул за угол здания и увидел… Он не сразу осознал, что именно увидел. Трент прижимал девочку к борту фургона, и они… тискались? целовались? Рурк почувствовал отвращение и готов был повернуть назад, но кое-что его остановило. Трент держал ее за запястье и прижимал к борту фургона. Другая рука девушки была в страхе вскинута вверх, подобно руке утопающего.

С Рурком что-то произошло. Он словно услышал над ухом щелчок. Ему вдруг стало очень жарко, как будто он оказался в центре лесного пожара.

– А ну-ка, отвали от нее! – сказал Рурк, и его низкий голос заставил всех троих парней оглянуться.

Трент оскалился в ухмылке:

– Эй, Макнайт. Скушай булочку и дождись своей очереди.

Теперь Рурк был близко и мог рассмотреть капельки пота над верхней губой девочки и страх в ее глазах. Он схватил Трента и одним быстрым сильным движением оттолкнул. Трент был крупным и тяжелым. Но Рурк с легкостью повалил его на землю.

Двое других очнулись от шока и бросились на Рурка. Но он даже не сбавил скорости. Резко вскочив, Рурк ударил Джейкоба в лицо головой и локтем выбил из Робсона дыхание. Тот зашатался. Трент несколько раз ударил Рурка, но тот этого даже не почувствовал. Он не дал Тренту сдачи. Только сцепил руки и, невзирая на жалобное блеяние Трента, бил четко и методично.