Читать книгу: «Красные моря под красными небесами», страница 3

– Ты слышал? – прошептал Локк.

– Слышал, – ответил Жан. – Интересно, на кого работает этот приветливый торговец скорпионами?

– И не он один, – пробормотал Локк. – Торговка фруктами тоже назвала меня Ламорой. Я своими ушами слышал.

– Тьфу ты… Может, вернемся, побеседуем с одним из них?

– Куда это вы собрались, господин Ламора?

Локк стремительно обернулся – и едва не наставил шестидюймовый стилет, спрятанный в рукаве, на пожилую торговку, неожиданно выступившую из тени справа.

Жан завел руку за спину, под полу камзола.

– Вы обознались, милейшая, – сказал Локк. – Меня зовут Леоканто Коста.

Женщина, не двигаясь с места, сдавленно хихикнула:

– Ламора… Локк Ламора.

– Жан Таннен, – промолвил торговец скорпионами, выходя из-за прилавка, уставленного клетками.

Со всех сторон на Локка и Жана медленно надвигались остальные торговцы.

– Так, похоже, тут какое-то недоразумение, – провозгласил Жан, опуская руку из-под камзола.

По опыту Локк знал, что в согнутой ладони Жана прячется головка боевого топорика, а древко скрыто в рукаве.

– Никакого недоразумения, – произнес торговец скорпионами.

– Каморрский Шип… – сказала какая-то малышка, встав перед Локком и Жаном так, чтобы преградить им путь к Савроле.

– Каморрский Шип… – подхватила пожилая торговка.

– Благородные Канальи, – сказал торговец скорпионами. – Далеко же вас от дома занесло.

С отчаянно колотившимся сердцем Локк огляделся и, решив, что теперь уж таиться нет смысла, позволил стилету скользнуть к напряженным пальцам. Казалось, что торговцы Ночного базара, проявив необъяснимый интерес к Локку и Жану, обступили приятелей со всех сторон и теперь медленно сжимают кольцо, отбрасывая длинные черные тени на плиты мостовой. Внезапно Локку померещилось, что сияние фонарей отчего-то меркнет. В пассаже и впрямь потемнело, светильники тускнели на глазах.

– Стоять! – Жан, не скрываясь, поудобнее перехватил топорик в правой руке и встал спина к спине с Локком.

– Не приближайтесь! – выкрикнул Локк. – Прекратите дурить, а как бы кровь не пролилась!

– Кровь уже пролилась… – заявила малышка.

– Локк Ламора… – зашептали торговцы со всех сторон.

– Кровь уже пролилась, Локк Ламора, – изрекла пожилая торговка.

На Ночном базаре погас последний алхимический светильник; костры в бочках потухли. Теперь Локка и Жана, окруженных торговцами, освещал только слабый отблеск света из внутренней гавани и дрожащее мерцание фонарей где-то далеко внизу, на террасах под огромным пустынным пассажем.

Малышка сделала шажок вперед и, глядя на Локка и Жана немигающими серыми глазами, звонко произнесла:

– Господин Ламора, господин Таннен, вам привет от Сокольника из Картена.

6

Локк, разинув рот, уставился на девочку, которая плавно, будто призрак, двинулась навстречу и замерла в двух шагах от него. Он поначалу смутился – глупо грозить стилетом крохе не выше трех футов ростом, – однако в детской улыбке, холодно блеснувшей в полумраке, сквозила такая угроза, что Локк невольно покрепче сжал рукоять клинка.

Девочка, поднеся пальцы к подбородку, изрекла:

– И хоть он не в силах слова молвить…

– И хоть он не в силах за себя слова молвить… – хором подхватили торговцы, недвижно стоявшие в темноте.

– И хоть он обезумел… – медленно продолжила девочка, простирая к Локку и Жану раскрытые ладони.

– Обезумел от боли, вконец обезумел… – прошелестел шепот со всех сторон.

– Его друзья не забывают, – сказала малышка. – Друзья помнят…

За спиной Локка чуть шевельнулся Жан, сжимая в обеих руках по боевому топорику; во тьме тускло блеснула вороненая сталь.

– Торговцами вольнонаемные маги управляют, будто марионеток за ниточки дергают… – шепнул Жан. – Видно, где-то поблизости засели.

– Эй, вы, боитесь, что ли?! Объявитесь уже, не томите! – обратился Локк к малышке.

– Мы явили свою силу, – ответила она.

– Чего вам еще надобно… – зашептали торговцы с остекленелыми взорами, тускло поблескивавшими, как стоячая вода в пруду.

– Чего вам еще надобно, господин Ламора? – Малышка делано присела в жутковатом реверансе.

– Не знаю, чего вы от нас добиваетесь, но оставьте в покое этих несчастных людей, – сказал Локк. – Хотите с нами поговорить – говорите, а людей почем зря не мучайте.

– В том-то и дело, господин Ламора…

– В том-то и дело… – зашептали торговцы.

– Разумеется, в том-то все и дело, – сказала девочка. – Иначе вы наших слов не услышите.

– Так говорите же!

– Вы должны ответить, – возвестила малышка.

– Ответить за Сокольника, – подхватил хор торговцев.

– Вы должны ответить. Вы оба.

– За каким… Да пошли вы все! – воскликнул Локк. – Сокольнику мы уже ответили – за смерть трех наших товарищей лишили его десяти пальцев и языка, зато вернули вам живым, хоть он того и не заслуживал.

– Вы не вправе судить… – прошипела девочка.

– …судить картенского мага, – зашептали торговцы.

– Вы не вправе судить, равно как и не вправе полагать, что вам известны наши законы, – сказала малышка.

– Всем на свете известно, что убийство картенского мага карается смертью, – сказал Жан. – Этого знания вполне достаточно. Мы сохранили Сокольнику жизнь и вернули его вам. Этим все дело и завершилось. Если вы рассчитывали на какие-то иные условия сделки, надо было нас предварительно письмом оповестить.

– Это не сделка, – сказала девочка.

– Это личное дело, – объявили торговцы.

– Сугубо личное, – повторила девочка. – Пролилась кровь нашего собрата. Вы за это ответите.

– Ах вы, сволочи! – не выдержал Локк. – Вы что, богами себя возомнили? Я вашего Сокольника не в переулке ограбил. Он подстроил убийство моих друзей. И плевать мне на то, что он умом тронулся! И на вас мне наплевать! Убейте нас – и дело с концом, только ни в чем не повинных людей отпустите.

– Нет, – сказал торговец скорпионами.

– Нет, – отозвались торговцы по кругу.

– Трусы! Подлецы! – Жан махнул топориком в сторону девочки. – И этим вашим балаганом вы нас не запугаете!

– Мы будем с вами насмерть биться, до самого Картена доберемся, кровь вам пустим, не сомневайтесь, – сказал Локк. – Ну убьете вы нас – и что? Мы смерти не боимся.

– Нет-нет, – хихикнула девочка.

– Вам будет гораздо хуже, – сказала торговка фруктами.

– Мы оставим вас в живых, – подхватил продавец скорпионов.

– Будете жить, терзаясь страхом, – сказала девочка.

– Страхом и неуверенностью, – зашептали торговцы и медленно отступили, расширяя кольцо.

– Под слежкой, – сказала девочка.

– Под слежкой, – вторили торговцы.

– А пока ждите, – сказала девочка. – Забавляйтесь своими нелепыми играми, гоняйтесь за удачей…

– И ждите, – прошелестело вокруг. – Ждите нашего ответа. Ждите, покуда не настанет время.

– Вам от нас укрыться негде, – сказала малышка. – Вам от нас никогда не уйти.

– Никогда, – прошептали торговцы, отходя к своим прилавкам.

Локк и Жан молчали.

Вскоре жизнь на Ночном базаре пошла своим чередом. Разгорелись светильники, заполыхали костры в бочках, заливая пространство рынка мягким теплым сиянием. Торговцы занимались обычными делами: кто высматривал покупателей, кто скучающим взором обводил прилавки и товары; повсюду снова зазвучали негромкие разговоры. Локк и Жан незаметно спрятали оружие.

– О боги, – поежился Жан.

– По-моему, за игрой в карусель я выпил маловато, – прошептал Локк, не понимая, что́ туманит его взор; он коснулся щеки и с удивлением обнаружил, что она мокрая от слез. – Сволочи! Дети малые. Проклятые хвастливые трусы!

– Вот именно, – сказал Жан.

Локк и Жан, с опаской поглядывая по сторонам, отправились дальше. Малышка, через которую только что вещали картенские маги, теперь сидела у ног старика, перебирая инжир в плетеных корзинах, и проводила приятелей робкой улыбкой.

– Ох, как я все это ненавижу, – шепнул Локк. – Они и впрямь что-то задумали или просто решили нас припугнуть?

– А кто их разберет? – вздохнул Жан. – Страт-пти. О боги, и что теперь – сдаваться или продолжать игру? Между прочим, на нашем счете в «Венце» несколько тысяч соларов. Можно снять деньги, сесть на корабль и к полудню отплыть далеко-далеко отсюда.

– Куда?

– Куда угодно.

– Если эти подонки серьезно настроены, от них не сбежишь.

– Твоя правда, но…

– Да пошел он, Картен этот… – Локк сжал кулаки. – Пожалуй, теперь я понимаю, что чувствовал Серый король. Я в Картене в жизни не бывал, но все равно готов этот проклятый город в порошок стереть, дотла сжечь, в морской пучине утопить! Я его уничтожу, видят боги!

Жан внезапно остановился:

– Локк, тут такое дело… О боги!

– Ну что еще?

– Ты, конечно, волен здесь оставаться, но… Я уеду. Мне надо от тебя подальше держаться.

– Да что ты гонишь, болван?!

– Им мое имя известно…

Жан схватил приятеля за плечи, и Локк невольно поморщился: пальцы Жана тисками впились в старую рану под левой ключицей. Жан, запоздало сообразив, в чем дело, ослабил хватку, но голос его все еще дрожал от напряжения:

– Они мое истинное имя знают! С его помощью они могут мной управлять, превратив в такую же марионетку, как этих несчастных торговцев! Если я с тобой останусь, тебе грозит опасность!

– Да плевать мне на это! Подумаешь, имя они знают. Ты что, с ума спятил?

– Нет. А вот из тебя еще хмель не выветрился, ты плохо соображаешь.

– Глупости! Я вполне трезво соображаю. Или ты хочешь уехать?

– Нет, что ты! Но я…

– Но ты сию секунду заткнешься, иначе тебе несдобровать.

– Да пойми же ты, тебе опасность грозит!

– Конечно грозит. Я же не бессмертен. Жан, да хранят тебя боги, я тебя прогонять не намерен и уж тем более не допущу, чтобы ты в добровольное изгнание отправился. Мы и так потеряли Кало, Галдо и Клопа. А теперь что, прикажешь и с тобой распрощаться? С тобой, с моим единственным на свете другом? И кто тогда верх возьмет, Жан? Кого это спасет?

Жан обессиленно понурился. Хмельной кураж Локка внезапно превратился в невыносимую головную боль.

Локк застонал.

– Жан, я никогда себе не прощу того, что по моей вине случилось с тобой в Вел-Вираццо. И никогда не забуду, что ты остался со мной до конца, хотя по уму должен был бы мне камень к ногам привязать и в залив сбросить. О боги, да без тебя мне никогда лучше не будет. Мне наплевать, что картенским магам твое дурацкое имя известно.

– Локк, это же глупо…

– Это наша жизнь, – сказал Локк. – И в эту аферу мы два года нашей жизни вложили. А в «Венце порока» – вся надежда на будущее, наш главный приз. Дожидается, голубчик, пока мы его не украдем. Подумаешь, Картен! Раз уж вольнонаемные маги решили нас убить, остановить мы их все равно не сможем. И что теперь делать? Из-за этих мерзавцев я не собираюсь от любой тени шарахаться. Нет уж, завершим, что задумали. Вместе.

Торговцы Ночного базара, заметив, что Локк и Жан ведут напряженную беседу, больше не предлагали своих товаров. Только один, на северной окраине базара, предпринял отчаянную попытку привлечь запоздалых покупателей:

– А вот кому резные поделки, господа! Женщинам и детям на потеху! Искусные штучки из города Искусников.

На перевернутом ящике громоздились десятки забавных игрушек. Продавец в длинном буром камзоле, залатанном с изнанки разноцветными лоскутами – алыми, пурпурными, ярко-желтыми, шитыми серебром, – потряхивал раскрашенной игрушкой на четырех ниточках: деревянной фигуркой воина с копьем. Торговец, ловко шевеля пальцами левой руки, заставлял крохотного копейщика нападать на воображаемого врага.

– Не угодно ли куклу, господа? Марионетку на память о Тал-Верраре?

Жан, немного помолчав, вздохнул:

– Нет уж, спасибо! Я и без марионеток Тал-Веррар запомню.

Приятели больше не разговаривали. Локк, с гудящей головой и ноющим сердцем, шел вслед за другом из Большого пассажа в Савролу, стремясь поскорее оказаться за высокими стенами и плотно запертыми дверями – хоть и ненадежной, но все-таки защитой.

Реминисценция
Капа Вел-Вираццо

1

В Вел-Вираццо Локк приехал двумя годами раньше, отчаянно желая смерти; Жан Таннен намеревался удовлетворить его желание.

Вел-Вираццо – порт в глубоководной гавани, в ста милях к юго-востоку от Тал-Веррара, среди высоких прибрежных скал материка в Медном море. Город с девятитысячным населением издавна платил дань веррарцам, а правил им наместник – ставленник архонта.

Из прибрежных вод на двести футов в высоту взметнулся стройный ряд стеклянных колонн – еще одна постройка, неведомо зачем созданная Древними на побережье, где повсюду встречаются заброшенные чудесные творения. На колоннах установили квадратные помосты со стороной в пятнадцать футов и устроили там маяки. К подножью колонн на лодках привозили арестантов, которым позволено работать смотрителями маяков, – они взбирались на помост по веревочным лестницам, подтягивали наверх съестные припасы и несколько недель в полном одиночестве присматривали за красными алхимическими фонарями размером с небольшую хижину. На маяках выживали не все, а те, кто все-таки спускался вниз, часто теряли рассудок.

За два года до судьбоносной игры в лихую карусель под красный свет прибрежных маяков Вел-Вираццо торжественно вошел огромный галеон. Вестовые на мачтах – то ли сочувственно, то ли насмешливо – замахали одиноким фигуркам на высоких помостах. Тяжелые тучи затянули солнце на горизонте, и угасающее сияние заката дрожало на волнах под светом первых звезд.

С берега дул теплый влажный ветер, с серых утесов по обе стороны старого портового города струились тонкие нити тумана. Пожелтевшие марсели были зарифлены – галеон ложился в дрейф в полумиле от берега. Из порта к кораблю вышла шлюпка начальницы порта; на носу шлюпки, в такт мерным взмахам весел гребцов, покачивались белые и зеленые фонари.

В тридцати ярдах от галеона начальница, встав у фонарей на носу, поднесла к губам рупор:

– Кто идет?

– «Золотая добыча», из Тал-Веррара, – ответили с кормы.

– Причаливать будете?

– Нет, только путников высадим.

В нижней кормовой каюте воняло потом и хворью; тяжелый дух еще больше усилил раздражение Жана Таннена, недавно вернувшегося с верхней палубы. Он швырнул Локку заштопанную синюю рубаху и скрестил руки на груди.

– Собирайся, приехали! – сказал он. – Наконец-то сойдем с этого проклятого корабля на твердую землю. Одевайся, шлюпка уже готова.

Локк, морщась, встряхнул рубаху. Он – чумазый, донельзя тощий, в одних панталонах – сидел на краю койки; ребра корабельными шпангоутами выпирали из-под бледной, землистой кожи; длинные сальные волосы липкими прядями обрамляли изможденное лицо, на впалых щеках топорщилась щетина.

Левое плечо пересекала сеть полузаживших багровых шрамов, на левом предплечье виднелась колотая рана, затянутая струпом, грязный лоскут перехватывал запястье, а левая ладонь и пальцы представляли собой сплошной кровоподтек. На груди, чуть выше сердца, под выцветшей повязкой скрывалась уродливая рана. За три недели морского путешествия распухшие от побоев скулы, губы и сломанный нос Локка несколько оправились, но все равно казалось, что совсем недавно он настойчиво пытался поцеловать взбрыкнувшего мула.

– А ты мне не поможешь?

– Нет уж, сам справишься. Всю прошлую неделю разминаться надо было. Я к тебе в няньки не нанимался.

– А давай я тебе шпагой плечо проткну и для верности клинок поворочаю, посмотрим, как ты разминаться станешь.

– И чего ты разнылся? Спасибо за предложение, но меня уже проткнули – и я, в отличие от тебя, плакса, от разминки не увиливал. – Жан задрал рубаху: над значительно опавшим, но все еще округлым пузом по ребрам тянулся воспаленный багровый шрам. – Хоть и больно, а двигаться надо, иначе срастется намертво, как законопаченный шов в корабельной обшивке, и вот тогда совсем худо будет.

– Ага, об этом я уже наслышан. – Локк швырнул рубаху на пол, к босым ногам. – Что ж, если эти лохмотья не оживут и если ты не смилостивишься, то я сойду на берег в чем есть.

– Между прочим, вечереет. Хоть и лето, а по ночам прохладно. Раз тебе, дураку, так хочется, то ступай.

– Сволочь ты, Жан.

– Эх, будь ты здоровее, я б тебе за это еще раз нос сломал. Ишь ты, разнюнился, сопли распустил…

– Господа? – окликнул их женский голос; раздался громкий стук в дверь. – Капитан имеет честь сообщить, что ваша шлюпка готова.

– Благодарю вас! – ответил Жан, взъерошил волосы и вздохнул. – И зачем только я тебе жизнь спас? Лучше б труп Серого короля с собой увез, с ним и то веселее.

– Слушай, а давай сделаем так, чтоб никому не было обидно? – настойчиво предложил Локк. – Здоровую руку я сам в рукав суну, а на раненую ты мне рукав натянешь, а? Вот сойдем с корабля, я сразу начну разминаться.

– Ну наконец-то! – проворчал Жан, поднимая рубаху с пола.

2

Душевного подъема Жану хватило на несколько дней после освобождения из сырого, вонючего, колышущегося каземата галеона – долгие морские путешествия даже для платных путников мало чем отличались от тюремного заключения.

За горсть серебряных воланов (старший помощник капитана «Золотой добычи» любезно предложил обменять каморрские солоны, хоть и по грабительскому курсу, утверждая, что городские менялы безбожно обирают приезжих) Жан с Локком сняли комнату в третьем этаже «Серебряного светильника», ветхого постоялого двора на набережной.

Жан немедленно озаботился поисками источников дохода. Если преступный мир Каморра походил на глубокое озеро, то Вел-Вираццо больше всего напоминал стоячий пруд. Жан без труда разузнал обо всех шайках и бандах, орудовавших в порту, и об их отношениях друг с другом. Преступность Вел-Вираццо была неорганизованной и не имела верховного главаря. За пару вечеров, проведенных за выпивкой в злачных местах, Жан разведал, к кому следует обращаться.

Шайка, гордо именовавшая себя Медными Лбами, обосновалась в заброшенной дубильне на восточном причале, где морские волны бились о подгнившие сваи пристани, которой не пользовались вот уже лет двадцать. По ночам бандиты промышляли карманным воровством, мелкими грабежами и нападениями на зазевавшихся прохожих, а днем спали, играли в кости и пропивали награбленное. Ясным солнечным днем, во втором часу пополудни, Жан одним ударом вышиб дверь дубильни, впрочем и без того криво висевшую в петлях и незапертую.

В дубильне собралось человек десять – молодые ребята, от пятнадцати до двадцати одного года, типичный набор разгильдяев и бузотеров. Завидев незваного гостя, те, что бодрствовали, пинками и тычками разбудили дремлющих приятелей. Жан неторопливо вышел на середину дубильни:

– Добрый день! – Он приветственно склонил голову и радушным жестом раскинул руки. – И кто здесь наиглавнейший мерзавец? Кто лучший боец среди Медных Лбов?

Парни ошеломленно переглянулись. Чуть погодя коренастый бритоголовый юнец с кривым носом соскочил с лестницы на пыльный пол и, ухмыляясь, направился к Жану:

– Ну я, допустим.

Жан кивнул, улыбнулся и стремительным движением хлопнул парня по ушам. Юнец пошатнулся. Жан, сплетя пальцы в замок, заложил руки за голову парня, резко пригнул ее к своему колену – и раз, и другой, и третий, – после чего разжал пальцы. Смельчак повалился навзничь и, будто просоленная свиная туша, во весь рост растянулся на полу.

– Вот, – удовлетворенно заявил Жан, – Значит, самый наиглавнейший мерзавец – это я. И наилучший боец среди Медных Лбов.

– Ты вообще не отсюда! – выкрикнул какой-то парнишка, но тут же испуганно умолк.

– Да пристукнуть его – и дело с концом!

К Жану метнулся юнец в обшарпанной четырехуголке, увешанный самодельными костяными ожерельями; в правой руке он сжимал обнаженный стилет. Жан, невозмутимо отступив на шаг, ухватил запястье юнца и дернул его к себе, свободной рукой врезав в челюсть. Парнишка, сплюнув кровавую слюну, часто заморгал, пытаясь сдержать брызнувшие от боли слезы, а Жан пнул его в пах и сделал подсечку. Словно по волшебству, в левой руке Жана появился стилет незадачливого юнца.

– Ребята, вы в счете сильны? – осведомился Жан, медленно вертя клинок в пальцах. – Один плюс один равно… со мной шутки плохи.

Юнец всхлипнул – и шумно блеванул.

– А теперь поговорим о дани. – Жан медленно прошелся вдоль стен дубильни, пиная пустые бутылки, во множестве валявшиеся на полу. – Похоже, вам на жизнь хватает – и жрете от пуза, и выпивкой балуетесь. Это замечательно. С сегодняшнего дня мне причитается четыре десятых от вашего заработка, звонкой монетой. Предупреждаю, барахло мне ни к чему. Платить будете через день. Ну, раскошеливайтесь, выворачивайте карманы!

– Фиг тебе, а не дань!

Жан неторопливо шагнул к пареньку, который, дерзко скрестив руки на груди, стоял у стены.

– Что, тебе не по нраву? Попробуй ударь меня.

– А…

– По-твоему, это несправедливо? А прохожих грабить – справедливо? Давай сожми кулак.

– Да я…

Жан сгреб его в охапку, крутанул и, ухватив за ворот рубахи и за пояс штанов, несколько раз с размаху приложил головой к деревянной стене дубильни, после чего разжал руки. Парень глухо шмякнулся на пол и больше не сопротивлялся. Жан, охлопав юнца по бокам, вытащил у него из-под рубахи кожаный кошелек и пересыпал содержимое в свой.

– А это – штраф за то, что стену моей дубильни своей глупой башкой попортил, – объяснил он. – Так, а теперь все выстроились рядком! Рядком, кому говорят. Четыре десятых – это не много. И не вздумайте меня обманывать: сами знаете, что с вами будет, если я вас на лжи изловлю.

– Да кто ты такой?! – спросил какой-то парнишка, протягивая Жану монеты.

– Меня зовут… – начал Жан.

Монеты со звоном посыпались на пол, а юнец ринулся на Жана, выставив невесть откуда взявшийся нож.

Жан оттолкнул вытянутую руку мальчишки и, согнувшись пополам, засадил правым плечом в живот, потом без малейшего усилия взвалил паренька на плечо и перекинул через спину так, что тот ничком распростерся на полу дубильни рядом с постанывающим приятелем, который недавно грозил Жану стилетом.

– Каллас. Таврин Каллас, – улыбнулся Жан. – А что, неплохо придумано: отвлечь меня разговором и напасть. Вполне заслуживает уважения. – Он отступил на шаг, загородив выход из дубильни. – Однако же, судя по всему, ваши юные умы пока еще не в силах постичь всех тонкостей искусных философических рассуждений. Мне что, каждому взбучку задать или сами сообразите, что к чему?

Юнцы, недовольно ворча, закивали.

– Вот и славно.

Дальнейший отъем денег прошел гладко, как по маслу. Жан собрал впечатляющее число монет, которых с лихвой хватало на неделю проживания на постоялом дворе.

– Что ж, на сегодня достаточно, – наконец объявил он. – А теперь отдохните, вам сегодня ночью придется поработать. Завтра, в два часа пополудни, я снова приду, и мы с вами побеседуем о правилах, установленных новым главарем Медных Лбов.

3

На следующий день во втором часу пополудни Медные Лбы, хорошенько вооружившись, поджидали Жана в засаде.

К их неимоверному удивлению, он явился в дубильню не один, а с констеблем Вел-Вираццо – высокой мускулистой женщиной в пунцовом мундире, подбитом с изнанки тонким кольчужным полотном; на плечах красовались золотистые эполеты; каштановые волосы, собранные в тугой хвост, были скреплены бронзовыми кольцами. У дверей встали еще четыре констебля в таких же мундирах, вооруженные длинными полированными дубинками и тяжелыми деревянными щитами, закинутыми за спину.

– Здоро́во, парни! – сказал Жан.

Кинжалы, стилеты, бутылочные горлышки и дубинки мигом исчезли из виду.

– Как я погляжу, всем вам хорошо знакома префект Лавасто и ее помощники.

– Привет, ребята, – бросила префект, небрежно просунув большие пальцы за кожаную перевязь, с которой свисал палаш в скромных черных ножнах (у остальных констеблей холодного оружия не было).

– Префект Лавасто – мудрая женщина, – продолжил Жан, – и подчиненные у нее толковые. Им весьма по душе деньги, которые я плачу исключительно по доброте душевной, желая облегчить тяготы их непростой службы и развеять скуку. А если со мной что худое случится, то источник этой нечаянной радости иссякнет.

– И мы жестоко разочаруемся, – подхватила префект.

– Что приведет к неминуемым последствиям, – добавил Жан.

Префект надавила тяжелым сапогом на пустую винную бутылку, расколовшуюся со звонким треском.

– Да, жестоко, – вздохнула префект.

– Вы – парни сообразительные, – сказал Жан. – По-моему, визит префекта доставил вам огромное удовольствие.

– Повторять его я не намерена, – ухмыльнулась Лавасто и неторопливо прошествовала к выходу.

Вскоре мерный топот сапог затих вдали.

Медные Лбы угрюмо уставились на Жана. У входа хмуро переминались четверо юнцов, с ног до головы покрытые свежими синяками; руки они упрямо держали за спиной.

– Ты чё это замутил, а? – буркнул один из них.

– Ребята, так ведь я вам не враг. Рано или поздно вы поймете, что я ради вас стараюсь. А теперь заткнитесь и слушайте внимательно. Во-первых, – Жан повысил голос, – просто удивительно, что вы до сих пор не догадались городскую стражу подкупить. Мое предложение они приняли со щенячьим восторгом.

Жан небрежно завел правую руку за спину, под длинный черный жилет, надетый поверх несвежей белой рубахи.

– И все же, – неспешно продолжил он, – то, что первым делом вы решили меня убить, внушает определенные надежды. Ну-ка, покажите ваши игрушки. Живее, не стесняйтесь.

Юнцы робко вытащили оружие. Жан осмотрел его и сокрушенно покачал головой:

– Хм, дешевые ножи, бутылочные горлышки, хворостины какие-то, молоток… Ребята, ваша беда в том, что вы считаете все это грозным арсеналом. А на самом деле это не оружие, а позор… – Продолжая говорить, он завел за спину, под жилет, левую руку и, внезапно высвободив обе руки, молодецки ухнул и стремительно, налетом, швырнул оба топорика.

На дальней стене дубильни висели на крючках два бурдюка с вином. Багровая струя дешевого веррарского пойла забрызгала стоявших рядом мальчишек. Жановы топорики, прорезав бурдюки насквозь, намертво вонзились в бревенчатую стену.

– А вот это – оружие, – сказал Жан, с хрустом разминая пальцы. – Поэтому вы теперь на меня и работаете. Еще будут возражения?

Юнцы торопливо отошли подальше от бурдюков. Жан шагнул к стене и с усилием высвободил топорики из бревен.

– Так я и думал. Но вы не пугайтесь, это все исключительно ради вашего благополучия, – объяснил Жан. – Если главарь банды желает оставаться главарем, то он обязан защищать своих парней. Так что, если вас кто решит прижать, вы мне скажите, я разберусь. Работа у меня такая.

На следующий день Медные Лбы неохотно выплатили дань. Последний юнец, высыпав в ладонь Жана пригоршню медяков, чуть слышно пробормотал:

– Ты обещал помочь, если к нам приставать начнут… Сегодня утром наших поколотили, Черные Нарукавники, с северного причала.

Жан, пересыпая монеты в карман, понимающе кивнул. Следующим вечером, наведя справки, он отправился на северный причал, в таверну под названием «Полная чаша». Таверна и в самом деле была полна – в ней собрались семь или восемь сомнительных типов с засаленными черными повязками на рукавах; других посетителей не было. Жан переступил порог, захлопнул дверь и запер ее на тяжелый деревянный засов. Молодчики подозрительно уставились на незваного гостя.

– Добрый вечер, – улыбнулся Жан и с хрустом размял пальцы. – А вот скажите, кто в Черных Нарукавниках наиглавнейший мерзавец?

На следующий день Жан пришел к Медным Лбам за данью; лоскут, пропитанный целебной мазью, обвивал разбитые в кровь костяшки правой руки. Юнцы с небывалой готовностью выплатили дань, а некоторые даже осмелились звать Жана Таврином.

4

Локк, позабыв о данном обещании, израненную руку разминать не стал.

Скудный запас денег он тратил на вино и вливал в себя неимоверное количество дешевого местного пойла, ядовито-лилового, воняющего скипидаром. Вскоре комната в «Серебряном светильнике» насквозь пропиталась едким запахом. Локк уверял Жана, что пойло приглушает боль. Однажды Жан, не выдержав, язвительно заметил, что боль загадочным образом усиливается соразмерно растущему числу пустых бутылок и бурдюков. Приятели разругались, точнее, продолжили вялотекущую ссору, – и Жан уже не в первый раз, гневно хлопнув дверью, выскочил из комнаты.

Поначалу Локк заглядывал в таверну постоялого двора, играл в карты с посетителями, уныло мошенничая и привычно подтасовывая колоду здоровой рукой. Заметив, что посетителям прискучило его шулерство и дурное расположение духа, он снова заперся в комнате на третьем этаже и напивался в одиночестве. Еда и чистота ему претили. Жан пригласил местного лекаря осмотреть раны приятеля, но Локк обрушил на беднягу такой поток грязных оскорблений, что Жан едва не сгорел от стыда, хотя и сам обладал немалым запасом изобретательных ругательств, способных разжечь отсыревший трут.

– Ваш друг пропал бесследно, – заявил лекарь. – Похоже, его живьем сожрала тощая безволосая обезьяна, из тех, что водятся на Окантских островах. Кроме визга, от него ничего не добьешься. А прежний лекарь что говорил?

– Мы с ним в Талишеме расстались, – ответил Жан. – Боюсь, поведение больного вынудило беднягу прервать увеселительную морскую прогулку.

– Как я его понимаю! – вздохнул лекарь. – Что ж, из сочувствия к вашим невзгодам платы я с вас не возьму. Вам деньги нужнее – на вино или на отраву.

Общество Локка настолько опротивело Жану, что он почти все время проводил с Медными Лбами. За пару недель Таврин Каллас превратился в весьма известную и уважаемую личность среди преступного братства Вел-Вираццо. Споры Жана и Локка, повторяясь раз от разу, стали обтекаемыми, расплывчатыми и раздражающе бесполезными. Внутреннее чутье подсказывало Жану, что Локка затянуло в воронку беспощадного водоворота самобичевания и что приятеля надо выручать. Не представляя, как это сделать, Жан решил заняться выучкой Медных Лбов.

Начал он с малого – объяснил, как подавать друг другу тайные знаки, не привлекая внимания посторонних, как отвлекать внимание прохожих, прежде чем обчистить их карманы, как отличить настоящие драгоценности от подделок, дабы не красть дешевых безделушек. Вскоре последовали робкие, уважительные просьбы «показать хитрый приемчик», причем первыми об этом осмелились заикнуться те самые юнцы, которых Жан наградил синяками в первый день знакомства.

Спустя неделю, будто по волшебству, все устроилось. Ежедневно на пыльном полу дубильни боролись с десяток мальчишек, стараясь точно соблюдать мудрые наставления Жана – как обращать на свою сторону любое преимущество, как действовать предприимчиво, сообразно расстановке сил, как воспользоваться слабостями противника. Жан обучал юнцов тем самым приемам – и милосердным, и жестоким, – которые, вкупе с кулаками и топориками, не раз спасали жизнь ему самому.

Под благотворным влиянием Жана парни занялись обустройством заброшенной дубильни. Он настойчиво внушал им, что место сбора банды должно быть обставлено с подобающей роскошью и удобствами. Вскоре к стропилам подвесили алхимические фонари, разбитые окна залепили промасленной бумагой, прохудившуюся крышу залатали досками и соломой, наворовали подушек, дешевых ковров и всевозможных полочек.