Читать книгу: «Геометрическая поэзия», страница 8

Пустыня

Дикий крик умирающей птицы

Над пустыней безмолвной застыл.

Оборвались воды вереницы,

И шакал безнадёжно завыл.

Где вы, вечных оазисов дали?

Где искать вас в смертельном краю?

Мы последние капли отдали

За последнее место в раю.

Звёзды дремлют, и дремлет пустыня.

Не колыхнется нежная рожь.

Над безмолвным простором лишь птицы

Так бессовестно веруют в ложь.

Нам песок засыхающей крошкой

Не уставшие ноги ласкал,

Пока змей неприрученной кошкой

Свою жертву безжалостно рвал.

Дикий крик, застывающий в зное.

Сколько раз мы услышим тебя

Над барханами в страстном запое,

Где вино – это жизни стезя?

Мы уходим. В кровавом закате

Нам мерещатся светлые сны,

Где под сильной струёй в водопаде

Беззаботно играют слоны.

Где лианы под солнцем не чахнут,

И с утра расцветает жасмин.

Не исполненных тридцать желаний

Забирает себе Аладдин.

Не Орфей

Вся моя жизнь – одна сплошная песня.

Вновь Сириус осветит небеса,

И вспыхнет нотами забытая комета,

В созвездии своём Большого Пса.

Я лиру достаю. Заядлым музыкантом

Вновь проклинают звёзды в небесах.

Прошу простить, друзья, исконным аргонавтом

Я был рождён в стихийных облаках.

Мой друг и я – вдвоём на этом свете,

Нам позавидовал бы свергнутый Орфей.

Лишь я и лира в вечном царстве лета,

Где расцветает призрачный шалфей.

Где музыка звучит до позднего заката,

Звучит, чтобы умолкли соловьи,

И чтобы грома гневные раскаты

Не заглушили строки о любви.

Мир замолчал, как только струны лиры

Вновь задрожали в собственных руках,

На месте замер дождь метеоритов,

И вспыхнул Сириус в далёких небесах.

Меня простят – я знаю это точно –

За сон, нарушенный балладой о любви,

За свет от звёзд, в ночи меня признавших,

За то, что замолчали соловьи.

Вся моя жизнь одной сплошной балладой

Течет под стук хромого колеса.

Друг Сириус, по дружбе нашей старой

Зажгись а созвездии своём Большого Пса.

Затуманенные очи, затуманенный рассвет…

Затуманенные очи,

Затуманенный рассвет…

К сожалению, больше мочи

Ожидать терпения нет.

Сколько грёз, пустых мечтаний

Подарил слепой обман.

Словно ядом расставаний

Отравил ночной дурман.

Сколько дней жила надеждой,

Что увижу снова тех,

Кто под порванной одеждой

Прятал сладости утех.

Я ждала с правдивой верой,

Что на свете есть любовь.

Но фальшивкою-аферой

Оказалась дружба вновь.

Нет, я их не обвиняю,

Что в рассвете своих лет,

На войне, где я дичаю,

Сгинул жизни ранний цвет.

Там, на поле, белый вереск,

Будто в память о любви,

Оживляет листья веток

Свежепролитой крови.

Много раз от почтальона

Доброй весточки ждала.

Что на месте батальона

Незастывшая смола

Запечатала конверты

Недописанных стихов.

Но в размытые кюветы

Утекают слёзы. Снов

Удивительный рисунок

Вновь вдыхает в тело жизнь,

И я будто вижу снова

Свой несыгранный козы́рь.

Затуманенные очи,

Затуманенный рассвет…

Солнце в дымке слабой ночи

Угасает в бездне лет.

Где на холме стояла церковь, и шелестел суровый лес…

Где на холме стояла церковь,

И шелестел суровый лес,

Деревня жизнью неизменной,

Надев на плечи сеть завес,

Под колокольный звон уставший

Свой коротала праздный век.

И звон, до этого молчавший,

Нарушил скрип хромых телег.

Тупая кляча, еле-еле

Наверх повозку затащив

И шрамы зализав на теле,

Продолжит путь меж старых ив.

Мужик крестьянский в бритой пашне

Крикливых отгонял ворон,

Пока его жена на бане

С дитём купалась. Пахнет он

Землёй сырой, что после капель

Ненасыщающей грозы

Цветёт по-новой, словно знает,

Что сбруи тягостной узды

Спадут. Он пахнет свежим хлебом,

Что на столе стоит с утра,

Свечою в храме, светлым небом,

Собачьим лаем со двора.

Он пахнет петушиным криком,

Что на заре ласкает слух.

Он в церкви за священным ликом.

Кто – он? То русский крепкий дух.

Яблочный рассвет

Под белой кроной яблочный рассвет

Сжигал потоки тьмы, что после ночи

Окрасившись в полуприятный цвет,

Покинули распахнутые очи.

А тот рассвет будил восточный бриз,

Заснувший недосмотренными снами,

Как иногда не выигранный приз

Мерещится несбытными мечтами.

Он ворошил сопящие стада,

На склоне гор притихнувшие реки,

Под небесами стаи облака

И озера не сомкнутые веки.

Иссиня чёрный пропасти провал

Рассвет манил, и яблочное солнце

Туда скатилось, словно наповал

Забросили в разбитое оконце.

И предрассветный час в покинутый овраг

Лучами солнца ярко-золотого

Кидал навеки сломанный тесак

Ночного стража. Сколько раз жестоко

Он светлый день тем тесаком своим

Срубал под корень дерево рассвета,

И сумерки, всю землю окружив,

Давили прелесть яблочного цвета.

Но победил мой яблочный рассвет,

И воцарилось утро в бренном мире.

И крутится Земля по кругу тех орбит,

Что струнами являются у лиры.

Океан

Мой синий океан – размах души невольной.

Он плещется в суровых берегах,

И маленькой песчинкой среди моря

Восторг мой отражается в глазах.

Глубокой и пугающей стихией,

Неусмеримой дикостью своей

Пленяет океан той добровольной силой,

Какою он пленил любовь морей.

Какая сокрушительная сила!

Обломки скал, с секунду задержась,

В каком-то безнадёжном обречении

Упали с грохотом, где океанский глаз

Следит за мной. В глубоком подсознании

Шевелится ещё мой личный страх,

И, напугав, голодная пучина

Убила восхищение в глазах.

Глубинный океан, он пропастью бездонной

Пугает, под поверхность заманив.

И вот уже полупрозрачной кромкой

Сомкнулся океан, навеки поглотив.

Какая необузданная воля,

Что забирает душу вновь и вновь…

На сей раз заберёшь и тело,

Похоронив под ветхою скалой.

Космос

Вновь вечер наступил, и мой чернильный космос

Опять в мгновение одно сумел ожить.

И снова я услышал тихий голос,

Который ни на миг не смел забыть.

На небе Млечный путь размытой полосою

В спокойствии немом мой разум усыплял,

И в мёртвой тишине в погоне за звездою

Разбитый метеор осколки разгонял.

И в мёртвой тишине небесные хвоинки

Не шелестят на высохшей земле,

Не упадут с лица солёные слезинки,

И не услышишь плач в пугливой темноте.

Как одинокий холм, зияющая бездна,

Просторами своими заковав,

Влечёт меня к себе, и в сладком нетерпении

В полузакрытых теплится глазах

Волшебный космос, магией галактик

Вновь околдовывает душу, и слова

Как будто сами льются через бортик

Пределов стихотворного труда.

Так одиноки дюны и барханы

Песчаных обезвоженных пустынь,

Как космос одинок, где дикие лианы

Кометы заменяют и полынь.

Кустарником разрушенные звёзды

Свой свет не смеют больше показать.

Погасли в темноте последние невзгоды,

И только космос тихо продолжал сиять.

Сказка

Когда-то в мире сказка расцвела –

Как птица, пела, в ту страну звала,

Где радуга беспечной чистоты

Сияла в небе сизой красоты;

Где бескорыстно можно полюбить,

Где доброту не стыдно подарить,

Где люди жили в мире, в тишине:

Без шума войн и крови на земле.

А сказка эта верила в себя,

И как-то по-особому любя,

Она растила белые цветы,

Как символ неизменной доброты.

И верила история любви,

Что люди тоже верят, но, увы,

Ребяческой наивностью сочтя,

Не помнят сказку даже тополя.

Напрасно, я скажу, как тот,

Кто выиграл заветный сладкий плод –

Нашёл то место, где былины цвет

Пророс по-новой в этот бренный свет.

Там всё ещё зелёные луга

От неба отражают облака,

И ландышей ранимый аромат

Пленяет тонкостью сосновый некромант.

Долины там промеж суровых гор

Забыли про людей, как будто вор,

На месте пойманный однажды, навсегда

Ушёл на промыслы в другие города.

Как говорится, в жизни «без труда

Не вытенешь и рыбку из пруда»,

И не пытаясь сказку возродить,

Не надо веру в светлое губить.

В любой момент мы можем все вернуть,

Ну а пока дай сказке отдохнуть.

Хозяин ночи

В тумане рассветном воинственный всадник

По старой дороге бесцельно бродил.

Куда приведёт его смерти привратник?

В какие края он его заманил?

А рыцаря конь неопрятным копытом

Промёрзшую землю в тени ковырял,

Где ворон в обличьи своём чернокрылом

Кровавую падаль упрямо клевал.

Плакучая ива на ветхом обрыве

Печально склонённые ветви свои

Дождём омывала, в душевном порыве

Солёные слёзы скрыв сенью любви.

Ревел среди чащи попавший в капканы

Медведь, истекающий кровью во мгле.

Он тоже имел несвершённые планы,

И шерсть почернела, как будто в золе.

Пустела дорога, и скатертью белой

Сквозь лес уходил неизведанный путь.

Могилка под вечнозелёной омелой

Рассветную пташку не смела спугнуть.

Коня приструнил одинокий мой воин.

Хозяин суровой и грозной ночи,

Ты господин своей жизни привольной,

Где место опасностям вместо любви.

Коробка

На улице пыльной стояла коробка –

Картонные стены, картонное дно.

Внутри поселилась бродячая кошка,

Когтём процарапав в коробке окно.

Вновь дождь поливал над разорванной крышей.

Под черным подъездным глухим козырьком

В коробке, оставленной пьяным соседом,

Нашло существо новый временный дом.

Как много картонных коробок на свете!

Для каждого шанс на спокойную жизнь,

На тёплый ночлег на сворованном пледе,

Где можно на миг о проблемах забыть.

Истёк срок годности словарного запаса…

Истёк срок годности словарного запаса.

Когда признаться в чём-то тяжело,

Уходим вглубь неведомого лаза,

Чтоб там порезать руки о стекло.

Царапают мучительно осколки

Изнеженную душу о слова.

Не сказанные вовремя упрёки

По свету ложно разнесёт молва.

Исходит срок словарного запаса.

Нам извинения неведомы, чужды.

И даже для родного человека

Составит сложность оценить свои труды.

В бою нечестном воин победил

И, повинуясь действию приказа,

По-настоящему однажды полюбив,

Впервые встретил зеркало отказа.

Истёк срок годности словарного запаса.

Писатели, поэты и творцы,

Вам нечем утолить ту жажду вдохновения,

Чем утоляют жажду мудрецы.

Северный ветер

Мой северный ветер, могучий буян

Рвал вечнозелёные ели,

Сметая в пурге еле тёплый туман,

К земле прибивая метели.

Гудел меж деревьев мой северный волк

И выл, умирающий воин,

Чей быстро угасший прославленный полк

Быть полком в войне не достоин.

Прощайте, цветущие маков поля,

Вы время своё золотое

Отжили, о сне благодарном моля.

В утопии Карского моря

Слагали легенды. Суровый народ

Про северный ветер могучий

Сынам, дочерям колыбельные спев,

Заснул под заснеженной кручей.

И только несёт одинокую песнь,

Морозит сиреневый клевер,

Как гордый орёл, парит над землёй

Мой северный, северный ветер.

А у меня уж третья ночь…

«А у меня уж третья ночь –

Никто не сможет мне помочь…

Любовь и ваша доброта

Мне не помогут никогда,

Но я запомню навсегда

И ту любовь, и те невзгоды».

Бежали в небе облака,

И на земле журчали воды.

Через земные города

Летел мой демон сквозь года.

Смотря на небо свысока,

Он ад свой возносил высо́ко,

И прожигало строчки лавой

Испепеляющее око.

Рассвет сжигал ночную тьму.

Святую развязал войну

Мой демон, погружаясь в мглу,

Где место лишь для вечной боли.

Над городом висит скала.

На ней сидящий Сатана

В людскую смотрит третью ночь –

Никто не сможет им помочь.

«Любовь и ваша доброта

Нам не поможет никогда,

Но мы запомним навсегда

И ту любовь, и ту надежду…»

Порок

О да, я знаю твой порок:

Я вечерами наизусть его учила.

Увы, был прав низвергнутый пророк.

Я твой недуг навечно зазубрила.

Прости меня за эту прямоту,

Как я тебя прощала вечерами

За твой порок под именем любовь,

Ведь так назвали это чувство сами.

Тогда сказал мне, что пути назад

Мне не сыскать от проклятой болезни.

Зачем ты запугал тогда меня?

Я своим чувствам до конца останусь верной.

Наверно, мы боимся ошибиться,

Раз за недуг мы приняли момент,

Когда слепое счастье ослепило,

И на престол взошёл глухой реге́нт.

Прошу, прими свою ошибку –

Ты вечерами снова ждёшь меня.

Услышь слова, которые не слышишь:

Я вечерами тоже жду тебя.

Пожар

Однажды шла по улице ночной.

Свернув на площадь, пламя осветило

Дорогу мне, как будто возвестило

О своей жажде под давящей темнотой.

Метались люди, словно мотыльки,

Об огонёк смертельный обжигаясь,

По сторонам пугливо озираясь,

Сжигали крылья в обгоревшие угли.

Заворожённая игрой опасного огня,

Стояла и смотрела на фасады.

Оставив позади горящие громады,

Своею дикостью пленил пожар меня.

Стояли люди рядом на манеже,

На догорающий смотрели особняк.

Внутри гулял бушующий сквозняк,

Благое пламя раздувая до предела.

Кицунэ

Я расскажу историю о том,

Как некогда стоял прекрасный дом

Среди лесов, полей и синих рек,

Среди измученных уродливых калек,

Деревьями зелёными представших,

И ярких звёзд в ночи сиявших.

Ну а пока стоит и смотрит вниз

У дома гордый и надменный кипарис.

Когда-то жило в доме существо,

И, тщательно скрывая естество,

Оно, как мы, и в радость, и в печали

Впадало. Тополя молчали

О том, как через сеть корней

Под легкомысленной прохладою теней

Уходит и приходит сквозь леса

Красивая и рыжая лиса.

Но каждый вечер, лишь взойдет луна

И озарит поля, во время сна

Вновь превратится девушка в лису.

Отчёркивая в небе полосу,

Комета упадёт за чёрный небосвод.

Круги пуская в волнах здешних вод,

Осины листья, будто бы ладьи,

Плывут в просторах местного судьи.

Осветит солнце клевера луга

И там растопит вешние снега.

Вновь пролетит над лесом соловей,

Напомнив о лучах весенних тёплых дней.

Зажглась на небе первая звезда.

Сидит лиса, и вниз на города

Её глаза, прикрытые во тьме,

С блаженством смотрят, словно бы в мольбе.

Я рассказал историю о том,

Как на холме стоит прекрасный дом.

Волшебная краса хранит ещё тот мир,

Где дикая природа – мой кумир.

Майский ливень

Когда на улице идёт холодный дождь,

И не хватает времени согреться,

Мы остаёмся ждать под крышами домов,

И лишь теплее мы стараемся одеться.

А ты увидь всю красоту мостов,

Блестящих под луной и фонарями,

И мокрых, влажных от дождя стволов,

Пригретых под весенними лучами.

Скажи, как много раз гуляла,

Или гулял, читатель равнодушный,

Оставив дома плед и одеяла,

Под ливневым потоком? Улиц душный

Воздух, скажи мне, сколько раз тебя

Своей горячей ласковой рукою

Лелеял, с нежностью вторя

Последним каплям сладкой похвалою.

Когда на улице идёт холодный дождь,

Прошу тебя, не прячься от природы,

А подойди и обними коварный гром

И радуги прекрасные разводы…

Дом на Липовой улице

В старом доме на Липовой улице,

За немытым чердачным окном,

Под скрипучими половицами,

Под поломанным старым веслом,

Лежит ключ, открывающий двери,

В этот райский, чудной уголок,

Но сейчас уж никто не поверит,

Что когда-то здесь жил пастушок.

Он с несвойственным людям терпением

Стриг своих тонкошкурых овечек,

И с каким-то своим сожалением

Он расчёсывал шерсти колечки.

Но вот умер пастух благоверный,

И остался в пустой тишине

Старый домик на Липовой улице,

На своей одинокой волне.

Прошла осень, а следом зима.

Поселилась вновь жизнь в этом доме.

Старый пастырь заехал сюда,

Чтоб найти утешение горю.

И питал старый дом, как родной,

Все печали унылого гостя,

Что молитвы священные нёс

Омывать священные кости.

Но и пастырь печальный ушёл,

Лишь оставив церковные чётки.

И опять отбивают в окне

Дождя капли угрюмой чечёткой.

В старом доме на Липовой улице,

Среди тусклых унылых аллей,

Висит ключ на поломанной ключнице

До оставшихся солнечных дней.

Ель

Одна, на вершине высокой горы,

Стоит средь снегов и метелей,

В печальном величии ветви склонив,

Прекрасное дерево ели.

И много рассветов встречала она,

И множество раз пробуждала

Землю сырую от крепкого сна,

От жаркого зноя спасала.

И зимы суровые гордая ель,

Совсем лишь чуть-чуть наклоняясь,

Терпела в пучине холодных метель,

На пике горы оставаясь.

Но сколько людей проходило тропой,

Что мимо той ели прекрасной

Вела промеж гор на самый покой

К поляне с муравой атласной,

Никто не сказал о величье её,

Не восхитился той силе,

Которою ель ещё держит скалу

И ждёт лишь простого «спасибо».

Перед вечерей

Я шёл. Луна светила в небе,

И плавно плыли в небе облака.

Такое безмятежное волнение

Вдруг душу охватило мне слегка.

Сияли тихо звёзды во вселенной,

И где-то там, на страшной высоте

Зажглась комета веры неизменной,

Светясь в своей душевной чистоте.

Деревья зеленевшими ветвями

Шептались на окраине лесов

О прежних днях печальными словами

Под тиканье оставшихся часов

До встречи роковой под свежими садами,

Где нам в последний раз Учитель даст

Билеты в рай, умоется словами,

Но будут они жёсткими, как наст.

Пришёл. Свеча горела в доме.

Все собрались и ждали лишь меня.

Печальным взглядом я обвёл покои,

Чтобы с Учителем проститься навсегда.

Март

О март, мой март! Давно я ждал тебя;

Твой ветер злой, обманчивую тёплость,

Твой грязный снег и грязные поля,

Твою обманчиво игривую весёлость,

И карканье грачей на мокрых проводах,

Что только что вернулись из-за моря.

И это чувство, будто я не при делах,

И будто нету места ни для горя,

Ни для забот рабочих серых дней,

Ни для печали неудач и поражений,

Ни для увядших чувств любви моей ветвей –

Мой март не терпит слёз и возражений.

Хутор

Последний лист кружи́тся в воздухе остывшем,

И перед бурей наступило вновь затишье,

И за́морозок поздних вечеров

Поля покроет у забытых хуторов.

Венчает иней золочёные кресты

И деревянные над речкою мосты.

И первый снег, кружась, ложится в поле,

Где дремлет рожь до лета поневоле.

Последний журавлиный клич затих вдали,

И лето удержать мы больше не смогли:

Уходит из лесов красивая пора,

И только средь полей остались хутора.

Спартанцы

Контрольный выстрел оглушил страданья,

И больше не нарушит тишину

Ничтожный плач, что просит подаянья,

Ведь он навеки погрузился в тьму.

О, сего мира несчастливые страдальцы,

Зачем ушли на сторону добра?

Зачем кололи об иголки пальцы,

Пытаясь сшить защиту от костра,

От пламени жестокости и мести,

От злого рока кровожадных войн?

Мы победители, мы славный род спартанцев.

Мы рождены на берегу кровавых волн.

Победа нам достанется по праву,

И выигрыш смертельных лотерей

Разделим поровну, устроим пир на славу.

Подарит нам закат последний день Помпей.

Беллерофонт

В лесу под сенью листьев красных

Мне ви́денье пришло в прекрасный миг,

И звёзд сиянье освещать напрасно

Стремился мой славолюбивый лик.

О, да, как глубоко я заблуждался,

Когда нектар слащавой похвалы

В меня вливали силой. Ошибался

Насчёт достигнутых успехов мглы.

А ведь казалось, как я близко

Был к исполнению завещанной мечты.

И опускался для неё так низко,

Что не взлечу до прежней вышины.

На что потратил годы восхождений

На триумфальный творчества Олимп?

Не замечал излишне льстивых снисхождений,

И скинув с верха славы, я погиб.

Беллерофонт, обманутый богами!

Да, ваша кара мне теперь ясна.

Но так жестоко обходиться с нами

До этого не позволяла вам судьба.

А тут представилась прекрасная возможность

Сложить мораль о том, как надо мстить.

Призна́ю, допустил оплошность,

И мне же за неё теперь платить.

И вот под сенью красных листьев

Представилась судьба переменить

Существование без права и без мыслей

На лучший в мире выбор всё забыть.

Родник

Пламя колышется. Листья и шорох.

Тьма, тишина, благодать.

С ветки упал последний листочек –

Не о чем больше страдать.

Пламя колышется. Ручей убегает

Между камней в глубину

Неизведанных гор, и нас оставляет

Мучиться на берегу.

Милый ручей, ты зачем обрекаешь

На жажды мучения нас?

Продав наши жизни, ты обретаешь

Лишь спокойствия мягкий атлас.

И вот убегает буйный ручей,

Ему всё равно на тот мир,

От которого связку райских ключей

Пётр хранит под гимн лир.

Ты оставляешь нас, чистый родник

В грязи нашей жизни порочной.

Что ж, уже змей-искуситель проник,

Из чувств, увы, нет стены прочной.

Пламя колышется. Листья и шорох.

Встречаем последний рассвет.

Солнца живительный свет нас погубит,

Для нас его будто бы нет.

Верящий в любовь

Пусть будет так. Я верящий в любовь.

Ничто во мне виденья не изменит.

Пусть будут сотни аргументов против,

Я всё равно в любовь останусь верить.

Пускай любовь потеряна в пустыне,

Пускай любовь потеряна во тьме,

Но я останусь верен той личине,

Что свет добра оставила на дне.

Вы за предвзятость меня можете судить

И презирать за старомодные привычки,

Но лучше слепо верить и любить,

Чем видеть зло и горе понаслышке.

Да, с гордостью скажу, я верящий в любовь,

В без корысти оказанную помощь,

И я надеюсь, возродится вновь

Когда-то позабытая влюблённость.

Вера в искусство

Горячий чай на подоконнике остынет,

И ветер все листы перевернёт.

Если писатель перестал в искусство верить,

Его ничто и никогда нам не вернёт.

А жаль, что чаще всё теряется мечта

Среди правдивых, но обманчивых идей.

Нам общество диктует нужды и права,

Но нужно оно нам? Нам это не видней?

Горячий кофе стынет на прилавке:

Офисный планктон забыл его забрать.

Он тоже перестал в искусство верить,

И трудно будет вынырнуть опять

Из глубины моральных заблуждений.

Потратить время некогда на вдох.

А жаль, писатель перестанет верить –

Его последний шанс уже издох.

Горячий чай на подоконнике остынет,

И ветер все листы перевернёт.

Если писатель перестал в искусство верить,

Его ничто и никогда нам не вернёт.