Читать книгу: «Дневник Человека-Сарая», страница 2

Племянник Витя

Пришел Витя, племянник Изы, подсел ко мне в Сарай отдохнуть. Он шел из Кугинино, где пас коров. Выглядел он усталым. Я пододвинула к нему поближе диктофон и решила, что Витя не обратит внимания на "непонятную вещь". Но Витя им заинтересовался, спросил, что это. Я ответила, что плеер. Витя спросил, сколько он стоит. Узнав, он покачал головой и сказал: "Если другой модели покупать, можно и за дешевле."

– А надолго батареек хватает?

Я ответила, что в среднем на три дня, если не перематывать кассету часто.

– Когда работает… это он .... надолго работы хватает .... если не перематывать? – Витя говорил медленно и хрипло.

– Можно проверить, – ответила я и включила запись. Кассета закрутилась, и я перешла к намеченному плану – узнать о Витином путешествии.

– Как вы тут зиму прожили? – спросила я.

– Помаленьку… – задумчиво вздохнул Витя.

– Иза писала в письме, что вы из Малой Вишеры шли зимой до М-лово пешком?

Витя, молча, нахмурившись, смотрел перед собой. Я повторила:

– Это правда, что вы проделали этот путь?

– Немного прибавила она…

– Как же было по-настоящему?

Снова пауза. Витя помолчал и туго произнес:

– На электричках…

– На электричках!? И сколько это времени заняло?

– С начала и до конца – два дня…

– Два дня!? – повторила я. – А Иза писала, что два месяца…

– Да. Преувеличила…

– Так это было всего лишь два дня! – я не могла скрыть свое разочарование и попыталась разузнать, как его обокрали в Малой Вишере:

– В Малой Вишере у вас что-то произошло?

– Да, было…

– А что?

– Не хочу вспоминать…

Ожидание о его рассказе не оправдалось вовсе. Я расстроилась, прослушала после его ухода запись с долгими паузами и хрипящим дыханием Вити. А я уже так ясно видела Витю, у которого украли последние деньги, идущего в лохмотьях по дороге, машины не останавливаются его подвести, валит снег, сильный мороз, у Вити раскрасневшееся лицо и, снег не тает на бровях и ресницах, обморожены пальцы на ногах, он кашляет, еле передвигает ноги…

Прошлым летом Витя был куда более разговорчив.

Привожу запись из прошлогодней тетради:

– Сейчас восьмой час, – уходя, обернулся Витя, – минут десять.

Я вопросительно посмотрела на него: к чему это он?

– Что? Не веришь? Вот смотри! – он достал из кармана электронные часы и, не глядя сам, показал мне циферблат.

– 19.14.

– Ну, вот видишь, на четыре минуты ошибся! Это я по солнцу определяю. – Витя пошел дальше за козами, оглядывался и продолжал говорить. – Иногда на десять минут ошибусь или на двадцать… А так-то всегда точно… Ну, не точно, а примерно точно…

Я осталась сидеть на бревнах, кивая ему вслед.

Этому предшествовал довольно продолжительный разговор с Витей. Я сидела как обычно с тетрадью в руках за сараем. Сначала появилась коза с двумя козлятами, черным и белом. За ними вышел Витя. Он их пас. Козы были непривычны пастись одни. Витя подсел ко мне. Он оказался не таким уж отшельником и молчуном, как мне казалось.

Мы говорили о книгах, как о погоде: неисчерпаемая тема. Каждое слово Вите давалось нелегко. Он глубоко вздыхал, но эти вздохи обрывались глубоким кашлем. Смотрел он куда-то вдаль, поворачивал ко мне голову только, когда я говорила то, что казалось ему смешным.

Я разглядывала его половину лица. Губы, обветренные и помятые, время от времени обнажали его желтые зубы, между которыми при каждом слове пенистой волной появлялись слюни.

Нос морщился, чесался. Ногти тотчас приходили на подмогу носу. Глаз (я наблюдала только за одним) сначала был бел со зрачком голубым, как озерная вода в ясный день, но к середине чернел, дна не разглядишь.

Разговор зашел о водке, закуске и похмелье. Витя повеселел от того, как я несведуща в этом вопросе. Здесь он числился бывалым знатоком и делился со мной тонкостями этого дела. Я заметила, как на белке его глаза появились красные жилки, а голубизну его зрачков залила мутная пелена, как туман над озером. Этот разговор доставлял Вите забаву.

– На заводе работал, пил, чуть ли не каждый день. Сижу дома перед бутылкой. Раз – закончится! Ты ее в мусорный бак. А хочется, чтоб она снова полной стала… Сказал себе как-то: "Все, хватит!" Пришел день на другой на завод, а тама мне литейщицы и восклицают: "Ой, батюшки! А ведь ты трезвый что ли?! Ты, может, где лечился от выпивки что ли?!" А я им: "Какой там лечился! Сказал себе: "Нет!" и прекратил!" А они прямо остолбенели: как это я сам пьянствовать перестал. Меня раз и к начальнику цеха вызвали. Выхожу из кабинета его с подарком. Все еще больше удивляются! Да так, что мне аж смешно стало! – Витя заулыбался и повернул лицо в мою сторону. Я восхищенно одобрила его силу воли.

Витя слегка погрустнел, когда речь зашла о Киргизии, где он родился и работал на заводе.

– Там, – говорил Витя, – наречие другое. Не так как здесь. В Киргизии любой русский "ТАшкент" скажет. Ну, ему то можно! А местные по-другому, через "О" – "ТОшкент". Или еще чего говорят – все через "о". Я тоже говорил, а теперь отучился. Я же здесь уже 7 лет живу…

25 июня, понедельник. Человек-Сарай

Вчерашний разговор с Витей странным образом преобразился в нечто, что сложилось у меня в следующие слова:

Человек-Сарай.

Он был в замешательстве

И шел в никуда.

Наскучил ему его быт.

Он нес по дороге,

не зная куда,

Свой сокровенный секрет.

Ему надоели и дом, и семья,

Знакомые люди и даже друзья.

Всю жизнь, прожитую во зря,

Стремился он сломить.

Удрать, бежать, нестись,

Скакать, ползти в изнеможении,

Но дух спасти от скуки и томления.

Он шел сквозь горы, по полям,

По рощам и лугам.

Искал он то, что бы его

Направило во свет,

Куда дорогу суждено прокласть,

Только не всем.

Но он стремился то постичь,

Что надобно ему

Для тех свершений, что ему

Приснились наяву.

И он нашел то, что искал —

В пустом лесу,

Под тенью звезд

Стоял Сарай.

И Человек, войдя в него,

Почувствовал себя творцом.

Сидит в Сарае до сих пор

Счастливый Человек:

Мечтает, молится, грустит

На сене Человек-Сарай навек.

Вторник, 26 июня. Чукотский летописец

Мы в полном составе: Общество шмелей-холостяков, Сеньора Соsа соn Ко и собственно я, Человек-Сарай.

Небо покрылось тучами,

Словно пеною грязною.

Птицы летают черные,

Будто крапинки-звездочки.

В прошлом году моим излюбленным местом были мостки. Я сидела у самой воды, писала слегка в рифму и рисовала о том и то, что происходило вокруг. Как чукотский летописец.

Стоит рыбак на берегу.

Щебечут птицы надо мной.

Но вот затихли голоса —

Перекричал их шумовой

И громыхающий в ушах

Холодный ветер над рекой.

Мне холодно, но я сижу

И уходить не собираюсь.

Пусть насморк будет,

Пусть простуда.

Но с этим не сравнить то чудо,

Когда сидишь на берегу.

Ну, удочка!

Ну, палка удалая,

Со взмахом режущим волну

Ты убиваешь трех одним ударом:

Червя, пресклискую рыбешку

И, главное, – царящую речную тишину.

Вся речка небом почернела,

Трава закисла в зелени.

Все, что крутится на языке, нужно вкрутить в бумагу.

Среда, 27 июня. Эротический роман как теннисная ракетка

В Обществе шмелей-холостяков объявился маньяк, который стал меня атаковать. Он пытался согнать меня с Центрального отверстия Сарая, но он не оценил противника, Человека-Сарая. Несколько раз мне удалось прихлопнуть его Эротическим романом 18 века, но он, проныра, выбирался из-под него и снова за свое. Я его отбивала эротическим романом, как теннисной ракеткой, а он, каучуковый, отскакивал – живучий шмель!

И второй появился! Это был жестокий бой, но без потерь с моей стороны, не зря же я занималась теннисом!

– Вы, что чокнулись совсем? – спросила я шмелей, грозно поднимаясь и орудуя изо всех сил романом маркиза де Сада. – Я же не просто здесь сижу! Я же Человек-Сарай!

И тут я, наконец, поняла, в чем дело! Я сидела, прислонившись к куче сена, и заслоняла спиной щель между сеном и стеной Сарая – вход в дом Общества шмелей-холостяков! Я стояла и смотрела, как шмели влетают и вылетают, и недоумевала, как я могла забыть, что у них там вход, и как мне повезло, что они не набросились на меня с тыла всем Обществом.

В итоге я села напротив их парадной, под покачивающуюся балку, в принципе она еще крепко держалась.

Это был первый день моего сарайства, когда меня не навестил Саша. Я была немного удивлена, но и рада, что меня не отвлекают.

Четверг, 28 июня. Костер в олешнике

Мои соображения насчет Саши постоянно меняются: то он кажется мне стеной, от которой отскакивают все мои подачи, то в его молчаливом присутствии я нахожу что-то интригующее и привлекательное, то я проникаюсь к нему любовью и обожанием, когда он говорит, что ему очень интересно меня слушать (хотя по его виду я бы ни за что не сказала, что это правда).

Недавно Саша поразил меня "интеллектом": он прочел двенадцать томов "Всемирной истории", два тома "Все о всех", шесть томов "Все обо всем" и знает прогноз погоды на ночь, предшествующей рождению Ивана Грозного.

Я далека от таких познаний и поэтому, мне было приятно вспомнить, как кто-то когда-то говорил, что самое неблагодарное и глупое занятие – это разгадывать кроссворды и читать энциклопедии. У меня хватило ума не сказать об этом вслух. Я просто вежливо ошалела.

Он, наверное, быстро читает – этим все и объясняется (и Б.К. в том числе). Вот только, куда эта информация у Саши утилизируется? Может, он не с проста обучается на сантехника…

Вечер вторника продемонстрировал моего слушателя с еще одной стороны. Какой же он разноплановый, мой собеседник.

Я покинула свой Сарай, чтобы пройтись с Сашей по берегу. Сидеть в Сарае целый день довольно утомительно. Возле олешника нас окликнули. Мы подошли к костру.

Там были: Карина с чахоточно-желтым цветом лица, Оля, искусно орудующая матом и усердно посещающая воскресную школу; Миша Лукьянов, которому бабка сама покупает сигареты; прошлогодняя подруга Галя, с этого сезона посещающая дискотеки – а это в местных кругах признак "взрослости", а ведь ей всего двенадцать лет; и, наконец, два брата из большой семьи – Димка и Лешка, несмотря на их восемнадцать и пятнадцать лет, одного роста с десятилетками. Можно предположить о вреде курения для роста.

Возле костра мне стало не по себе. Всех их я знала не один год, но в это лето, в лето, когда меня тяготило к Сараю, меня тяготила их компания. Я приветствовала их. Димке не понравилось, что Оля и Карина продолжали шумно болтать несмотря на наш приход, и он сделал им замечание:

– А вы, блять, суки ёбаные, не слышали, что с вами поздоровались?

Оля тут же отвлеклась от Карины и красочно парировала:

– Заткнись, блять, урод! Или в пизду дам.

Я тут же представила, как в воскресной школе батюшка приходит к детям и говорит: "Ну, блять, суки ёбаные, повторяйте заповеди, или глаз на жопу натяну!". Странно, что Оля не усвоила, что у мальчиков «пизды» нет, видно пропускала занятия в воскресной школе.

Костер разжигать они не умели, поэтому хором сокрушались над затухающими поленьями. Я слушала их матопонос. Даже пожалела, что не взяла диктофон, чересчур выразительны были некоторые матосочетания. Надо будет взять как-нибудь в другой раз, вдруг пригодится.

Но тогда я выдержала не более десяти минут. Кажется, гримаса моего лица выражала то, что меня сейчас стошнит, поэтому я беспрепятственно ушла. Меня, действительно, сбило с волны Человека-Сарая эти десять минут.

А Саша остался. Я рассчитывала, что он уйдет со мной, потому что я как раз, когда нас отвлекли, собиралась поведать ему очень тайные тайны относительно моих отношений с Сараем. Оказалось, что не так ему это интересно.

Это был день великого разочарования Человека-Сарая в своем единственном слушателе и почитателе.

И с того вечера Саша ко мне не приходит. Хотя о причинах этого я не догадываюсь.

Но, именно, сейчас я понимаю, как мне необходим слушатель.

Остались только я и Сарай.

А вот и потерянный друг сидит на берегу, дымя сигарой… Авось, сгинет в пучину речную… Или "в клокотанье собственной утробы!" (цитирую Данте)

Когда много говоришь, а потом замолкаешь, сразу образовывается пустота в голове, и тишина, которая раньше заполнялась собственным голосом, начинает давить на уши. И вот так я и сижу в своем Сарае. Тихо-тихо. А потом постепенно становится слышен шум ветра, стрекотание кузнечиков, звуки из деревни, и вот уже вспоминается школа, появляются мои герои, начинает вырисовываться сюжет. И я уже полностью им поглощена. И я совсем не замечаю, где я нахожусь.

Но вот резкий шум с берега. Я опять в Сарае и вижу, как там, на берегу собралась та же орава. Они размещаются возле воды, присаживаются на корточки и закуривают и даже не подозревают, что только что меня сбили. И Миша стоит в виде столба и, видно, слушает.

Пришла сеньора Соsa con Ко. Марта, Борька и Борька принялись жевать, повторяя за козой. Член Общества шмелей-холостяков долго жужжал возле меня, но я сидела неподвижно, в какой-то прострации, что даже видела себя со стороны и как возле меня кружит шмель и не могла оторваться от этого видения, и после улета шмеля тоже.

Мне постоянно чудится, что позади меня кто-то топает ногой, гулко и редко. Сначала я подумала на Сеньору, но она паслась слишком далеко от меня и ноги не поднимала. А топали прямо за спиной. Надо думать, что это дух Сарая. Наша компания, однако, увеличивается.

Возникло желание что-то написать… Хочется что-то написать…

Рассказ? Никогда раньше не хотела написать рассказ.

Попробую написать рассказ – его я должна закончить.

Рассказ Человек и собака

Человек вышел из дома и пошел по улице. Дама, стоявшая на остановке, смотрела на него впервые и ничего о нем не знала, кроме того, что он вышел из дома на Суворовском проспекте. Она также не знала, живет ли он в этом доме или заходил в гости к кому-то. Она не знала о нем ничего, а он знал о себе многое, но даму не интересовало то, что знает о себе этот человек, ничем не отличавшийся от других прохожих, она его даже не заметила. Подъехал троллейбус, и дама уехала, человек пошел в ту же сторону. Он, кстати, тоже не обратил внимания ни на даму, ни на людей, стоявших на остановке, ни на троллейбус.

Он шел вперед. Вдруг он остановился, разглядывая витрину магазина, зашел в него и купил десять одинаковых расчесок. "Лысый человек купил много расчесок"– медленно мысленно произнесла задумчивая замученная продавщица. А человек шел дальше с десятью расческами в карманах.

Прижавшись к дому, на асфальте лежала собака, в углах ее глаз блестели капли. Она смотрела на прохожих, в отличие от прохожих, которые не смотрели друг на друга и тем более на собаку. Человек присел возле собаки, она подняла на него голову. Человек зашел в магазин напротив и купил ошейник. Собака взяла ошейник в зубы и стала подбегать с ним к прохожим: они отмахивались и отскакивали от собаки. Тогда она подошла к человеку, он надел на нее ошейник, и собака пошла за ним.

Человек и собака вышли на Невский проспект. Человек снял свои ботинки и надел их на задние лапы собаки, обвязав их шнурками. Какие-то мальчишки засмеялись и, показывая на процессию, сказали: "Смотрите, придурок!". А бабушка с сумочкой запричитала: "Ай-ай-ай, сыночек, без сапог-то по лужам – простудишься! … Помрешь меня быстрее, работать не будешь – пенсию убавят."– и пересчитала деньги в полиэтиленовом запотевшем пакете. Остальные прохожие, не скрывая улыбок и хихикая, оборачивались. Человек не обращал на них внимания, он шел дальше.

На переходе к нему обратился господин с газетой и с вопросом, сколько времени. Человек ответил: "Времени не существует". Тот не поверил и стал спрашивать у других. У них не оказалось часов, следовательно, человек был прав.

Собака шла рядом с человеком, и все время посматривала на него, задирая голову. Человек опустился на колени и пошел на четвереньках. Вместе они стали бегать по лужам, обрызгивая прохожих и обнюхивая их сумки. Те шарахались от них, а Человеку и собаке это безумно нравилось, и они радостно гавкали на всех, завывая от удовольствия.

Потом они устали и зашли в кафе. Человек, как и собака, встал на две ноги. Они заказали черный кофе и пирожные. Собака ела очень аккуратно, запивая пирожные кофе из блюдца. Но их попросили удалиться, тогда Человек и Собака встали на стол и начали выть и топать ногами. Посетители кафе, сидевшие рядом с ними, быстро собрались и ушли недовольными. Вдруг Человек заметил, что к ним направляется большой сильный черно-кожаный охранник. И Человек с Собакой что есть мочи побежали из кафе, расталкивая всех на своем пути.

Они мчались на всех четырех по Невскому. С завистью поглядывали шоферы, застрявшие в пробке, как бегут Человек и Собака. Человек и Собака бежали, мчались, неслись и чувствовали только мокрый асфальт и дующий им в лица ветер. И они были самыми счастливыми из всех, кто был в это время на Невском. Они радовались каждому мгновению, каждому шагу и каждой луже.

Они добежали до Катькиного садика, запрыгнули на скамейку и завыли на огни Александринского театра. Фигура, проходящая мимо них, негромко сказала: "Допился идиот…". Появились два милиционера. Увидев Человека и Собаку, они подошли к ним и со словами: "Пройдемте-ка с нами!"– хотели забрать их в участок. Но Человек и Собака громко залаяли на них и оскалили зубы. Один из милиционеров уже попытался скрутить руки Человеку, но тот вырвался, и они с Собакой рванули на другую сторону, через Невский, на котором столпились машины. Человек с Собакой прыгали по крышам машин, как тяжелые кенгуру. Милиционеры гнались за ними, размахивая руками и неповоротливо огибая машины.

Перебравшись через дорогу, Человек и Собака свернули на Садовую, милиция не отставала. А беглецы ворвались в театр Комиссаржевской, понеслись по лестнице вверх, со всего размаха врезавшись в дверь, распахнули ее – зрители, сидевшие у этой двери, повскрикивали и повскакивали с мест, а Человек и Собака запрыгнули на сцену, заиграл оркестр, занавес поднялся… и под всплеск аплодисментов представление началось.

В дверях стояли ошарашенные милиционеры.

P.S. Кстати дама, не заметившая человека, вышедшего из дома, тоже смотрела спектакль и только сейчас, разглядев актера, думала как бы ей хотелось встретиться с ним после спектакля, даже не подозревая, как он был близок до.

P.P.S Человек купил расчески, потому что его собака сгрызла много расчесок в гримерке.