Читать книгу: «Майсгрейв», страница 5

Опять эта ее ревность! По случаю и без.

Дэвид ощутил привычное раздражение. Бесспорно, он не безгрешен, но супругам не следует обсуждать подобные темы в присутствии слуг. А за столом сидели две приближенные леди камеристки, капеллан Деррик и молча налегавший на оленину здоровяк Клем Молчун. Клем никак не отреагировал на язвительный вопрос госпожи, а вот ее женщины и Дерик замерли, перестав жевать.

– У вас нет повода обвинять меня в прелюбодеянии, Грейс, – медленно произнес Дэвид. – Если даже я не записывался в монахи и не давал обет целомудрия, то ничто из моих плотских увлечений никогда не опорочит вас, миледи.

– Какая беспощадная откровенность! – всплеснула руками Грейс.

Она стала пить вино, глядя на мужа поверх бокала. А когда допила, забыла даже утереть губы и спешно облизала их языком, невольно вызвав у Дэвида мысль о кровожадности. Но сейчас Грейс и была кровожадной: ей хотелось привычно развлечь себя ссорой.

– Уже восемь лет вы не возлежали со мной, супруг мой. Но до меня доходят слухи о ваших похождениях. Плоть – вот ваша слабость…

– Выйдите все! – приказал присутствующим рыцарь. – Нам с женой надо побыть наедине.

– Я приказываю всем остаться! Если моему супругу будет в чем покаяться, то я желаю, чтобы это слышали все!

И опять один только Клем продолжал невозмутимо жевать, остальные просто переглядывались и опускали глаза.

Грейс напряженно смотрела на мужа.

– Итак, может ты хочешь покаяться в том, что пока я дожидаюсь тебя, ты успел посетить свою любовницу и ублюдка в имении Тонвиль? Уж эта женщина с готовностью примет его у себя на ложе, зная, что законная супруга не в состоянии исполнять свой супружеский долг.

– Они умерли, миледи, – негромко произнес Дэвид. Ему сейчас хотелось одного: пусть жена молчит и не поливает ядом дорогих ему усопших.

Светлые брови леди Грейс изумленно приподнялись. Она какое-то время молчала, потом опять отпила из бокала.

– Надо же. Не скажу, что меня это огорчает, но если в Тонвильском округе было какое-то поветрие…

Дэвид поднял руку, заставляя ее умолкнуть.

– Думаю, нам все же стоит поговорить с глазу на глаз. Мы давно не виделись, Грейс, и как бы ни складывалась наша судьба, мы – супружеская пара. И только нам двоим решать все проблемы, что разделяют нас.

– Может, ты и это сумеешь исправить? – Грейс резко оттолкнулась от стола, так что ее кресло откатилось и она, сбросив с колен меховую полость, стала поднимать юбки, желая продемонстрировать ему свои тощие неподвижные ноги. – Может, ты в состоянии заставить меня снова ходить?

Дэвид невольно отметил, что ее неподвижные худые ноги были в дорогих шелковых чулках ярко-алого цвета. Некогда, до того, как она пострадала, он сам преподнес их ей, но Грейс решила, что они выглядят слишком вызывающе. Сейчас же нашла, что они сгодятся, чтобы показывать всем.

Давид резко шагнул к жене и одернул подол ее платья.

– Вы слишком много выпили вина за ужином, миледи. И не позорьте имя Перси, если уж имя Майсгрейв для вас ничего не значит.

И опять повернулся к присутствующим, сделав знак удалиться.

Грейс начала всхлипывать, когда они выходили. Когда же супруги остались одни, тихо произнесла:

– Я так несчастна, Дэвид, так несчастна!.. А ты… Все твои шашни с женщинами…

– Тсс! – Он обнял ее, опустившись рядом на колени. Приголубил, поцеловал залитое слезами лицо. – Что поделаешь, Грейс. Случившееся с тобой – большое испытание для нас обоих. Но ты моя жена, и я всегда буду рядом.

– Рядом? – Она уперла руки ему в плечи, отталкивая. – Да ты только и пользуешься случаем, чтобы уехать.

– Ты знаешь, почему так происходит. Я служу твоему брату…

– Которому нет до меня никакого дела! Для всех Перси я всего лишь незаконнорожденный ребенок. Отец навязал меня им, поэтому они поскорее избавились от меня, отправив сюда, в глушь Милд-Марчез, считая, что тут я не буду мозолить им глаза.

«Начинается!» – горько подумал Дэвид.

Увы, Грейс начала высказывать свое недовольство союзом с рыцарем из Пограничья едва он привез ее в Нейуорт. Но тогда она была здорова, могла выполнять обязанности супруги, и у него была возможность доказать, что ей не так уж не повезло стать женой такого, как он. Теперь же она постоянно злилась. Это могло утомить кого угодно. Но как бы порой ни сердился Дэвид, он еще больше жалел ее.

– Во время отлучки я не забывал о тебе, моя дорогая. И я привез тебе подарок. Вот взгляни на это, – улыбнулся Дэвид, раскрывая ларец, какой принес с собой. – Это гейбл, самый модный головной убор при дворе. Я привез его тебе ибо желаю, чтобы моя леди, хозяйка Нейуорта, выглядела под стать самым блестящим дамам королевского двора.

В первый миг, казалось, Грейс успокоилась. Ей понравился нарядный гейбл: темно-золотистая парча красиво натянута на пятиугольном каркасе и обшита рядами мелкого жемчуга, а сзади ниспадает шелковистая черная вуаль. Надевать все это полагается на золотистую простеганную шапочку.

– Позволь поухаживать за тобой, моя Грейс, – мягко предложил Дэвид.

Она была не против и даже улыбалась, когда он снимал с ее головы округлый валик. Ее гладкие русые волосы были уложены низким узлом, и Дэвид легко надел сначала шапочку, потом водрузил гейбл и стал расправлять за ее плечами складки вуали. После этого он взял стоявшее на комоде округлое полированное зеркало и поставил перед супругой.

– Теперь вас не стыдно представить и ко двору, госпожа моя.

Она еще миг назад улыбалась, но вот улыбка стала гаснуть, и он узнал привычное злое выражение на лице Грейс.

– И как я окажусь при дворе, куда вас постоянно призывают? То вы сопровождаете эту вертихвостку принцессу Маргариту Тюдор, которая вас особо отличает, то вы на коронации, то на турнирах… Скоро вы опять отбудете ко двору, а я… я… Вы оставляете меня, ни капли не сожалея, что отделались от калеки жены, и постигаете женские ухищрения моды в кругу распутных кокеток фрейлин. О, как легко вы смогли справиться с головным убором! – Она потрясла головой, как будто хотела скинуть гейбл. – Признайтесь, Дэвид, скольких из них вы раздевали, пока приобрели подобную ловкость?

Это становилось невыносимо. И было очень грустно. И чтобы перевести разговор, Дэвид спросил:

– Грейс, может вы лучше объясните, за что так не любите нашу дочь Матильду? Ребенок вечно заброшен, вы то и дело наказываете ее. Подумать только, в такое холодное время приказали запереть девочку в неотапливаемой каморке, в темноте. Вы ведь знаете, что Тилли с детства боится темноты!

Грейс сердито взглянула на мужа.

– Вы заметили, как вы называете нашу дочь? Тилли. Не Матильда, не Мод или Тильда, а именно Тилли. Когда вы предложили дать нашей младшей девочке это имя, я думала, что это в честь вашей благодетельницы графини Мод Перси, то есть Матильды Перси, как полностью звучит ее имя. А вы… Тилли. И я узнала, что так звали вашу шлюху из МакЛейнов, с которой вы жили в блуде до брака со мной. И которую вы по-прежнему не можете забыть!

– Тилли МакЛейн была моей супругой, миледи, – негромко произнес Дэвид. – И, выходя за меня замуж, вы знали, что стали моей второй женой. Так что не смейте дурно отзываться о покойной!

– Я говорю только правду! Вы не получали разрешения от своего покровителя на брак с вашей дикаркой! Поэтому то, что вы называете супружеством с какой-то Тилли, по сути является блудом. И вы еще осмеливаетесь называть мою дочь Матильду как вашу шотландскую девку! А после этого спрашиваете, почему я ее не люблю? Как я могу любить ее, если, отдав Армстронгам мою старшую Анну, вы и второе мое дитя превратили в подобие дикарки с островов! Ах!

Она слабо вскрикнула, когда муж резко ударил кулаком по столу, отчего попадали кубки, а одна из свечей вывалилась из шандала, и Дэвиду пришлось спешно тушить ее. Потом он подошел к окну, в мелкие стекла переплета которого ударяли несомые ветром снежинки. От окна дуло, так что даже портьеры слегка колыхались, но Дэвиду стало легче от этого холода – ему надо было как-то погасить свой гнев. Ревность Грейс к давно умершей Тилли МакЛейн больно задевала его, и супруга это знала, но словно получала удовольствие, вновь и вновь распаляя его гнев.

Через минуту-другую Дэвид, будто не замечая тихих всхлипываний жены, заговорил о другом. Все еще не поворачиваясь к Грейс, он поведал, что узнавал, как живется Анне, ее любимице Анне у Армстронгов в их замке Ленгхольм. Девочке в этом году исполнится тринадцать, и ему будет позволено навестить ее. Он отправится в замок клана Армстронгов Ленгхольм едва сойдут снега и откроются проезды в горах. Там он обсудит размер ее приданого, к которому даже пожелал приложить руку Генри Элджернон, учитывая, что Анна все-таки его племянница. Так что брак их старшей дочери дело решенное. И это будет совсем неплохой брачный союз для Анны Майсгрейв.

– Думаю, за время, проведенное у Армстронгов, Анна уже свыклась с ними. Это сильный и уважаемый в Шотландии клан. К тому же то, что наша девочка живет там, позволяет надеяться, что войны с Армстронгами у нас не будет. Мир на границе – наш долг.

– Итак, ты пожертвовал моей дочерью ради твоего хваленого мира в Пограничье!

Она смотрела не него – маленькая, бледная, злая. Тонкие пальцы сжаты, глаза сверкают. Но Дэвид взял себя в руки, опустился подле жены и заговорил спокойно:

– Нашу дочь, Грейс, нашу. И сам Перси проследит, чтобы все прошло как должно. Он тоже печется о судьбе Анны, ибо она Майсгрейв. А Перси всегда благоволили к Майсгрейвам.

– Что-то Перси не слишком помогали твоим родителям, когда они нуждались в поддержке, – съязвила Грейс. – Мне рассказывали, что тут творилось, когда ты был еще ребенком. Может, именно поэтому ты так часто стремишься уехать из Гнезда Орла? Но, Дэвид, я настаиваю, я просто требую, чтобы ты не уезжал и не оставлял меня!

Она вдруг подалась вперед и обвила его шею руками. Маленькая несчастная калека Грейс. На глаза Дэвида навернулись слезы. Она была ему не чужая, и он вполне смог бы жить с ней, если бы не ее извечное желание проявлять свой властный нрав.

– Давай я отнесу тебя в опочивальню, Грейс.

Он легко поднял ее, и она прильнула к нему подвижной частью своего тела. Ему показалось, что даже ее увечные ноги колыхнулись, словно она стремилась и их прижать к нему.

Дэвид бережно уложил жену в постель, с осторожностью обнажил ее голову, освободив от гейбла, и стал расчесывать длинные гладкие волосы жены. Грейс лежала замерев, но когда на какой-то миг их взгляды встретились, Дэвид узнал голодный призыв в ее глазах. О, некогда он сам обучал жену, тогда еще юную и неопытную, тайнам супружеских отношений. Она оказалась податливой ученицей, и они жили хорошо… Достаточно хорошо, даже учитывая, что и прежде Грейс считала, что муж должен выполнять все ее прихоти, и бесконечно ревновала его. Но зачем вспоминать об этом сейчас?

– Не уходи, Дэвид! – попросила Грейс, когда он стал подниматься.

Он увидел, как вздымается ее грудь, но тут же вспомнил, как мыл и переворачивал ее, когда она стала калекой, пока Грейс сама не стала прогонять его. И что она хочет сейчас? Чудо невозможно.

– Дорогая, нам придется как-то уживаться с тем, что случилось. Ты моя жена и всегда останешься ею. И всегда будешь под моей защитой и покровительством.

Она прикрыла глаза, а когда вновь взглянула на мужа, они светились лютой злобой.

– Ты никогда не любил меня. Ты все еще любишь свою шотландскую девку… как и любишь своих шлюх и их отпрысков. Наш сын умер, а ты возжелал наплодить себе бастардов в обход наших девочек, от которых хочешь избавиться. Анну ты уже продал Армстронгам, так же поступишь и с Матильдой… хотя уверяешь, что любишь ее.

Дэвид больше не мог это слушать. Он вышел и приказал камеристкам миледи приготовить ее ко сну. Сам же спустился по лестнице, и чем дальше отходил от покоев супруги, тем быстрее становился его шаг. Ему хотелось тут же приказать седлать коня и уехать из дома. Как он допустил, что в собственном замке чувствует себя ненавидимым и предающим? Да, он уже не мог любить эту женщину, свою жену, а на все его старания быть ей просто другом и близким человеком она отвечала вспышками раздражительности и злобы.

За стенами замка бушевала метель. Казалось, весь дом ходит ходуном – ветер в кровле, ветер в дымоходе, из-под каждой двери тянет сквозняком. Дэвид спустился в главный зал, где уже укладывались спать слуги, но вместо того, чтобы идти к себе в опочивальню, где спал с тех пор, как перестал делить ложе с Грейс, он просто вышел наружу, миновал темный, обдуваемый ветром двор и остановился у арки внутренних ворот. Здесь в подвешенном под сводом фонаре метался за железной решеткой огонь факела, бросая отблески на кружившиеся в бешеном ритме снежинки. Может, и в самом деле уехать?

Но мгновением позже он повернул к стоявшей в стороне от других построек кухне. Идти пришлось по глубокому снегу, глядя на который, оставалось только гадать, как наверняка уже замело всю округу. Так что лучшее, что он может сделать, чтобы успокоиться, это подняться на стены и совершить обход, проверяя, как несут дозор стражи замка. Когда Дэвид оставался в Нейуорте, он старался снять эту обязанность со старика Оливера.

Майсгрейв уже стоял у кухни, когда заметил, что дверь ее не заперта и створка постукивает под ударами ветра. Вместо того чтобы просто закрыть ее, он почему-то вошел внутрь. В полумраке он различил, что тут все в порядке – вертела вычищены, котлы отдраены и поставлены один в другой, пахнет гвоздикой и корицей. Но в глубине помещения был заметен отблеск пламени, чего в эту пору тут быть не должно.

Дэвид шагнул вперед и увидел, что под колпаком вытяжки печи, в отсветах огня маячат чьи-то тени и слышится потрескивание жира. Может просто кто-то из припозднившихся замерзших стражей разогревает себе ужин? И все же ночью разводить огонь на кухне не полагалось – во избежание пожаров. Поэтому Дэвид уже хотел было сделать выволочку поздним трапезникам, когда неожиданно узнал силуэт старого Оливера, рядом с которым был и еще кто-то, кого не удалось рассмотреть во мраке.

– Я думал ты уже почиваешь, старина, – сказал Дэвид, направившись к капитану Нейуорта и при этом не обратив особого внимания на его собеседника, – мужчину в меховом плаще и саладе, который закрывал голову, но оставлял открытым лицо. Правда, черты ратника он не разглядел: тот оставил жарившиеся на решетке сосиски и поспешно отступил в тень.

– Я собираюсь обойти дозорных на стенах, – продолжал Дэвид. – Ты же иди почивать. Но, Оливер, разве наша Тилли плохо справилась с ролью хозяйки за ужином и ты остался голодным, если пришел сюда?

Старый рыцарь отвел взгляд и, переминаясь с ноги на ногу, что было странно для него, ответил:

– Да, оно так. То есть я просто решил тут подкормить кое-кого… Он недавно прибыл в замок. Ох, черт! Дэвид, не стану притворяться, давно хотел сказать тебе, да все как-то не выходило… И не знал, как ты к этому отнесешься. Ты ведь служишь Перси, и все такое… А у нас тут…

– Что с тобой, Оливер? Ты блеешь, словно овца. Если есть что сообщить, говори!

– Он хотел сообщить обо мне, – вышел вперед до этого таившийся в темноте воин в шлеме. – Но не уверен, не выдашь ли ты меня властям.

Дэвид смотрел на этого человека, своего друга детства и соратника по набегам на маноры в Спорной Земле, а ныне преступника, за которого назначена немалая награда. Это был Джон Герон, прославленный как в хорошем, так и в плохом смысле Бастард из Форда. Именно его и приказал схватить граф Нортумберленд.

– Герон? – только и вымолвил Дэвид.

– Да, приятель, это я. Ищейки нашего друга Перси гоняли меня, как лису во время охоты, и я сколько мог таился в заросших лощинах среди гор. Но тут такое ненастье… Вот, нашел приют у старины Оливера. Не брани его из-за меня. Если прикажешь, я сейчас же уеду.

Дэвид лишь молча смотрел на него. Узнавал это широкое наглое лицо с перебитым носом и голубыми глазами. Длинные светлые волосы ниспадали вдоль грязных щек, выбившись из-под шлема, – хорошего шлема, с воронением и гравировкой, какой под стать состоятельному рыцарю. В остальном же он был исхудалый, грязный, от него исходил тот запах, какой бывает у нищих. Бастард Джонни, из-за которого у двух королей сопредельных держав едва не случилась война.

Дэвид спросил:

– В своем ли ты был уме, парень, если решился убить Роберта Керра? За такое никто в благородном сословии тебя не простит, и ты останешься изгоем, пока тебя не возведут на плаху… или даже повесят, как ничтожество. Ведь кто был лорд Керр, а кто ты?

Джонни начал улыбаться своей нагловатой, вызывающей улыбкой. Он всегда был бешеным, этот бастард из почтенного рода приграничных Геронов. Старый Перси надеялся сделать из этого сорвиголовы своего человека, но потом просто прогнал его. Уж слишком Джонни был неуправляем и дерзок, и в итоге он стал ривером на границе. Его образ жизни, разумеется, осуждали, его общества чурались, и тем не менее он не пользовался славой человека окончательно отпетого, как это было бы в ином краю, где больше почтения к законам. Пока он не убил шотландского лорда и Яков Стюарт не потребовал от англичан голову преступника.

– Спрашиваешь, зачем я убил Керра? – отозвался наконец Бастард, убирая сосиски с огня и подцепив на нож одну из них. – Клянусь Вифлеемской Богородицей, ты и сам должен это понимать, Дэвид. Разве Керры не были извечными врагами Геронов? И ты, столько времени проживший у шотландцев, должен понимать, что такое кровная месть.

Он откусил от сосиски и стал жевать с таким невозмутимым видом, словно уже все объяснил. А Дэвид еле сдерживался, чтобы не схватить этого нахала за грудки.

– Ты ополоумел, Джон, если считаешь, что давнишняя кровавая вражда – повод, чтобы зарезать лорда шотландского правительства!

Бастард едва не подавился куском мяса.

– Давнишняя? Или ты забыл, Майсгрейв, что брат этого Керра убил мою сестру! Сперва похитил, обесчестил, а потом убил. Ее тело так и не нашли. Даже когда моя мачеха леди Ависия умоляла вернуть дочь, дабы Героны могли похоронить ее останки в фамильном склепе, ее посланца просто выгнали взашей.

Дэвид помнил ту историю с сестрой Джека, своевольной красавицей Элеонорой, или Элен, как ее прозывали за красоту²¹. Но очень сомневался, что Элен была похищена Уолтером Керром, а не пошла с ним по доброй воле. Уолтер был весьма хорош собой, нравился женщинам, и люди поговаривали, что нередко видели его с прекрасной Элен на пустошах. Но сбежала ли она с возлюбленным или была похищена, обвенчаны они так и не были. Элен Герон сожительствовала с Уолтером в так называемом браке рукобития, когда женщина, поселившись в качестве супруги с мужчиной, знала, что если за год она не родит ему сына, то этот брак может быть завершен. Это был дикий, почти языческий обычай, но в Шотландии он все еще имел место. И за истекший год Элен родила Уолтеру Керру ребенка. Который однако вскоре умер и Элен отправили назад, в семью. Героны ждали ее, но их красавица так и не вернулась к отчем дому. Тогда они догадались, что от Элен попросту избавились. Старая кровавая вражда вспыхнула с новой силой, и даже весть о том, что и сам ее похититель Уолтер убит, не приостановила эти столкновения.

Сейчас Дэвид просто сказал:

– Смерть Уолтера должна была успокоить вас. Но тебе непременно надо было разделаться с самим Хранителем Границы – Робертом.

– И что с того? – ухмыльнулся Джек. – Ах, скажите на милость, милорд Хранитель Шотландской границы! Разве у него не две руки и ноги, как и у меня? Разве он красивее или добрее меня? Да, я бастард, но даже моя семья никогда не считала меня чужаком… до этого убийства. Хотя и они сперва ликовали, узнав, чью кровь я пролил. Да будет тебе известно, Майсгрейв, что этот Роберт Керр был еще тем негодником. Ты знаешь, как мы его убили? Я и славные парни Лилбурн и Стархед. Мы явились на указанную Робертом встречу, чтобы обменять попавших к Керру людей на его лазутчиков, пойманных у нас. И вдруг оказалось, что это ловушка! Никаких наших ребят он не привозил, зато с ним явилось предостаточно стражников. Но, видимо, их все же было не настолько много, чтобы защитить своего господина. Когда Стархед, отчаянная голова, первым ударил лорда Керра копьем в спину, я нанес ему второй, окончательно пробивший его удар. Ну и Лилбурн не отставал, тоже резанул тесаком трепыхавшегося лорда. И уже другая история, как мы успели вскочить на коней и скрыться, пока эти лизоблюды в свите Керра только охали и ахали.

Он засмеялся и положил в рот очередной кусок горячей сосиски.

Но Дэвиду было не смешно. Упомянутые приятели Джека Герона уже были мертвы – одного из них вскоре схватили и казнили в Эдинбурге, а второго, Стархеда, того, кто нанес первый удар, спустя несколько лет нашел и убил в его собственном доме сын Роберта Керра. Причем тогда вообще началась нешуточная резня и Перси еле удалось навести порядок на Границе. К тому же, пока Бастард продолжал скрываться, Перси по приказу короля Генриха VII пришлось отправить в Эдинбург в цепях родного брата бастарда Джонни Уильяма, законного наследника рода Герон. Он и поныне томился в узилище и, по слухам, останется там до тех пор, пока сам Бастард не явится с повинной или не будет схвачен.

– Тебе не жаль брата? – глухо спросил Дэвид.

Джек Бастард стал жевать медленнее, глаза его колко блеснули.

– Уильям всегда был размазней, однако, разрази меня гром, если я не сожалею о его участи. Но все же не настолько, чтобы из-за него подставить свою голову под топор палача!

И он с удовольствием отправил в рот последний кусок сосиски.

Дэвиду стало грустно. На самом деле Джонни много для него значил – общее детство, совместные вылазки на границе, бои, в одном из которых Джонни спас жизнь Майсгрейву. Но теперь он должен выдать его. Так считал Генри Элджернон Перси, недвусмысленно дав понять это Дэвиду.

– Зачем ты приехал в Нейуорт, Бастард? – как-то устало спросил Дэвид.

Джонни пожал плечами.

– Ну, во-первых, хотел просто погреться. В сырых лощинах сейчас совсем скверно, да и устал я ночевать на снегу. А Оливер Симмел никогда не отказывал мне в крове и пище.

Дэвид сурово посмотрев на седого рыцаря. Тот, отвернувшись, стоял ближе к входу, словно не решаясь смотреть господину в глаза. Но Дэвид понимал – люди Пограничья никогда не отказывают друг другу в помощи.

– А во-вторых, Дэвид, мне есть что тебе сообщить, – добавил Герон.

Он порылся под плащом и вытащил из кошеля на поясе какой-то предмет.

– Вот, хотел тебе показать. Узнаешь?

Огонь в жерле печи почти догорел, отсвет был слабый, и Дэвиду пришлось наклониться, чтобы рассмотреть то, что показывал Джонни. Он почти отшатнулся, так сильно вздрогнув, что его волнение стало видно даже в темноте.

– Дай сюда! Откуда у тебя это?

Теперь он держал в руках серебряную брошь в виде раскрывшего крылья орла с красными бусинками глаз. Когда-то он подарил эту вещицу одному ребенку… еще одному своему сыну, рожденному от некой Пат с Болот, как ее называли. Но этот мальчик и его мать исчезли уже давно, и он ничего не знал о них.

Пат… Патриция. Она носила красивое имя, хотя люди считали ее едва ли не ведьмой. Но в Пограничном краю, где еще сильны старые языческие верования, ведьм не столько опасались, сколько уважали. Поэтому местные жители то и дело ходили к Пат с Болот – кто попросить травяной настой от кашля или мазь от ломоты в суставах, кто погадать о будущем. О, Патриция умела ворожить как никто другой. Она вообще была необыкновенной. Дэвид познакомился с ней, когда подростком вернулся в Нейуорт от своей приемной матери из Тонвиля. Многое тогда было ему тут чуждо, а вот со странной Пат он подружился быстро. Она рассказывала ему местные предания, страшные сказки, а также поведала о его родителях, Филиппе и Анне, которых хорошо знала.

Желтоволосая Патриция была лет на десять-двенадцать старше Дэвида, но была стройной и по-своему красивой. Поэтому, когда спустя годы, уже будучи взрослым, Дэвид как-то навестил ее и в горести поведал о своей умершей жене Тилли МакЛейн, Пат пожалела его, приголубила, приласкала, и в итоге он оказался с ней на ложе. С ней ему было так сладко…

Их связь ни к чему его не обязывала – он часто уезжал, совершал набеги на границе, редко бывал дома. Но когда однажды все же приехал к ней, Патриция встретила его, держа на руках ребенка.

– У него твои зеленые глаза, Дэвид, – просто сказала она. – Оливер говорит, что он очень похож на тебя. Твой капитан всегда привозит мне провизию и что-нибудь для маленького Гарольда, как я назвала сына.

С того дня Дэвид стал чаще бывать у нее. И порой опять искал ласки и утешения в ее объятиях. Даже когда он женился на Грейс, эта связь не прервалась. К тому же Дэвид был очень привязан к ребенку. Говорил, что однажды заберет его в Нейуорт, однако Патриция твердо воспротивилась этому. Сказала, что мальчик с возрастом все больше становится похожим на своего отца, а супруга Дэвида и так слывет в округе ревнивицей и, скорее всего, невзлюбит Гарольда.

А потом они неожиданно исчезли – и Пат, и малыш Гарольд, которому Дэвид как-то подарил этот значок своего рода, чтобы тот знал, что он тоже Майсгрейв.

– Так откуда это у тебя, Джонни? – снова спросил Дэвид.

В полутьме лицо Бастарда казалось каким-то застывшим. Он не мигая смотрел на Дэвида своими голубыми глазами, его широкие губы были плотно сжаты. Но Дэвид ждал ответа, и тот наконец решился:

– Конец лета в этом году выдался на редкость жарким для здешних мест, многие заболоченные места обмелели. Вот среди подсохших торфяников я и нашел их обоих. От них уже ничего не осталось, но я понял, что обоим проломили головы.

Дэвид судорожно сглотнул. Да, в разбойных землях Пограничья смерть настигала человека легко. Однако ведьму Пат уважали даже риверы с обеих сторон Границы. Да и взять у них толком было нечего. И по сей день Дэвид уверял себя в том, что Пат просто ушла. А выходит…

– Гарольду в этом году исполнилось бы шестнадцать. У меня был бы совсем взрослый сын. А так…

Он не договорил, но подумал, что все его сыновья – и законный Филипп от Грейс, и дети от любовниц – умерли один за другим. Может, он проклят? Может, ему на роду написано стать последним по мужской линии в роду Майсгрейвов? Уж по крайней мере сына ему Грейс уже не родит, а значит, род его прервется.

– Как ты поступишь со мной, Дэвид? – спросил после паузы Бастард. – Велишь схватить и передать людям Перси?

– Переночуй, раз уж ты пришел. Но едва утихнет ненастье, ты должен покинуть Нейуорт. Пойми, пока я покрываю человека, находящегося вне закона, я сам могу оказаться в опале. Пока же пусть Оливер устроит тебя на хозяйственном дворе, на конюшне или в овчарне, где ты сможешь выспаться на сене…

Тут он умолк, заметив, что его старый капитан сделал им какой-то знак в темноте, а потом стал осторожно приближаться к двери. Резко распахнул ее.

– Тут кто-то был, – сказал он мгновение спустя. – Ускользнул, едва вы замолчали. Сообразительный, дьявол. Видите следы на снегу?

Дэвид разжег от угольев факел и осветил пространство за дверью. Под навесом кухни, у дверей, куда почти не попадал снег, отметин не было, но дальше по наметенному снегу явственно отпечатались следы, как будто кто-то спешно убегал.

– Пойду попробую выяснить, кто бы это мог быть, – произнес Дэвид и шагнул в темноту.

Но сама мысль, что за лордом в его собственном замке шпионят, была неприятна. Дэвид осмотрел следы – обычные башмаки с подбитыми гвоздями подошвами, довольно большие, – значит, это мужчина. Он прошел в зал, где слабо тлел огонь в очагах, вокруг которых, ближе к теплу, спали многие домочадцы. Обычно это были замковые слуги, солдаты же с семьями располагались в отдельной казарменной пристройке. Еще несколько привилегированных домочадцев имели отдельные помещения в верхних этажах донжона. И определить, кто сейчас мог выходить и следить… Казалось, все спали, накрывшись овчинами, и Дэвид понял, что будет выглядеть глупо, если начнет их расталкивать и рассматривать их ноги.

Ладно, завтра он расспросит всех и понаблюдает, как они будут себя вести.

Но следующий день прошел спокойно. Подморозило, слег лежал сугробами, и слуги расчищали двор и даже, дурачась, толкая друг друга в снег. Детвора затеяла игру в снежки, и Тилли была одной из заводил в игре. В кухне рано затопили, никто и словом не обмолвился, что ночью тут кто-то мог быть.

Так прошел день, другой. Дэвид просматривал с капелланом Дериком счета, проверял траты и доходы по хозяйству, прибыль или убыток от продажи скота. При этом он приглядывался к Дерику, хотя уже понял, что навряд ли этот мелкий желчный святоша (неплохо помогавший ему, кстати, в подсчетах) мог быть ночью на кухне. Да и нога у мелкого Дерика не та, чтобы оставить столь крупные следы на снегу. Правда, днем Дэвид решил выяснить у Грейс, где мог быть ночью ее страж Клем Молчаливый, чем вызвал удивление супруги. Конечно, у себя в каморке. Клем все еще не оправился от простуды, порой он так кашляет и чихает по ночам, что она даже подумывает отправить его ночевать в большой зал, чтобы не мешал ей почивать.

Грейс по-своему была добра с теми, кто ей верно служил, дарила приближенным камеристкам свои богатые, но поднадоевшие одеяния, выдавала щедрое жалованье. Могла ли она настроить кого-то из них против господина? Оливер уверял, что Грейс вносит раскол в ту общность, какой ранее жили люди в Нейуорте, но старик всегда ворчал, говоря о миледи. Со стороны же все выглядело вполне мирно; рыжий Орсон игриво задевал одну из камеристок миледи, беленькую, как сметанка, Одри, и та выкраивала время от службы у миледи, чтобы поболтать на переходе лестницы с рыжебородым красавцем ратником.

– Если все будет спокойно, не посвататься ли мне этой весной к малышке Одри, сэр? – даже спрашивал Орсон у Майсгрейва.

– Если будет спокойно, – отвечал рыцарь.

Позже он пояснил сказал Орсону, чтобы тот не сильно рассчитывал на брак с камеристкой госпожи:

– Ты ведь наполовину шотландец, парень, а они для Грейс в одной цене с чумой. К тому же Одри как-никак ее любимица. Если она даст за девушкой хорошее приданое, то только в том случае, если сама подберет ей жениха. И сдается мне, что это будешь отнюдь не ты.

Орсон какое-то время размышлял, поглаживая свою роскошную медно-красную бороду, а затем сказал:

– А ваше слово будет что-нибудь значить, если вы похлопочете за своего воина?

– Я попрошу за тебя, приятель. Однако не жди, что стану перечить жене. Грейс и так несчастна, чтобы я расстраивал ее и спорил по каждому поводу.

При этом он сделал вид, что не заметил взгляда Орсона. Этот рожденный от шотландца и англичанки нортумберлендец, как и другие в Нейуорте, считал, что их лорд слишком уж потакает супруге. Конечно, к калекам надо быть снисходительным, однако людям казалось, что увечье миледи стало тем копьем, против которого у их лорда не было щита. Грейс сначала просила, потом настаивала и, наконец, требовала – и он уступал.