Читать книгу: «Демьяновы сюжеты», страница 9
В окно высунулась голова Варвары:
– Мне в город надо!
– Доедешь на электричке, – спокойно произнес Ленька и посмотрел на Виталика: – Если будет фордыбачить, можешь не церемониться.
– Так точно, не церемониться, – радостно произнес Виталик и уселся в машину, которая через мгновение тронулась с места.
А Ленька, расправив плечи, направился к крыльцу. И в этот момент я им просто залюбовался. Уверенный, сильный, спокойный, он вошел в дом, плотно прикрыв дверь.
– Слава богу, кажется, не все так безнадежно, – шепнула Тамара. – Пойду предложу обедать. Или ужинать?..
В тот же день, поздним вечером я уехал на последней электричке в Питер. Слава богу, простились лаконично, никто никаких вопросов не задавал. Все и так было понятно.
До дома добрался далеко за полночь. Из своей комнаты вышла заспанная Илона:
– Что-то случилось?
– Да, – ответил я. – Завтра буду звонить Семену Михайловичу.
– Шпильману?
– Попрошусь на работу.
Илона, потерев глаза, недоверчиво посмотрела на меня:
– Ты вернулся из командировки?
– Завтра вернусь. Обязательно!..
– Смотри, не передумай, я тебя услышала. Есть будешь?
– Буду, но сначала в душ.
В ванной пробыл недолго, прошел на кухню и вдруг увидел на столе нашу праздничную посуду:
– По какому случаю?..
– Посмотри на часы, – улыбнулась Илона, – завтра уже наступило. Можно праздновать…
Под утро пошел сильный, косой дождь – барабанил с таким рвением, что, казалось, в городе придется объявлять день стекольщика.
Осторожно, чтобы не разбудить Илону, я вылез из кровати и подошел к окну. Крупные капли залпами обстреливали дребезжащие окна, а лужи на тротуаре и детской площадке стремительно расползались в разные стороны и бурлили, вздымаясь лопающимися пузырями.
Значит, надолго, – подумал я и, перевел взгляд на Илону. Она, свернувшись калачиком и положив ладони под щеку, мерно посапывала. Вероятно, ее безмятежный сон был надежно защищен от непогоды в прямом и переносном смысле.
И я, словно загипнотизированный, неотрывно смотрел на Илону. Ее девчоночья поза и до боли знакомое сопение растрогали до такой степени, что едва не прослезился. Господи, какой же я все-таки идиот!.. – мысленно выругался я, вспомнив свои вздорные измышления о желании начать все заново без Илоны.
На цыпочках вышел из комнаты и, оказавшись на кухне, припал к носику заварного чайника. Потом на минуту заглянул в свою комнату, чтобы удостовериться, на месте ли амбарная книга с адресами и телефонами. Она лежала, где и положено – в нижнем ящике письменного стола. Затем бессмысленно пялился из кухонного окна на улицу. Наконец, когда успокоился, вернулся к Илоне, предварительно строго сказав себе: с дурью покончено, хватит, Демьян, наигрался!..
Укладываясь в кровать, тихонько обнял Илону. Она, не открывая глаз, пробормотала: привет, немного привстала, прищурившись, глянула в окно и снова легла, а точнее уронила свое тело, отчего матрас забавно скрипнул и закачался. Через мгновение Илона оказалась под моим одеялом.
Продрыхли едва ли не до полудня. От ночной бури не осталось и следа. Лучи высокого, яркого солнца окрашивали наш квартал, придавая ему прямо-таки южный колорит. Ну, точно попали в Сочи!..
Илона пошла готовить завтрак, а я – к телефону, звонить Шпильману. Шел, посмеиваясь и чертыхаясь: Семен, конечно, мужик неплохой, опытный, грамотный директор, но ведь и зануда каких свет не видывал. Вспомнил, как мы с ним в советские времена работали в межведомственной комиссии по проверке профсоюзных клубов. Составляя отчет, он по каждой запятой советовался с Облсовпрофом.
Трубку взяла девушка со звонким, энергичным голосом, представившаяся референтом Евгенией:
– Семен Михайлович, в краткосрочном отпуске, – отрапортовала она. – Записываю, кто звонил, по какому вопросу?
От ее напористой деловитости зачесалось в носу:
– Пишите, Евгения, пишите! – торопливо произнес, готовясь чихнуть. – Звонил Демьян, хотел пригласить Семена Михайловича на рыбалку, говорят на Вуоксе щука совсем оголодала, клюет на консервную банку.
– Извините, – перебила она, – Демьян – это имя или фамилия?
– Партийная кличка.
Евгения хихикнула:
– Про щуку вы, наверно, тоже пошутили?
– Конечно, Евгения, я большой шутник, – наконец чихнул я. – Извините, до свидания, – вторично чихнул я, положил трубку и пошел на кухню.
Илона, сняв сковородку с плиты, покачала головой, но при этом добродушно улыбалась:
– Я все слышала. Может и правда сгонять в Лосево? Попрошу у Людки Первушиной авто и поедем. А то, если не возражаешь, можно пригласить и ее. Заодно и поговорим. Она тут в одну халтуру вписалась… – Илона поставила сковородку на стол и принялась нарезать яичницу на куски. – Познакомилась с шустрыми ребятами – организаторами какого-то всероссийского не то смотра, не то конкурса. Может, тебя это заинтересует… – И вдруг, точно прочитав мой мысли, сказала: – А про деньги не думай – выкрутимся.
– Как?
– Четыреста баксов отложено, сотню даст мама, пятьсот одолжим у Людки. Итого – тысяча. Остальное, скажем тете Симе, отдадим позже. Она поймет… – Илона переложила яичницу на тарелки, и мы присели к столу.
– Откуда у Людки такие деньги? – спросил я, запихивая в рот желток. А спустя минуту чуть не подавился, когда услышал:
– Ты просто не знаешь Людмилу Ивановну. Дезориентируют ее легкомысленные кудряшки, – она игриво пошевелила пальцами возле своей головы, – притом не только тебя. Многие заблуждаются, считая ее глупой кокеткой и безвольной амебой. Знаешь, как ее называли в училище? Горка-таран!
– А почему Горка?
– Господи! – Илона вскинула руки и с большим недоумением посмотрела на меня. – Тебе ли не знать, как чаще всего возникают прозвища. Ты – Демьянов, значит – Демьян. Она – Горкина, значит – Горка.
– Кто она?.. – надрывно и болезненно закашлялся я, из глаз ручьем потекли слезы.
Илона вскочила и несколько раз хлопнула меня по спине. Приложилась так, что зазвенело в ушах; у баянистов и аккордеонистов, даже если они женщины, рученьки, ой, какие тяжелые.
Проглотив застрявший кусок, я спросил, ладонью вытирая слезы:
– То есть ее фамилия Горкина?
– В девичестве была Горкина, а Первушиной стала после замужества. Я же тебе говорила, неужели не помнишь? Ну, когда собиралась ремонтировать машину, ездила советоваться к ее бывшему – Алику Первушину. Он как раз в тот момент из музыкалки перебрался в автомастерскую. Был плохенький духовик, зато слесарь один из лучших в городе. Из любой рухляди может сделать конфетку.
Напоминание о машине резануло так, что захотелось спрятаться. Но прятаться было негде, и я продолжил:
– А из какой она семьи? Кто ее отец?
– Этого я не знаю. – Илона присела на свой стул, налила мне и себе чаю: – Мы с Людмилой подружились уже после училища, предков никогда не обсуждали. А почему тебя это интересует?
– Ленька, он ведь тоже Горкин, Леонид Иванович Горкин. Не такая уж распространенная фамилия. А твоя подруга Горкина по отчеству – тоже Ивановна. Вот я и подумал, а вдруг они единокровные брат и сестра?..
– Слушай-ка!.. – Илона громко хлопнула в ладоши и, от удивления открыв рот, ослепительно улыбнулась: – Надо же!.. Непременно вечером спрошу.
– И про наследство тоже спроси…
И я, не вдаваясь в детали, рассказал Илоне про рубли, которые, напоминаю, накануне денежной реформы частично превратились в фантики.
– Чепуха на постном масле! – воскликнула Илона. – Быть такого не может!..
Вечером они около часа болтали по телефону, а потом Илона с радостью заявила:
– Я была права, ничего у нее не пропало. Тогда она купила почти новую «Волгу», а большую часть денег передала в надежные руки. Людмила до сих пор получает проценты.
– Зачем же она старуху расстроила?
– Не знаю, – усмехнулась Илона, – наверно, в целях безопасности. Людка не только нахрапистая, но и хитрая. Кого угодно вокруг пальца обведет.
Остатки вечера и ночью – когда мы с Илоной бодрствовали – на кончике языка крутился вопрос: что тебя заставляет приятельствовать с нахрапистой и хитрой Людкой? Спросил только утром.
– Она глубоко порядочный человек.
– Ты в этом уверена?
– Абсолютно.
– Но послушав тебя, я бы усомнился…
– Повторяю, ты ее не знаешь, хотя знаком уже много лет. Людмила Ивановна придерживается правила: мир делится на своих и чужих. С чужими можно обходиться, как получится, а по отношению к своим надо быть честными, добрыми и внимательными. Я для нее своя. Кстати, и ты тоже…
Илона хотела что-то добавить, но зазвонил телефон. Она пошла в прихожую, а я остался на кухне, дожидаясь продолжения. Было чертовски любопытно – что она еще скажет про свою подругу, которую ранее я воспринимал с нескрываемой иронией или попросту не замечал.
Послышался голос Илоны:
– Станислав Викторович, вас просит Филипп!..
Проходя мимо Илоны, я шепнул:
– Череда неожиданностей продолжается?
Илона пожала плечами:
– Похоже на то…
Взяв трубку и услышав Филиппа, сразу понял – случилось что-то неладное. Он говорил натужно и очень тихо:
– Станислав Викторович, у нас революция, власть поменялась, новые порядки. Чтобы рассчитаться с вами по зарплате, надо срочно подписать договор и составить акты приемки работ. Пожалуйста, приезжайте!..
Примерно через пару часов я уже был на Большой Морской. Открыл тяжелую дверь парадной и увидел турникет, рядом с которым прогуливался охранник гренадерского телосложения. Ни турникета, ни гренадера раньше здесь не было. Гренадер вежливо извинился: со вчерашнего дня вход только по пропускам, и пододвинул мне телефон.
Трубку взял незнакомый юноша, разговаривающий радостным, тонюсеньким, почти что девчоночьим голоском. Он сказал: Филипп теперь сидит в другом крыле здания, найти его быстро не удастся, но он попробует, то есть передаст, что в предбаннике – пискляво хохотнул он – дожидается господин Демьянов.
Не прошло и пяти минут, как запыхавшийся Филипп примчался вниз и отдал гренадеру клочок бумаги. Гренадер неторопливо достал из внутреннего кармана пиджака очки, внимательно изучил написанное, одобрительно кивнул и широким жестом указал на турникет.
Поднявшись по мраморной лестнице на несколько ступенек, я тихо спросил Филиппа:
– Когда случился переворот?
– Три дня назад, – вздохнул он, обреченно склонив голову, – полная пертурбация. Только, только, начали вылезать из ямы и вдруг – будьте любезны!..
Невольно подумалось: парень не в себе, с расспросами лучше повременить.
Оказавшись на втором этаже, мы прошли по коридору мимо их офиса, завернули за угол и оказались в крошечно закутке без окон, где, если не изменяет память, раньше хранила свой инвентарь уборщица.
– Мое рабочее место. – Филипп показал на большой стол с металлическими ножками, занимавшим едва ли не треть закутка. На потертой, белесой столешнице стоял новенький компьютер.
Филипп вывел на экран монитора проект договора:
– Взгляните, если будут замечания, исправим, – скороговоркой произнес он и пододвинул ногой колченогую табуретку.
Я присел и, особо не вчитываясь, пробежался по тексту:
– Нормально, – кивнул я и уступил место Филиппу.
Он распечатал три экземпляра и, отодвинув клавиатуру, разложил их на столе.
Я расписался. Аналогичные действия осуществили с актами.
– Идем знакомиться с новым боссом? – спросил я.
– С директрисой, – поправил меня Филипп.
В приемной хозяйничала молоденькая секретарша весьма приятной наружности. Она вынимала из шкафа картонные папки, протирала их влажной тряпкой и стопками складывала на широкий подоконник. При других обстоятельствах я бы непременно с ней заговорил, сказал бы что-нибудь шутливо-комплиментарное, но глядя на смурную физиономию Филиппа, посчитал это лишним.
Наконец из кабинета вышел приземистый, лысоватый дяденька с кожаной папкой подмышкой. Мне показалось, что от его головы идет пар.
– Пожалуйста, проходите, – указала на дверь секретарша.
Переглянувшись с Филиппом, мы вошли в кабинет.
Пока босс не свалил за океан, я бывал там неоднократно, казалось, интерьер помню досконально, но, странное дело, в первый момент никаких изменений не заметил. Глазами поискал хозяйку, и вдруг – далеко не сразу – обнаружил, что директорский стол переехал от стены напротив двери к ближнему окну, в правый от меня угол. Невольно подумал: зачем, ведь это неправильно, уличный свет падает справа.
Директриса поднялась из-за стола, и я от неожиданности вздрогнул. Мне протягивала руку не кто-нибудь, а та самая Галатея, с которой мы три года назад случайно встретились возле Дома кино (об этой встрече рассказано в самом начале повествования).
– Давно не виделись, – усмехнулась она, взяла у Филиппа бумаги и, не присаживаясь, их подписала. Затем отдала их Филиппу: – Скажите в бухгалтерии, чтобы не тянули.
Филипп кивнул и молча вышел из кабинета.
– Гневается Филиппок и даже не скрывает, дурачок. – Она присела в свое кресло и рукой указала на стул, стоящий возле ее стола.
Я тоже присел.
– Демьян, я тебя не узнаю, – вдруг хмыкнула она с какой-то незнакомой мне, простецкой, вызывающей интонацией: – Куда подевалась твоя галантность, где незаезженные, демьяновские комплименты?
– Выглядите прекрасно, – буркнул я. – Судя по вашей грациозной осанке, ослепительной улыбке и бодрому взгляду, вы одолели препротивную тетку хандру. Наверно, выселили ее из своей уютной квартиры на Таврической куда-нибудь в Девяткино.
– Молодец, Демьян, все помнишь, – засмеялась она, издавая хриплые, лающие звуки и при этом, вздрагивая всем туловищем. Казалось, что она подпрыгивает в кресле, и эта забава доставляет ей огромное удовольствие.
Это была совсем другая, неузнаваемая Галатея, напрочь утратившая даже остатки былого шарма. Мысленно я назвал ее теткой Галатей.
– Навела про тебя справки, – перекосив рот, сказала тетка: – Говорят, сидишь без работы? Приходи ко мне. Возьму. С осени начнем готовить общественное мнение.
– В поддержку коммунистов? – пошутил я.
Галатея нахмурилась:
– В поддержку действующего президента, хотя и коммунистов со счетов сбрасывать не стоит. Они еще пригодятся, – невозмутимо и твердо говорила тетка, вступившая в ряды КПСС еще в студенческие годы.
– Простите, я что-то не возьму в толк, при старом руководстве фирма была сугубо коммерческим предприятием. Капремонт, торговля стройматериалами, еще какие-то прибыльные услуги, и лишь по чуть-чуть, не понимаю зачем, упражнялись на ниве культуры и просвещения. Теперь что, будет иначе?
– Да, будет иначе. Планируем зарабатывать в разы больше, чтобы хватало и на хлеб с вологодским маслом, и на проведение масштабных социокультурных мероприятий. Например, займемся поставкой медицинского оборудования, собираемся возить компьютеры, другую оргтехнику. При этом надеемся и на бюджетные вливания.
Зазвонил телефон, она подняла трубку:
– Слушаю… Спасибо, через три минуты освобожусь. – Положив трубку, она встала и подошла к платяному шкафу, открыла дверцу и стала оглядывать себя в зеркале. Со спины она выглядела вполне прилично – явно просматривалась талия, а на удивление ровные спина и ноги напоминали прежнюю Галатею. Не поворачивая головы, она заговорила, растягивая звуки и делая паузы между словами: – Уверяю, Демьян, со мной не пропадешь. Грядут большие дела, тебе будет интересно, но, предупреждаю, совсем не просто. Изображать из себя рефлексирующего лошару не позволю.
– А что будет с Филиппом?
Она резко повернулась, на ее лице обозначилась саркастическая улыбка:
– Демьян, я на десять лет старше тебя – возраст, не позволяющий совершать детские ошибки. Филиппок симпатичный парнишка, по-человечески он мне нравится, но вынуждена буду его уволить. Сам посуди, зачем мне засланные казачки. Он ведь на своего так называемого босса готов молиться.
– Босс хочет вернуться в Россию?
– Уже вернулся, правда, никто об этом не знает. И ты тоже! Думай.
Выйдя в приемную, я увидел двух импозантных мужчин. Одного узнал, в прошлом он занимал немаленький пост в Горкоме партии. Он тоже меня узнал и принялся трясти мою руку с такой восторженной страстью, точно хотел ее оторвать…
Дома застал Вику. Мы с ней не виделись около месяца. В последний раз забегала за своими летними нарядами. Примчалась, собрала вещички и убежала. Вот и сейчас она опять торопилась:
– Папа у меня есть парень, его зовут Егор, он юрист. А у Егора – начальник, которому на днях исполняется пятьдесят лет. Егор – ответственный за юбилей, так что тебе придется немного порифмовать – строчек сорок, не больше, с прицелом, что будут поздравлять человек пять-шесть. Маме я отдала шпаргалки: биография начальника, характеристика и наш собственный вариант сочинения.
– Между прочим, Вика с Егором написали очень неплохо, – хитро улыбнулась Илона, – но ребятам почему-то не нравится. Подредактируешь?..
– Не подредактируешь, – перебила ее Вика. – Нужен новый текст.
– Когда нужен? – спросил я.
– Завтра утром забегу перед работой.
Я посмотрел на Вику, потом на Илону:
– Наша дочь устроилась на работу?
Ответила Вика:
– Да, папочка, в платной поликлинике помогаю процедурной медсестре. Подробности – завтра…
Вика чмокнула меня в щеку и умчалась в поликлинику, так как ее отпустили всего на полтора часа.
Укоризненно посмотрев на Илону, я спросил:
– Почему ты не сказала, что дочь работает?
– Не хотела тебя расстраивать. Подумала, начнешь дергаться и опять устроишься к кому-нибудь сиделкой.
Кажется, в этот момент я готов был взорваться. Но, к счастью, обошлось без эмоциональных всплесков. Илона обняла меня и, поглаживая по голове, словно ребенка, вкрадчиво сказала:
– Демьян, все наладится. Сейчас поешь и усаживайся рифмовать. Надо помочь дочери. А в ближайшие дни, наверно, после юбилея, познакомишься с Егором. Он придет свататься…
Пятая часть
Тетя Сима – моложавая, энергичная женщина пенсионного возраста в кепке, сдвинутой на затылок, джинсах и черной косухе – приехала в Питер в середине октября.
Мне показалось, что в аэропорту ее принимали за иностранку или за экзальтированную чудачку. По крайней мере, люди на нее посматривали с любопытством, усмешкой, недоумением. Ее порывистые движения, нарочито четкая артикуляция и громкая речь, широкая, можно сказать, детская улыбка, подолгу не сходившая с ее лица, выделяли тетю Симу из толпы настолько, что не обратить на нее внимания было невозможно.
– Ребята, я в Ленинграде! – пропела она, выходя из такси возле блочной хрущевки, спрятавшейся внутри квартала на Гражданке. Закинув голову, она внимательно посмотрела на крону березы с пожелтевшими листьями и вдруг подмигнула ей: – Привет, девчонка!
Вымахавшая «девчонка», которую я помнил еще тонюсеньким деревцем, уже была вровень с окнами тети-Симиной квартиры на третьем этаже.
Невольно возникла парадоксальная ассоциация – «Калина красная», притом не только у меня. Илона, во все глаза глядевшая на тетю Симу, вдруг повернулась ко мне и, широко открывая рот, едва слышно шепнула:
– Шукшин…
Но тетя Сима услышала и помотала головой:
– Люблю березку русскую, то светлую, то грустную… – проговорила она, посмеиваясь, и отрешенно посмотрела вдаль: – Кто написал, помните? А я с ним была знакома. Александр Прокофьев, на Богословском похоронили…
Спустя несколько минут, когда мы оказались в малогабаритной, двухкомнатной квартире, Илона заговорила про долг:
– Симочка, завтра отдадим полторы тысячи, остальное, прости нас непутевых, только к новому году.
Тетя Сима, забавно вытаращив глаза, замахала руками:
– Деньги оставьте себе, после свадьбы будете оплачивать Викулино жилье, молодые должны жить отдельно, иначе ничего хорошего не получится.
Испытывая небольшую неловкость, я вдруг поймал себя на мысли: наша добрая фея, слава богу, теперь рядом и это очень хорошо.
Илона попыталась ей возразить:
– Егор достаточно прилично зарабатывает, он уже снял квартиру.
Эти аргументы подействовали на тетю Симу возбуждающе:
– Как вы не понимаете?!. – неожиданно взорвалась она, добавив несколько русских и немецких ругательств, включая громоподобное donnerwetter. – Девочка должна быть независимой, пусть платят пополам!
И в этот момент – о ужас! – она была очень похожа на Раису Тимофеевну. Ее гневная физиономия, заставила меня призадуматься: так ли все однозначно благостно?
Целую неделю тетя Сима с сестрой Генриеттой, то есть моей тещей, наводили порядок в квартире – мыли, чистили, переставляли мебель, подклеивали обои, раскладывали фотографии, перебирали бумаги, что-то выбрасывали. Мы с Илоной порывались им помочь, но сестры наотрез отказались:
– Как вы не понимаете?!. – укоризненно вопрошала тетя Сима. – Нам же с Геночкой надо наговориться!
При этом Вика, иногда забегавшая к ним после учебы или работы, нисколечко им не мешала.
– Ну что вы сравниваете, она же девочка! – говорила по телефону тетя Сима так громко, что я, находясь на почтительном расстоянии, отчетливо слышал ее счастливый голос.
Между прочим, Геночка, всегда невозмутимо сдержанная и молчаливая – типичная советская, пожилая женщина, прожившая непростую жизнь и оттого замкнувшаяся в себе – за эту неделю резко переменилась. Она все время стремилась высказаться:
– Симочка столько времени не была в России, а ориентируется в нашей обстановке лучше любого из нас. Про чеченские события прочитала целую лекцию, хоть печатай в «Аргументах и фактах».
– А что рассказывает про Германию? – спросил я.
– Ругается, называет немцев легкомысленными, – взволнованно тараторила Геночка. – Их толерантность по отношению к приезжим – мина замедленного действия. Скоро Deutschland превратится в восточный базар. – И ни с того ни сего: – А я и не знала, что немцы – это немые.
Илона с удивлением посмотрела на мать:
– Что значит – немые?
– Немцами в старину называли всех пришельцев с запада, не говорящих по-русски. – менторским тоном проговорила Геночка и вдруг, громко фыркнув, добавила: – Теперь матерщинников буду величать исключительно немчурой.
– Смотри, мама, – ухмыльнулась Илона, – как бы Симочка не обиделась. Она ведь тоже, сама знаешь, грешна, за этими словечками в карман не лезет.
Теща ответила мгновенно и воинственно:
– Ну и пусть, впредь будет аккуратнее! В конце-то концов, кто из нас старшая сестра?! – и притопнула так, что в серванте зазвенела посуда.
Доведя квартиру до «удобоваримого» состояния, сестры несколько раз сходили в театр. Тетя Сима авторитетно заявила:
– Пока заметила только формальные перемены, и это странно, очень странно. Театр не должен плестись в хвосте. – Она придирчиво посмотрела на меня: – Ты не согласен?
– Не знаю, тетя Сима, что и сказать. В последнее время театр ушел на второй план, месяцами о нем даже не вспоминаю.
– Увиливаешь? – строго спросила она и, выдержав паузу, произнесла с какой-то необъяснимо-агрессивной назидательностью: – Мой любимый Георг Кристоф Лихтенберг говорил: ничто так не способствует душевному спокойствию, как полное отсутствие собственного мнения.
Не скрою, ее бесцеремонная атака задела за живое:
– А что еще поведал миру ваш любимый Георг?..
На ее физиономии появилась язвительная усмешка:
– Характер человека никогда нельзя понять вернее, чем по той шутке, на которую он обижается, – засмеялась она, и вдруг, убрав руки за спину, приосанилась и вскинула голову: – Уж театр полон: ложи блещут!..
Недели две тетя Сима принимала гостей – друзей детства, университетских сокурсников, коллег из переводческого цеха, не забывая и о родственниках. На одной из таких посиделок она подошла к Илоне:
– Завтра вечером приду к вам, нажаришь картошки с корочкой, как ты умеешь. Остальное – мое, хочу выяснить, чем занимается твой супруг. Какой-то он квелый. Почему?..
Скажу откровенно, предстоящий визит тети Симы меня всерьез выбил из колеи. Невольно вспомнил дядю Гошу, ее мужа:
– Симона всегда и во всем старалась меня перелицевать, – смущенно рассуждал неизменно пьяненький дядя Гоша: – Думаю, выходя замуж, она рассматривала меня как субъекта психолого-педагогического эксперимента. Вопрос стоял так: можно ли закоренелого шалопая Гошу превратить в активиста-прагматика с выверенной гражданской позицией? Ни через год, ни через пять лет ничего у нее не получилось. Каким я был, таким остался, – попытался пропеть дядя Гоша на мотив известной песни из фильма «Кубанские казаки». – Но это ее только раззадорило. Ах, с какой фанатической страстью она терзала меня на излете нашей совместной жизни. Берегись, Демьян, как бы она и на тебя не перекинулась.
– Вы считаете, что я похож на шалопая?
– На шалопая, не знаю, – соорудив дурашливую гримасу, крякну он, – но что-то от перекати-поля в тебе просматривается.
Илона меня успокаивала:
– Нашел прорицателя, господи, упокой его грешную душу. Дядя Гоша от безделья мог и не такое сказануть.
– Причем здесь он, я – про тетю Симу. От нее ведь не отмахнешься, как-никак наша благодетельница.
– И не надо отмахиваться, просто поговоришь с ней – повеселишь байками про свои приключения, например, вспомнишь Галатею. Они же наверняка пересекались в Доме дружбы народов или еще где-то.
Удалившись в свою комнату, принял решение: буду хохмить, надо срочно придумать для ее ушей что-нибудь оригинальное. И это надо сделать обязательно, чтобы не проболтаться.
Исповедоваться перед тетей Симой я не хотел да и не имел никакого права, поскольку клятвенно обещал до поры до времени помалкивать. Кому обещал? Галатее! Даже Илоне, рассказывая про свои тогдашние дела, я ограничивался пунктирным изложением второстепенных деталей. О главном не было сказано ни слова.
После посещения офиса на Большой Морской я пребывал в состоянии жуткого раздрая. Предложение Галатеи участвовать в предвыборной кампании в качестве политтехнолога было очень заманчивым, но далеко не бесспорным. На этом поприще я уже имел кое-какой опыт – в 1989 году помогал убежденным сторонникам перестройки бороться за мандаты Народных депутатов СССР. Работал, как говорится, за идею. Теперь же такая очевидная идея отсутствовала. Способствовать продвижению Ельцина, только бы не прошли коммунисты, считал сомнительным компромиссом. Правда, был и немаловажный плюс – за эти хлопоты будут платить. Но минус, которым являлась сама нынешняя Галатея, все-таки перевешивал. Как работать под началом разнузданной тетки, я не представлял, поэтому безотлагательно продолжил поиски работы.
Шпильман меня просто-напросто ошарашил:
– Демьян, ты же знаешь, как я тебя уважаю. Иметь такого зама – очень почетно. Но, дружище, пойми и не обижайся – двум медведям в одной берлоге делать нечего. Передеремся!..
Направился к своему бывшему директору методцентра, который теперь заведовал благоустройством в одной из районных администраций. Попросил замолвить слово в культуре или образовании. В обоих отделах работали новые, незнакомые мне люди.
И опять – мимо кассы:
– Наш районный голова отличный хозяйственник и прекрасный организатор! – радостно произнес директор и, убавив громкость, добавил заговорщическим тоном: – Но его дремучие, эстетические предпочтения – сплошной, умопомрачительный конфуз. Видимо, будучи мальчонкой, голова усердно занимался в сельском клубе, где исповедовали исключительно приемы «Синей блузы». Поэтому все наши учреждения культуры и дополнительного образования танцуют исключительно по прямой, о новомодных загогулинах никто даже не заикается.
Подумав, что он треплется, я спросил:
– Неужели сегодня такое возможно?
– Плюрализм в действии! – расплываясь в наисчастливейшей улыбке, отчеканил директор. – Зачем тебе, авторитетному специалисту высокой квалификации себя компрометировать? На наших задворках тебе счастья не сыскать.
– Но вы же нашли.
– Сравнил, – захохотал он. – Я гуттаперчевый и жизнестойкий, а ты, Демьян, прости за правду – кисейная барышня! Удары не держишь…
Люда Первушина познакомила меня со своими ребятами. Они затевали цикл весьма любопытных, конкурсных мероприятий под эгидой Комитета по внешним связям. Но это в перспективе, финансирование начнется не раньше марта будущего года…
Наведался в альма-матер. Заведующий родной кафедрой пообещал мне в наступающем учебном году двести сорок часов, что сулило копеечное довольствие. Назвать его зарплатой – язык не поворачивался.
И вдруг в двадцатых числах июля позвонила секретарь Галатеи:
– Станислав Викторович, а мы вас ждем! – напевно проговорила она. – Во-первых, вам начислен гонорар, милости просим в бухгалтерию. А потом – к Галатее. – Она с большим почтением назвала имя, отчество директрисы. – Галатея хотела бы с вами встретиться в шестнадцать часов. Вам удобно?
Едва сдерживая себя, чтобы не завизжать от радости, я ответил:
– Пожалуй, постараюсь не опоздать…
Уже в половине четвертого, пребывая в замечательно-приподнятом настроении, влетел в бухгалтерию, бодро и напористо поздоровался с двумя замороченными женщинами, склонившимися над канцелярскими столами. Одна из них сказала, что придется немного пождать главного бухгалтера. И я, воспользовавшись паузой, принялся балагурить. Шутки и комплименты лились из меня как из рога изобилия. Женщины распрямились, заулыбались и, вообще, на них стало приятно смотреть. Мысленно похвалив себя, намеревался развивать достигнутый успех.
Но открылась дверь и на пороге появилась очень эффектная, породистая блондинка лет тридцати. Мило поздоровавшись, она представилась новым главным бухгалтером, и подошла к своему столу, на котором в темно-синей вазочке красовались необыкновенно крупные, садовые ромашки. Присев в элегантное, кожаное, вращающееся кресло, она грациозным движением поправила локоны, спадавшие на загорелые щеки, и достала платежную ведомость.
И тут я испытал самый настоящий шок. Мне причиталась всего лишь треть суммы, обозначенной в договоре. Взбешенный помчался к Галатее выяснять – трах-тарарах – почему?..
В приемной меня решительно остановила секретарь:
– Извините, совещание еще продолжается.
В кабинет вошел только в седьмом часу. И слава богу! За это время успел остыть и, как мне тогда казалось, трезво оценить происходящее: спасибо и за то, что дали, Галатея не обязана платить по чужим долгам, ведь не она, а босс сподвигнул меня разрабатывать проект гипотетического вуза. Короче говоря, встретился с Галатеей, потеряв всякое желание требовать от нее денег.
Впрочем, требовать и не пришлось. Она сама протянула мне довольно толстый конверт, при этом не поднимая глаз и почему-то не сказав ни слова. Наощупь, содержимое конверта производило очень приятное впечатление.
– Спасибо, – сказал я и наконец встретился с ней взглядом.
– В офисе должны думать, что я тебя выпроводила, до конца не рассчитывавшись, – вполголоса произнесла Галатея.
Думаю, в этот момент мои глаза полезли на лоб:
– Зачем?
– Так надо, Демьян, – загадочно улыбнулась она. – Завтра на планерке скажу начальнику охраны, чтобы тебя, негодяя и мошенника, не пускали на порог, – сдавленно засмеялась она, прикрыв рот ладонью. – То, что я предлагала в прошлый раз, забудь и никому не рассказывай. Ситуация поменялась. Будем взаимодействовать втихаря и на другом поле. Ты готов?
