Читать книгу: «Трио-Лит 1»

Трёхглавый Трио-Лит)))

На самом деле нас не трое, нас намного больше. Вероятно, нам тоже имя Легион. И у каждого свой букет мотивов «играть словами, как в бильярд» (с), водить их хороводом, выстраивать их в доказательные цепи, ограничивать их знаками препинания. Станем ли мы чемпионами в этой игре? Да и игра ли это? Хотелось бы написать, что это наша потребность, как пить или дышать. Но и честным хотелось бы оставаться. Я могу неделями ничего не писать, какое уж тут чемпионство. Тщеславие, бывало, все ноги отобьёт, пиная меня: «Вставай, пиши! Ты должен!» А я ему наивно отвечаю: «Мне всё простили! Все контракты разорваны». И тщеславие, как мифическая сирена, начинает терзать меня своим голосом:

–А я? А контракт со мной? Трабахо, нигер! Я изголодалось!

Искренне надеюсь, моих друзей Севастьяна и Сергея не мучит этот среднего рода зверёк. Сергей в переписке говорил, что знает способ приручить его. А Сева, смеясь, наверное, сказал: «Не буду против, если он меня приручит. Был бы толк».

Итак, авторов этой книги трое.

Я, Дмитрий Корчагин, пишу и думаю по-русски, москвич средних лет с одним незаконченным и одним законченным высшим образованием. Оба гуманитарные. Мне тесно в рамках этого мира, он предсказуем, т.е. скучен. Он вошёл в какой-то технократический штопор, и радиус спирали неумолимо сжимается. Может, в самом конце будет что-нибудь интересное, а пока только искусство может раздвинуть стены нашей обыденности. С детства много читаю, скитаюсь в параллельных, выдуманных мирах. Строю свои миры. Литература лучший инструмент для этого зодчества. Давно хотел открыть дверь в своё потусторонье кому-нибудь ещё.

Сергей Литяжинский – старше меня на десять лет. Житель средней полосы России. Заметно, что как личность сформировался на сломе эпох. Хорошо отрефлексированный, богатый жизненный опыт. Искренне верующий, православный. Прекрасный собеседник в случае, когда тема вопроса его заинтересовала. Литература давно должна была стать его спутницей, но как-то у него не складывалось. Считает, что автор должен быть очень аккуратным в своих суждениях. Однажды высказанное мнение, по его словам, может остаться нашим рабовладельцем до конца жизни. Так же, как и я и наш друг Сева, Сергей в своё время работал сомелье. Энология, собственно, и цементирует наш союз.

Севастьян Протопопов – младше меня лет на десять. Списались и сдружились с ним в ВК. Обсуждали современные проблемы виноторговли. Детство он провёл в Питере, сейчас живёт в самом западном городе РФ. Страдает клиповым мышлением. Пишет короткие рассказы, эссе, в которых часто пытается заглянуть в будущее. Но не далеко. Из нас троих меньше всех озабочен моральной стороной вопроса, любого. Оптимист, эгоист, провокатор и не прочь посмеяться как над другими, так и над нами. Если вы хотите услышать о себе правду, будьте уверены, от него вы услышите её в первую очередь. Кстати, это именно Сева предложил нам стать единым, но трёхликим автором, объединиться в литературное сообщество нового типа с гордым названием «Трио-Лит». Так сказать, сообразить на троих.

Данная книга наш печатный дебют. Немногочисленные публикации в интернете пока не вызывают ажиотажа. Конкретного автора того или иного рассказа или повести мы умышленно не называем. Это кто-то из нас троих, а двое других его соавторы. Тематика произведений, собранных в этой книге, не так уж и широка. Все они разбирают взаимодействие личности с обществом, с окружающим социумом. Правда, в разные времена. В период Гражданской Войны, в период ВОВ, в застойное время, сегодня и даже в ближайшее завтра.

Итак, предлагаю вашему вниманию нашу первую книгу «Трио-Лит I». Приятного чтения.

Прекрасный выбор

Покупатель медленно обернулся и теперь смотрел на Севастьяна Валентиновича, как на инопланетянина, едва сдерживая недоумение и, казалось, даже страх. Покупатель выглядел от рождения глухонемым, который только что услышал всё многообразие звуков нашего мира. И виновником этого чуда он однозначно считал Севастьяна Валентиновича. Последнему стало не по себе от такой реакции. Он попытался ещё раз завязать разговор:

– Месье, я могу вам помочь выбрать вино, лучшим образом соответствующее тому поводу, ради которого вы здесь.

Мудрый баритон с прононсом вопросительно стих, но покупатель как стоял вполоборота, так и остался стоять. Озадаченные глаза его вцепились в Севастьяна Валентиновича. Казалось, сделай тот малейшее движение, и покупатель бросится ниц. И Севастьян Валентинович замер, он боялся дышать, боялся моргнуть. Неприятная пауза распростёрла свои крылья над обоими участниками «диалога». И постороннему зрителю было бы не разобрать, кто из них боится больше и, главное, чего? Слава богу, за этой сценой наблюдала только Марина из-за кассы. Она тоже затаила дыхание, но, скорее всего, по другой причине. Она ещё никогда не видела, чтобы кто-то парковал свой электромобиль у винного бутика «Наполеон III».

У Севастьяна Валентиновича стало темнеть в глазах. Теперь ему казалось, что незнакомец смотрит на него, как на душевнобольного. Почему, чёрт побери?

Шарль Ознавур разрядил обстановку. Он прокашлялся где-то под потолком в спрятанных динамиках, и Севастьян Валентинович взял себя в руки. Он попробовал заговорить по-французски. Покупатель вздрогнул при первом же «тррррр», нахмурился и медленно опустил правую руку в карман плаща. «О-ля-ля, – подумал Севастьян Валентинович, – ещё не хватало». Пальцы незнакомца во что-то вцепились в кармане, и теперь рука медленно извлекала это что-то наружу.

– Эскезема, – зачем-то произнёс Севастьян Валентинович.

Ночным августовским небом в руке покупателя блеснул экран дорогого айфона. Севастьян Валентинович выдохнул. Незнакомец медленно поднёс трубку к уху и, делая вид, что отвечает на звонок, произнёс: «Да?» Он бескомпромиссно отвернулся и отправился в зал, стилизованный под винный погреб. Больше он не отнимал трубку от уха. Как только Севастьян Валентинович пытался советовать, он громко говорил в телефон «конечно» или «зачем», и советчик отступал. Дозревшие уже на полках этого магазина бутылки Бароло красовались в самом тёмном углу погреба. Безусловно, незнакомец искал именно их. Поднеся к глазам одну из бутылок, он остался доволен и задал Севастьяну Валентиновичу единственный вопрос:

– Пора? – но вопрос этот звучал, скорее, как утверждение, и поэтому, не дожидаясь ответа, он взял вторую бутылку и двинулся в сторону кассы.

– Конечно, пора! Десятый год после урожая!

– Прекрасный выбор, месье! – застрекотала на кассе Марина, – Вино королей!

Незнакомец, казалось, снова оглох. Он о чём-то задумался и, расплатившись картой, хотел было взять приготовленный Мариной пакет с вином, но… Одним словом, одну бутылку он разбил.

Марина вскрикнула и рот прикрыла ладонью. Пять тысяч девятьсот рублей со скидкой! Незнакомец не изменился в лице, но осанка его выдавала, самооценка потеряла несколько пунктов. Севастьян Валентинович удара не выдержал вовсе. Здание напротив магазина и колокольня чуть в стороне заходили ходуном. Стеклянный хруст в сердце, и тысячи мельчайших осколков выбрасываются в кровяное русло. Потом хлопок, как будто лопнула диафрагма, а не бутылка. Кирпично-красная лужа. И какой-то пугающий фенольный нюанс в запахе воздуха. Севастьян Валентинович, не в силах стоять, опустился на корточки. Если бы не сегодняшний безрукий покупатель, скорее всего, эта бутылка осталась бы в его коллекции.

– Я не в претензии, не стоит так… – заговорил первым покупатель. Поморщившись, он попросил принести ещё одну бутылку на замену.

– Этого винтажа больше нет, месье. Другие бутылки моложе. – Севастьян Валентинович еле выдавливал из себя слова.

Покупатель отмахнулся от этих слов.

–Несите.

Оставив Марину в торговом зале одну, Севастьян Валентинович ушёл в свой маленький кабинет. Взяв с полки книгу знаменитого японского сомелье, он стал искать в ней главу о Пьемонте, а значит, и о Бароло. Каждая глава в той книге заканчивалась оригинальным авторским хокку. «Что там будет о Бароло написано?» – подумал Севастьян Валентинович и, найдя то, что искал, прочитал:

Заплакав, на корточки сел

Старый виноторговец

Над разбитой бутылкой Бароло.

Созвездие Близнецов

Эпоха перемен в зените.

– Гражданин Забелин?

В ответ растерянное:

– Да?

* * *

Большой город в европейской части России в конце девяностых. Асфальт на городских тротуарах, положенный десяток лет назад, непоправимо стёрся. Ночного уличного освещения почти нет. Троллейбусов и трамваев, старых и грязных, так мало, что большинство горожан предпочитают ходить пешком. В недостатке прохожих улицы старого города нужды не испытывали даже тогда. Бесплодная суета. Завтрашнего дня боялись все. С сегодняшним все мирились.

Кроме суеты, а бизнес тоже был суетой, мало у кого были другие рецепты избегнуть висельной депрессии. Митинги отшумели, рок-н-ролл мёртв. Ни хлеба, ни зрелищ. Край треснувшего духовного корыта. Как обрести под ногами почву? Наш герой искал её в церкви. Он всё ещё инженерил на оборонном предприятии, худо-бедно, но сводил концы с концами и совсем не собирался окончательно расставаться с реальностью. Только чуть от неё отстранился. И только-только стал обретать новый смысл…

Как вдруг гром среди ясного неба:

– Вы задержаны по подозрению в двойном убийстве.

Так несколько замкнутого, но в целом адекватного человека, чуть старше тридцати лет, с широким кругозором и мировоззрением христианина неофита, арестовали. Убиты его жена и её любовник. Мотив явный, алиби шаткое. После показаний нового свидетеля, который видел его в день убийства недалеко от места преступления, Сергея Забелина сажают. На суде даже адвокат был уверен, что он играет в несознанку. Никто не обратил серьёзного внимания на его категорический отказ писать явку с повинной.

* * *

Строгая зона для отморозков, на которых не хватило доказательной базы до пожизненного заключения. Минимальный срок здесь двадцать лет. По УДО отсюда пока ещё никто не уходил. Наш герой здесь уже долгие годы. Христианские склонности давно стали убеждениями и продолжают крепнуть. Апелляций и ходатайств о помиловании он никогда не писал, с администрацией не сотрудничал. С сокамерниками также он почти не общается. В своём положении видит Божий промысел и даже находит своего рода гармонию.

В начале своего срока прилежнее других выкладывался на постройке часовни, переосвящённой впоследствии в храм. Следить в нём за чистотой и порядком – его дополнительная обязанность. По большим праздникам в храме служит литургии отец Игорь. Другие священнослужители в зоне не появляются. Батюшка суров, знает цену раскаянья урок. Никогда не улыбается. Одни сидельцы говорят, что он сам сидел по малолетству, другие – что служил во внутренних войсках, ещё в советские времена. И что после срочной службы ещё на несколько лет оставался охранять зону. У самого священника почти о каждом заключённом была точная информация из личных дел: за что, который раз, на сколько и сколько уже.

Подкупал свою паству отец Игорь яркими, захватывающими проповедями. На исповеди же он очень редко вступал в разговоры с заключёнными. Старался выслушать их рефлексию молча. Ограничивался фразами: «Зачем врёшь?» и «Бог судья». Тем удивительнее было его обращение к нашему герою на восьмом уже году его заключения: «Долго будешь молчать о главном, Сергий?»

Сергий сразу понял, о чём спрашивает священник, и лютая неприязнь тронула его сердце. Он не искал сочувствия, но всё-таки был уязвлён. «Каюсь, – сказал он, – в неверии, в кромешном отчаянии и в ненависти к вам, сейчас нахлынуло».

Отец Игорь вздохнул и после фразы «Бог судья» прочитал над ним разрешительную молитву. Однако в следующий раз, спустя почти три месяца, задал Сергию тот же вопрос. В ответе теперь осталось только два пункта. В ненависти никто уже не каялся.

Суровый батюшка посуровел ещё больше.

– Были вы венчаны с супругой?

Не ожидая такого вопроса, Сергий молчал. Оба молчали. В итоге отец Игорь не допустил Сергия до причастия. Он ещё накануне решающей исповеди, после долгих молитвенных размышлений, положил себе сделать так: «Пока не раскаешься в главном, к чаше не подпущу».

Сергий раздавлен. Молящиеся вокруг ухмыляются. У большей части заключённых (конечно, не у блатных), отец Игорь в большом авторитете. В камере Сергия ждут непростые разговоры.

* * *

Примерно в то же время, в другой зоне режима менее строгого, к другому священнику после службы обращается администрация с просьбой исповедать умирающего в «кресте» (в «санчасти» на человеческом языке) зека.

– Это его право.

Медработник поставил диагноз «прободная язва». Может, и до полуночи не дотянет. Отец Вячеслав соглашается. Начальник зоны даёт этому урке самую нелестную характеристику и советует много времени на него не тратить. Рецидивист шестидесяти лет. Циничная гнида, ничего святого, чтит понятия, но, если его скотская натура потребует, перешагнёт и через них. Сидит за разбойное ограбление с пристрастием. У дряхлой пенсионерки утюгом выпытал, где она похоронные сбережения прячет. Если бы старушка скончалась, сидел бы в «Белом лебеде».

Умирающий урка страдал неподдельно. Периодически впадал в забытье. Синие пакши тряслись, из глаз катились крупные слёзы. После молитвы священник склонил ухо к лицу кающегося.

– Веришь ли?

– Теперь верю…

Преодолевая брезгливость, отец Вячеслав старался следить за нитью исповеди. Параллельно старался молиться за прощение вора и, как оказалось, насильника, растлителя и убийцы.

– Ещё одно, – шептал умирающий, – страдает за меня безвинный мужичок. Девять с лишком лет назад взял я квартиру богатую. Взял легко и чисто и веселый шёл уже по подъезду вниз, как слышу – кто-то поднимается, быстро так. Вот-вот столкнёмся взглядами. А вдруг хозяин взятой квартиры? Убивать не хотел, но шабер вынул. И машинально так, возьми и дёрни ближайшую к себе дверь. И она поддалась…

Пару минут зек скулил от боли.

– Внутри музыка, пыхтенье за стенкой, пьяный женский смех… Потом вышел голый мужик, помладше меня, близорукий, с залысиной и поддатый. Я его тихо так на лезвие надел, он не пикнул. Потом и бабу. От одной крови ушёл с лестничной площадки, другую нашёл. Красивая была баба, еле сдержался… Такая была красивая, что и мёртвую можно было бы… Будь времени побольше.

– Это не раскаянье!

– Знаю, отец… Прости… – И опять зек скрежетал зубами и сгибал в коленях худющие ноги.

– Не приняли меня тогда ни за квартиру, ни за трупы. Похоже, и не искали. Знаю, что мужа той бабы посадили. Она с любовником была на съёмной квартире. Вот и впаяли ему, недолго разбираясь… Каюсь… Отпусти грехи, отец! Сдохну скоро…. А лоха того жалко, из шибко верующих он был, я так понял.

Отец Вячеслав был потрясён, хотел спросить: где сидит тот лох, как зовут? Но сдержался. Порычав ещё с минуту, рецидивист добавил:

– В жизнь бы так никому не сознался. А теперь не боюсь. Ты же не вложишь. Ты же адвокат мой перед вышним прокурором. Отпусти грехи, отец!

Еле справляясь с собой, священник прочёл молитву, дал разбойнику святых даров, соборовал и оставил его умирать.

Тайна исповеди мешала отцу Вячеславу активно приступить к выяснению деталей. И хотя эта история не выходила из его головы, он только через месяц, пятого июля, позвонил начальнику зоны поздравить его с днём ангела и невзначай поинтересовался, как отошёл к Господу тот зек, которого он исповедовал в кресте.

– Вы, отец Вячеслав, наверное, чудотворец. Зек тот никуда не отошёл, а на поправку после ваших молитв пошёл. Два дня он у нас зубами скрипел и бредил. Потом мы в область его отправили. Ждём, но оттуда пока не звонят. Значит, оклемалась, гнида.

Священник понял, что выяснять детали исповеди в ближайшее время нельзя…

Скоро жена начальника зоны позвонила отцу Вячеславу. Подобострастно она рассыпалась уверениями в своей вере, в своей преданности Христу и в своём восхищении тем чудом, которое было совершено над умирающим разбойником. Врачи в области просто шокированы. Первоначальный диагноз подтвердился сразу, но язва зарубцевалась! Отец Вячеслав чуть не обругал эту женщину, так неприятны были ему её льстивые комплименты и неуместное восхищение сомнительным чудом. В конце концов она попросила освятить их жилище, ну и помолиться за внуков близнецов. Священник дал слово выполнить её просьбу.

После телефонного разговора в душе отца Вячеслава сами собой подбирались слова новой молитвы, и ему стоило больших усилий не произносить их. Если бы урка, как сказал бы Булгаков, «с такой страшной фамилией» Голокость сдох, священник без особенного труда, как ему казалось, смог бы прояснить обстоятельства двойного убийства, за которое сидит уже долгие годы невинный. И вдруг – чудо. Зачем, Господи? Пока рецидивист жив, тайна исповеди будет руководить поступками отца Вячеслава.

* * *

Три года провёл Сергей Забелин без причастия. Даже не пытался подойти к исповеди. И общественность, и администрация заметили конфликт с отцом Игорем. На вопросы оперативного работника Василия Васильевича священник отвечал уклончиво, метафорами, цитатами из писания. Кум сделал вывод – какой-то богословский спор. Сергей же вообще ничего не отвечал. Никому.

На святую Пасху 2010-го года, приняв исповедь у одного из зеков, отец Игорь попросил того позвать к себе Сергея Забелина.

– Стань в очередь, Сергий, – сказал священник примирительным тоном и благословил его.

Когда очередь подошла, Сергий повернулся, чтобы поклониться другим верующим, но позади себя никого не увидел. Только у самых дверей стоял кум с ещё одним подполковником, и оба с интересом смотрели в его сторону. Сергий поклонился им.

Закончив исповедь, Сергий ждал вопроса о главном. Но вместо этого услышал: «Бог судья». Колени сами подогнулись, и вот епитрахиль покрыла его голову, и потекли слова разрешительной молитвы.

* * *

Уже три года отец Вячеслав мучился неразрешимой дилеммой. И мысль о далёком безвинном сидельце читалась в его лице, и незыблемость тайны исповеди ни на минуту не ставилась им под сомнение. Между тем, чудесно выздоровевший рецидивист вернулся в места заключения. Отец Вячеслав пару раз издалека видел взгляд этой смертельно раненой ехидны, злой и трусливый. Сказать про него «отталкивающий» – значит, ничего не сказать. Урка явно был нездоров. Передвигался с усилием. Поймав взгляд отца Вячеслава, жалко так ухмыльнулся.

– Господи! – пронеслось в голове отца Вячеслава. – Ты один знаешь, что такое настоящая милость. Буди милостив к нам, грешным!

– Аминь, – неслышно добавил ангел.

После освящения дома начальника зоны отец Вячеслав стал другом всего семейства Геннадия Николаевича, хотя сначала и тяготился этим. Сам товарищ полковник с глазу на глаз зачастую переходил с ним «на ты». Он оставался атеистом, но любил послушать о духовном. По воскресеньям Геннадий Николаевич лично привозил в тот городской храм, где служил отец Вячеслав, жену и внуков близнецов. Всё располагало задать ему мучивший священника вопрос, но батюшка не спешил, точнее, не смел. Бывало, после службы ехали перекусить к отцу Вячеславу в его маленький домик. Внуки начальника зоны играли с внучками священника, взрослые вели пасторальные разговоры за чаем. Поздней осенью отец Вячеслав обвенчал этих немолодых людей, которые давно уже сыграли серебряную свадьбу.

Зимой, спустя несколько дней после Рождества, Геннадий Николаевич встретил выходившего из городского храма после вечерни отца Вячеслава. Мороз был крепкий.

– Что-то случилось?

– Да как сказать, у нас ничего, а вот в «Сухом Остроге» случилось. Сядем в машину.

«Сухой Острог» это известный лагерь на Урале. После рождественской службы там помешавшийся заключённый захватил в заложники местного батюшку. Детали пока неизвестны, но батюшка в реанимации, зек ликвидирован. Пятно на всю систему исправительных учреждений. Приказ министерства – ограничить, усилить, обеспечить, сократить и прочее. Негласный приказ: не допускать контактов священнослужителей и заключённых без разделительного ограждения.

– Будем решётки ставить в храме. Не выполнить приказ не могу. Вот посоветоваться приехал. Без вас не разберёмся, что ограждать.

– Ну, знаете, Геннадий Николаевич! Кто же вам позволит? Где это видано? Как же епитрахиль на голову исповедника класть? Как святые дары через решётку давать?

– Как гиенам в зоопарке мясо дают? – взревел Геннадий Николаевич. – Давайте думать! Что сможем улучшить – улучшим, обещаю. По-другому никак. Хотели вообще мораторий на пару лет ввести. Ограничились решётками. Министр с патриархом встречался, соглашение достигнуто, и на днях будет обращение синода к тюремному клиру. Так вот.

Отец Вячеслав горестно стих.

Расставаясь, Геннадий Николаевич неожиданно сказал:

– Голокость вам искреннее почтение передавал. Но очень просил с ним встреч не искать, опасается, что приличное камерное общество его не поймёт и за встречу с вами осудит. Я же говорил, гнида. Вы над ним такое чудо совершили, а он…

– Бред. Если и было чудо, то без меня, – отец Вячеслав перекрестился вспотевшими пальцами. – От меня ему ничего не передавайте.

– Как-то не по-христиански…

Начальник зоны смотрел в глаза священника и, загадочно улыбаясь, чего-то ждал.

– Передайте моё благословение супруге. Над планом ограждения я подумаю. Полтора метра высоты хватит?

– Два с половиной.

На следующий день отец Вячеслав действительно прочитал во внутрицерковной сети обтекаемое обращение священного синода к пастырям тюремных храмов с разъяснениями. Церковь не хотела рисковать жизнями своих служителей и душами несчастных заключённых, подверженных отчаянию и способных на неисправимые новые преступления. Поэтому священный синод рекомендовал священству проявлять осторожность и бдительность и в тех тюремных приходах, где процент безрассудных заключённых особенно велик, прибегать к крайним мерам, то есть к установке разделительных конструкций. При этом ни один храм не должен закрыться. Окончательное решение вопроса – быть или не быть ограждениям – синод оставляет за настоятелями. Любому решению осужденья не будет.

– Осужденья не будет, – говорил в телефон Геннадий Николаевич, – если новых захватов не будет. А наш контингент вы знаете не хуже меня. В четвёртом отряде – слышали? – сатанист, убивший в Казани муллу, появился. А в первом недоказанный людоед. Нечего думать, надо ставить. Сделаем красивые кованые решётки с соответствующим месту орнаментом. Только скажите, куда лучше поставить.

* * *

– Два с половиной года решёточки в запасном пределе простояли! Теперь кум своей тёще на дачу спишет, ха-ха-ха….

Забелин слушал сокамерника вполуха и думал только, как не поцарапать разбойника Дисмаса не пригодившимися решётками.

– Тяжёлые.

– Под ноги смотри, ступени.

– Вот отец Игорь не устрашился нас. Насколько я знаю, почти во всех лагерях в храмах решётки понаставили после убийства батюшки на Урале. А он не дал. Вот человек, вот сила. И болезни своей не боится, и, дай Бог, победит и её.

Забелин не подал вида, но вспомнил, что ещё на Пасху отец Игорь показался ему утомлённым сверх меры. А на рождество Иоанна Предтечи, когда он прервал проповедь, буквально показался больным.

– Похоже, что он сильно болен.

– Профессор, который с кумом чай пьёт, уверен, это онкология. Точно не знает, кум на расспросы не повёлся, но по внешнему виду похоже, что курс химиотерапии в самой середине. Тебе отец Игорь ничего не говорил?

– Не-ет…

– Примирились вы с ним? Покаялся в главном?

– Откуда знаешь?

– Ха, я два года тоже хвостом крутил. Каялся в том, что курить бросить не могу, что по фени матерюсь, в карты играю, украсть могу, в онанизме, как в самом тяжком грехе, каялся… А он однажды спросил о главном: о том, как я дочку утопил с подружкой её. «Да вы что, – кричу ему, – не я, не я! Вымудрили доказательства! Улики косвенные! Зазря я тут». А он, как святой с иконы, глянул мне внутрь и говорит: «Богу не нужны улики». Хотел я отшатнуться и почувствовал, что он мне на ногу наступил. Крепко так. «От кого бежать хочешь, Александр?» Смешно сейчас вспоминать. Ха…

– Раскаялся?

– Ну да. Как он следующий раз приехал служить, коленопреклоненно, со слезьми и стенаньями во всём покаялся! Как все.

– Что значит «как все»?

– Так все упорствуют, никто в своём зле быстро не кается. Кто год, кто два, кто больше, как ты. Не хотят люди себя признавать теми, кто они есть, или просто боятся. И я боялся, как все. Боялся, что он куму сдаст, а тот постарается срок добавить на всю катушку. Но не таков отец Игорь. Ему в таких грехах каялись, два ПЖ (пожизненных срока) можно было бы получить, а он никого не вложил.

Непонятное пограничное чувство копилось в Забелине. То ли разочарование, то ли восхищение.

– Были и такие, что ваньку перед ним валяли. Для забавы выдумывали страсти кровавые и на исповеди лили перед ним крокодильи слёзы. Так отец Игорь одного такого скомороха взашей от аналоя гнал, вертухаи насилу его спасли от праведного гнева, ха…

– Это я видел и в прострации был, не понимал, что происходит!

– Духовное у отца Игоря зрение! Скорее всего, он святой! Так что не выёживайся, брат, облегчи душу. Вот увидишь, насколько свободней станет дышать, насколько время потечёт быстрее. Много там ещё решёток?

* * *

Отец Вячеслав ликовал. Наконец-то из храма выносили ограждения, которые он спроектировал два с половиной года назад. За это время у него заметно прибавилось в бороде седины. Многие заключённые увидели в решётках лишнее над собой глумление и перестали посещать храм. В глазах оставшихся погасло доверие, погасла надежда. Отец Вячеслав не узнавал никого, почти все недавно осуждённые. Полтора десятка бессмысленных, голодных, озлобленных взглядов исподлобья следили за его движениями и внушали ему тревогу. Он стыдился своего малодушия, стыдился видеть их такими, какими они были на самом деле, и болезненно переживал каждую службу. В доверительной беседе с уезжающим на повышение Геннадием Николаевичем отец Вячеслав увлёкся описанием этих взглядов, а он возьми и добавь:

– И в каждом из них вам мерещится Костиков взгляд.

– Что вы под этим подразумеваете?

– Костик – это «кличка поганая» заключённого по фамилии Голокость.

– Ой, да. И правда, мерещится.

– Трудно представить себе что-то более мерзкое.

Отец Вячеслав спорить не стал.

– Теперь вы с этим типом вряд ли встретитесь.

Священник продолжал молчать, но весь обратился в еле скрываемое внимание. Естественно, начальник это заметил. Улыбаясь, товарищ полковник рассказал, что эта гнида поехала в «санаторий». В особую зону для смертельно больных. Отец Вячеслав уже видел эту улыбку.

– Туберкулёз позвоночника. Если вы молиться за него не будете, то до конца срока он точно не доживёт. Хотя, по медицинскому заключению протянуть он ещё может лет пять, а то и семь. Смотря чем кормить будут.

– Семь лет? – ужаснулся шёпотом священник.

– Отче Вячеславе, – Геннадий Николаевич решил оставить недомолвки и заговорить открыто, – сдаётся мне, что я мог бы быть вам полезен, если бы вы объяснили мне, в чём дело. Я давно приметил…

– И очень прискорбно, что приметили. – Голос отца Вячеслава стал твёрдым, не терпящим возражений. – Я не могу, и не будем продолжать.

– Тайна исповеди?

В это время отъехали в сторону ворота КПП, и в их проёме показалась большая чёрная машина.

– А вот и ваш преемник. Пойдёмте, познакомите.

– Пойдёмте, пойдёмте, – и через несколько шагов добавил, – как Костик ласты склеит, я вам сообщу.

И вот уже полковник обнимается с меняющим его сослуживцем, дружба с которым началась ещё в окрестностях Грозного весной 1996-го года.

* * *

После того, как вынесли из неиспользуемого придела ограды, одну только службу отслужил отец Игорь в храме святых апостолов Петра и Павла. Болезнь его бросалась в глаза всем присутствующим, шила в мешке не утаишь. Острым лезвием она стояла в нём от горла до желудка и делала мучительным даже глубокий вздох. Но служба на всём протяжении оставалась торжественной и неспешной, и каждое слово в тесных приделах звучало отчётливо и возвышенно. Глаза отца Игоря сверлили приступавших к исповеди. И те без слов понимали, какие мелочи пытаются выдать за что-то важное, за что-то значимое. Сергию он не сказал в тот день «Бог судья». Он сказал ему: «Бог простит» и после молитвы добавил, что долго не верил в его невиновность, за что просит теперь прощение. «Награда не минует тебя, чадо. Потерпи».

Нет таких слов, которыми можно было бы описать состояние Сергия. Он готов был терпеть. И понимал, за что он терпит и для чего. Никто из причастников в тот день не слышал того прекрасного хора ангелов, что слышал Сергий.

Потом долго не было служб в этом храме. На Рождество у царских врат его стоял иеромонах отец Донат из ближайшего монастыря. После службы в проповеди он объявил, что отец Игорь после сложной операции идёт на поправку и просит ваших молитв.

Отслужили молебен, и только после этого молебна православные мужики, тужившие об отце Игоре, прониклись доверием к отцу Донату.

Не понятно как, но он сумел договориться с администрацией, и службы стали проходить гораздо чаще. Подобрал новых певчих и к осени научил их петь на греческий манер. Кум заслушивался и хвалил отца Доната. Удивительно, но в число певчих вошли несколько голосов из администрации. Жизнь верующих сидельцев потекла быстрее и легче. Сергий и не заметил, как пролетели ещё одна весна и ещё одно лето. Как-то в сентябре, после обеденного принятия пищи, конвоир выкрикнул его имя.

– Кум хочет с Исусиком поболтать, – сострил один из блатных.

– Кум уже не кум, – добавил другой, – он теперь хозяин. Батя. Повысили.

Забелин ничего не знал об этих изменениях и неожиданно для себя заволновался. В доступной немногим комнате для свиданий, к великой радости, его ждал отец Игорь, изрядно бледный, но улыбающийся. Расцеловались и после благословения уселись друг против друга. Поговорив о здоровье, погоде, родственниках и бытовых условиях, отец Игорь заговорил о важном.

– Я сумел получить из архива твоё уголовное дело, Василий Васильевич помог. Он теперь начальник и многое может. Сто процентов, если бы ты в своё время написал апелляцию, дело бы отправили на доследование. За результат не поручусь, но то, что оно притянуто за уши, факт. Сейчас время не очень удачное, слишком много его утекло. Но шанс есть. В день убийства в том же подъезде было совершено ещё одно преступление, квартирная кража на значительную сумму. Мне кажется, какому-то домушнику просто свезло. Он забрался в квартиру отчима одного предпринимателя вашего города. И вместо нескольких тысяч нашёл там несколько миллионов. Предпринимателя прессовала местная ОПГ. В 98-м году, после дефолта, он сделал вид, что всё потерял, а сам прятал деньги в квартире приёмного отца и от бандитов, и от налоговиков, и от компаньонов. Может и прокатило бы, если бы не блатной вор-домушник. Решив, что кража дело рук ОПГ и что вслед за ней последует его устранение, коммерсант, ни о чём не заявляя в милицию, скрылся. Братва нашла его спустя пару лет, когда ты уже отбывал срок. Тогда он и обратился к силовикам, тогда-то и всплыла квартирная кража в том злосчастном подъезде, которую никому и в голову не пришло связать с убийством твоей жены. Ты мне так и не ответил, были вы с ней венчаны?