Читать книгу: «Прямохождение по Алтаю. Песня гор, солнца и ветра», страница 3

Дым без огня

Есть хорошая шутка. Чтобы туристы полностью слились с окружающей природой, нужно всего лишь… три дня непрерывных дождей.

Чем интересен дождь в походе?

Это время, когда отсутствуют фотографии. Фантастические виды свинцовых небес, с которых тяжёлой стеной надвигается на горы цунами туч, померкших синеватых ущелий, притихших кедров в распадках над реками – всё это остаётся лишь в памяти очевидца. Мало кому взбредёт в голову щёлкать цифровым объективом под ливнем, а плёночная техника боялась даже обычной мороси.

Обычная морось делает необычно трудным разведение костра. Непрекращающийся дождь способствует тому, что мокрыми становятся все вещи, даже те, которые обязаны быть сухими. Оказывается, раскисла газета, которую ты собирался использовать для розжига… Выясняется, что спички размокли и смялись, потому что в прошлый раз ты второпях сунул их просто в карман… Вот уже и «сухое горючее» стало отнюдь не сухим… Что же это такое?

Это вода, бэби! Она течёт, и всё видоизменяется. Льётся, сочится, капает…

Прежде чем развести огонь, порядочные туристы должны как следует накушаться дыма. Для этого приходится непрерывно поддувать, махая хобой или другим гибким предметом. Называется это «хобить», а на нашем языке – «форчмить». Махалок для барбекю с собой не захватили, да их ещё и не завезли в отечественные магазины…

Развести огонь – полдела, его ещё надо удержать. Ветер рвёт пламя на части, а ливень иссекает своими стальными пулями. Сейчас мы запросто защищаемся от них тентом, но тогда слово «тент» было просто английским синонимом «палатки» из кроссворда.

Сегодняшний день был посвящён перевалу Абаш. Принесён ему в жертву. Вместе с ногами, коленями, плечами, спинами… Я забыл, что такое сухие и чистые ноги. Как быстро, всего-то два дня в горах! А это нетрудно: весь день иду по жидкой грязи. Прямо по ручьям. До дождя они назывались тропами.

Я собирался много чего жуткого и вопиющего написать про Абаш. Но странное дело, вот уже и не хочется! Сказываются годы походов, сказывается то, что недавно опять ходил поклониться знаменательному перевалу из «детства». Век живи, век удивляйся своему невежеству. Оказывается, перевал над рекой Абаш, ведущий на другую сторону Чемало-Кубинского Водораздела, на самом деле по-алтайски зовётся Ат-ужер, и значит это: «Слезь с коня!»

Название даёт хорошее представление о его крутизне, ведь даже на Кара-Тюрек лошадники верхом поднимаются… Конечно, Абаш не такой каменистый и высокий, со стороны он выглядит безобидной лесистой горкой… Даже не так, со стороны его вообще не видно. Просто плетёшься вслед за дядей Витей, ползёшь по землистому скату, цепляешься за корни кедров, молишься своим богам… На совершенно неприметном переходе люди любят утрачивать сознание (об этом чуть позже).

Вчерашний дождь повторился сегодня в виде слякотного марева и мелкой сеянки. Обозлившись на него окончательно, я добрался до верха, кажется, исключительно на силе этого чувства. Последние кедровые шапки взметнулись под небесами, и вдруг серая мгла расступилась. Сырые тучи остались под нами! На горизонте меж жемчужными облачками блеснула яркая синева. Как же это возможно? Я вперил взгляд в открывшуюся обширнейшую долину, но взгляд неизменно сползал куда-то ниже, к подножию древесных стволов… Там тоже что-то блестит, среди зелени. Это… снег!

Незабываемое зрелище: белый снег на зелёной траве. И не просто выпавший лёгкий снежок или слежавшийся почерневший сугроб, а фирн – маленькие кристаллизованные ледяные шарики, словно градинки совершенной круглой формы! На ощупь и на вкус это льдинки, а на вид – прекрасная белая шапка на изумрудной шевелюре горы.

Потрясённые увиденным – и тем, что под ногами, и всем, что вокруг, – обрадованные, что кончился безумный подъём, позабыли про усталость и принялись скакать, пританцовывая, между ёлок. Абаш – это «лесной» перевал, тем он и замечателен. Мы резвились, как шаловливые щенки, на поляне, и делали на плёночную мыльницу снимки, лучше которых у меня не было ни до, ни после. То были натуральные открытки: ярчайший контраст цветов, белого, синего и зелёного, идеально выбранная перспектива, и искренние улыбки на лицах странных юношей и девушек в оборванных китайских дождевиках. А за их спинами вздымался и дыбился Алтай, во всём его дивном величии.

Вот оно, счастье!

Которое, как известно, быстротечно…

Дальше снова плелись по колено в грязи. Чавкали кроссовками, как стадо свинтусов. Но уже вниз. Холодная жижа, затекающая за шиворот, бурая жижа, затекающая в обувь…

С того похода пошла моя мода (и тавтология, и стихи!) гулять по горам в джинсах. Чем объяснить выбор в пользу торговой марки Jeans, когда известно, что они промокают, тяжелеют, а потом засыхают сплошной грязевой коркой на ногах и на попе? Нет, я всё равно не ношу никаких новомодных быстросохнущих штанов. И шортов тоже не ношу: я видел, во что превращаются ноги, шоркающие по всем встречным кустам!

Джинсы – любовь моя. Они защищают меня от клеща и от колючек. Изолируют ноги от грязи, спасают от острых сучков и иззубренных каменюк. Тысячу раз в их карманах промокали мои носовые платки и туалетная бумага! Тысячу я полоскал их, пытаясь простирать, в ледяных струях рек, сушил у костра прямо на мокрой своей заднице. Ничто не отвратит меня от джинсов!

А вот с кедами вышло наоборот. Я быстренько пресытился ими, и очень скоро от них отвратился. Эта обувка не для гор. Скользящие по окатышам, накаляющиеся на льду, ничуть не щадящие ногу, неловко ступившую не туда… Нет уж, как хотите, а кеды – без меня. Тут вся треккинговая индустрия мне в помощь!

…Вечером спустились к лесной стоянке с зимовьем. Стряхнули с себя клещей. Не без отвращения, не привыкли ещё к ним, как к тараканам в студенческой общаге. Насторожились… Говорят, клещи дождь не любят… Я всегда так считал и продолжаю считать, будучи несколько раз покусанным ими в дождливое время.

Зимовье маленькое, из дверей пахнет сыростью и затхлыми матрасами. Но три человека всё же выбирают в качестве пристанища на ночь его. Остальные располагаются на полянке, где «свежо и влажно». Но дрова сегодня сухие, из-под навеса. Вниз по тропе журчит речка. Я ещё не знаю, что завтра её переходить, и сушу кеды. Вообще, я ничего не знаю, и всю дорогу буду сушить обувь. И пытаться обходить лужи. До самого Куралбаса. Потом отшепчет.

Выясняется, что готовые дрова использовать нельзя, максимум парочку. Если используешь – наруби новых. Таёжный закон гостеприимства и выживания. С гостем делись, а сам не тронь чужого. Соблюдай порядок, и оставь после себя всё, как было. Справедливо.

И вот лазим по холодным темнеющим зарослям, щедро окатывающим дровосеков накопленной за двое суток влагой. Рубим, ломаем. Кормим чадящий очаг. Поедаем клубы дыма. Смахиваем рукавами слёзы, растираем красные глаза.

Дым есть, а огня нет. Фантастика! Есть греча, и есть тушёнка. Где мы сейчас? Помнит ли ещё кто-нибудь о нас на Большой Земле?

Туха и сгуха

Мы бежим по горам. За спиной – долины, впереди – вершины. Справа – река, слева – пропасть, под ногами – камень, куст и вода.

Нас длинная вереница. Впереди «быстроногие олени»: озарённый солнцем Ваня – любитель «Калинова моста», девушка тонкой душевной конституции Аня и ещё пара худых и жилистых бойцов, все они не отстают от Виктора. Вот они-то, честно говоря, и бегут, а мы – так, тянемся… Шлёпаем и месим. Наш клуб четырёх пытается не отстать от молодой супружеской пары, примкнувшей к Малявинскому в Эрлаголе с целью (как я тогда думал) экстремального романтического путешествия… За нами семенят зрелый мужчина с сыном, последнему на вид лет тринадцать. В хвосте ковыляет «пятая колонна» – семнадцатилетние юнцы-абитуриенты, среди которых помню светловолосого румяного Максима и чернявого парня Б-Тенниса. Почему «Б-Теннис» – фиг его знает, меткие прозвища людям с лёгкой руки даёт Лёха, и они переживают их имена… Известно только, что «Б-Теннис» означает «большой теннис», хотя, ясное дело, паренёк тот в теннис не играл, ни в большой, ни в малый. И наконец, замыкает колонну Саша, сын Виктора. Не потому, что он самый медленный, а затем, чтобы никто не потерялся. Саша иногда убегает вперёд, но рано или поздно возвращается, чтобы собрать убитых и пристрелить пристыдить раненых.

Разношерстность компании могла бы скрасить будни, если бы у нас была возможность общаться на ходу. На вопрос: «Что ты запомнил из похода?» все единодушно отвечали: «Ноги впереди идущего, которые месят грязь». Поговорить с сопоходниками удавалось лишь на стоянках, когда уже ни сил, ни желания шевелить языком не имелось. Там надо было спешно ставить палатки, рубить дрова, готовить ужин. Или обед… У нас, представьте себе, были обеды! Бонус из категории невероятного. Когда солнце валилось за полдень, и местность была подходящая, Виктор по чесноку тормозил партизанский наш отряд, быстренько сооружали костёр, ставили котелок на огонь… На обед уходило всего час-полтора.

И вот сидим в мохнатом таёжном углу на пригорке, радуемся передышке для ног и плеч, варим пузырящуюся сублимуть, черпаем чай большими пластиковыми стаканами из-под сметаны… Лучшая походная кружка в девяностые, между прочим: дёшево и сердито.

Лёха Ващев – великий мифологизатор похода. Его системе словообразования обязаны такие нетленные термины, как «форчмить», «подонок», и главное – «сублимуть». Попробую описать, что это такое.

Походная пища, с одной стороны, бесхитростная: никаких изысков, спартанская каша с сухим молоком утром и аскетическая каша с тушёнкой вечером; суп из консервов считается роскошью. С обратной же стороны – «хитростная»: страдающий и наслаждающийся организм обязан получать необходимое количество белков, жиров и углеводов. Их надо суметь унести с собой и, помимо всего прочего, умудриться сохранить в условиях агрессивной среды.

Среда сегодня или четверг, уже никто не помнит, но окружающая действительность – стабильно агрессивна. В долинах сырость, слякоть, мокрота, грязь, повышенная влажность… На верхотуре обжигающий ветер, град, прямое солнце. А на стоянках есть бурундуки, вездесущие воришки! Попробуй-ка, убереги от них орешки и сухарики, которые они чуют за версту! В зимовьях и лабазах кульки с припасами подвешивают к потолку, потому что бегать по нему – это единственное, чего маленькие бестии не умеют. Но в палатке такой возможности нет, и под покровом темноты начинаются бесчинства…

Любые разновидности лесных грызунов у нас называются «мыши». Наверное, потому, что для достижения вожделенной цели они способны прогрызть палатку и даже… рюкзак! Особые отношения, до слёз, с «мышами» у Ленки, подруги из будущего (с ней вы познакомитесь чуть позже). Её они отчего-то подчёркнуто не любят, и нападают на неё стаями.

Вот почему все немногочисленные виды походных продуктов должны быть сухими, сыпучими, плотно и герметично упакованными или закатанными в жесть, как тушняк. Меня, как я уже сказал, очень удивило существование сливочного масла в нашем экстремальном… предприятии. Идея хранить его в пакетах из-под сока, покрытых изнутри фольгой, сама по себе блестящая. Напоминает народную поговорку и применяемый повсюду в нашей великой стране принцип выживания: «голь на выдумку хитра!» Типичный случай русской практичности. Стиранные пластиковые пакеты, «декоративные» автошины в палисадниках, обрезки ПЭТ-полторашек на гвоздях в качестве умывальников, сшитые конвертом куски полиэтилена вместо дождевиков – это всё оттуда.

Не спорю, масло всё равно дохнет на четвёртый-пятый день, даже и в фольге. Но зато эти первые три-четыре дня! Божежки! Смачный, от души кусмарь маслища, плюхающийся в твою миску с серой размазнёй… Падающий на горку макарон, похожих на автоматные гильзы… Патроны-макароны… Потом они плавают в растаявшем масле, как в супе, и ты хлебаешь ложкой эту сытную жирненькую густоту, а рот – до ушей!

Но макароны в масле – редкое счастье, чаще всего в горных перекусах за милую душу жуётся варёная крупа под чаёк. А круп у нас широкий спектр: воспетые классиками пшёнка и овсянка для ранних трапез, рис и гречка для более поздних, и неповторимая, универсальная и священная для меня пшеничка, или полтавка, которая под тушёночку идёт, аж треск стоит за ушами.

…И есть ещё Ячка. Жутко полезная, но со скрипом уминаемая в виде каши. Поэтому её в переносных закромах обычно остаётся много… Но не выбрасывать же! Все пищевые калории строго по граммовке… И вот в какой-то чудный миг в котле кипит вода, в неё всыпаются остатки ячневой крупы и – внимание! – пара сублимированных пакетов с… сухим борщом! Есть ли разница, какие вкусовые добавки бодяжить, правда?.. В походе всё съестся!

Буровато-красное варево бухтит, вскипает, вздымается, источая подозрительный шмон… Это сегодняшний скорый ужин. Называется – «Сублимуть». Питательно! Закрывай глаза (и нос) – и кушай. Мы кушали, клянусь.

Какими должны быть настоящие туристы? Мы не знали. Смотрели на остальных. Аня была заботливая. Ваня слушал «Калинов мост» на плеере, и сам отличался такой славянофильской внешностью, что «славянофилу» Ревякину мог дать сто очков вперёд. Аня с Ваней – как брат с сестрой: спокойные, рассудительные, неприхотливые. Ванюша однажды «сковырнулся» по пути – запнулся за что-то и кувырком укатился с тропы по склону. Недалеко, на пару-тройку метров… Молча встал, улыбнулся и побежал дальше. Таким полагается быть туристу?

Весёлая супружеская пара хорошо владела сленгом. Они профессионально укорачивали слова. Тушёнка – «туха». Сгущёнка – «сгуха». В походе как в бою: всё должно быть кратким, звучным и лаконичным. «Хоба», «турик», «смертник»… В этом смысле, Лёхина «сублимуть» немного выбивается из ряда.

Витя Малявинский был типичным «геологом»: сухощавым, с добротной щетиной, упорным, немногословным. Таким же, если ещё не более несгибаемым казался и его сын Александр, крепыш с чудовищными «банками» икроножных мышц.

«Пятая колонна» была забавная, если не сказать – смешная. Мужчина с сыном мерили горы резиновыми сапогами, что для нас тоже было в диковину. Для авторитетных обладателей резиновых… кедов.

Так формировалась общая схема похода, этакий скелет, наглядное пособие для новичков вроде нас. Но кто-то обязан был всё это зафиксировать, описать… Разработать терминологию, подвести идеологическую базу, составить свод правил… Обязанности по постулированию железных туристических кредо любезно взял на себя Лёха.

Три правила туриста (Алексей В. ©):

Первое правило настоящего туриста. Никогда не прикуривай от зажигалки, если есть костёр!

Второе правило настоящего туриста. Переломись, а в руках ничего не неси!

Третье правило настоящего туриста. Не бери с собой в поход подушку! (по ситуации заменяется на «подружку»).

Есть ещё вспомогательные. Например, правило «подонка»: подонком признаётся тот, кто выскребает остатки каши со дна котелка. Или: сколько хобу не носи, попа всё равно будет мокрая…

Что такое «хоба», объяснять надо? Помните странные прямоугольники из вспененного материала на спинах у девиц в автобусе? Они надёжно держатся на резинках, и защищают поясницу от ветра. Эта штука, в случае опасности промокания, мгновенно сползает ниже, на пятую точку. «Хоба!» – и ты безопасно садишься на любую поверхность в сыром и стылом краю. Короче, хоба – это поджопник. Вручную она классически вырезается из пенки – коврика, коий далёкие от русской природы люди упорно называют кариматом. Да будет вам известно, господа присяжные заседатели, что слово «каримат» происходит от названия британской фирмы-производителя Karrimor, так что это очень непатриотично. По своему опыту скажу, что нет ничего лучше, дешевле и красивее двухслойной ижевской пенки нарядных цветов. И хобы из того же материала.

На стоянке.

– Таня, – зовёт Аннушка.

«Таня» не откликается. Зов повторяется. Безрезультатно.

– Таня! – кричит Анюта, – …Которую друзья зовут…, – и она воспроизводит паспортное имя моей девушки.

«Таня» смущённо поворачивается. Мы трое хохочем.

Шаг

Утро не задалось. Лично у меня. Всем, кто не первый раз в походе, пофиг.

Моя трагедия в том, что свои с грехом высушенные вчера «чёрные тапочки» сегодня я обмакнул в реку на первой же минуте ходового дня. Так же сделали и остальные. А потому что речка, которую надо было пересечь, в пяти метрах от стоянки.

Но это не брод. Так, семечки. Настоящий Брод, говорят, скоро… На Енгожке.

Эх, хорошо пребывать в неведении! Вот зря бухтят новички, которых я сам теперь таскаю по далям и весям: мол, идём – не знаем куда, как скот на убой… Человек до тех пор спокоен в жизни, пока не знает своей судьбы, своего рокового часа.

Наш – пробил!

Пяток беговых километров по таёжной тропе вдоль шумливого русла, и замираем у широкой, по горным меркам, реки. У ГЛУБОКОЙ реки, по горным меркам. Вся группа в сборе. Полтора десятка человек. Кучкуются и жмутся к берегу, таращась на то, что предстоит. На реку Енгожок, во всём её бурном проявлении.

Виктор терпеливо и доходчиво объясняет, что сейчас с нами будет. Мы возьмёмся за руки, по четыре человека в ряд… Да не ладошками, локтями сцепляться – и как можно крепче! Мальчики по бокам, девочки в середине. А потом по команде «Шаг!» все враз делают ОДИН шаг левой ногой. Следующая команда – правая нога. И так далее. Шагать вместе, ногу ставить прочно, в упор между подводными камнями. Держать ряд. Не отцепляться ни в коем случае. Иначе…

Все посмотрели вниз по течению и быстренько смекнули, что будет иначе.

Белопенный Енгожок клокочет и уносит тонны воды справа налево, справа налево… с вызывающей уважение скоростью. За ним тянутся к небу статные отроги гор, покрытые колоритной смешанной растительностью. Нам – туда. А пока что мы здесь, и хорошо чувствуем эту разницу. Каменистая пойма дрожит от напора могущественной реки. Горы молчаливо спрашивают меня:

– Уверен, дружок?..

Нет, я не уверен. Но показать этого нельзя. Ни друзьям, ни коллегам по несчастью, ни, тем более, горам. Я пришёл сюда… чтобы перейти эту реку или умереть. Теперь это становится очевидно. Я беру у «Тани» её посох (одну из вырубленных мною палаточных стоек) и встаю слева. Буду держать себя и других. Лёха будет принимать удар стихии на правом фланге. Не менее ответственная роль.

Виктор и Александр Малявинские уже сгоняли туда-сюда через водную преграду, перенеся рюкзаки, свои и девочек.

– ШАГ!..

Делаем движение левой. Температура воды отличается от той, что была на тропах-ручьях… Освежает…

– ШАГ!..

Толчок справа поражает всех четверых своей мощью. Не знал, что водица по колено может давить с такой силищей…

– ШАГ!..

Держимся… Чёткой фиксации не получается: внизу крупные гладкие камни, так что приходится резво шурудить ногой, пока не упрёшься.

– ШАГ!..

О-о, как же тут… не тепло! Вода достигает… интимных мест. Скользим, шатаемся и по очереди окунаемся до пояса. К счастью, остальные держат…

Выбравшись из реки, я всё ещё не верю, что мы это сделали. Что это вообще оказалось возможно. Всё было так… быстро, так… медленно, кажется, что прошло мгновение, и пролетела вся жизнь.

Но дядя Витя не даёт рассуждать и предаваться самоанализу:

– Вылили воду и пошли дальше, чтобы ноги согрелись!

Ноги… А, точно, я же не чувствую ног!

Стаскиваю с одеревеневших конечностей обувку, выливаю… Хотя какой в этом особенный смысл? Быстроногие уже уносятся прочь. Я даже не знаю, как перебрались другие участники, за пределами нашей четвёрки, настолько ошеломлён собственными ощущениями. Ужасом… и какой-то ожесточённой, ниоткуда взявшейся уверенностью.

Я не умер. Я перешёл.

Прыг

Позже, в годы интернета, мне попалась в сети книга Бориса Скворцова, где упоминаются трагические события на Енгожке: гибель девушки и инструктора, пытавшегося её спасти, при переходе этой реки. Была весна, высокая вода, и брод для них оказался роковым.

У нас вода была ниже, но ощущений для осознания бренности бытия хватило. Дожди добавляют воды и ощущений.

…Шёл третий день пешего эротического путешествия из Эрлагола на Ложинские озёра. Дядя Витя не искал лёгких путей. Перебродив опасный Енгожок, он двинул не на Сайгонош и Южеме, а прямиком к Альбаганскому перевалу, на взлёт через Кызылтал. Мы в его планы посвящены не были, а даже если бы и были, то всё равно не имели ни малейшего представления, что это означает.

Кызылтал – речка, впадающая в более полноводный Енгожок, и одноимённый хребет над нею, представляющий из себя гигантскую груду разноразмерных камней, уходящую прочь от наблюдателя за голубой горизонт, в сизую дымку небес. Траверс хребта – таков был скромный замысел нашего инструктора.

Слово «траверс» Википедия определяет как перпендикуляр к направлению подъёма, но на самом деле это проход хребта по гипотенузе. Например, из левой нижней точки в верхнюю правую, или наоборот. Никто ведь не хочет просто гулять по середине горы, все желают попасть в итоге наверх. Вот только насчёт дяди Вити я не уверен. До сих пор не могу понять, чего он в точности желал в тот день, и почему мы пёрли этим самым «траверсом», вместо того, чтобы подняться в лоб, и дальше пройти по верху хребтика. Ведь так гораздо легче, как я много раз убеждался на собственном опыте… Наверное, инструктору знать лучше, чем мне. Три раза я потом пытался пройти тем же путём, чтобы проверить свои противоречивые гипотезы, но ни один из них не был увенчан успехом, мы просто не достигали верховий Кызылтала.

Если Виктор Малявинский преследовал исключительно спортивный интерес, то он своего добился: взбодрились все так, что мама не горюй!

Выдался отличный солнечный день. Но никто его не оценил.

Прыг… прыг… прыг… Вверх, в сторону. Вверх, в сторону… Час, и другой, и третий.

Меня окружает восхитительное море камней, а я почему-то не восхищаюсь. Я сроду не видел столько разнообразных по форме и величине кусков горной породы. Гладкие, шершавые, монотонно-серые и покрытые яркими узорами лишайников… Размером с арбуз, размером с автобус… Кости земли. Фактически, склон усыпан костями!.. Эх, нам бы только костьми тут не полечь…

Прямая как стрела, залитая солнцем рыжая и пятнистая бесконечность камня была для меня линчевским «Шоссе в никуда» (в одной из интерпретаций – «длинным извилистым путём»), одновременно в небеса и в бездну… Ветерок приветливо трепал волосы, над головами сияла потрясающая синева, а мы всё скакали и скакали. Задача была не устать, не отстать и не убиться. Справлялись пока только с последней.

Сложно совершать прыжки по круглым камням с круглым рюкзаком за плечами: он скачет на спине, как большой футбольный мяч. Но только этот мяч намного тяжелее… Он норовит утащить тебя назад, когда ты чуть-чуть не допрыгнул, или кинуть вперёд, когда ты малость переборщил. Инерция – штука упрямая. А ещё есть ноги, и за ними надо следить, потому что они нужны. Они необходимы сейчас и обязательно потребуются дальше, совершенно ни к чему будет оставить их на этих камнях, между них…

С высоты многих треккинговых ботинок, которые я перетаскал за годы, особенно с колокольной башни любимых «зимачей», взгляд на тогдашние резиновые советские кеды слегка… ужасает. Мало того, что они скользкие, и через подошву отлично чувствуется каждый корешок, каждый камешек, так они ещё совершенно не защищают ноги от ударов и деформаций. Это я понимаю сейчас. Тогда же надо было просто выстоять. Выжить в целом, в совокупности. А на отдельные средства и детали не обращаешь внимания, надо просто внимательнее скакать! И быстрее! Головной отряд быстроногих скрылся за линией горизонта… Вообще, уже весь окружающий ландшафт слился в одну горизонтальную линию… Наверное, всё просто плывёт перед глазами. На чём тоже не стану заостряться…

Ещё час… Прыг, прыг… Чуть-чуть поднажать… если это возможно…

Вот они, «олени», стоят на гребне, сгрудились вокруг Виктора! Залезли! Ишь ты, всё-таки ждут… Умеют ждать! Я мысленно улыбнулся придуманной шутке. До губ улыбка не дошла.

…Тут сзади раздался крик «Тани», что-то между истерикой и бешенством. «Хорошо, не болью и агонией…» – подумал кто-то внутри меня.

– Я буду жаловаться! – «Таня» грозно размахивала руками на инструктора. – Я на вас в суд подам!!..

Все молча смотрели на неё. Я с неудовольствием зафиксировал взглядом отсутствие рюкзака на её спине. Неужели бросила?

Так и есть. «Таня» демонстративно плюхнулась на пятую точку, и всем видом, всеми известными ей выражениями засвидетельствовала, что в гробу она видала и такие романтические путешествия, и перевалы, и прыжковый спорт, и – особенно – тяжёлые рюкзаки. Жалобы и сетования перемежались угрозами. Девчонка впала в отчаяние и психоз. Окружающие не пытались её успокоить, расценив её состояние как ярость берсерка, а в руках она сжимала крепкую палку!

«У девушки была истерика и берёзовый посох в руке…»

Я тоже не стал играть в психолога. Во-первых, сам был на грани нервного истощения, а во-вторых, некогда было! Одного взгляда на меркнущее небо хватало, чтобы понять: через полчаса полностью стемнеет. Вот так и застал нас вечер на гребне каменной волны! Не знаю, как тут можно ночевать, но без рюкзака явно будет ещё хуже. Ведь в нём лежат все тёплые вещи…

Я оставил павшую духом подругу на попечение Юлии и Алексея, а сам скинул свою ношу, и двинул назад. Со мной метнулся Саша Малявинский. Не знаю даже, на что мы надеялись. Сумерки, круглый серый советский рюкзак среди миллиона круглых серых камней… И мои негнущиеся ноги.

Мы, по ходу, не надеялись. Его просто надо было найти! Где-то там. Правее… И ниже…

Первая ходка не принесла результатов. Я был не удивлён. Я перестал испытывать чувства и проявлять эмоции. Вокруг высились статные хребты и скалы. Ленивый ветер пел песню между утёсами, фиоритура гудящего камня аккомпанировала ему. Над головами сиял неимоверный закат. Фантастически красивое вечереющее небо, по краю озарённое золотыми и пунцовыми сполохами, до которого и до которых мне не было дела. Моё дело было вернуться к жертве амока, допросить её поподробнее, и пойти на второй заход. Допрос, само собой, не приблизил меня к цели. Саша снова отправился со мной.

Не понимаю, каким образом, но на этот раз я его нашёл. Вещмешок. Я механически прыгал вправо и влево, вверх-вниз, и в какой-то момент просто вышел прямо на него. К тому времени валуны в трёх метрах и далее уже сплавились в одну бесформенную тёмную поверхность. Радоваться я не стал. Просто попрыгал обратно. Наверх.

Наверху нас с юным Александром встретило относительное спокойствие. Штиль воздушных масс и эмоций. И новая постановка задачи: сейчас будем падать за гребень. Я спокоен. Я вернул рюкзак на место. То есть, на спину «Тани».

«Падать» – по-туристически означает резко, практически вертикально спускаться. Что кардинально отличается от траверса. Это по-своему прекрасно, потому что не надо лезть вверх, но и смертельно опасно, потому что неосторожные оказываются внизу слишком быстро.

Мы спускаемся «серпантином». Зигзаг из пятнадцати теней, забирающих то в одну сторону, то в другую. Нужно шагать плотно друг к другу, чтобы успевать останавливать катящиеся из-под ног камни, норовящие разогнаться и попасть в голову идущим под тобой. Вообще, надо следить, чтобы камни никого не убили.

 
«Серпантин…
Малявин…»
 

Вот вам песенка от неунывающего Лёшика. Сочинённая, конечно, задним числом.

Спуск очень крут. Камешки выскальзывают и шуруют из-под подошв… Надеемся, Виктор знает, что делает…

«А идём до низа или до полного упада сил?.. Так-то уже ночь…»

Еду по сыпухе, и думаю: что сталось бы с нами, юродивыми, если бы на этом нескончаемом каменном поприще нас накрыло, к примеру, ливнем?

Но ливня, на счастье и удивление, не было. А было так. В кромешной тьме пятнадцать человек на сундук мертвеца сползли с хребта и сели на зад на каменном пятаке возле самого малюсенького озерца в мире. Там оказалось пусто и холодно. Видимо, поэтому ночевать стали тут же, под горой. На «пятачке небытия» не было абсолютно ничего, за исключением сочащейся откуда-то воды. А что ещё надо каликам перехожим? Выпьем с горя, где же кружка?

– Лёлик, плесни путейцу…

Нужно было скоротать ночь. Без костра, без горячего чая и ужина, без света, тепла и крова. Напомню, колья к «пилотке» не прилагаются, а добровольно вырубаются жильцами в соседнем лесу. Коего здесь – отсутствие наличия.

Вы, наверное, скажете, что для новобранцев такой венец тяжелейшего боевого дня – это делу абзац. Но я, в плане ночёвок под открытым небом, был, увы, не новичок. Год назад уже попал под аналогичную раздачу на Байкале, на речке Сарма. Эта речка знаменита одноимённым леденящим ветром, который зимой вырывается из её долины и замораживает намертво рыбаков… В августе таких ветров там нет, но река по-прежнему холодна как лёд, уверяю вас! И вот на ней мы с моим другом из Ангарска Максом «МММ» и его девушкой Марийкой принудительно заночевали в один счастливый вечер. Мы тогда отправились втроём из лагеря «смотреть водопад». Поднимались часа четыре, это без вещей, и всякий раз, когда на перекатах и в излучинах встречали одиноких любителей хариуса, они сообщали, махая рукой:

– Водопад? А, это там, за поворотом, где-то полчаса…

Наконец, когда нам все эти полчаса уже порядком надоели, очередной рыболов неожиданно заявил:

– Это… далеко, ещё часа два ходу!

И стало ясно, что он – последний хариусовед на сегодня… Но спуститься мы уже не успели. Значительно быстрее на землю спустилась ночь. Хлоп! – и тьма. Как в горах. А мы и не знали!

Ни еды, ни вещей, ни фонарика, ни… Спички?..

Спички! Запасливый я НА ВСЯКИЙ СЛУЧАЙ сунул утром коробок в карман. А случаи ведь разные бывают… И вот он – готовченко! Слева отвесная скальная стена, справа грохочущая и ледяная река, на узкой полоске леса между ними три безумца наощупь собирают валежник. И ломают ветки с ближайших деревьев. Как назло, луны ни кусочка, не видно ни зги. И холодина пронимает до костей.

Возблагодарив мою предусмотрительность, развели огонь, три лежака из зелёных веток набросали вокруг него бермудским треугольником… С первого взгляда, перспектива провести на них ночь ничего хорошего не сулила…

– Что, будем отдыхать?

– Заслужили…

– А в лагере утром нам насыпят …дячек…

– Доживём…

Ох, как же холодно там было, в сгустившемся мраке на берегу реки Сарма! Шум леса, шум воды, крики ночных птиц и неведомых чудовищ, крадущихся к световому пятну из темноты, там, за спиной… Брр! Кажется, я ненадолго задремал… но снова просыпаюсь от холода и вскакиваю, трясясь, чтобы подкинуть в притихший костёр заготовленные ветки. И опять – спинкой, бочком к благословенному теплу…

Но… как же там было волшебно! Я никогда не видел таких огромных говорящих звёзд, такой романтики. Разве что позже, на Алтае…