Читать книгу: «Под ласковым солнцем: Там, где ангелам нет места», страница 4
Глава третья. На стыке миров
В это же время. На юге Швейцарской Федеральной Конфедерации.
«Тут невозможно жить. Полуядерная и тектоническая война между Либеральной Капиталистической Республикой и Рейхом обратила горный массив в пыль. Да, я был свидетелем тех событий, как в ярких вспышках пылью становились целые города, но что бы горы! Две цивилизации решили помериться силами и едва не уничтожили друг друга, причём нарушив законы природы. Теперь тут холодно, как в тундре, ибо ветрам ничего больше не встанет стеной и вся северная, и центральная Италия теперь покрывается снегом и холодом.
Да, я говорю «Италия», потому что верю, что моя родина когда-нибудь освободится от гнёта канцлера, который превратил её в идеологическую тюрьму. Но пока мне придётся скрываться на границе двух миров, посреди радиоактивных и нестабильных зон. Теперь на севере, теплее, чем на юге. Парадокс.
Но эта граница… с неё нечего больше взять. Десятки лет люди свободно её пересекали, когда приодела нужда, теперь я должен бежать из своей родины, бросив свой скарб и товары. Некогда я был богат и почитаем, теперь я стал нищим, ибо у меня больше нет, ни накоплений, ни собственности. Проклятый Канцлер всё отобрал у меня.
Не думаю, что тут ещё есть живущие селения или города, ибо все бегут отсюда. Я ещё побуду тут.
Надеюсь, мои каракули кто-нибудь увидит и прочтёт, когда я умру. И когда вы будете читать это, выпейте за то, что царство Рейха наконец-то падёт. Не сможет диктат маразматиков-тоталитаристов существовать больше пяти лет. Я буду прав.
Проклятье, как же здесь холодно.
Валерий. Вольный торговец»
– Из найденной Командором записки.
Холодное солнце продолжает медленно утверждаться на лазурном и неимоверно чистом, без единого облачка небосклоне, сиявшем светлой бирюзой. Но вот ясное светило практически не греет, несмотря на то, что ветровых потоков практически нет, отступив этим утром, и небеса отчистились от всякого облачка, став практически чистым и ясным.
Только небо, по великой иронии стало недоступно для лицезрения, ибо оно закрылось плотным барьером, состоящих из сетчатых крон деревьев, усеянных снежным серебром и приятно игравшим светом на солнце, что медленно восходит к яркому и апофеозному зениту. Тысячи голых веток и стеблей, отдающих безжизненностью, застлали небесную твердь и всякий, кто направит взгляд вверх, увидит лишь, как серебристые стебли полосуют бирюзу и перекрывают её плотной сеткой.
Ветра в этой лесной чащобе не было. Не единого его дуновения или лёгкого ветряного напева, что пробежался бы по верхушкам деревьев. Лишь неприятный и жутко колкий мороз ходил вокруг промёрзших стволов, заполоняя собой всё лесное пространство.
Наряду с ветром, этот лес покинул и всякий шум. Мир в древнем и монументальном лесу оказался безмолвен, словно в вакууме. Весь огромный и высоченный лесной массив пребывал в полнейшем спокойствии и безмятежности, словно это есть древние первобытные леса, не знавшие ещё ни человека, ни птицы… только тлетворное воздействие радиации и химических веществ, от которых меняется сама структура любой живой клетки.
Мрачная атмосфера безмолвия подобна лёгкому и прозрачному покрывалу, которое можно сбросить в один единственный миг лёгким дыханием или снежным скрипом. Однако вот уже целую ночь суть беззвучия торжествовала над лесом, словно царь.
Но вот и ему пришёл свой логический конец. Внезапно вся безмолвная пустота и эфемерное подобие безжизненности леса разрывается дверным скрипом, что раздался подобно эхом по всему лесному массиву, оповестив само мироздание, что в лесу всё ещё есть жизнь и её двигательные процессы.
Можно было долго искать источник оглушительного для абсолютной тишины скрипа, но так и не найти, ибо место, откуда он исходил сделано так, чтобы слиться с мнимой безжизненностью и пустотой этого места. Да, огромная ирония и насмешка над глазами и ушами человека – безжизненность и пустота скрывают жизнь и наполненность пространства.
Весь звук и переполох исходил от визуально небольшой и одиноко стоящей постройки, что скромно встала посреди серебряного леса, как единственный представитель человеческой цивилизации, совершенно незаметный из-за определённых особенностей.
Это одноэтажный дом, с низкой, практический прямой крышей, выкрашенной в белые маскировочные цвета, на которую временами сыпался снег, ещё сильнее маскируя постройку. Стены, крыша, ступени и дверь: всё это не выкрашено в белый цвет, как может показаться, отчего вся постройка, просто сливалась с местностью, становясь белоснежным единым пейзажем. Специальное хамелионистое покрытие окутало дом, проецируя фоновые образа. Так дом максимально становился замаскирован, ибо умное покрытие эмитировало всё, порой даже создавая погодные эффекты, отчего домик облачался в полный плащ невидимости.
Сам дом располагается в небольшой котловине, что больше напоминает всё же огромную яму, внутри которой практически не росли деревья, разве только свои ветки раскинуло пара кустарников. Но вверх уходящие деревья плотной стеной стволы бережно опоясывают небольшой дом, отчего он становился ещё неприметнее и заметить его мог, только человек, знающий об этом строении, ну или же настоящий следопыт с по-орлинному зорким глазом.
Но вот только мало кто знает, что эта «котловина» всего лишь воронка от крупнокалиберного снаряда, что роком здесь взорвался несколько десятков лет назад, когда два «абсолюта» сошлись в смертельной войне идей. И сам этот лес получил это спокойствие словно в награду после тяжёлой войны, что практически не расколола сами Альпы, у подножья которых и раскинулся этот гипертрофированный лесок, взращённый на плодах и удобрении минувшей ядерной войны.
В эту секунду бытия на белоснежное крыльцо, что практически укуталось в снежные морозные барханы, дома, вышел высокий, полу атлетического телосложения парень.
Его разросшиеся волосы цвета свежей соломы небрежно лежат на голове, и вяло трепетались при каждом движении. Черты лица были отчасти вытянутыми и ближе к островатому подбородку становились намного изящнее. Из-под довольно высокого лба смотрят на мир два глаза, имеющих болотно-зеленоватый оттенок. Неширокие и не тонкие губы разошлись, и облачко пара вырвалось наружу, устремляясь в лесную даль, но развеявшись тут, же через полсекунды.
На парне только лёгкая одежда, не присущая для прогулок по морозному зимнему лесу. И открытые участки кожи тут же приняли свой гусиный облик. На крепкие и широкие плечи парня ложилась тёмная тканевая кофта с высоким воротником, что закрывало полностью горло. Нижняя часть кофты бережно прикрывала ноги, на которых были лёгкие бесцветные тканевые штаны, опускавшиеся на серые носки в тапочках.
Парень, широко повернув головой, осмотрел лесную чащу, всматриваясь в каждую деталь лесного пейзажа, словно выискивая что-то в его глуби. Юноша внезапно затормозил взгляд, как ему показалась на силуэте. Но через пару мгновений он понял, что это всего лишь сочетание веток, что сплелось в замысловатом узоре, став всего лишь пародией на человеческий образ. Такова лесная иллюзия.
Юноша устремляет свой взор наверх. Высокие кроны деревьев как будто упирались в небесную твердь и держали её от того, чтобы она не рухнула.
– Габриель, твою мать, закрой дверь! – послышался голос полный недовольства, исходивший из самих глубин дома.
Юноша прикоснулся худыми, но жилистыми пальцами к белоснежной двери. Его рука слегка дрогнула от ощущения необычного холода, и парень медленно прикрыл дверной проход.
Но дверь даже не успела прикрыться, как снова с распашкой и характерным скрипом отварилась, и на крыльцо вышел человек, которого парень хотел видеть меньше всего, но не подал и виду своей лёгкой, но двойственной неприязни.
И тут зазвучал мягкий женский голос, наполненный всё той же, но слегка приглушённой игривостью и некоторым подобием свободы.
– Габриель, может, зайдешь в дом? Тут так холодно.
– Нет, – тут же был дан твёрдый и убедительный ответ, в котором едва промелькнули нотки неприятельской обиды.
Парень даже головы не повернул. Он не увидел, что позади него стоит девушка среднего роста с карими глазами, тёмными волосами цвета дубовой коры, смуглой кожей и приятным округлым лицом. Но юноша прекрасно знал, кто за ним стоит. Парень знал, что это Элен. Именно эта прекрасная особа в своё время, больше недели назад терзала сердце юноши, и чуть не опрокинула его, практически доведя до микроинфаркта, и опрокидывая в небытие.
Но сейчас… Габриель всё ещё продолжал ощущать нечто. Это было странное остаточное ощущение, лишь подталкивающее парня к тому, чтобы он избегал девушку и старался неким образом игнорировать её, но при встрече с ней не подавал признака того, что его тяга сменилась на лёгкое отстранение. Однако не в этот момент, и быстро избежать её компании сделать было невозможно и парню пришлось терпеть присутствие сие особы.
– Как думаешь, он вернётся?
– Не знаю, – с нотками бессилия начал говорить юноша. – Он говорил, что вернётся примерно через три дня, но уже пошёл четвёртый. Я бы хотел знать, что с ним. И когда он придёт.
– Я надеюсь, он вернётся, так как без него мы можем пропасть, – заявила девушка и тут же скрылась в доме, прикрыв за собой дверь, стараясь как можно быстрее спрятаться от холода, оставив парня одного всматриваться в ледяную чащу.
Габриель же оставался стоять на крыльце, укрытым снежной массой, на настойчивом морозе, подставив своё слабо защищённое тело на терзание коварного холода. И не найдя ничего лучше, юноша обратился к собственным воспоминаниям последних дней.
Вот как уже целую неделю, они живут на стыке двух империй, в каждой из которой царит своя форма абсолютного идеологического абсурда, что продолжает отравлять души и жизни людей.
Дом, ставший прекрасным прибежищем, от глубокого подвала до потолков наполнен самыми различными средствами для комфортной жизни и долгого существования без какой-либо нужды. Сверху внутри это самый обычный одноэтажный дом, набитый внутри мебелью, с деревянными полами и радиоприёмником. Но даже тут начинались черты, присущие только специфической постройке.
Стены мастерами сделаны так, что не выпускали тепло и не пропускали внутрь холод, а специальный материал и конструкция делали их подобными броне танка. Крыша постройки оборудована специальными сверхчувствительными панелями. Когда на крышу попадала влага, они её конденсировали в специальные резервуары. В случае снегопада умная крыша, реагируя на авточувства, запускает процесс топки, тем самым обращая прохладную снежную массу и чистую воду. Но они не были бы умными, если не регулировали уровень воды, временами сливая затхлую и вводя свежую. И эти сверхчувствительные панели снабжены специальными датчиками «светоловли». Каждый солнца луч, пробившийся сквозь стену макушек деревьев, улавливался этими «светоловцами» и с необычной жадностью использовался для получения энергии.
Но самое примечательное начиналось внизу, под домом в подвале. Именно в этом месте связались все необходимые системы жизнеобеспечения, которые поддерживали существование в этом доме. Кроме того, подвал представлял собой огромный склад, с бетонными стенами и устройствами охлаждения в жаркие дни. И собственно здесь хранились все запасы продовольствия, от долго «живущих» пайков и чистой воды до боеприпасов и оружия.
Но так, же эта кладезь пищи и воды стала прибежищем для множества ёмких и современных электрогенераторов, которые могли бесперебойно обеспечить работу этой постройки на долгие десятилетия вперёд.
В общем, всё, что нужно было для комфортного и спокойного проживания в этом месте, имелось в достаточном количестве.
Однако все понимали – оставаться здесь нельзя. Необходимо двигаться дальше и уходить с границы Автократорства и Республики. Это банальный залог выживания, ибо правитель по ту сторону хлипкой границы не оставит их в покое.
И несколько дней назад было решено уходить, но никто не знал куда. Алехандро настойчиво предлагал идти и представляться властям, так называемого «Либерального Государства», что оно удовлетворило все их права на жильё. Парень чуть ли не с пеной у рта старался доказать, что именно сосуществование в «новом мире» является прогрессивным шагом, который явно не сделает хуже. К тому же Артий и Верн постарались высказаться в поддержку своего друга, говоря о том, что свобода лучше тирании на юге.
Эстебан ничего не сказал против. На его лице застыла маска холода и безразличия. Он, перед тем, как уйти, сказал лишь, что вернётся через три дня и окунулся вглубь новой страны, продвигаясь к центру субъекта, на самые края которого занесла их судьба.
Никто не понял смысла этого поступка, но ни один человек и не собирался гадать, что бы это могло значить. Быть старшим и руководить их нехитрой жизнью вызвался Антоний, взвалив на себя груз контроля за всем. Ротмайр жил сам по себе, но временами стали пропадать бутылки со спиртом.
Прибившийся проповедник с Африки мало контактировал со всеми. Если и говорил с кем-то, то это были споры и дискуссии о мироздания и истины о бытии, но в основном Малик общался только со своими богами.
Габриель, за все те дни, что пребывал рядом с тем, кто звал себя Командором, впервые за долгое время, почувствовав ощущение подобия заботы. Живя на грани одиночества сердце парня сильно огрубело и всё, что ложилось на чувственный орган юноши, не находило в нём ответа, но именно в Эстебан, который поклялся его защищать от всякой угрозы, смог оказаться некой опорой для парня. Единственным шестом, что мог поддержать и не допустить падения в бездну отчаяния, ибо, Габриель, смотря каждый день на воркующих Верна и Элен, ощущал, как его чувство лёгкой неприязни сменяется на покалывающую и пьянящую сознание злобу. С другой стороны, мысли о том, что Командор проявляет свою заботу нём лишь потому, что некогда поклялся его родителям. И ощущение того, что за ним присматривают и опекают лишь из долга, порождало мысли, что колкими гвоздями вгрызались в сознание, заставляя изнывать.
По одну сторону мыслей бесконечная тошнотворно показательная любовь, а с другой тёмные мысли, лишь подводящие к отчаянию, окутывали душу Габриеля мрачной и беспросветной пеленой, что дурманила сознание и втаптывала парня в самый тартар отчаяния, неизбежно подводя к разрушительному безумию. Ещё немного и юноша мог сорваться, начав расхищать коробки со спиртом вместе с Ротмайром.
Но внутренний стержень, неизведанной силы, схожий с верой, обогревающий промороженную душу и дающий сил, не давал парню обратиться к стороне сумасшествия, да и Антоний временами рассказывал, как Командор практически с отеческой опекой следил и оберегал его, и всё это не давало юноше впасть в самые глубины отчаяния.
Единственным источником того, что могло разогнать скуку и сбросить томящийся градус как уныния Габриеля, так и повисшей общей грусти было радио, что ловило все возможные каналы и передачи в своём радиусе.
Сначала все слушали передачи, исходящие от Управления Радиосвязью, что раньше именовалось, как Министерство Радиосвязи… да, всё, что первые дни наполняло эфир, было родом из Рейха, что после прекрасной метаморфозы переродилось в Автократорство Рейх.
Ужас и негодование от произошедшего «переворота» наполнило души ребят, но никак не отразилось в Антонии и Ротмайре. Те, кто ещё несколько дней назад был готов отправиться на штурм Канцлер Цидалис, под штандартами и знамёнами «Гегемона Революции», сейчас проклинали своего бывшего вождя за то, что он в буквальном смысле опрокинул всю оппозицию и искоренил всякий ветер свободы, провозгласив себя «Архиканцлером». Ребята испытывали к нему лютую ненависть за то, что он сделал с их друзьями и знакомыми, что доверились ему и встали в лоно этого лживого мятежа. Чувство преданности, обман и слепая ярость сковали души и сердца юношей и девушка.
Ротмайр и Антоний прекрасно знали, что это всего лишь был шаг в длинной веренице событий, что вели главного революционера к одному – власти. Всех своих сторонников и друзей, тех, кто положил жизни на алтарь его идей, он предал. Ему стало плевать на все идеи свободы, ибо чувство пьянящей власти захлестнуло его подобно приятному и дурманящему алкоголю.
Новости о «реформах» Архиканцлера повергали ребят в ощущение прострации и печали, ибо, как им казалось, что «всякая свобода теперь истреблена». Но, увы, Антоний и тем более Ротмайр явственно понимали – эти реформы лишь фикция, направленная на создание «вида» деятельности. Новый правитель умело пустил пыль в глаза собственным гражданам и более ничего. Суть правления, его методы и принципы никак не повлияли на режим и его ужасные, в чём-то омерзительные формы, выдаваемые за «акт спасения народа от развращения».
И устав от столь мраченного потока информации, всё чаще радио настраивали на то, чтобы оно ловило какие-нибудь песни…
Тут же юноша оторвался от собственных воспоминаний и снова оглядел местность, которая его окружает, и внезапно для себя приметил странный, практический мистический символизм.
Дом – это они, как оплот здравомыслия. Непроходимая лесная чащоба, что встала стеной вокруг них – та беспросветная действительность, взявшая их в кольцо, застыв молчаливым кошмаром. А котловина от снаряда, в которой и расположился дом – бездна отчаяния и застоя в которую они скатились.
И тут, на стыке двух империй они остановились, укрывшись во мраке истории и пространстве. На стыке двух миров, на их отшибе готовится решиться их судьба. В попытках скрыться между мирами, они могут остаться в забвении навсегда…
Но что это за миры? Первый, от которого они и бегут – мир тотального контроля, что остаётся позади. Это мир, где все дни до невозможности серые, а вокруг тебя окружает каменная тайга. Это вселенная, в которой от зари до зари звучат колокола и поются хвалебные мантры правителям. Именно в этом мире каждого инакомыслящего найдут и покарают, а любое отступление от официально установленного – опасная ересь, что подлежит искоренению. Это империя камня и веры, держава абсолютной власти морали и почитания личностей.
А второй мир!? Он, к сожалению, не известен и его только предстоит познать. Но даже отсюда Габриелю чувствуется зловонный ветерок, что дул с севера, словно дурное заветрие, несущие лишь мрак и внутри душевное разложение. Юноше, почему то «новый мир» казался чуждым и отталкивающим, а те развалины, что они увидели на границе, лишь разжигали пламень недоверия к тому, что может здесь твориться… Рейх, в полной своей деспотичности и безумии никогда бы не допустил наличие развалин на своей земле…
– Проклятая неизведанность, – шёпотом выругался юноша.
Габриель, оторвавшись от собственных размышлений о мире разделённым решил покинуть крыльцо, но тут послышался звук проминаемого и хрустящего снега…
Глава четвёртая. Новая доктрина
Этим временем в Южной Диархии.
«Для нужд обучения всех уровней нашего государственного, частного образования, но включая на вольной основе детские сады, школы, ВУЗы и иные заведения Корпораций, необходимо преобразование духовно-моральной доктрины. В ней мы должны донести суть того, что на самом деле нет никакой морали, полов, стыда, уважения, праведности, послушания и прочей тоталитарно-консервативной ереси, а есть только Свобода. В данной доктрине наша задача – вложить в граждан одну и самую важную идею – можно делать всё что угодно, если это не противоречит принципам и духу Свободы. Мы в этой доктрине обязаны сказать важные вещи, такие как: Спаривайтесь с кем и чем хотите, будьте раскрепощены, потребляйте что хотите, окунайтесь в омут удовольствий, отриньте уважение ко всем и плюйте на все традиции и так называемую духовность: всё это ваша – Свобода. Так же в «Новой Доктрине» мы должны изложить, что за оскорбление Вестников Свободы и всех её приверженцев следует беспощадное наказание. Так же Новая Доктрина ложиться в систему концепции Развитого Либерализма».
– Из послания Форуму Свободы от Культа Конституции.
В пространстве, как и в настроении, ширится серость и уныние, а за окнами домов по улицам свободно гуляет леденящий кости ветер, продолжавший набирать силу и поднимая в воздух, закручивая в незамысловатых вихрях мелкий мусор.
И все ветряные потоки, вихрем заворачиваясь у городского ВУЗа, временами завывая на его углах, обращаясь в печальную и плачевную песнь, давящий на души тех, кто ещё сохраняет остатки разума посреди безумия.
Это есть самый обычный университет, курируемый Корпорацией. Он явился действительно исполинских размеров. Десять этажей холодного бетона, покрытых известью, выкрашенной во всё тот же серый цвет и представляющий скорее какое-нибудь правительственное здание. Но такая безликость была весьма обманчива, ибо внутри он был отделан по самым последним нотам науки и писку корпорационной моды. Самые современные лаборатории наполнены прекрасным и инновационным оборудованием. С каждой стороны окружали стены, выкрашенные в голубовато-светлый оттенок.
Утеплённые и благоустроенные аудитории, в которых стоит новая и удобная мебель, только что привезённая с заводов Корпорации. И в каждом кабинете установили по специальному интерактивному прожектору, на котором в основном и происходил весь учебный процесс. Холл, облицованный мраморной плиткой и обустроенный настолько, что предоставлял собой скорее зону комфорта, нежели место ожидания и входа, представляет, возможно, визитную карточку самого ВУЗа.
И каждому студенту этого университета выдвигались особые требования, которые он обязан неукоснительно и строго соблюдать, ибо перед тем, как поступить сюда, подписывал специальный договор. По этому договору любой студент должен был ревностно соблюдать все те требования, которые ему выдвигает Корпорация. За неисполнение его следуют не самые приятные последствия, в виде денежных компенсаций или иного рода истребований, которая выдвигала Корпорация. И выиграть суд – невозможно, ибо все разбирательства шли в Корпорационной Судебной Системе или, говоря по-простому, – суде, созданном и оплачиваемом Корпорацией.
Вся «коммерческая судебная система» состоит из судей, назначенных Корпорацией или оплаченных сторонами судебного конфликта и во имя решения споров, возникающих у любого человека или организации, что хочет стать предпринимателем.
Многие люди, или лица к ним не приравненные, в стране недолюбливают эту судебную систему, из-за её излишней пристрастности к сторонам конфликта, так как это попытаться выиграть суд у коллегии мошенников, обвиняя самого мошенника.
И однажды, даже тот, кто соблюдает все пункты договора, и не станет идти на работу, которая будет предложена Компанией, всё равно вынужден будет ей выплачивать деньги по неисполнению документа.
Один из учеников «Южного Потока» – Лютер всегда вспоминал тот злосчастный случай, когда он чуть не лишился всех тех благ, что предоставила ему Компания. Это случилось около двух месяцев назад, когда, из-за нехватки денег на лекарства и обеспечение отопления в квартире его сложила болезнь, представшая в виде банальной простуды.
Целую неделю юноша не мог подняться с постели, истекая соплями и потом от внутреннего жара. А тем временем частное коммунальное предприятие «Тепло Микардо» не спешило давать тепло в дома, пока люди не заплатят. Кто-то даже высказывался, что необходимо отменить закон о «Становлении частного коммунального сектора», но это противоречило Архизакону «О рыночной экономике», где было прямым текстом сказано «во имя становления свободы и свободного предпринимательства, следует начать передачу всех экономических объектов в руки частного бизнеса».
И пока целую неделю юноша отважно вёл сражение против мора, что его повалил на кровать, Корпорация, ведущая строгий учёт посещений занятий, решила, что парень решил нарушить условия договора, и приготовилась подать на него в суд, дабы если не получить хорошего сотрудника, то выбить деньги, в числе миллиона федералов. Но всё же проблема нашла своё разрешение, когда сотрудники Компании пришли к Лютеру, чтобы оповестить его о том, что он не исполняет обязательства. Когда же они на пороге встретили юношу, у которого постоянно текут сопли, глаза стали красными, а домашняя температура никак не отличалась от того, что творится на улице во время жуткого холода, то тогда все вопросы у представителей «Южного Потока» пропали. В этот же день, получив специальное руководство от Компании, организации «Городской Уют», «Тепло Микардо» и ряд подобных, всё же начали подавать тепло в дома.
Сейчас юноша тихо шёл по институту и думал о грядущей учёбе. Всего одна пара, связанная с основами экономического управления и то не в полном объёме. Но необходимость диктовала своё. Это вам не государственный ВУЗ, в котором действует «Кодекс Студенчества» на парочку с «Кодексом Молодёжи», по которому, официально, в случае малозначимости занятия, на него можно было не ходить, так как это «подрывало право молодёжи на получение отдыха и занятия полезными занятиями», как следовало из одной тамошней статьи.
Лютер идёт по собственному ВУЗу, передвигаясь в тесном коридорчике. Он сейчас находится в корпусе на десятом этаже, который приписывался к кафедре «Управления Экономическими субъектами», что находился по левую сторону от входа. Каждый этаж отводился собственному направлению и подготовки. За каждым направлением следил архикуратор, за кафедрой деканарий, а всем университетом, подчиняясь лишь образовательному управлению Корпорации, управлял ректор.
На этаже, сегодня, в столь мрачный и пасмурный день, есть только его группа и его друзья. Практически половина всего учебного здания абсолютно пустует из-за отсутствия студентов. У многих сегодня попросту отсутствовали занятия, ибо прогуливать мало кто осмеливался.
Парень, идя по коридору, который стесняли совершенно однотипные, но всё же приличные стены, дошёл до аудитории, у которой должны быть занятия. Вокруг никого не нет, не единого одногруппника, только управление направлением, где развернулся самый настоящий пункт торговли ручками, бумагой и прочей канцелярией. Юноша безрадостно усмехнулся и присел на одну из лавочек, что стояли возле стен.
Он и подумать боялся, чем торгуют в остальных ВУЗах. Согласно архизаконам «О становлении рынка повсюду», «Всеобщем рыночном становлении», и «О свободной торговле», а также указу Министерства Экономики и письму во все учебные заведения Мастерства Обучения и Наук разрешалось: «заниматься предпринимательством прямо в школах, институтах и академиях, торговать всем чем угодно во всех учебных заведениях, арендовать помещения под организацию собственного бизнеса, так как это только развивает Свободу торговли». Но результат такого эксперимента явился одним смыслом – всё, за несколько месяцев, превратилось в один огромный и нескончаемый рынок.
И все, кто мог, развернули продажу самых различных вещей во всех учебных заведениях, временами вытесняя даже сам учебный процесс. Так к некоторым ВУЗам примыкали многие пивные, клубы и бордели, в которых студенты проводили больше и веселее времени, чем на парах. Магазины одежды и питания расцвели особым образом, заполонив даже кабинеты, где раньше велась учёба. Во многих школах появились места, где продавали вкусную, недорогую, но низкокачественную еду, а которую ещё несмышленые дети тратили все деньги, что у них только могли быть.
И вся эта торгово-капиталистическая фантасмагория делалась, для того, чтобы «укрепить конституционные права граждан на проведение торговли и заработок денежных средство любым достойным путём и организовать либеральный торговый процесс с большинством граждан».
И юношу это жутко раздражает, временами доводя чуть ли не до безумия. Он понять не мог, как там, где должны были обучать и даровать знания, где люди приходили, чтобы обучаться, расцвёл либерально-торговый коллапс. Лютер надувается яростью, его кожа покрывается алым наливом от одной мысли, что некогда «храм науки», переродившись в «новом свободном мире», превратился в коммерческий центр, где всё покупается и продаётся даже знания.
Но парень ясно понимал, что всё его мнение не более чем мысли одного человека, и если даже он выскажет своё мнение, что будет противоречить самой Конституции, то в лучшем случае его никто не услышит, а в худшем, за ним придут сторонники «Культа основного закона».
Внезапно парень отвлёкся от собственных мыслей, что рассеялись подобно прошедшему сну, из-за шороха впереди по коридору. Юноша не спеша поворачивает голову и его глаза различают образ, как из сгустившегося мрака появляется крупная высокая фигура. Через пару секунд к кабинету из тени вышел тоже парень, облачённый в серую молодёжную кофту с капюшоном и малопонятным рисунком на груди, голубые джинсы и немного потёртые кроссовки, что явно показываются не самыми новыми.
Губы Лютера разошлись и послышались слова, срываемые на лёгкий кашель и переходящие в лёгкую улыбку:
– Привет, Даниэль…кхм.
– Ох, здравствуй, – тут же послышалось в ответ.
Юноша, сидящий на скамейке, сразу протянул руку подходящему знакомому парню, который ответил крепким рукопожатием.
– Всем хаюшки.
Оба парня, удивившись от неожиданности появления нового источника звука, обернулись к тени и направили взор, увидев, как в коридоре к ним продвигается ещё несколько человек из их группы. Как смог разглядеть Лютер – это две высокие девушки, брюнетка шла рядом с девушкой, чьи волосы были выкрашены в зелёный, и ещё один худощавый и невысокий юноша. Парень их сразу вспомнил, хотя особо не общался с ними. Брюнетку звали – Силена, с зелёными волосами, которых звали гринетка, – Марта, а худощавого парня – Ману.
«Пятеро уже здесь, осталось ещё столько же». – Шальной строкой пронеслось в памяти Лютера, прикидывая, сколько ещё должно прийти людей.
От одной мысли, что в его группе всего десять человек, юноша готов впасть в некое подобие отчаяния, но Даниэль это заметил и растормошил своего знакомого, желая поднять ему настроение:
– Лют, взбодрись, – и, положив ему руку на плечо продолжил. – Расскажи мне, как у тебя дела.
Лютер обернулся и посмотрел на рядом стоящего знакомого. Это достаточно высокий и занимающийся тяжёлой атлетикой парень. Его бледное и довольно крупное лицо сильно контрастирует со светло-голубыми волосами и карими глазами, в которых всегда светится некая никому не известная радость, что заставляет его не унывать не в одной из тяжёлых ситуациях.
– Всё нормально. – Кратко даёт ответ Лютер, не зная о чём сейчас можно говорить.
– Вот знаешь, «всё нормально» ответ достойный разве что наших чиновников. А ты расскажи как-нибудь поподробней. – Не унимая энтузиазма, продолжает докапываться товарищ.
