Читать книгу: «Габи. Легенда о любви», страница 2
V
Франция. Дом терпимости
Вечер. Гюго ищет вдохновения, но строка не ложится. В доме всё покрылось пылью. В конце концов тоска выгнала его к мадам Розетт, в дом под красным фонарём – в самый отдалённый глухой квартал Парижа. Дом толерантности «la maison de tolerance» был привязан к слову «терпимость». Хотя предполагалось, что в этом доме не угнетали молоденьких девушек, а пользовались за деньги их расположением и услугами, что отвлекают мужчину от одиночества; но это лишь одна из сторон медали – та, что видна, скажем, на первый взгляд и поверхностна.
Внутренний устав и уклад жизни публичного дома, или, в обиходе, дома терпимости, был жесток и суров для многих девушек. Хотя на первый взгляд здесь всё выглядело культурно, чисто и толерантно.
В домах толерантности были столовая, гостиная, где присутствующие беседовали раскованно и непринуждённо. Милые девушки для коротких сеансов с мужчинами уединялись в многочисленных комнатах. Естественно, подобные дома отличались особым домашним бытом, уютом, зачастую даже и роскошью. Это объяснялось многим, в первую очередь тем, что здесь не только работали, но и жили. Радушие девушек, их опрятность и лоск были тем стимулом, который манил сюда мужчин. Они слетались на красный фонарь, словно мухи на мёд. Их количество отражалось на содержимом кошелька хозяйки.
Хороший тон в домах считался излюбленным коньком. Мадам – в лице хозяйки дома – с профессиональной хваткой предложила частому гостю новенькую девушку, неустанно нахваливая её, буквально как товар на распродаже:
– Молоденькая! Красотка!
Раскрывая все козыри подопечной, поспешила добавить, что девушка такая, каких ещё недавно, помнится, он, Гюго, любил и жаловал, одаривал мужским вниманием, смущая их своим обхождением. Они были не искушены взрослыми играми, по скудности общения не владели всеми тонкостями.
В доме была текучка. Девушки периодически исчезали. Мадам Розетт от вспышки сентиментальности вдруг замолкла, ушла в себя, погрузившись в мысли о чрезмерной заботе и внимании к бедняжкам, к «милым и пушистым козочкам», как она их называла.
На неё нахлынула волна воспоминаний – о том, как она принимала их слёзы стыда, вкрадчиво, по-матерински нашёптывая:
– Умоляю! Будьте милы с этим месье! Он очень известный человек во Франции, не опозорьте мой дом в его глазах! А я уж вам подскажу маленький приём из женских штучек. Не принимайте позу падшей, даже если он того пожелает. Лицом! Только лицом к нему поворачивайтесь. Он не насильник! Сразу поймёт, что перед ним не та, что его измучила и терзает его душу, а совсем другая! – прося снисхождения к Виктору, она поверяла им его тайну: – Мученик! Он хочет призреть всех женщин за одну, непутёвую. Безнадёжно влюбился, мается по ней… Как кобель по суке. – Затем принималась заверять: – Поверьте! Он не желает вам зла! Да и… В общем-то, вам и мне отлично платит за все ваши выкрутасы. Не рыдайте, а наслаждайтесь! По возможности – избегайте общения. – Если девушки продолжали рыдать, она, вмиг очерствев, сухо бросала: – Смойте сопли под краном и будьте ласковыми с месье! Тогда он одарит золотым. Не забывайте, у нас дом толерантности, а значит – надо проявлять внимание и уважение к клиенту. За деньги – любой каприз! За терпение и воздастся! Ваша жизнь не будет казаться страшной, если вы перестанете капризничать.
Девушки, сгорая от стыда, убегали к себе в комнаты и там шептались о нём. О Гюго! О мужчине, который виртуозно брал их достоинство. При этом ни одна не призналась вслух, что он им нравится. Он был красивый, статный, сильный. Ну и пусть заставлял их делать то, в чём стыдно признаться. Любая женщина этого желала бы, даже бесплатно.
VI
Комната девушек
Комната узкая, три кровати, стоящие у окна буквой П. Свет приглушён, отблеск от яркой луны и белые вязаные шторы наполняли каменный мешок кристальной чистотой. В комнате находились три девушки. Изабелла, Нора и Габриэлла. Сидя каждая на своих кроватях, прикрывшись пеньюарами с рюшами, они заговорщицки обсуждали приход месье, о котором ходило столько сплетен. Уже как месяц, если не более. Его имя не произносилось вслух.
За разглашение имён клиентов хозяйка, мадам Розетт, била своих подопечных мокрой плетью, сажала в сарай к псу, который мог сделать их калеками или напасть на них, как на дворовых сук. Мадам Розетт не раз приводила туда клиентов в подпитии, разумеется, за звонкие золотые. Они изъявляли желание посмотреть на такие страсти, моментально протрезвев от увиденного. Многие выбегали из сарая опрометью, сгорая со стыда. От всего увиденного блевали фонтаном, загаживая рвотой всё вокруг.
В дверь постучали. Девушки невольно замерли, их глаза загорелись от страха. В голове каждой мелькнул вопрос: кто будет первой? В комнату вошла мадам Розетт в лёгком вечернем пеньюаре со свечой в руке. Она ласково, по-матерински вкрадчиво обратилась к новенькой, Габриэлле:
– Ластонька моя!
Габи сжалась от нехорошего предчувствия. Мадам, не замечая этого или делая вид, продолжила:
– Тебе повезло! Пришёл месье, который как никто понимает все тонкости души молоденьких девушек. Он может показаться немного груб… – Закатив глаза от предвкушения, вслух сказала: – Я бы и сама с ним легла в постель. Скажу по секрету, таю от него, – лицо её озарилось улыбкой, – от его шаловливых рук… – передёрнув плечами, призналась: – озноб пробегает, сердце ёкает… – Посмотрев на Габи, добавила: – Он знает, как надо любить нас, женщин.
Иди смелей и отдайся ему с лёгким сердцем, стоит того! Он бесподобен! Староват немного для тебя, но… Молод для меня. Не реагирует на мои прелести, даже если я хожу перед ним в нижних подвязках. – Хмыкнув, выпалила: – Он мне как-то намекнул, что я старая говядина! Но я не из обидчивых дам. – И уже более настойчиво буркнула: – Иди! Он ждёт! Аванс положу тебе в комод.
Она отступила чуть в сторону, открыла ящик комода, положила деньги. Обернувшись к Габи, произнесла:
– Иди же, девчонка, отрабатывай! А утром… Не забудь положить мне золотой! А если он будет одаривать? – подмигнув. – Тоже отдашь мне, на ваше содержание! – вздохнув и изображая сердобольность на своём увядшем лице, направляясь к двери, добавила: – Так что иди! Будь ласкова с ним, да более чем нежна в обхождении!
Габриэлла, поднявшись с кровати, покорно пошла к двери, не проронив ни слова. Она понимала, что одна в этом чужом городе. Буквально на днях их кибитку подожгли, когда все её родственники мирно спали. По чистой случайности она осталась жива – ходила на реку разговаривать с луной, от которой черпала энергию и силу.
VII
Комната гостей
Комната по прихоти клиента была погружена в непроницаемую темень, чтобы падшая девка не смогла разглядеть его лица.
Гость был далеко не мальчик; дряхлеющая кожа пугала и его самого, хотя ему не было и тридцати.
А так хотелось быть молодым! И именно сейчас – как никогда раньше. Но, увы, время безжалостно бежало вперёд, оставив позади детство и юность.
Габриэлла вошла в ажурной тунике и в шёлковых чулках, которые держались на её красивых стройных ногах на неимоверно изящных подвязках. Длинные волосы были распущены. Они волнами спускались ниже копчика.
Гюго подошёл к ней, привлёк к себе и начал поспешно раздевать. От неё пахло мылом с ароматом сирени. От такого душистого запаха тела он, как истинный ценитель женщин, пришёл в дикий экстаз. Тут же сорвал с неё бельё; последними упали на пол подвязки для груди и чулки, потерявшие свой манящий привлекательный вид, став рваным шёлком. Она стояла, словно дитя пред Господом – чистая, непорочная, при том, что вчера у неё был сеанс с одним из гостей, толстым банкиром. Правда, девственность, как ни странно, осталась при ней.
Как рассказывала мадам Розетт, банкир онемел от наготы Габи. Не тронув девушку, вышел из комнаты через десять минут. Он был ошарашен! Качая головой, изумлённо твердил:
– Она непорочная! Дева Мария!
Шокированный банкир признался, что не смог прикоснуться к девушке. Не прощаясь с мадам, кинув золотой, он опрометью выбежал из обители.
Он как безумный бежал к своей карете, что стояла, как всегда, на своём месте, за углом, вдали от фонарного столба, во всеуслышание крича:
– Божественное дитя!
Мадам Розетт, стоя в парадной, поражалась его внезапному безумию, безотрывно наблюдая за ним сквозь смотровое окно. Банкир как очумелый, добежав до своей кареты, запрыгнул в неё, не успев отдышаться, и покинул это место, оставив в недопонимании мадам Розетт. Она, передёрнув плечами, покрутила пальцем у виска, решив, что у старичка толстосума ум за разум зашёл.
Габриэлла стояла, словно мраморное изваяние. Холодная и безразличная. Гюго насильно привлёк её к себе. Запах волос, промытых в полыни, дурманил. Он брал девушку неистово. Будто чувствовал в ней свою Габи. Она же безмолвно лежала пред ним, как оголённый нерв, обращённая к нему лицом. Экстаз Гюго был блаженством и покоем: он верил, что взял не простую девку, а Габи.
Уже светало. Он подошёл к окну, раздвинул занавеси, хотя раньше никогда этого не делал. Ему очень хотелось посмотреть на спящее дитя. Он уже отметил, что возраст девушки такой же, как и у Габи. Волосы? Запах тот же. Он, приглядываясь, тихо подошёл к спящей девушке. В желудке пугающе свербело. Вдруг он отпрянул назад. О небо! Она! Его Габи. Он не понимал происходящего. В голове пульсировал немой вопрос: «Что она здесь делает?» Он присел на край кровати рядом с ней и расплакался, скорее всего, от счастья.
Утро наступило, принеся перемены. Габи лежала с Гюго в одной постели, и это совсем не пугало. Она видела перед собой того, кому назначила встречу в её и его будущем. Она не солгала, когда предсказывала ему у собора Парижской Богоматери. Всё сказанное – правда! А он не хотел ей верить!
Она, счастливая в своей правоте, прошептала:
– Ну что, месье! Я оказалась права!.. – рассматривая его, – а ты не слушал меня, смеялся над Га-би… – въедаясь взглядом, – встретились же! – Она продолжила гордо, с достоинством: – И я рада, что вы меня нашли, свою судьбу! – Затем с улыбкой добавила: – От судьбы не убежишь! Так у нас, цыган, говорят. Так что… Теперь верь мне, месье! Я не обманываю!
Гюго ласково смотрел на свою крошку, на свою Габи, разглаживая рукой пряди волос, что укрывали её грудь, улыбаясь уголками губ, произнёс:
– Теперь точно буду слушаться! Паду рабом к твоим ногам, мой ангел… – не в силах сдержать любопытство, сочетавшееся со страхом, спросил: – Что привело тебя сюда? Как ты здесь очутилась?
Габи рассказала, что её родня сгорела в кибитке, в конце горько разрыдавшись. Гюго обнял её, с заботой произнёс:
– Не печалься, дитя! Теперь ты будешь под моей опекой. Я выкуплю тебя у мадам Розетт. Хоть она и скряга, думаю, продаст за 20 золотых… – Заверяя: – Слава Богу! Не беден! Вчера получил гонорар.
У Габриэллы по-детски загорелись глаза, ведь ей было всего 15 лет. Она была счастлива. Дом терпимости – место не для неё. Ей пуще воздуха нужна свобода!
VIII
Комната мадам Розетт
Мадам Розетт сидела перед зеркалом, с особым вниманием всматриваясь в своё стареющее лицо: ей вот-вот стукнет 38 лет. А ведь когда-то она блистала в кругу куртизанок, была мила, сексапильна и весела. Вздохнув, обведя пустым взглядом будуар, она ощутила дискомфорт – ей было скучно, тоскливо, одиноко и страшно, она терялась перед своим будущим, в котором уже предстанет немолодой потасканной мадам.
Бросив взгляд на дверь, она онемела от мысли. От мысли о том, что Гюго до сих пор не вернулся от новенькой. Как бы не вышло курьёза! Она понимала, что эта девушка – необкатанная дикарка. Может и покусать! Мадам невольно вспомнила банкира, который вылетел от неё, словно загипнотизированный. Не дай Бог, она что-то сделает и с Гюго! Тогда уж точно худая слава пойдёт о её доме по всему Парижу!
Она схватила со столика трубку, в очередной раз вяло улыбнувшись своему отражению, закурила, пуская затяжные клубы дыма. Мадам нервничала.
Вдруг в комнату постучали. Она вздрогнула, но, взяв себя в руки, строго произнесла:
– Кто мне надоедает с утра? В ночи приходите, я не принимаю!
Стук повторился. Она открыла – в дверях с сияющим видом стоял Гюго, за его спиной маячила, сжавшись, бледная как полотно Габриэлла. Он рывком вывел её вперёд и без промедления заявил:
– Мадам! Рад видеть вас при здравии и при прелестях!
Мадам Розетт, тут же чуть распахнула пеньюар, демонстрируя сквозь неприлично прозрачную сорочку всю себя в утреннем откровении. Её грудь была большая, немного обвисшая, но всё равно притягивала мужской глаз. Она будто старалась прикрыть её кистью руки, но делала это так нежно и замедленно, массируя соски и невинно глядя на Гюго, что глаза его безотрывно следили за её манипуляциями. Лесть и взгляд гостя ей очень понравились. Распахнув дверь шире, она впустила непрошеных гостей в комнату. Взбив рыжую шевелюру на голове, мадам начала кокетничать с тем, перед которым желала бы пасть. В надежде зацепить его внимание строго произнесла:
– Месье! У вас что, к этой девке есть претензии? – кивнула она головой в сторону Габи. Оценивая её с головы до ног, с ухмылкой бросила: – Если ничего не произошло… Сами понимаете, что я имею в виду… – глядя на мужчину в упор и с некоторым ехидством: – Если что? То я в этом деле уж точно не крайняя. Вины на мне нет. Вам что, тоже не под силу обкатать эту девку? Не справились с лошадкой?.. – Затем, удивившись своей мысли, боясь разочароваться в Гюго, съязвила: – Может, вы, как и банкир, импотент?
Она со злостью смотрела на него и Габи, с упоением выдавливая яд, которым была отравлена с недавних пор. Через секунду бросила с желчью:
– Тогда вам нужно к старушке Розетт! – испепеляя его взглядом, – раз уж вы запали на мои прелести при дневном свете, а их… – с сарказмом, – давно не ценили такие мужчины, как стоящий сейчас передо мной.
Взяв себя в руки, мадам, строго посмотрев Гюго в глаза, спросила:
– Так в чём же дело, месье?
Гюго, стараясь удержаться от резких слов, посмотрел ей прямо в глаза:
– Мамочка!.. – улыбнулся уголками губ. – Мадам!.. – вскользь окинул её взглядом, произнёс: – Прелести все при вас, скажем честно – хороши, – хмыкнул, – не увяли ещё, быть может, есть, на что глаз кинуть! Но я… Как не импотент… – Гюго выдержал колкий взгляд мадам, твёрдо заявил: – Хочу взять к себе на воспитание вот эту девку! Буду ей отцом! – И, шутя, добавил: – Сказки ей на ночь читать буду, скучно мне по ночам!.. – поедая взглядом женские прелести.
Мадам Розетт, смутившись, прикрылась полой пеньюара, покраснев до корней рыжих волос, и отвела взгляд. Этот мужчина явно её пугал.
Гюго продолжил:
– Вдохновение меня покинуло!
Мадам, пытаясь вставить острое словечко, с ехидством выпалила:
– Да уж так и покинуло? – ёрничая, – никак свои дети надоели? – Входя в кураж: – А что, жена с вами уже не спит?
Она довольно стрельнула глазами в сторону смущённой Габи. Продолжая издеваться над Гюго, со смехом подытожила:
– Значит, не я одна старею. – Трагически закатив глаза, она наигранно произнесла: – Господи, куда уходит молодость?
Гюго, посмотрев на неё пронзительным взглядом, парировал:
– Да уж! Одиночество не подсказывает сюжет. – Тут же загорелся, как свеча, от посетившей мысли, возбуждённо произнёс: – Возьму её как музу, заплачу!
У мадам Розетт жадно загорелись глаза; она, что-то мысленно посчитав, резко отчеканила:
– 50 золотых!
Гюго цена шокировала. Он с усмешкой выпалил:
– За вот эту? – недоумевая. – Не много ли?
Габи, нервничая и злясь, пыталась выдернуть свою руку из руки Гюго, но тот держал её мёртвой хваткой.
Мадам Розетт, наблюдая за реакцией парочки, произнесла:
– В самый раз!..
Гюго, уже серьёзно, без внутреннего напряжения, сказал:
– 20, мадам! И разбежались! Она слишком холодна в постели, не лечит, а калечит мужика. – С кривой усмешкой продолжил: – Французского поцелуя не понимает! Проку от неё никакого! Бревно необтёсанное! Шлифовать и шлифовать придётся! – Бросая вскользь: – Как по мне, так для писательских трудов – очень даже ценный материал.
Он решительно посмотрел в глаза мадам. Она явно анализировала предложение, обдумывая выгоду. По лёгкому подёргиванию её век Гюго отметил, что наверняка в памяти женщины всплыл недавний казус с банкиром.
Наконец она произнесла:
– Ладно, берите, пока я добрая!
Гюго отдал золотые монеты, после чего они с Габи вышли из комнаты.
В течение получаса мадам Розетт неподвижно стояла у окна, провожая взглядом Гюго с его девкой, не понимая, что он в ней нашёл. На её взгляд, Габи была обычной пигалицей.
Она ещё долго не могла свыкнуться с выбором её почётного гостя. Мысли не давали покоя. Мадам очнулась, когда кареты и след простыл. Сердце Розетт стучало как никогда. Душа кричала, что она никто. За 20 золотых у неё отняли Гюго. Мечты больше нет… Её раздражала несправедливость, ведь для Габи дом терпимости остался в прошлом.
IX
Встреча с прошлым
Минуло несколько десятилетий. Гюго шаг за шагом поэтапно вспоминал своё прошлое. Казалось, что всё происходило вчера. 1829–1830 годы. Именно в это время он искал ответ. И, найдя его, смело признавался самому себе: ошибка, малодушие, трусость. Страх перед неопределённостью в будущем тогда буквально всем пугал его, молодого успешного поэта, писателя, мужчину. Потерять всё… И ради чего?..
Перед ним сегодняшним, уже давно не молодым мужчиной, будущего как такового нет. Он одинок, насладился всем, чем мог, за свою жизнь… Сейчас если и сохраняется любовь, то к напитку Богов.
На столе, среди кучи бумаг, чернил и гусиного пера, стояла бутылка бургундского вина, наполовину выпитая, пустой стакан и свеча, талая до огарка, такая одинокая на этом фоне. Вот и все его друзья на этот вечер, такой же, как и предыдущие. Мир стал узок и неуютен.
Сидя в кресле, он безнадёжно оглядывал свои апартаменты, но, не найдя в них ничего, что смогло бы разбудить его уснувшую душу, со вздохом взял перо, обмакнул его в чернилах, подтянул к себе белый лист бумаги, как прилежный писарь, и с вожделением попытался написать. Гюго и вправду силился писать ровно, но, будучи в подавленном состоянии, не мог ничего делать правильно или адекватно.
Силы его иссякали; он, сосредоточившись, вывел коряво: «ГАБИ». Написав её имя, Гюго заплакал; он рыдал горькими слезами, утопая в них, как и в своём одиночестве, вновь и вновь, вспоминая ушедшие дни. Сознавая, как это было давно… Но всё-таки – было. Он торопливо сгрёб в одну кучу все бумаги, со злостью скинул их со стола. В глаза бросилась записная книжка с закладкой; Виктор потянулся к ней, открыл, начал читать вслух – в который раз в своей жизни:
– 3 октября 1858 года. Дом – твой, тебя оставят в нём одного. Подпись: В. Гюго.
Он стал дрожащими руками рвать записную книжку, безжалостно разбрасывая клочки по сторонам.
Гюго был полностью опустошён; он обессилено обхватил голову двумя руками, мыча от боли, силился вытащить из глубин души причину, ключ ко всему. Казалось, его мычанием наполнилась вся комната, оно превратилось сгусток негатива. Вдруг Виктор словно очнулся, увидев вдали у окна светлый силуэт ангела, напоминающий его любимую.
Гюго смотрел безотрывно, по щекам катились горькие слёзы, он шептал лишь одно слово: «ГАБИ».
Х
Съёмная квартира в Париже
Габи с распущенными волосами в лёгком домашнем платье стояла у окна, любуясь солнечными лучами, подставляя им своё лицо; за окном был тёплый летний день.
Уютную комнату наполнял свет, дверь в другую комнату была открыта, позволяя заглянуть и увидеть, как там, сидя за письменным столом, что стоит в центре, ближе к окну, работает одетый в домашний халат сам месье Гюго. Он что-то быстро записывал пером, всё чаще и чаще окуная его в чернильницу. В комнату постучали. Испуганная Габи, будучи в положении, подошла к двери во вторую комнату. Гюго вышел из-за стола, тихими шагами направился к двери. У обоих пронеслось в голове одно: «Кто это может быть?»
Габи спряталась за раздвинутую ширму, затаив дыхание. Гюго спокойно подошёл к двери, повернул ключ в замке, приоткрыл её, посмотрел на гостя. В дверь ввалился нахрапистый блондин, молодой человек лет 25.
Гость, оставив у двери трость, прошёл вперёд, оглядывая мутным взором комнату, полупьяно задержав взгляд на Гюго, сообщил:
– Виктор! А я к тебе в гости! – панибратски полез обниматься он, улыбаясь. – Не ждал?
Гюго растерялся, будто его в чём-то уличили; он обеспокоенно посмотрел на гостя. Первое желание его было взять и выкинуть пришедшего за дверь, как блудного пса, но он сдержался, зло сверкнув глазами. Гость моментально всё понял, поэтому решил перейти к экспромту, придумав невинный предлог своему приходу, сбалагурил:
– Мне твой слуга намекнул за золотой, где можно тебя, мой милый друг, найти. Не обессудь! Принимай гостя в объятья! – и вновь полез обниматься, готовый расцеловать Гюго. Но тот его оттолкнул.
Блондин обиженно, переходя на фальцет, крикнул:
– Ах ты, стареющий мальчишка! – укоряюще-шутя потряс указательным пальцем, – проказник! – прищурившись, – всё по девочкам ходок! – Продолжая изображать из себя обиженного, он нараспев спросил: – Виктор, вы меня уже разлюбили? – впиваясь в него взглядом. – Как мне это понимать, совсем и навсегда? – Паясничая: – Ах! Ах!
Он приложил руку ко лбу, изображая расстройство, но тут же убрал её, ревниво глядя на Гюго, и с сарказмом выдавил:
– Или на троих играешь? – испепеляя его взглядом. – Где же твоя новая пассия? – оглянувшись, выкрикнул: – Я хоть посмотрю! На кого ты меня, мой великий писака, променял? – с прищуром, отчего у Гюго внутри пробежал холодок, въедливо произнёс: – Признайся как другу, где она? – не унимался он. – Чтобы я не устроил здесь кавардак, не доводи меня до безумия!
Габи, став свидетельницей пафосного монолога, устав от трескотни скорее женщины, нежели мужчины, не выдержала уединения, смело выступив из-за ширмы.
Изумлённый мужчина, осмотрев её с головы до ног, произнёс:
– Ух ты! Пардон, мадам!
Он неопределённо развёл руками, отпустив очередную колкость в адрес друга:
– Гюго! Да ты у нас влюбился по уши! – он не сразу пришёл в себя от потрясения.
Ещё раз посмотрев на Габриэллу, он, не сдерживая эмоций, с ехидством выпалил:
– Какие формы! – и затем язвительно: – Извращенец!
Гость, сражённый наповал догадкой, взмахнул руками, словно курица, что несёт яйца при нежелательных свидетелях, долго оправлялся от своей мысли, потом схватился за лоб и ошеломлённо произнёс:
– Подожди, подожди! Дай мне подумать! Так-так-так! Ты что?.. Может, отцом хочешь стать без свидетелей?
Он, взяв Гюго под руку, отвёл в сторону и зло процедил сквозь зубы:
– Да ты в своём уме? Она же цыганка! Сдурел? – сверкая глазами, продолжил, – да за такие дела! Тебя общество… И наше, и ваше сожрёт с потрохами! – Переходя к наставлениям: – Ну пошалил бы, и всё! – Добавил шёпотом: – Умыл бы, как говорится, руки! Не впервой! Девчонка ведь!.. – он оглянулся на Габи. – Понимаю тебя. Смазливая! – презрительно: – Её породе задрать подол за золотой ничего не стоит! – и вкрадчиво добавил: – Одумайся! Рви концы!
Гюго с болью смотрел на Габи, с трудом терпел нравоучения друга, затем с мягкой улыбкой, но язвительно сказал:
– Андре! Не тебе судить меня, пошляк! Она не цыганка! Венгерка из Трансильвании!
Виктор распалялся, презрительно взглянул на друга и уничтожающе произнёс:
– Возьми себя в руки! Ведёшь себя как ревнивая баба! – сжигая взглядом. – Улыбнись даме! А то забуду телесную и духовную близость с тобой!
Андре, впав в оцепенение, глядел на Гюго, подыскивая подходящие слова, перевёл взгляд на Габи, с нежностью, скорее от жалости к ней, сказал:
– Дитя! Как мне вас звать?
Габриэлла с дерзостью выпалила:
– Габи!
Андре констатировал:
– Габи? Странное имя для цыганки.
Та, глядя на него в упор, с гордостью парировала:
– Я не цыганка! Я венгерка! И зовут меня Го-а-би!
Тот, явно заинтригованный, продолжал допытываться:
– И как же вас, милочка, занесло из Трансильвании в Париж?
Габи, откинув голову, нагло заявила:
– Замуж захотелось выйти! Вот – за него!
Она кивнула головой в сторону Гюго, который молча стоял с усмешкой на лице, что придало ей уверенности. Глядя на Андре с вызовом, зло добавила:
– Во сне будущее видела, как тебя сейчас… – испепеляя взглядом, вновь кивнула в сторону Гюго, – вот с ним у меня встреча была! Ой, как понравился месье!
Габи, довольно поцокав языком, покачала головой, сверкнула глазами, пронзив Андре ледяным взглядом. Не переставая ёрничать, сказала:
– Позвал! Я и приехала! На зов его души.
Андре, поражённый её наглостью, повернулся к Гюго, ошарашено произнёс:
– Что-то мне не совсем понятно то, что она говорит. Объясни хотя бы ты! Чтобы я перестал чувствовать себя идиотом.
Гюго по-приятельски хлопнул друга по плечу, с усмешкой парировал:
– Судьба, братец! – расплываясь в улыбке. – Месье! Вам не понять такое чувство, как любовь! Кроме похоти, вы в своей жизни ничего не ощущали. – Он резко стал серьёзным. – Судьба свела нас с Габи! Мы познакомились, расстались и нашлись вновь.
Он ласково посмотрел на Габриэллу, светившуюся от счастья при его словах.
Не скрывая своих нежных чувств к девушке, Гюго постарался всё объяснить ошеломлённому другу:
– И я счастлив с этой сопливой девчонкой, с моей единственной дамой сердца… – он поднял указательный палец, подытожив: – вдвойне оттого, что буду отцом! – Его переполняли эмоции: – Надо умереть, чтобы воскреснуть!.. Я же умирал не раз и не два, и ты тому, мой друг, был свидетелем. – В запале: – Искал свою любовь! И не мог найти. И вот!..
Виктор ласково смотрел на Габи, любуясь и мысленно благословляя свою ненаглядную.
– Благодаря этому черноокому ангелу! Я воскрес! И живу, купаюсь в лучах счастья! Теперь я не просто самец, но влюблённый, любящий мужчина! – посмотрев на друга, – понятно, Андре?
Тот, скрывая нарастающую зависть, с сарказмом изрёк:
– Да уж! Вижу, ты как мотылёк над зажжённой свечой – крылья распушил… – процедил он сквозь зубы, – не жарковато? Не опалите крылышки, Дон Жуан!
Андре вдруг перестал сдерживать эмоции и в истерике закричал:
– Сколько раз! Сколько раз ты божился мне в любви?! – Кривляясь и передразнивая друга: – Видите ли, он влюбился! – с ухмылкой добавил: – скоро твоя голова начнёт лысеть… Зубы вот-вот сгниют, как у старого скакуна.
Он резко умолк, сообразив, что сказал лишнее. Продолжил чуть спокойнее:
– Вытри пот под крыльями. Сдурел совсем! – резко развернулся, напоследок испепелив Гюго взглядом, добавил: – всё! Я ухожу! Наши с тобой отношения закончились, здесь и сейчас. – И продолжил брюзжание: – Ты меня при этой, – кивнув в сторону Габи, – при ней в грязь втоптал… – С сарказмом: – Было бы перед кем! – ядовито: – Перед простой девкой, цыганкой!
Андре злобно посмотрел на Габи и отчаянно крикнул:
– Она ведьма! Околдовала тебя! – Уже спокойнее сказал: – Сходи, исповедуйся! И гони эту девку прочь! Знаем мы таких! – добавил он.
Не оглядываясь, Андре направился к двери; схватив свою трость, в дверях повернулся, пристально оглядел стоящую в молчании парочку и зло, скорее обращаясь к Габи, сказал:
– Деточка, между прочим, Гюго – горький пьяница! Как напьётся, так бьёт… – с вымученной улыбкой, – ой, не любя и чем попало, больно, учти. Проверено мной!
Габи крикнула в ответ:
– Идите уже, месье! Я его изучила, как пса. Ест с моей руки и носом не крутит, поверьте, всё принимает с благодарностью! Идите, месье! А то ведь прикажу ему выгнать вас, всего-то и надо сказать одно словечко – фас!
Андре оторопел от её слов. Гюго со смехом посоветовал:
– Андре, катись-ка ты отсюда! Под три чёрта! А целомудрие твоё меня удивляет… – продолжая смеяться, он съязвил, – оказывается, я и впрямь спал с настоящей бабой!.. – покатываясь от смеха. – Прости, только теперь понял, по утрам просыпаясь счастливым рядом с Габи, а не с тобой. Б-р! – он сделал брезгливую гримасу, не щадя своего друга: – Ты мякиш! Ни то ни сё! Подстилка для пьяницы! За то, что бил, за мою неудовлетворённость – извиняюсь, прости! Я редко бываю так груб, только если с подстилками, падшими девками – шлюхами. С теми, кто непристойно свой зад мне подставляют!
При этих словах Андре пулей вылетел из квартиры, дверь за ним с грохотом захлопнулась. Габи с Гюго вовсю хохотали. Гюго приоткрыл дверь, выглянул, прислушиваясь к убегающим вниз по лестнице шагам, – до него доносились бормотания нежданного гостя.
Андре безумно выкрикивал:
– Ах ты прохиндей! Сучок с пенька! – он не скупясь посылал проклятия в адрес Гюго и Габи, – запомните мои слова! Скоро рыдать будете крокодильими слезами!
На миг шаги утихли, Андре во всё горло прокричал:
– Я ещё отыграю партию! – неистово: – Судьба! – он стучал со всей силы по перилам. – Цыганка! Басурманка клятая! Девка падшая! – в отчаянии перешёл на фальцет: – Возомнил из себя Шекспира! – с пеной у рта: – Писака! – задыхаясь от ненависти: – Я его ещё расхваливал перед всеми… – и обессиленно: – Демон в обличье человека! И стихи, и эссе – чушь!
Стоя на площадке второго этажа, он что есть мочи выкрикнул:
– Бред сивой кобылы! Извращенец!.. – угрожая: – Я сорву с тебя маску! Всех на уши поставлю! – плача, задыхаясь от гнева и обращаясь к самому себе: – Но почему я его так любил? – всхлипывая и злясь. – Ещё хотел быть в его бесстыдных глазах героем-любовником.
Он помчался вниз по лестнице, на бегу размазывая слёзы и бормоча:
– Ангел! – сплёвывая. – Она и ангел?! – негодуя: – А я?! Я в его глазах уже падший ангел?
