Читать книгу: «Фенечка. Цикл рассказов», страница 2

Понимаешь, жизнь состоит из взлетов и падений. Возможно, сейчас ты падаешь, но скоро тебя ждет взлет, ну, а сейчас ты свободна. Свободна от своих мыслей, от своих мировоззрений, идущих из детства, от своей морали и принципов. Поистине завораживающие моменты. Видела ломанную, что показывает сердцебиение, когда человек в коме? Это и есть наша жизнь. И пока сердце бьется, ты будешь и взлетать, и падать, снова и снова. Наслаждайся этими моментами, потому что когда-нибудь они кончатся. – Анна посмотрела на Савелия – лицо ее было заплакано, она крепко обняла его.

Рональд посмотрел на них, будто вымаливающим взглядом, и дедушка подозвал его к себе жестом. Мальчик тут же прильнул к ним, и они так просидели еще несколько минут. Рон почувствовал ту теплоту, что окутывала его в тот день. Он никогда ее не испытывал ранее. Да, впрочем, как и потом.

– Мне нужно кое-что сказать вам, – заговорил вдруг Савелий. – Я уезжаю.

– Далеко? – спросила Анна.

– Надолго? – почти одновременно спросил Рон.

– Далеко и надолго, – покачал головой дедушка. – Наверное, мы больше не увидимся с вами.

– Как же так? – затрепетала вдруг Аня. – Но ты же сказал, что будешь рядом… я не вынесу упреки отца.

– Что я только что сказал? – строгим голосом отвечал Савелий. – Взлеты и падения. Вас ждет великое будущее. Обоих. И вы справитесь со всем. Я знаю это.

– И ты даже не будешь навещать нас? – спросил Рон.

– Вряд ли это получится, юнга. Но помни, что бы ни случилось…

– …шторм кончится.

Савелий улыбнулся, еще раз прижал внуков к себе и вышел на кухню к Саре. Анна с Рональдом тут же прижались ушами к двери.

– Все готово? – спросил он маму.

– Готово, – ответила она. Голос ее дрожал, что удивило ее детей. – Куда ты направишься?

– Сергиев Дом…

– Что? – мама забыла про шепот. – Но не так же рано, Савелий! Ты еще в своем уме, ты можешь жить один.

– Я не могу, Сара, – тоскливо ответил дедушка, – я устал от этого. Михаил гробит мою жизнь, моих внуков.

– Ты не можешь бросить нас.

– Я сделал свое дело, моя программа выполнена. Твои дети будут счастливы, Сара.

– Но… – мама разрыдалась.

Сердце Рона упало в пятки. Он никогда не видел маму слабой, никогда не видел ее слез или грусти: она всегда была самой сильной, кого он знал. И тут этот сильный человек плачет.

Дверь в квартиру захлопнулась.

Рональд сидел на кресле рядом со столом, на котором лежали бутылки и закуски отца и рыдал. В горле его пересохло, он закрыл рот, чтобы не было слышно его крика, который так и рвался наружу. Успокоившись, он забрал фото и вышел из квартиры. На лестничной площадке по пути ему попались двое сотрудников полиции.

Придя домой, Рон, полностью обессиленный и потерянный, уселся за стол на кухне, не раздевшись. Женя готовила ужин.

– Ты поговорил с ним? – спросила она. Он помотал головой.

– А ты его нашел для начала? – переспросила Женя и уселась напротив него.

– Почему нас с Аней в детстве все бросали? – тихо сказал Рон дрожащим голосом. – Они все уходили от нас, а причиной всему был отец. Как же я его ненавижу… – он шептал едва слышно.

– Почему он?

– Он ненавидел всех нас и всей душой желал избавиться от нас. И все плясали под его дудку…

– Раз твой отец так желал этого, так почему же он просто не мог уйти? – спросила Женя. Рон недоуменно посмотрел на нее. По его глазам было видно, как на него обрушился новый шквал вопросов, на которых не было ответов. Зрачки его метались по лицу его возлюбленной.

– Он слабак, который вымещал свою ненависть на своих детях! – сдерживая вопль, сказал Рон. – Слабак, который не мог…

– Бросить семью? – перебила Женя.

– Он алкоголик!

– На пустом месте алкоголиками не становятся, Рональд. Ты должен разобраться во всем, что-то тут явно не ладно.

Рон снова уставился в глаза Жене. Она верила во что-то хорошее в его отце, она надеялась на то, что он был человеком. От этого глаза его почему-то залились слезами. Может, в глубине души и он тоже желал видеть в своем отце эти качества? Он отвернулся, прикрыв лицо рукой.

– Сергиев дом… – сказал Рон, немного погодя. – Слышала о таком?

– Это хоспис.

– Что? – озадаченно переспросил Рональд.

– За городом. Роскошное, кстати, заведение. А что в Сергиеве доме?

– Савелий… – прошептал квартирант.

– Савелий?! – громко переспросила Женя.

– Адрес, – лихорадочно сказал Рон. – Скажи мне адрес хосписа!

– Он.. э-э, – растерялась она, – поедешь вдоль восточного шоссе, прямо из города. У дороги стоит знак Сергиева дома, мимо не проедешь. У этого знака поедешь направо по проселочной дороге и упрешься в хоспис.

Рональд тут же выбежал из квартиры.

Дома, окна, люди, улицы – все переливалось за окном автобуса. Все они ходят по своим уже заданным маршрутам, их не интересуют жизни других, выгода других, чужое счастье. Они циничны, лживы и трусливы. Они боятся самих себя, боятся смотреть правде в глаза, бегут от самих себя и своих близких только из-за страха. Говорят, любовь меняет людей, но ничто так не меняет людей, как страх. Он сковывает, чарует, дарует им чувство жизни, но в то же время и пробуждает в них дрожащего сосунка, бегущего от этой самой жизни. А правда – лишь оружие страха.

Рон достал из внутреннего кармана то семейное фото. Его глаза не отрывались от улыбки Анны и Сары. Как бы он хотел вернуть те времена, исправить свое отношение к отцу. Может, в этом и было все дело? Тогда и Женя была права: он хотел лишь сохранить семью, быть счастливым, как и все. Но не так строят люди счастье. Не кнутом, уж точно.

Фото внезапно выпало из его рук. Рон потянулся за ним, как вдруг заметил запись на обратной стороне. На ней было следующее:

«Сынок. Мы все скорбим по твоей утрате. Я понимаю, каково это: потерять близкого тебе человека, но не стоит искать ответы на дне бутылки. Ты не добьешься этим ничего, поверь мне. И твои дети… не стоит их винить, особенно Рона. Он явно не хотел этого, он лишь защищал ее. Зачем ты так с ними, они ведь твоя душа, они все, что у тебя есть? Раз Сара ушла из жизни, подари им то тепло, которого не успел додать при ней. Покажи им, что ты достойный отец».

Снизу также была приписка с заголовком:

«Насчет Рональда».

«Он не виноват, ты должен понять это, Михаил. Ты сам виноват в этом, ты снова потерялся и решил выпалить гнев на Саре. Рональд был уже достаточно взрослый и решил защитить свою мать. Не смей его ненавидеть за это. Единственный, кто виновен в ее смерти – ты сам».

Внизу также была подпись Савелия.

Конец второй части

Часть третья

Не надейся увидеть искру в отражении своих глаз в зеркале. Пламя уже догорело. Смирись с этим. Смирись и открывай свой шкаф. Твои маски уже запылились. Пора бы уже ее сменить.

Кто ты сегодня? Активный холерик? Или задумчивый флегматик? Скорее, понявший принявший и отпустивший смертный. Тебе не нужны типы темперамента, если ты и сам уже не помнишь, кто ты истинный, кто ты искренний.

Пепел, мне нужен пепел!

– Рональд! Рональд! – звучало где-то из-за угла.

Рон поднял голову. Это оказалось сделать труднее, чем он думал. Затем он заметил, что сидит в своей комнате у себя на кровати, закутавшись в одеяло. Он спустил его и увидел лицо Анны, торчащее из-за дверей.

– Рональд! Скорей, нужно идти, – сказала она и пропала из виду.

Что он здесь делает? Как он оказался здесь? Это не похоже на воспоминание, это самая настоящая реальность, только вот проблема в том, что ему здесь шестнадцать лет.

Рон вылез из-под одеяла. Ноги и руки его почему-то дрожали, а сердце бешено колотилось, что, казалось, даже мешало дыханию. Медленно он открыл дверь и увидел Анну, наблюдавшую за тем, как Сара говорит с Михаилом на кухне. Разговор их в очередной раз был на высшем закале эмоций и чувств. Рональду стало жутко страшно при виде разъяренного отца.

– Подойди, – сказала тихо Анна. Она стояла недалеко от них, буквально на их глазах, но они не замечали ее: уж слишком оживленная была беседа.

– Ближе, сынок, – раздался совершенно другой голос из уст сестры. Рон недоуменно посмотрел на нее, а она лишь взяла его за руку и прижала к себе. – В который раз они ссорятся. А все знаешь почему? Из-за Марты. Отец не видит ее, хотя и я тоже, но она есть. Иначе, с кем может разговаривать мать? Да уж… Сынок, может, ты кушать хочешь? – спросила она снова неузнаваемым голосом.

Рональд сжался от страха и недоумения. Происходило что-то совсем безумное. Он хотел сказать ей про то, что на кухне сейчас ссорятся родители, и покушать не удастся, но, увидев ее сверкающие глаза, забился в новой волне страха. Лихорадило в тот день его совершенно по-другому, не как раньше. И это его почему-то еще больше пугало. Все, что он смог сделать, это помотать головой. Его будто сковали по всем конечностям, и не дали возможности говорить, отрезав язык.

– Если он не видит Марту, это не значит, что ее не существует, – продолжала говорить своим голосом Анна. – Бога ведь мы тоже не видим, а он есть. Ты веришь в него, Рональд? – он с трудом покачал головой. – В этом вся сила веры. Если веришь, значит, это есть. Потому и Марта существует, если поверить в нее. Как бы я хотела познакомиться с ней… Она, говорит мама, часто проводит время с ней, общается, обсуждают жизни друг друга. С ней всегда есть о чем поговорить. Хотела бы я иметь такую подругу, – на лице ее появилась унылая улыбка, а затем она совершенно поменялась в лице, будто ее снова настиг инстинкт матери. – На самом деле они только и делают, что ссорятся. Сынок, а что если нам поиграть в игрушки? Мы ведь так мало времени проводим вместе, я хочу быть ближе к тебе, как-никак я твоя мать.

Рональда затрясло с еще большей силой. С новой волной его охватил поток горький эмоций и переживаний. Только на этот раз этой волне удалось сломать его.

– Мне шестнадцать! – заорал Рональд так, что даже отец обратил на него внимание. – И я не твой сын! Я твой брат, Анна! Родной брат! – на глазах его отразились слезы. Он повернулся к Саре. – Мама! Что здесь происходит?! Почему я здесь, почему я жив?! Если вы так ненавидите друг друга с отцом, почему вы еще вместе? Я раньше думал, что если вырасту, то пойму вас, но нет! Вы просто грызетесь, как собака с кошкой, только вот кошка – отец! А ты, алкоголик, что ты можешь?! Что вообще происходит между вами? Когда закончится этот кошмар в этой квартире?! – он вопил на весь дом. И уже не чувствовал страха – в сердце его раскрылся его внутренний демон, который питался всем происходящим очень долгое время. И теперь он на свободе.

– Как ты с отцом разговариваешь?! – грозно спросил его Михаил и медленно зашагал в его сторону.

– Я ненавижу тебя! – крикнул Рональд, бросил руку Анны и рванул в сторону кухонного шкафчика. Через пару мгновений в его руке сверкал нож.

– Тише, мальчик, тише, – заговорила снова сестра не своим голосом. – Не стоит так горячиться.

– Ты из ума вышла, сестрица! А ты, – он направил свое орудие на Михаила, – ты получишь по заслугам. За все страдания! – Рональд бросился рывком на отца, закрыв глаза. А когда он открыл их, то увидел, что оказался на коленях матери, руки его держали рукоять огромного ножа, торчащего из груди захлебывающейся кровью матери. Рон оглянулся безумными глазами: Михаил стоял в сторонке, видимо, отошедший от его удара; Анна ошеломленно глядела на него. Руки Рональда были все в крови, как и рубашка, как и душа.

Рональд резко дернулся, когда очнулся и пришел в себя. Он находился в приемной Сергиева дома, в руке его была чашка с кофе, а на часах доходило до пяти вечера. Внезапно ужасный голод ударил в его живот, он тут же вспомнил, что не ел весь день. Также Рон заметил, что его глаза и щеки почему-то были влажными, но он не придал этому особого значения.

– Пройдемте, – сказала милая женщина в халате, возникшая перед ним из ниоткуда. – Я отведу вас к Савелию.

Тут же он вспомнил, зачем пришел сюда.

Они остановились у двери в комнату.

– Должна вас предупредить, – заговорила девушка, – он не в своем уме.

– В каком смысле? – нахмурил брови Рон.

– Он несет, простите, несуразную чушь. Но он безобиден.

Рональд еще больше нахмурился.

– Вы еще хотите его видеть? – спросила женщина.

– Несомненно, – твердо ответил он.

Рон медленно зашел в комнату. На кровати сидел исхудалый, лысый старик, смотрящий в окно. Девушка оставила мужчин наедине.

– Дедушка… – Рональд неуверенно зашагал к нему. Савелий что-то непонятно нашептывал. Юноша присел напротив него и заглянул в его стеклянные глаза. Они были неузнаваемы. Внезапно Савелий дернулся и хриплым не своим голосом заговорил:

– Внучек! Давно не виделись, – лицо его расплылось в улыбке. – Помнится мне, мы разошлись давно, не общались. А здесь хорошо, уютно, тепло, кормят вкусно. Может, ты останешься? Мне так не хватает вас с Анной. Как она, кстати? Выздоровела? Последняя новость о ней не радует. Но она справится, я знаю. Она всегда справлялась.

– Дедушка, я хотел спросить, – заговорил Рональд.

– Спрашивай, внучек, спрашивай.

– Я не знаю, что мне делать. Я забылся. Забыл все, что было. А ответы находятся именно там, в памяти.

– Люди бросаются в болото ненависти, тоски и печали, когда ищут смысл жизни, – отвечал Савелий. – Совершают ошибки, пытаясь его найти, но не могут. А когда поиски заканчиваются, тогда и смысл находится, Рональд. Также и с ответами. Начнешь их искать – они будут уходить от тебя. Подумай, как ты тратишь свое время. Быть может, тебе нужно просто передохнуть, посидеть, поразмышлять? Такая короткая жизнь, и так много событий переносит… Кто-то остается в истории, в памяти политиков, кто-то в памяти внуков, а кому-то все равно на мировое влияние и стереотипы – такие люди самые счастливые. Их не грузит чувство того, что им нужно как-то выделиться, оставить какой-то след в мире. Они живут для себя.

Ты не замечал, как люди ограничены, Рональд? И все мнимо гоняются за значимостью, за самоутверждением, за счастьем. Ведь если я счастлив, значит, моя жизнь удалась, ведь так? Как не прискорбно, все кончается. Время линейно, а потому все бессмысленно. Думаешь, ты оригинально мыслишь? Ты лишь повторяешь те же выводы, к которым пришли еще задолго до тебя. Думаешь, ты тот человек, который откроет миру все его стороны? Увы, все открыто до тебя. Мы родились в тот век, когда атеизм набирает популярность, когда человек перестал верить в свои идеалы, когда человек способен строить свою жизнь по-новому, но этот человек это все отрицает, а знаешь почему? Страх. Страх перед новым. Потому эволюция такая монотонная.

Савелий замолк, уставившись снова в пол и перебирая пальцы.

– Уверен ли ты в своей реальности, Рональд? – заговорил он свежим голосом. – Уверен ли ты в том, что все, что тебя окружает – реально? Может, и не существует вовсе ни меня, ни тех историй и книг, что ты читал, и друзей твоих. Как ты определишь, что это реально, что это происходит именно сейчас? И среди всех людей нет тех, которые смогут доказать это. Каждый смотрит на все своими глазами, и у каждого своя реальность. Это превосходно! – его глаза загорелись. – Только вот есть и обратная сторона. Это лишь твоя реальность, и также понять ее, также просочиться ею, как и ты, никто не сможет. Ты одинок. Одинок во всей вселенной. Одинок не как популяция, а как личность. Как человек, который просто хочет идти своей дорогой.

Савелий снова замолчал. Его веки опустились.

– Дедушка, – шептал Рональд. По его щекам почему-то катились слезы. – А родители… почему они так ненавидели друг друга?

Но старичок лишь медленно опустился на кровать и уснул сном младенца. Рон тяжко вздохнул, затем выдохнул и вышел из Сергиева дома.

В полном смятении он отправился домой.

Ночью Рональду не спалось. Один лишь вид Савелия не вылезал из его головы. А то, что он говорил… как это вообще понимать? Хотя, что взять с обезумевшего старика… Люди проживают жизнь, не замечая мелких деталей вокруг, в которых как раз кроется то, что они ищут. Точно. Савелий до сих пор влияет на него не меньше прежнего.

Рон встал и вышел на кухню, оставив Женю одну в комнате. Налив себе кружку чая, он уселся за стол и взялся за газету. На первой же странице было нарисовано горящее здание и подзаголовок: «Лечебница в огне психопата». Удрученно помотав головой, Рональд перелистнул страницу – «Пострадавшие в огне психлечебницы будут перевезены в областную больницу». Следующая страница – «Психлечебница „Фенечка“ закрывается на восстановление здания».

– Повсюду эта проклятая лечебница! – пробормотал Рон, бросив газету в урну.

Допив чашку чая, Рональд собрался вернуться в кровать, как вдруг заметил дневник Анны на подоконнике. Новая волна любопытства овладела им, хотя он уже был уверен, что изучил в нем все, что ему было необходимо. Взяв тетрадь, Рон открыл ее на первой странице, на которой, как ему показалось, он еще не бывал.

19 Ноября 1989 года

Вау! Они привели нового малыша. Моего братика. Мама такая счастливая! Я так рада, так рада! Я смогу почувствовать себя старшей сестрой. Я БУДУ старшей сестрой! Наверное, каждая девочка хотела бы ощутить это. Это превосходно! А папа! Видела бы ты его сейчас. Он никогда не смотрел такими глазами ни на мать, ни на меня, как на этого малыша. Мне еще не сказали, как его назвали, но он просто ангелок! Такие маленькие ручки, голова, ножки… Ну, все, я побежала, мама зовет посидеть с малышом. Я так счастлива, так счастлива!

25 Декабря 1989 года

Папа злой ходит уже который день. Мне не нравится это, ведь скоро новый год. Как он собрался праздновать с нами с таким настроем? Он может испортить нам с мамой весь праздник.

26 Декабря 1989 года

Сегодня слышала, как мама разговаривала с Роном в ванной. И знаешь, это не было похоже на диалог между матерью и грудным сыном. Ей кто-то отвечал, это я уверенно могу сказать. Мне стало страшно.

Дальше лишь вырванные страницы. Вот она еще одна зацепка, которая приведет Рональда к какому-то заключению. Как он мог так облажаться с дневником, пропустив первые страницы?!

– Черт! – вырвалось у него изо рта. Голос его разнесся эхом по всей квартире, а потому он убрал дневник на место и поспешил на кровать, чтобы не разбудить Женю.

До утра он уснуть не смог.

Рон быстро шел по улице, иногда сменяя шагом бег. Солнце уже давно забрело за зенит, снег хрустел под ногами, леденящий ветер пробивал куртку насквозь. Ужасно холодный день: мороз так и грозился нанести увечья коже лица. Рональд то останавливался, будто пытался вспомнить что-то, то начинал бежать, словно его кто-то ждал впереди. Безумие охватило его. Безумие и отчаяние, которое овладевает человека, когда он стоит у грани. А впереди – лишь тьма. Тьма и безрассудство.

Обгоняя дневную метель в воздухе, Рональд забежал в подъезд дома на Брестской 33г. Лестничная площадка показалась ему еще более грязной и неубранной, чем вчера. Этот смрад так и слезоточил глаза. Зеленые шприцы и капли крови рядом вызвали отвращение у Рона. Отведя взгляд, он увидел разбитые стекла бутылки под батареей, а вокруг – расписанные стены. Рон поторопился на нужный этаж, стараясь не поднимать глаза и не замечать следы «отдыха» местных подростков.

Тяжелый кулак Рональда опустился на закрытую дверь квартиры отца. Ничего. Еще сильнее прозвучали следующие три удара. Послышались недовольные хрипы за стеной. Еще три удара, еще громче и грознее.

– Пошли вон отсюда! – послышалось из соседской квартиры.

Рон не слышал этого. В его глазах горел первозданный хаос и азарт жажды мести. Он холодно колотился в дверь, пытаясь пробить деревянное препятствие. Неожиданно послышался щелчок, дверь открылась. Рональд прошел в квартиру. Все также грязно и не убрано, как и было вчера. Только сегодня здесь был один полупьяный отец, который сидел у себя в комнате и похмелялся.

Рональд встал напротив него и посмотрел прямо в его ставшие давно чужими глаза. Вдруг в этих глазах появились огоньки страха и отчаяния. Старик почувствовал себя маленьким мальчиком, которого обидел старший брат. Рон продолжал всматриваться в его зрачки, которые дрожали от страха. Ледяной и безжалостный взгляд сына парализовал отца, и по спине его побежал холодок. Старик ощутил всю вину и весь ужас, который привнес в жизнь Рональда. Неимоверной волной боли обволокло его сердце, и по его щеке потекла одинокая слеза.

– Почему, отец? – сквозь зубы зверским голосом спросил Рон.

– Что? – прошептал дрожащим голосом старик.

– Почему ты ненавидел мою мать?

– Ты не знаешь всего, Рональд.

– Так расскажи мне! – в порыве ярости он перевернул стол, разбросав все, что было на нем.

Старик вовсю дрожал перед ним. Кто бы мог подумать, что отец испугается собственного сына, которого он избивал в прошлом?

– Сара… – шептал он. – Она была… больна…

– О чем ты говоришь? – нахмурив брови, спрашивал Рональд.

Михаил судорожно замотал головой.

– Нет! Нет, нет, нет, нет, нет. НЕТ! – завопил он на всю квартиру и принялся рвать волосы на голове. Внезапно старик подпрыгнул и начал метаться по квартире, словно в него вселился бес. Бросившись вперед, на Рональда, он схватился за его шиворот и попытался его поднять и выбросить из квартиры, но тщетно. Тогда он начал бить себя по лицу, приговаривая:

– Ты виноват! Ты виноват! Только ты! Сгинь, умри, исчезни!

Потеряв равновесие от последнего удара, Михали приземлился на диван и снова забылся на время.

– Папа? – спросил тихо Рон.

Вдруг старик снова подпрыгнул и рванул к выходу из комнаты. Со всего разгона он ударился о дверной косяк и рухнул на пол, застонав от боли, и он, как показалось Рону, пришел в себя.

– Чем была больна моя мама, Михаил? – спросил сын отца.

– Шизофрения, – отвечал старик хриплым голосом. – Врожденная. Она не проявлялась до твоего рождения.

Глаза Рона загорелись неистовым пламенем.

– Пойми, – продолжал говорить старик, – я не хотел этого для своих детей. Я всю жизнь мечтал о здоровых наследниках! Но ее болезнь передавалась уже которое поколение, вам было не избежать этого!

– Мы с Анной… – затрепетал Рональд. – Мы больны…

– У Анны это проявилось еще в малом возрасте. Это зашло слишком далеко, я не мог больше на это смотреть. Еще смерть Сары. Она просила называть ее Мартой… я отправил твою сестру в лечебницу, а тебя…

– Бросил, – перебил его юноша.

– Я не хотел этого, Рональд… не хотел. Пойми! Не хотел! – умоляюще твердил Михаил, но Рон уже, казалось, не слышал.

– Как это было у Анны? – спросил он через некоторое время.

– Что?

– Симптомы, Михаил! Как они проявлялись?!

– Это было давно… Я смутно… я не помню.

– Что ты можешь? – сквозь зубы спросил Рональд, медленно встал и ушел из квартиры.

– Где-то там, за горизонтом, есть место счастью, нет места суете, – говорил какой-то старик в переходе. – Где-то там, за горизонтом, нет места войне, есть место быть единого целого частью. Где-то там, за горизонтом, нет обмана и фальши, есть любовь и доверие, есть проблески надежды, и нет места лицемерию и алчности. Где-то там, за горизонтом ваших страхов и сомнений…

Январь к концу подходит. Снег безумной околесицей крутится вокруг. Холодно снаружи и жарко внутри. И там же словно все опустело, словно вышвырнули все содержимое, что когда-то казалось прекрасным и неисчерпаемым. Но что-то греет внутри. Что-то, что заставляет жить и двигаться.

Быть может, это любовь?

Погасла она давно, вместе с утерянными детскими мечтами.

А ведь когда-то мы были так счастливы… для этого не нужно было практически ничего. Все мы «разочаровались» в жизни. Все мы достаточно мудры и достаточно прожили, чтобы судить так и ничего больше не делать.

Мы смирились.

Рональд пришел к лечебнице.

– «Фенечка», – сказал он вслух, глядя на вход.

Перекрытые лентой стеклянные двери смотрели на него, как на родного. И сам Рон чувствовал что-то одновременно родное и враждебное в этих дверях. Словно они скрывают что-то сокровенное от него. А за ними лишь чернота сажи, оставшаяся после пожара. Рональд шумно сглотнул. Всю жизнь он что-то искал, и вот теперь он стоит прямо перед дверьми, за которыми находится как раз то, что он ищет. Но все это сгорело. Все потеряно, разбито, засрамлено. Поднялся холодный ветер. Казалось, он дул сквозь Рональда, оставляя тысячи игл и тысячи заноз в его сердце. Прозрачный пар изо рта окутывал глаза. Лицо сжималось от холода. Земля под ногами куда-то начала пропадать.

– Нужно уходить, – подумал Рональд. – Иначе меня занесет в эту безвыходную пучину преследуемого бедствия.

Он уже тогда почувствовал это…

Но все равно его что-то держало и не собиралось отпускать. Лечебница слово манила его своим видом. Рон никак не мог совладать с собой. Он застыл, глядя на нее.

Все смешалось: звуки, краски, запахи. Все стало настолько незначительным; казалось, время замедлилось.

Люди вокруг – все они ходят по своим уже заданным маршрутам. Туда-сюда, обратно и снова туда, и снова сюда. Их не волнует уже совсем ничего – их огонь потух, осталась лишь тлеющая свечка. Но огонь Рона лишь на стадии возгорания. Он чувствует, что находится рядом с чем-то таким, к чему стремился так долго. И теперь его ничто не волнует.

Рональд ощущает, как воздух проходит сквозь него, как люди проходят сквозь него. Чувство пустоты охватило его. Он призрак для всех. Он изгой. Он отвергнут. Его забыли.

Рон не заметил, как оказался уже внутри лечебницы. Каким-то образом он очутился в одном из сожженных коридоров и смотрел на себя в зеркале. Он действительно потерялся в пучине времени и событий. Он смотрел в зеркало и пытался найти себя. Но кроме пустого отражения ничего не было. Это и есть то, что он искал? Рональд приближается к своему отражению. Черный фон сожженных стен сливал его с темнотой вокруг. И он растворялся в ней, словно воздух.

Он смотрит в свои глаза.

В мои глаза…

Я ощутил легкое покалывание на правом запястье. Что это? Кто я? Рональд? Где я? Все размыто и непонятно. Нужно прийти в себя, нужно прийти в себя. Так. Последние пару дней я метался по городу в поисках ответов. Еще утром я был дома в кровати со своей женой Женей, а теперь? Черт, куда я попал? Я что-то начинаю видеть. Я сижу на холодном полу, это я сразу понял. Вокруг все ослепительно белое. Как это возможно? Еще недавно я стоял в абсолютно темном коридоре, как вдруг оказался в какой-то комнате с белоснежными стенами. Стоп, стоп, СТОП!

Все это время я был здесь?

Все прояснилось. Я нахожусь в запертой комнате, вдоль всей стены впереди меня растянуто зеркало. Я встал и подошел к нему. Да, я – Рональд Троцкин. В белой пижаме пациента.

Мы, конечно, можем предполагать, что нас ждет в будущем, но мы не сможем угадать наверняка. Это как со смертью: никогда точно не знаешь, когда нужно ставить чайник.

С самого начала я был здесь. После какого момента? И моя ли это жизнь? Как узнать, если в памяти лишь то, что я знаю? Наверное, это самая реальная реальность из всех. Я в лечебнице. Я псих. Я закован в этой крепости разбитых реальностей. Как ты навяжешь свой мир другому, если твой кардинально отличается от его мира? Таких и называют психами, такие и обитают в этом месте.

Я смотрю себе в глаза. Голоса людей за зеркалом стихли, они, как мне показалось, затаили дыхание. Я выглядел убого, ужасно. Эта пижама была мне к лицу… это меня больше всего пугало. Изображение, что я видел перед собой, вызывало у меня неопределенные чувства. И из этой неопределенности наружу вырвался неумолимый поток чистейшей ярости без осадка сожаления. Кажется, те, кто был за зеркалом, увидели это в моих глазах. На виски что-то давило, в ушах зазвенело. Я услышал свое сердцебиение в своей голове. И каждую секунду мои кулаки сжимались все сильнее. Во мне проснулся мой демон. Демон, который сорвал с себя кандалы отчаяния.

В углу я нашел канистру с бензином. Я подошел к ней и поднял: она была почти полная. Пара мгновений, в руках спичка. Искра. Вспыхнул огонь. Пламя стало поглощать все внутри. Я не знал куда деться от дыма, заполнявшие мои легкие; пробился жуткий сухой кашель. Кусочки тлена оставшейся комнаты стали витать в воздухе. Пепла не оказалось. Время шло неимоверно быстро. Я забился в угол. Казалось, огонь обходил меня. А если и задевал, то я не чувствовал его, будто он был искусственным. Только представь, искусственное пламя! Безумие! Ха-ха!

В комнату забежали какие-то люди. Они прижали меня к стене и стянули какой-то вязаный браслет с моего запястья.

Лечебница сгорела! Я выберусь отсюда!

Конец третьей части