Читать книгу: «Как нашей стране доставались Победы», страница 7

Конкретно я не могу указать на людей и привести факты, которые давали бы достаточное количество прямых улик, но, по моему мнению, мы имеем ряд симптомов, которые внушают подозрения и навязчиво вселяют мысль, что у нас не все обстоит благополучно…

…Начну по порядку и с более известных мне участков работы, ракеты на жидком топливе. … Вокруг работ Глушко в прошлом и даже теперь создана большая шумиха. Этот человек и в ГДЛ, и в институте расценивается со стороны дирекции очень высоко. Достаточно указать, что Глушко все время получает высокую персональную ставку и в прошлом даже состоял на Инснабе… …В течение 1932 – 33–34 и даже 35 работа велась, по-моему, кустарно… Фактически никаких успехов не было, были организованы, возможно, случайно, удачные демонстрации двигателя, а на этой основе, по-моему, близкие ему люди в лице Клейменова – Лангемака окружали ореолом славы… В когда во второй половине 1935 года приступили к испытаниям, то практически не было ни одного, которое не сопровождалось взрывом…

В 1936 году взрывов не повторялось. В декабре Глушко предъявил к сдаче двигатель объекта 202 (ракета, разрабатывавшаяся группой С.П. Королева – автор)… Таким образом, резюмируя изложенное, нужно сказать, что двигатель внушает большие подозрения и не может быть использован на объекте…

В 1934 году по бескрылым ракетам (разработчик – группа С.П. Королева) были взяты обязательства изготовить объект для вооружения, как говорили, на суше и на море с дальностью 60 км с 1/100 дистанции попадания и сокрушительной силы действия… Мои первые примеры в этом направлении убедили меня в том, что это абсурдное мероприятие…… В конце 1934 года в план работ на 1935 год был внесен тот же пункт: ракета на жидком топливе дальнего действия и т. п. Я восстал против этого пункта, но на техсовете меня никто не поддержал… Пункт о бескрылых ракетах дальнего действия не был снят.

Тогда Хованский, Яновский и я написали наркому тяжелой промышленности тов. Орджоникидзе, где вскрывали сущность вопроса. Перед отправкой письма мы зашли в партком и зачитали письмо Секретарю парткома тов. Осипову. Последний пригласил Клейменова, который с шумом и криками «бузотеры» требовал вопроса о нас на парткоме… После этого пункт о ракетах дальнего действия (разработчик – группа С.П. Королева – автор) был снят.

… Я утверждаю, что в пр-ве была принята система абсолютно негодная, тормозящая развитие. Это тоже не случайный факт. Дайте мне все материалы, и я со всей очевидбылоностью докажу фактами, что чья-то рука, возможно, по неопытности, тормозила работу и вводила государство в колоссальные убытки. В том, конечно, повинны Клейменов, Лангемак и Надеждин, в первую очередь. Повторяю, эти факты можно умножить беспредельно, но сейчас я не в состоянии, а постараюсь изложить в следующем заявлении.

Чл. ВКП(б) А. К.»

Вот под таким антитроцкистско – карьеристским флагом и прошел 1937 год у А.Г. Костикова. Таким образом, подвинув С.П. Королева, А.Г. Костиков стал начальником отдела по разработке жидкостных ракет. А затем после расстрела главного инженера института Г.Э. Лангемака А.Г. Костиков назначается в ноябре 1937 исполняющим обязанности, а с сентября 1938-го, после ареста С.П. Королева и В.П. Глушко становится главным инженером института. Славно потрудился слесарь-академик над своей карьерой!

15. Лубянка

В.П.Глушко арестовали 23 марта 1938 года. С.П. Королева – 27 июня 1938 года после того, когда на первом допросе 5 июня 1938 года Глушко подписал протокол, в котором было записано, что Валентина Петровича завербовали в антисоветскую банду Королев, Клейменов. О первом допросе расскажу ниже.

А в это время в Германии ракетостроители Вальтер Дорнбергер и Вернер фон Браун предпринимали по указанию фашистского правительства энергичные меры, чтобы фашистская армия окончательно избавилась от кавалерийского наследия и могла уничтожить противника с помощью ракет. На немецком ракетном полигоне на побережье Балтийского моря проводились испытания их опытных образцов. Ракетные образцы взрывались на стендах. Но Гитлеру или Гиммлеру не приходило в голову обвинить Дорнбергера и фон Брауна, что они опытными взрывами подрывают мощь Германии, а поэтому являются иностранными шпионами и их надо казнить.

На первом же допросе 5 июня 1938 года Глушко был избит до потери сознания. У Королева во время первого допроса энкавэдешником была разбита челюсть. От каждого из них требовали признания участия в антисоветском заговоре и выдачи фамилий сообщников. На своем допросе Глушко в полубессознательном состоянии подписал протокол, в котором было записано, что его завербовали в антисоветскую банду Королев, Клейменов и Лангемак.

Королев с разбитой челюстью и тоже в полубессознательном состоянии на допросе подписал протокол, в котором было записано, что его завербовали в антисоветскую банду Глушко, Клейменов и Лангема. Кроме того в протоколах было записано, что главарями банды были Клейменов и Лангемак.

Первый допрос и для Глушко, и для Королева – будущих покорителей космоса и создателей межконтинентальных баллистических стратегических ракет, показал всю мерзость следователей.

Мерзость заключалась в том, что кроме всего прочего следователь заставил Валентина Петрович подписать в протоколе допроса, что его завербовал в преступную банду Королев.

А Королева следователь заявил кроме всего прочего подписать протокол допроса, в котором значилось, что его завербовали в преступную банду Глушко.

На последующий допрос их вызвали тоже по одиночке, но только через несколько месяцев. За это время арестованные сообразили, во что они вляпались своей подписью под протоколом. И стали требовать ликвидации своих подписей.

Глушко и Королеву говорили в отдельности – ты лжешь, тебя разоблачили три человека.

Глушко многократно повторяли, что его выдали Королев, Клейменов и Лангемак.

Королеву же многократно заявляли, что его выдали вонючии враги народа Клейменов и Лангемак, а также Глушко.

Глушко настаивал, чтобы ему дали очную ставку с Клейменовым, Лангемаком и, конечно, с лгуном Королевым. Каждому из них он плюнет в лицо из-за их нечистоплотности.

Королев требовал, чтобы ему дали очную ставку с Клейменовым, Лангемаком и, конечно, с нечистоплотной личностью – с Глушко. Каждому из них он плюнет в лицо из-за их мерзости.

Следователи ухмылялись и снова били их. Но Глушко и Королев, избитые, настаивали на своем. Глушко требовал предоставить ему Королева для того, чтобы превратить его уголовную морду в кровавое месиво за клевету.

Королев требовал показать ему Глушко, чтобы набить ему его похабную морду за вранье.

А как бы поступили вы, если бы следователь вам бросил с ухмылкой в лицо, что вас выдали ваши начальник, главный инженер и коллега по работе? Наверное, завыли бы от негодования за поклеп и послали бы начальство института и коллегу по работе к чертовой матери и закрыли бы для них дорогу в свой духовный мир. Точно также отреагировали на обман следователей два будущих корифея ракетостроения, не подозревая, что следователи обманули их наглым образом. Вот так Глушко и Королев надолго стали между собой врагами.

Вам нужны доказательства, чтобы поверить выше написанному? Их опубликовала в 1995 году в № 9 журнала «Смена» Клара Скопина (материал «Загадочный Петрович») на основании разысканных ею протоколов допросов В.П. Глушко и С.П. Королева в НКВД на Лубянке.

24 января 1939 года Глушко был приведен в комнату следователя Бутырской тюрьмы на второй допрос. Валентин Петрович заявил с порога: «От показаний, данных мною 5 июня 1938 года, я отказываюсь, так как эти показания в результате морального и физического воздействия не соответствуют действительности».

В ответ услышал: «Вы изолгались! «Напрасно вы пытаетесь отрицать свое участие в антисоветской организации и проведенную вами вредительскую работу по ее заданию. Следствие достаточно имеет данных, что вас в этом уличить».

Глушко непоколебим: «Прошу предъявить мне эти данные следствия, чтобы я мог их опровергнуть».

Следователь с издевкой прочитал показания Королева. Глушко тверд, как гранит: «Показания Королева о моей принадлежности к антисоветской организации и участие в ее деятельности голословны. Прошу допросить меня на очной ставке с Королевым, чтобы я мог уличить его в клевете… От всех ранее данных мною показаний я отказываюсь как от вынужденных и не соответствующих действительности. Никакой вредительской работой я не занимался…».

Считаю необходимым привести полностью письмо, обнаруженное Кларой Скопиной в архивах КГБ:

«Председателю Верховного суда СССР. От заключенного Новочеркасской тюрьмы Королева Сергея Павловича.

29 октября с.г. я обращался к Вам с заявлением и просьбой в порядке служебного надзора пересмотреть мое дело, т. к. 27 сентября с.г. я был осужден в г. Москве Военной Коллегией на 10 лет тюремного заключения неправильно, и в предъявленных мне обвинениях ст. 58-7, II п 8/1 я совершенно невиновен. В упомянутом заявлении я уже заявлял, что никакой вредительской деятельностью я никогда не занимался, ни в какой антисоветской вредительской организации я никогда не состоял и ни о чем подобным не знал. Там же я кратко излагал обстоятельства, при которых следователи VII отдела НКВД Шестаков и Быков путем избиений меня и издевательств заставили меня написать на себя вымышленные ложные показания, от которых я отказался еще до суда, заявив обо всем этом Наркому Ежову (31/8 с.г.), и прокурору Вышинскому (14/VIII и 31/VIII), и начальнику тюрьмы, будучи совершенно невиновным.

Никто (ни следователь, ни суд) не пересматривал моего дела по существу, да никакого «дела» у меня и нет, а все составляют грубо извращенные факты и обстоятельства, в которых никто не хотел объективно разобраться. Поэтому я обратился к Вам с заявлением 20/X, в настоящем заявлении я к ранее изложенным обстоятельствам хочу добавить некоторые факты, могущие разъяснить мою невиновность. Так, в данных мною под давлением следствия показаниях написано:

1. Что я состоял в антисоветской организации и знал, что в ней состоят б. директор Ин-та Клейменов, техдиректор Лангемак и инж. Глушко и что Лангемак, якобы завербовавший меня, давал мне вредительские задания (о них я скажу ниже), которые я выполнял. Это все ложь, как я уже и говорил ранее, и я неоднократно просил дать мне очную ставку или хотя бы показать мне показания этих людей, но мне в этом отказали. Показания этих людей на меня (если они есть) клевета или ложь.

2. Что я неверно делал расчеты и проекты ракет… Можно найти 2 акта технической комиссии РККА (НИТИ РИКА) и заключение консультанта из ВВА им. Жуковского, бригинженера Пышнова о том, что все проделанные расчеты удовлетворяют требованиям. Кроме того, все расчеты подвергались проверке и обсуждению на техсовете… И наконец, за всю мою работу по ракетам ни разу расчеты не подводили нашу работу. Аналогично по другим объектам (например, 318/218).

3 Что я вел работу без достаточно разработанной и обоснованной теории. Это все ложь, т. к. в трудах НИИ-3 «ракетная техника» № 1, 2, 3, 4, 5 и в журналах «Техника Воздушного флота» № 7 за 1935, а также в делах объектов №№ 301/201 и 318/218 напечатаны работы мои, инж. Щетканова (фамилия неразборчива – автор), инж. Дрязгова и других работавших со мной инженеров по вопросам теории ракет. Теория ракет именно нами и разработана в тех пределах, как это позволяло время (с 1935 г.) и новизна дела.

4. Можно сказать, что «венцом» или завершением моих работ над ракетами было создание мною и инж. Глушко (ныне арестован) в период с 1935 г. по 1937 г. ракетного самолета – ракетоплана. Такая работа не сделана еще нигде и за рубежом. Я провел 30 испытаний на земле с работающим ракетным двигателем и 100 испытаний разных (пробная заливка баков, проба арматуры и проч.). Количество этих испытаний ничтожно для такого большого технически сложного и нового вопроса-проблемы, как ракетоплан. Простой автомобиль, хорошо изученный, испытывают десятки раз. Но меня заставили написать, что я умышленно затягивал выпуск машины, увеличивая число испытаний, что когда я и инж. Глушко испытывали зажигание, то хотели взорвать объект и т. п. Это все ложь, т. к. ракетоплан цел и невридим и находился до дня моего ареста в НИИ № 3 НКОП (27 июня с.г.). Никаких взрывов на нем вообще не было, и он, и мотор целы. А в обвинительном заключении сказано, что в 1935 (!) я взорвал ракетоплан (!). Подобные примеры можно привести еще, но нет места.

5. Так все переврано, извращено в этих показаниях, ди иначе и быть не могло, т. к. меня заставляли писать неправду, извращая факты. Следствие, как я уже указывал, введено в заблуждение ныне техдиректором НИИ-3 Костиковым и его группой (Дедов, Душкин, Калянова), которые травили меня и мои работы ряд лет и дали ложные сведения НКВД… Моя просьба о грамотной экспертизе была отклонена…

6 В приговоре сказано, что я тормозил «образцы вооружений». Но я никогда не работал над «образцами»! Я вел научно-исследовательскую проблемную работу (с 1935 г.), которая со временем могла стать «образцами». Работа за эти два с половиной года шла с результатами, и создание ракетного опытного самолета, испытаний ракет и пр. все материалы об этом есть в НИИ № 3 НКОП в Москве. Ракетные самолеты – цель моей жизни, они нужны СССР, и я прошу Вас пересмотреть мое дело для того, чтобы я мог снова над ними работать, а не сидеть без дела в тюрьме…

10 ноября 1938 г. Королев».

В.П. Глушко, как и С.П. Королев требует справедливости:

«Генеральному Секретарю ВКП(б) И.В. Сталину.

От подследственного Глушко Валентина Петровича, нах. В Бутырской тюрьме НКВД. Дело 18102.

Я – советский инженер (род. В 1908 г.) работал 9 лет в НИИ № 3 НКОП, руководя разработкой реактивных двигателей, создал две опытные конструкции ракетного двигателя и газогенератора для топед (морских), принятых спец. Комиссиями, имею свыше 10-ти опубликованных научных работ и т. п.

Будучи оклеветан врагами народа и окопавшимися в НИИ № 3 карьеристами и завистниками, я оказался арестованным 23.III.38 г.

Материалом моего обвинения служат лишь заявления, что несколько лабораторных опытов оказались неудачными. Однако необходимо ведь признать, что при разработке новой конструкции, когда проводятся сотни опытов, некоторые из них могут быть неудачными! Тем не менее я нахожусь под следствием уже 11 месяцев. На основании изложенного прошу Вашего вмешательства, чтобы освободить меня из тюрьмы и дать возможность отдать все силы и знания на пользу Родине.

В. Глушко. 21.II.39 г.»

17 марта 1939 года было утверждено дело на В.П. Глушко. Но только через пять месяцев 15 августа 1939 года дело было рассмотрено Особым Совещанием при Народном Комиссаре Внутренних Дел СССР. Особое Совещание постановило: «Глушко Валентина Петровича за участие в контрреволюционной организации заключить в исправительно-трудовой лагерь, сроком на 8 лет, считая с 23 марта 1938 года. Дело сдать в архив».

На выписке из протокола № 26 («Слушали – постановили») в тот же день или через пару дней появилась удивительная резолюция, сделанная чей-то рукой простым карандашом: «Ост. для раб. в тех. бюро». Вот так чья-то ныне неизвестная рука решила судьбу советской космической и оборонительной ракетной техники. Кто это был?

Попробуем разобраться в непростой в стране ситуации, сложившей тогда.

Был арестован Глушко по приказу наркома внутренних дел Н.И. Ежова. В то время бытовала поговорка – арестовали, значит, попал в «ежовые рукавицы».

В стране был распространен плакат, нарисованный художниками Кукрыниксы. На нем был изображен Ежов, в его руках ежовые рукавицы, ими он уничтожает контрреволюционную змею – гадюку.

Н.И. Ежов санкционировал расстрелы И.Т. Клейменова (10 января 1938 года) и Г.Э. Лангемака (11 января 1938 года).

23 ноября 1938 года Н.И Ежов покинул пост наркома внутренних дел. 25 ноября 1938 года. Наркомом внутренних дел был назначен Л.П. Берия. Лаврентий Павлович был может быть не настолько кровожадным, как Николай Иванович, поэтому Сталин и доверил ему НКВД. И дал понять новому наркому, что пора умерить расстрельный пыл и «отпустить возжи».

Сыграло, вероятно, и письмо Глушко Сталину, приведенное мною выше… Берия по совету Сталина использовать заключенных инженеров не на лесоповалах, а в закрытых конструкторских бюро, приступил к их организации.

Так что резолюция карандашом на судебном деле Глушко определила дальнейшую судьбу Валентина Петровича неспроста.

Все годы после приговора до решения Сталиным в 1944 году об освобождении группы заключенных специалистов в авиационных конструкторских бюро НКВД Валентин Петрович трудится в различных КБ НКВД, создавая реактивные двигатели.

По иному сложилась судьба С.П. Королева. Приговор Сергею Павловичу был вынесен 27 сентября 1938 года – 10 лет исправительно-трудовых лагерей. Королев не задержался надолго в переполненной камере на Лубянке. 10 октября 1938 года он оказался в Новочеркасской тюрьме, тоже перегруженной, но в основном, уголовниками.

16. Новочеркасская тюрьма для будущего покорителя космоса

Новочеркасской тюрьме я посвятил целую главу. Тому были две причины. В ней С.П. Королев находился почти восьми месяцев, то есть больше, чем на Любянке или на Колыме. О том, что в ней происходило, даже знаменитый журналист Ярослав Голованов, автор книги «Королев. Факты и мифы», написал всего лишь несколько строк:

«Московские казематы были переполнены, столицу требовалось разгрузить, и арестованных рассылали в пересыльные тюрьмы, где формировались этапы в Коми, Мордовию, на Урал, в Сибирь и далее – до крайних восточных пределов страны. Королев попал в Новочеркасскую пересылку. Прибыл он туда – в одну из самых больших тюрем на юге России… Я не нашел ни одного человека, который бы помнил Королева по Новочеркасску, о жизни его там ничего не известно… В то же время в квартире на Конюшковской (Москва – автор) какие-то подозрительные личности, приносят крохотные записочки: «Жив, здоров, не волнуйтесь…». Ксеня Максимилиановна сует этим добровольным почтальонам деньги. Расспрашивать бесполезно: что могут рассказать уголовники?

– В Новочеркасске шамовка клевейшая, куда Самаре…

Но Ксения Максимилиановна не знала, как кормят в самарской тюрьме, сравнить не могла…».

Ксения Максимилиановна Винцентини – первая жена Сергея Павловича. В то время она, как могла боролась за существование семьи. Что бы хоть как то прокормить семью и посылать деньги мужу она трудилась на трёх работах.

Руководство больницы имени С.П. Боткина, в которую к этому времени устроилась Ксения Максимилиановна, в лице профессора М.О. Фридланда – заведующего кафедрой травматологии и ортопедии Центрального института усовершенствования врачей, действовавшей на базе Боткинской больницы, и Главного врача больницы Б.А. Шимелиовича решило ей помочь, предложив подать заявление о зачислении на должность ассистента кафедры.

В своей книге "Отец" дочь Сергея Павловича Н.С. Королёва вспоминает:

«Мама согласилась не сразу. Она знала, что ей придется, заполняя анкету, написать, что ее муж арестован, а кто возьмет на такую должность жену арестованного? Тем не менее Михаил Осипович и Борис Абрамович (Фридланд и Шимелиович – соответственно – Н.К.) убеждали ее и буквально заставили написать заявление. По их рекомендации, к величайшему удивлению мамы, она была зачислена в штат института на должность ассистента. Но вскоре ее неожиданно вызвали в кабинет главного врача, где уже находилась директор ЦИУВ профессор В.П. Лебедева, которая очень внимательно посмотрела на нее и задала несколько вопросов. Лишь потом мама узнала, что какой-то "доброжелатель" сказал директору, что она – итальянка, плохо говорит по-русски и даже институт закончила за рубежом (итальянцами были предки отца Ксении Максимилиана Николаевича Винцентини – потомственного винодела, а также преподавателя в Бессарабском училище садоводства. Ксения Максимилиановна окончила одесскую стройпрофшколу, где познакомилась с С.П. Королевым. Закончила Харьковский медицинский институт – автор). Маму приняли на должность ассистента без кандидатской степени с тем условием, что она должна как можно скорее подготовить и защитить диссертацию.

Теперь, помимо трех служб, предстояло еще заниматься научной работой, М.О. Фридланд предложил ей тему: "Спирт-новокаиновая блокада как метод борьбы с мышечной ретракцией (сокращением мышц) при переломах длинных трубчатых костей".

Экспериментальную часть диссертации мама выполняла по ночам на лягушках, морских свинках и кроликах.

Имея уже большой опыт работы практического врача-хирурга, много оперируя на органах брюшной полости и костях, она сама была не в состоянии зарезать лягушку.

Приходилось, несмотря на дефицит денег, нанимать санитарку, оплачивая ее "труд", иначе завершить работу оказалось бы невозможно. Когда экспериментальная часть диссертации была закончена, разработанная методика начала применяться в клинике у больных с переломами длинных трубчатых костей, а затем и ребер. В дальнейшем она нашла широкое применение при лечении раненых во время Великой Отечественной войны».

– А в это время Сергей Павлович в Новочеркасской тюрьме нашел способы налаживания связей с семьей.

Журналист «Комсомольской правды» Ярослав Голованов, окончивший ракетный факультет МВТУ имени Баумана и имевший в связи с этим обширные познания в ракетостроении, но нашедший свое призвание в журналистике, пытался выяснить обстоятельства пребывания Королева в Новочеркасском «зиндане». Как мы уже знаем, автору книги «Королев. Факты и мифы» это не удалось.

Мне помог совершенно невероятный случай. В днепропетровской газете «Днепр вечерний» была опубликована моя корреспонденция о соревнованиях скалолазов, проводившихся в крымском поселке «Новый свет».

Они были посвящены Николаю Васильевичу Крыленко – легендарной личности. Это был не сломленный царскими жандармами революционер и одновременно страстный горовосходитель. В эмиграции вместе с В.И. Лениным поднимался на общедоступные заснеженные вершины Альп. В Татрах они вместе выходили в горы.

Участник Октябрьской революции, Крыленко был назначен большевиками в конце 1917 года Верховным главнокомандующим Красной Армии. В 1918 году – член коллегии наркома юстиции (в 1912 году Крыленко поступил в Петербургский университет на юридический факультет, где сдал экстерном три магистерских экзамена для получения ученой степени).

1922–1924 г.г. – заместитель наркома юстиции. 1929–1931 г.г. – прокурор РСФСР, 1931–1936 – народный комиссар юстиции РСФСР, 1936–1938 г.г. – народный комиссар юстиции СССР.

В 1938 году на первой сессии Верховного Совета СССР Н.В. Крыленко подвергся критике за то, что тратил слишком много времени на альпинизм. «когда другие работают». Конечно, не альпинизм был причиной суровой критики народного комиссара юстиции СССР. Не сошелся он взглядами с государственным обвинителем на политических процессах Вышинским и председателем Верховного суда СССР Винокуровым из-за нарушений советской юриспруденции. 29 июля 1938 года был расстрелян.

Что касается – «тратит слишком много времени на альпинизм», то Николай Васильевич, действительно, уделял альпинизму предостаточно времени. Но и результаты были ошеломляющими. Он организовал несколько экспедиций на Памир, благодаря чему исчезли с карты СССР «белые пятна». Его экспедицией был открыт на Памире пик высотой 7495 метров и назван пиком Сталина (переименован в 1962 году в пик Коммунизма, а в 1999 году в пик Исмаила Сомони в честь основателя первого (в X веке) таджикского государства). Крыленко возглавлял организованное им Всесоюзное общество пролетарского туризма и экскурсий (ОПТЭ).

Конечно, в честь такого советского государственного деятеля нельзя было не организовать в Крыму соревнования скалолазов. В моей публикации было рассказано и о Н.В. Крыленко. Через неделю или чуть больше мне позвонили из редакции и передали, что меня вызывает главный редактор «Днепра вечернего».

Владимир Тимофеевич показал мне несколько листков из конверта и сказал:

– Это отклик на твою статью о скалолазах. Он настолько удивил всю редакцию, что пришлось оторвать тебя от твоих непосредственных дел в твоем КБ «Южное».

– Пригласили «на ковер»? Чтобы «нашлепать» за скалолазов? Что же такое мы натворили (я увлекался тогда и до сих пор увлекаюсь альпинизмом, скалолазанием, горным и пешим туризмом)?

– Письмо удивительное, оно адресовано тебе, но отослано в редакцию. Мы его прочитали. Оказывается, ты разбередил душу старому тюремщику. Прочитай послание, может быть пригодится для дальнейших публикаций. Неплохо бы тебе встретиться с ним…

На четырех страницах убористого текста были изложены откровения необычного для многих человека. Ну как же было не упустить возможности повидаться с ним!

– Не ожидал, что редакция «Вечерки» откликнется на мои воспоминания. Станислав Иванович, хорошо, что газета вспомнила о Крыленко. Выдающийся был человек. Мне около семидесяти лет, а помню многое, как будто происходило все, как сегодня. И тридцатые годы, и войну, и дальнейшее интереснейшее время. Я награжден почетным знаком «Заслуженный работник МВД СССР».

– Петр Николаевич, ваша трудовая деятельность прошла за «колючей проволокой»?

– Должен же был кто-то в стране обеспечивать выполнения юридических, прокурорских и судебных решений и постановлений. Хорошо, что вы вспомнили о Крыленко. Во всем мире нарушители законов наказываются, в том числе и лишением свободы. Николай Васильевич был ярым поборником соблюдения законностей в стране. За что и был расстрелян в 1938 году.

– Не могли ли бы вы рассказать о вашей роли в соблюдении судебных постановлений?

– Ваш вопрос какой-то витиеватый! Спросили бы напрямую о моей тюремной деятельности. У нас бытует мнение об исправительно-трудовых лагерях, как о некоем подобии преисподней. Это враки хлюпиков – интеллигентишек. Все было по иному. По крайней мере там, где я служил. Я прошел путь от рядового сотрудника до начальника. Мне можно верить.

– Начальника чего?

– Как бы тебе понятно объяснить? Лагерь – это не санаторий. Я был главнокомандующим над армией из тысячей зэков, например, в конце сороковых – начале пятидесятых годов на строительстве железной дороги Тайшет – Лена в Восточной Сибири. В моем лагере заключенные участвовали в социалистическом соревновании. Передовики социалистического соревнования отмечались поощрениями – например, дополнительным питанием. Мои заключенные питались в пределах установленных норм. Я изыскивал возможность усиливать его для тех, кто был впереди на трудовом фронте.

– Это были уголовники или политические?

– Кто такие политические? Ныне этот термин либералы применяют к кому не лень. Как можно было бы назвать политическим ныне всемирно известного покорителя космоса Сергея Павловича Королева? А ведь ему влепили в 1938 году политическую статью – организация антисоветского заговора! Какой же был из него антисоветчик, если он думал только о ракетах!

– Вы это поняли только сейчас или уже тогда, в конце 30-х годов?

– Тогда я недоумевал – политзаключенный поет блатные одесские песни? Так кто же он на самом деле?

И далее шел рассказ о том, как восемнадцатилетний донской казак Петр Журавлев был призван в тридцатые годы в Красную Армию. Первым местом его службы оказалась Новочеркасская тюрьма.

Она было ровесницей столицы Донского казачества – Новочеркасска. В начале XIX века, когда по указу императора Александра I новую донскую казачью столицу начал строить атаман Матвей Платов, оказалось, что для свершения правосудия потребовался острог. Весь XIX век он был местом задержания нарушителей общественного порядка и отбывания наказания для осужденных судом. В начале XX века на его месте было начато строительство капитальной тюрьмы. В 1915 году каменное четырехэтажное сооружение приняло первых заключенных. После достройки в 1918 году оно уже вмещало около двух тысяч заключенных. Тогда и в тридцатые годы это была почти «крепость» для содержания уголовников. Но в тридцатые годы среди них оказались и политические узники.

Молодой «стражник» Петр Журавлев быстро освоился с тюремными порядками. Что входило в его обязанности? Слежка за тем, чтобы в камерах уголовники не буйствовали. Среди них выделялись верховодилы, остальные более мелкого пошиба. Он с первых шагов узнал, что нужно уголовникам от надзирателя: чтобы в передачах для них тот не заметил спрятанный самогон. Были такие стражи порядка, кто не брезговал принимать от уголовников деньги и тайком приносить с воли спиртное. Захмелев, сокарменики пели блатные песни. Каково было удивление, когда Журавлев узнал, что одним из запевал был политический:

 
Раз пошли на дело —
Выпить захотелось,
Мы зашли в шикарный ресторан.
Там сидела Сара
В коженай тужурке,
А под нею боевой наган…
 

– Серега, не Сара, а Рая, – кто-то ухмыльнулся, – мою бабу звали Рая.

– Пусть будет Рая, если ты докажешь нашему камерному обществу, что у Раи были «коженая тужурка и боевой наган», – Серега улыбнулся, – но в Одессе песню сочинили о той, которую все звали Сарой.

В уголке камеры зашевелился другой политический:

– Сергей, у тебя же контрреволюционная статья, как можешь петь такую пошлятину!

– Извини, Отто Петрович. Это ты почти музейный биндюжник из Таганрога. А я – одессит. Закончил там профтехшколу. Мне сам Бог велел петь в этом «зиндане» одесские воровские сочинения.

В одной камере сошлись донские уголовники, а также директор Таганрогского музея Отто Петрович Лапин и ракетчик Серега Королев. Отто Петрович не терпел уголовников, ставил себя выше них. Скончался в 1940 году в Новочеркасской тюрьме при невыясненных обстоятельствах.

Сергей быстро наладит отношения с «братвой». Кто из «братвы» уходил на волю, тот уносил в ботинке Сережину «писулю» для его мамы Марии Николаевны и жены Ксении Максимилиановны.

У надзирателя Петра Журавлева Сергей Королев потребовал бумагу и чернил. Очень понравился Петру, выражаясь современным языком, «одесский шансон» в исполнении «шансонье» Королева. Уважил просьбу политического заключенного – бывшего одессита.

Начальник тюрьмы прочитал:

«Верховному прокурору СССР, г. Москва. От заключенного Новочеркасской тюрьмы… Я оторван от дела в период его успешного развития, и работа стоит, т. к. арестован и Глушко. Этим нанесен ущерб СССР, так как указанные работы чрезвычайно важны и нужны. Прошу Вас пересмотреть мое дело, причем все факты и сведения могут быть мною доказаны. 1938 г. 29 октября. Королев».

Начальник не стал возражать и отправил заявление в Москву. Что там происходило, Королев не знал, но продолжал посылать заявления в столицу. Пошел восьмой месяц его пребывания в Новочеркасской пересылке, когда пришел из Москвы приказ подготовить следующую партию заключенных для отправки на Дальний Восток.