Читать книгу: «Швейк жив!», страница 2

Явление 5

Гашек, Ксена Лонгенова

На сцену выходит женщина лет тридцати, на ее обнаженные плечи наброшено потрепанное боа из торчащих в разные стороны перьев, выкрашенных в красный цвет. Она выглядит как дешевая проститутка. Виляя бедрами, она подходит к Гашеку со спины. Хлопает его по плечу и произносит томным голосом.

Ксена. Красавчик, пойдем со мной побалуемся.

Гашек. Ксена, ты вышла на промысел?

Ксена. Называй меня Тонькой Виселицей. Теперь все так меня называют, потому что я единственная проститутка из борделя, которая согласилась провести ночь с осужденным на виселицу разбойником. Никто не захотел исполнить его последнего желания осужденного, а я пожалела несчастного. За этот человеческий поступок злые люди прозвали меня Виселицей!

Гашек (серьезным наставительным тоном). Дитё мое! Ты вступила на тернистый путь греха! Обрати взор свой на небеса, и мир снизойдет в твою душу. Ja, liber den Seelenfrieden, sehr gut! Оставь свое постыдное ремесло, будь честной женщиной. Пусть страдания обратят тебя к добродетели!

Явление 6

Те же и Артур Лонген.

Появляется Артур Эмиль Лонген, смуглый красавец, одетый в костюме парижского апаша: полосатая рубаха с отложным воротником, широкий красный кушак, желтые сапоги. В его руке сверкает нож.

Ксена (в ужасе кричит на всю Вацлавскую площадь). Мой сутенер! Он зарежет меня! Помогите! (прячется за Гашека)

Артур (в гневе набрасывается на женщину). Король богемы приказал тебе идти на панель, а ты тут прохлаждаешься! Умри, несчастная! (замахивается на нее ножом)

Гашек. Занятный у тебя ножичек, Артур.

Артур (показывает нож Гашеку). Изобретение парижских апачей. Комбинация кастета, револьвера и выкидного ножа. Лучшее оружие для уличной схватки!

Гашек. Самоделка. Я предпочитаю фабричный браунинг (задирает рубаху и вынимает из-за пояса вороненный браунинг).

Артур. Ого!

Гашек. Модель ФН 1910.

Артур. Та самая? С виду игрушка, а таких дел натворила! Зачем ты носишь пистолет?

Гашек. И рад бы не носить, но каждому агенту Коминтерна полагается оружие – маузер или браунинг.

Артур. Ярда, я с тобой знаком Бог весть сколько лет, но никогда не мог сказать наверняка, ты шутишь или серьезно?

Гашек. Шучу. Браунинг не заряжен. Ношу его для устрашения легионеров, которые угрожают мне расправой за большевистское прошлое. Надоело скандалить на улицах с буйными ветеранами, которые узнают меня и сразу начинают обличать в предательстве. Шуринька первое время очень пугалась их угроз, хотя я ей объяснял, что у чехов такая натура, что стоит им показать кулак, как они сразу успокаиваются. Браунинг еще лучше. Продемонстрируешь ствол такому легионеру, он мгновенно в кусты. Я умею приводить в чувство эту колчаковскую мразь.

Ксена. Мальчики, вы долго будете хвастать друг перед другом железными игрушками?

Гашек (обращается к Артуру). Значит, твоя жена теперь Тонька Виселица?

Артур (с гордостью). Она же херечка – настоящая актриса! Так вжилась в роль Тоньки Виселицы, что воображает себя работницей панели. Когда я стал директором кабаре «Революционная сцена», мы первым делом поставили «Сутенеров» неистового репортера Эгона Киша.

Гашек. Да уж, уверенно скажу, что лучшего знатока пражских злачных мест не сыскать.

Артур. Ты так скажи: не сыскать лучшей кандидатуры для эпатирования трусливой буржуазной публики. Киш – коммунист, Киш – агент Третьего Интернационала, Киш – организатор революции в Вене.

Гашек. Увы, неудавшейся революции (вздыхает). Как и в Кладно. Ну а поскольку мировая революция не состоялась, он пишет пьесы, а я занялся Швейком. Мы оба ушли в литературу.

Артур. Обывателя надо подготовить к революции путем переворота в культуре. В адском подземелье фешенебельного отеля «Ардия», в самом сердце торгашеского Вацлавака, растет и крепнет могильщик буржуазного строя. «Революционная сцена» разрушит старый мир и всю его цивилизацию. Ведь что такое цивилизация? Красивый обман для прикрытия внутреннего разложения. Пьеса «Успение Тоньки Виселицы» – кость в глотке сытого зрителя. Но это только начало. Мы экспериментируем с пантомимой, театром ужасов, эротикой, наконец.

Гашек. Уже были подобные эксперименты. До войны в Праге некий Местек обнаружил сирену и показывал ее на улице Гавличка, на Виноградах, за ширмой. В ширме была дырка, и каждый мог видеть в полутьме девку с Жижкова. Ноги у нее были завернуты в зеленый газ, волосы выкрашены в зеленый цвет, на руках были рукавицы на манер плавников, из картона, тоже зеленые. Детям до шестнадцати лет вход был воспрещен, а кому было больше шестнадцати, те платили за вход, и всем очень нравилось, что у сирены большая задница, а на ней написано: «До свидания!» Зато насчет грудей было слабо: висели у ней до самого пупка, словно у старой шлюхи.

Артур. У Ксены с этим все в порядке.

Ксена. Артур, без пошлостей!

Артур. Эпатаж служит революции.

Гашек. Я устал от пафосных слов о революции. В Чехословакии сложились все условия для социального переворота. Есть крупное индустриальное производство, рабочий класс, сельские пролетарии, радикальная интеллигенция. Даже «Революционная сцена» имеется. Но знаешь, чего не хватает?

Артур. Чего?

Гашек. Революционного духа, без которого нельзя опрокинуть буржуазное государство. В тихой, уютной Чехословакии можно сколько угодно произносить зажигательные речи, но никто не пойдет на баррикады. И ты, пролетарский граф Эмиль Артур Лонген, просто безобидный теленок, как и все остальные.

Артур. Так напиши для нас пьесу о России. Мы узнаем, что нам следует делать.

Гашек (устало). Я уже выступал с рассказами о своем большевистском опыте в кабаре «Семерка червей». За сто крон должен был паясничать перед публикой, которая приходила набить свои толстые утробы и потанцевать, а в перерывах посмеяться над неудачливым большевистским агитатором.

Артур. Ты был один на сцене, а у меня целая труппа. Мы расшевелим обывателя. Хотя бы одноактную пьесу. Чего тебе стоит, Ярда!

Гашек. Уговорил. Только боюсь, что к тому времени, как я закончу «Революционную сцену» выкурят из подземелья «Адрии».

Артур. Зачем нам темное подземелье? Пролетарский театр должен жить под синим небом, играть на городских улицах и площадях. Вовлекать в игру случайных прохожих! Ксена! Покажем нашему будущему автору танец апачей! Представь себе. Армия мстителей спускается с высот Монмарта, чтобы снять скальпы с сытых буржуа. Вацлавак недаром называют пражскими Елисейскими полями. Так разрушим старый мир!

(Артур пускается в дикий танец, жонглируя комбинацией ножа, револьвера и кастета. Ксена срывает со своих плеч красное боа, размахивает им как знаменем и присоединяется к танцу. Они поют рефрен «Марсельезы»)

 
К оружию, друзья
Вставайте все в строй,
Пора, пора!
Кровью гнилой
Омыть наши поля!
 

(В разгар танца Ксена подворачивает ногу на неровной брусчатке и падает. Артур помогает ей подняться. Ксена тяжело дышит. Она извлекает из выреза платья пудреницу, открывает её и издает возглас отчаяния)

Ксена. Артур! В моей пудренице закончился порошок!

Артур (старается успокоит жену). Не паникуй! Мы сейчас купим кокаин в аптеке.

Ксена (истерично) Где? Где ближайшая аптека?

Гашек. Ксена, сразу видно, что ты не коренная жительница Праги. В двух шагах отсюда находится самая старая городская аптека «Адам», она существует едва ли не со времен Адама и Евы.

Артур. Да, да, Ксена. Отличная аптека, не беспокойся. Там продают очищенный кокаин немецкой фирмы «Марк», уже расфасованный по дозам. Морфий тоже продается в ампулах, а еще героин – патентованное средство для ращения и укрепления волос.

Гашек. Сушенных жаб и прочие средневековые снадобья там тоже можно прикупить.

Артур (обнимает за плечи трясущуюся жену). Мы пошли к «Адаму» за артистическим вдохновением. Ты с нами?

Гашек. Нет, мне за пивом.

Артур. Не забудь, ты обещал нам пьесу!

(Артур уводит еле держащуюся на ногах Ксену.)

Гашек. Вот и делай революцию с такими людьми. В самый разгар сражения им потребуется порошок для вдохновения. Однако пива мне здесь не нальют. Надо найти заведение попроще – из тех, где собираются уличные девки и прочие приличные люди, которых не пускают в «Златой гус» или в «Репрезентяк»

Явление 7

Гашек, Ярослав Панушка.

Гашек не успевает сделать и нескольких шагов, как натыкается на очередного приятеля – художника Ярослава Панушку, толстого флегматичного добряка, чье благодушие не может скрыть напускная грубость. Он в дорожной одежде с этюдником в руках.

Панушка. Ярда! Ты ли это, скотина!

Гашек. Ярушка Панушка! Позволь, я помогу тебе с этюдником.

Панушка. А я возьму твой кувшин. Идешь за пивом? Художник должен помогать писателю, а писатель – художнику.

Гашек. Какой маленький город Прага! Сделаешь шаг и тут же наткнешься на приятеля.

Панушка. Все встречаются на Вацлаваке. Я заглянул сюда купить этюдник и краски. Гашек. А я повстречал Ксену и Артура, а перед этим повздорил с Ивонной.

Панушка. Редакторкой «Сучки»? Из-за чего вы поцапались?

Гашек. Ей не понравилось, что я употребил в книге о Швейке несколько сильных выражений. Но нельзя же требовать от трактирщика Паливца, чтобы он выражался так же изысканно, как пани Ольга Фастрова и ряд других лиц, которые охотно превратили бы всю Чехословацкую республику в большой салон, по паркету которого расхаживают люди во фраках и белых перчатках.

Панушка. Ты просто запечатлел, как разговаривают между собой люди в действительности. Я ведь знаю этого Паливца. Правда, он не хозяин трактира, а только помощник официанта, но во всем остальном ты вывел его как живого. Грубиян не хуже меня. Могу под присягой засвидетельствовать, что у него каждое второе слово «задница» или «дерьмо». А вот Швейка мне не доводилось встречать. Он действительно реальный человек?

Гашек. Скорее собирательный образ. От одного позаимствовал, от другого. А больше всего от Франты Страшлипки, денщика обер-лейтенанта Лукаша. Он нас буквально извел байками по случаю. Я запечатлел его привычку в стихотворении, написанном, когда нашу одиннадцатую роту бросили на фронт: «Но самый страшный бич резервной роты – Страшлипковы седые анекдоты»

Панушка. Все ждут продолжения этих анекдотов.

Гашек. Боюсь, не дождутся. Замыслы были наполеоновские. Как в этой афише, которую мы с Франтой расклеили по всей Праге. Дарю на память. (Гашек достает из кармана сложенную афишу, отдает ее Панушке и грустно заключает) Несбывшиеся мечты!

Панушка (разглаживая афишу и читает). «Первая чешская книга, переведенная на мировые языки! Лучшая юмористически-сатирическая книга мировой литературы! Победа чешской книги за рубежом!» Да уж, буффонады и розыгрыша ты по своему обыкновению добавил с избытком. Но что мешает тебе закончить книгу?

Гашек. Лень, наверное. Видишь ли, я в третий раз приступаю к «Швейку». Еще до войны опубликовал несколько очерков о его похождениях на действительной службе. Потом, в России, написал рассказ «Добрый вояк Швейк в плену». Но основательно я взялся за моего героя только этой весной. Первая часть книги была закончена довольно быстро. Когда я уставал писать, диктовал текст Франте. Иллюстрации нам нарисовал Йозеф Лада, мы пообещали ему тысячу крон.

Панушка. Лада жаловался, что он ни кроны не увидели из обещанного и в итоге ему пришлось заплатить за вас в ресторане, где вы обмывали сделку.

Гашек. Надо намекнуть Зауэру, чтобы он послал Ладе дюжину носков и пару белья взамен денег. Все равно его лавка, как и наше совместное издательство, на грани банкротства. Я иссяк. Жаль обманутых читателей. Утешает, что их совсем немного.

Панушка. Немного?

Гашек. Совсем мало. Разве только трактирщик Паливец купил больше двадцати экземпляров и раздал своим знакомым. Говорит: «Я теперь мировая знаменитостью Любого могу послать в задницу»

Панушка. Читатели появятся. Не знаю, как там будет с переводом на все мировые языки, но твоя книга ценна тем, что она позволяет с громким смехом распрощаться с недавним недобрым прошлым.

Гашек. Таким был замысел. Но вот исполнение. Я всю жизнь писал короткие юморески и сейчас с горечью убедился в том, что большое полотно мне не по зубам. Все сошлось против меня: судебное преследование за двоеженства, которое закончилось, слава Богу, небольшим штрафом. Потом обвинения в предательстве со стороны чешских националистов. Недовольство товарищей за уклонение от активной партийной работы. Разочарование в моем кумире Троцком и обещанной им мировой революции, которая захлебнулась, едва начавшись. Мне следует признать поражение на всех фронтах.

Панушка. Ты просто не можешь сосредоточиться. Мне тоже трудно работать в моей городской студии. Все время отвлекаешься. Полгорода в приятелях, то с одним поболтаешь по душам, то с другим опрокинешь рюмочку – день и пропал. Чтобы спрятаться от друзей-приятелей, я уезжаю в горную деревушку Липницы-над-Сазавой в краю Высочина. Деревня словно создана для безмятежной жизни. Я бываю там каждое лето, а иной раз, если выпадет снег, и зимой. И сейчас туда еду с этюдником. Мой поезд через час.

Гашек. Мне бы тоже следовало уехать из Праги в какое-нибудь тихое местечко, где меня никто не знает и никто ничего от меня не требует.

Панушка. Так махнем со мной, скотина! В Липницах есть замечательный средневековый замок, местность очень красивая и располагающая к творчеству. Только подумай, я буду себе малевать, а ты где-нибудь поблизости в лесочке примешься за свой роман. И работа у нас обоих пойдет как по маслу!

Гашек (нерешительно). Прямо сейчас? Даже не знаю… Я в одной рубахе и тапочках. Куда девать кувшин для пива?.. И как оставить жену без средств к существованию?

Панушка (горячо). Велика важность, кувшин! Оставим его в первой пивной по дороге на вокзал. А жена твоя обрадуется, что я забираю тебя, чтобы ты как следует поработал над романом. Думаешь, она не понимает, что в Праге ты скоро сопьешься? Она сама мне недавно об этом толковала. Поехали, скотина! Ты ведь неисправимый бродяга!

Гашек. Ты знаешь мое слабое место. Стоит мне почувствовать ветер странствий, как ноги сами пускаются в пляс. Поехали! Как призывал русский поэт Грибоедов: «В деревню, в глушь, в Саратов!»

Панушка. В Липницы-над-Сазавой.

Гашек. Прощай, Злата Прага со всеми твоими соблазнами!

(взявшись за руки, друзья покидают сцену)

Действие второе

Трактир «У чешской короны» в деревне Липницы-над-Сазавой. Это типичная деревенская «господа»: стойка, где из двух кранов наливают пиво; на стене – полки с бутылками. Трактирная стойка может быть задернута пестрой занавеской. Трактир тесно уставлен столами, свободного пространства немного. В трактире две двери, а также лестница, которая ведет на второй этаж.

Явление 1

Александр Инвальд, пани Инвальдова.

Супруги Инвальдовы занимаются обычными делами содержателей трактира, расставляют по полкам посуду и беседуют друг с другом.

Инвальд. Где мастер Панушка?

Инвальдова. Ушел в замок с паном списователем.

Инвальд. Пан списователь без вещей и одет как бродяга. Нагрянули внезапно без предупреждения. Я ведь поначалу обрадовался, когда увидел их вдвоем. Мастер Панушка как-то обещал привезти своего приятеля, певца Карла Хаслера. Все члены местного певческого общества «Сокол» надеялись насладиться его исполнением и тут такое разочарование.

Инвальдова. Да уж! Пан списователь, кажется, знает только одну походную песню, но лучше бы ему рта не раскрывать. Вот слышишь, они возвращаются из замка.

Явление 2

Те же и Ярослав Гашек и Ярослав Панушка.

Издали слышится фальшивое до невозможности пение Гашека "Жупай, жупай, жупайдас; Нам любая девка даст». В трактир входят Гашек и Панушка. Гашек в приподнятом настроении.

Гашек. Как представишь, какое разнообразие лиц и событий видели полуразрушенные стены липницкого замка! Там, где стены еще держатся, уцелел столовый зал, где много столетий назад кормили челядь. Мне понравилась мебель в старочешском стиле: два крепких дубовых стола, скамьи, камин.

Панушка. Пользуйся тем, что мой приятель, здешний лесничий, дал нам ключи от замка. В старом зале тебя никто не потревожит, ты можешь писать хоть целый день, а устанет рука – любуйся видом из окна.

Гашек. Вид из замка замечательный – вся Высочина как на ладони. Но знаешь, Панушка, мне как-то не по себе в одиночестве. Над развалинами проносятся вихри, из кладки вываливаются камни и кажется, что меня вместе с замком несет к Немецкому Броду. Я привык писать среди людей, где-нибудь в кабачке, примостившись на краешке стола, под музыку и выкрики посетителей.

Панушка. Тебе не мешает шум?

Гашек. Нисколько! Сейчас я тебе докажу. (быстро роется в карманах, вынимает смятую бумажку, кое-как разглаживает её и присаживается за стол)

Панушка. Что это за листок? Где твоя рукопись?

Гашек. Нет никакой рукописи. Я всегда так делаю. Все написанное сразу отсылаю в типографию, а себе оставляю только клочок бумажки с двумя-тремя последними словами, чтобы вспомнить, на чем я остановился.

Панушка. (изумленно качает головой). Ну и ну!

Гашек (быстро строчит на бумажке и одновременно беседует с приятелем). Итак, продолжим Будейовицкий анабасис Швейка!

Панушка. Я понял твой злободневный намек, Ярда.

Гашек. Какой намек? Древняя история! Античный полководец Ксенофонт прошел всю Малую Азию, побывал бог весть в каких еще местах. Без устали продвигаться вперед, бесстрашно идти незнакомыми краями, быть постоянно окруженным неприятелями – вот что называется анабасисом.

Панушка. Не лукавь! Все знают, что продвижение наших легионеров по Сибири прославлялось как Сибирский анабазис. Ох, не любишь ты легионеров!

Гашек. Белочехов? Слабо сказать, не люблю! Их «сибирский анабазис» ознаменовался порками и расстрелами рабочих и крестьян. У доброго вояка Швейка куда более достойный анабазис. Он идет в Чешские Будейовицы, чтобы присоединиться к родному Девяносто первому полку. Вперед, к Писеку!

Панушка. Постой! Писек на севере, Будейовицы – на юге.

Гашек. Такие мелочи не смущают бравого солдата. Все дороги ведут в Рим, все пути ведут к Чешским Будейовицам.

Панушка. Настоящее кругосветное путешествие!

Гашек. А ты веришь, что он действительно жаждет догнать свой полк? Швейк официальный идиот, но на самом деле он смеется над всеми. Итак, Швейк кружит вокруг Путима и попадает в руки жандармов. Они приняли его за шпиона, устроил попойку, чтобы вызвать Швейка на откровенный разговор. Вот только не рассчитали и сами перебрали. Утром они проснулись и… Послушай, что я сейчас набросал: (читает со смятого листка, стараясь изобразить диалог в лицах) «Ефрейтор укоризненно посмотрел на своего начальника: «Если бы вы только знали, господин вахмистр, что за речи вы вчера вели! Что все мы – чехи и русские – одной славянской крови, что великий князь Николай Николаевич на будущей неделе будет в Пршерове, что Австрии не удержаться, и советовали ему при дальнейшем расследовании все отрицать и тянуть до тех пор, пока его не выручат казаки.» Ну как тебе, Ярушка?

Панушка (с добродушной грубостью). Недурно, скотина, совсем недурно!

Гашек. Убедился, как чудесно мне работается в трактире? Исполнилась моя давняя мечта: Я живу в трактире, пью в трактире, пишу в трактире (прячет листок в карман и обращается к жене трактирщика.) А сейчас, пани Инвальдова, я научу вас варить грог. Отныне морской грог будет визитной карточкой трактира «У чешской короны» в Липницах. (встает за трактирную стойку, находит большой котел, приступает к священнодействию, приговаривая при этом) В те годы, когда я бродяжничал по белу свету меня научил этому рецепту один спившийся матрос. Он говаривал, что грог должен быть таким крепким, что если кто, напившись, свалится в море, то переплывет Ла-Манш. А после слабого грога утонет, как щенок. Пол-литра воды, три литра белого вина, литр коньяка, перец, гвоздика. А если кто, пани Инвальдова, посоветует вам добавить ванили, так дайте ему сковородкой по роже!

Явление 3

Те же и учитель Мареш.

В трактир входит учитель Мареш, он обращается к трактирщику.

Мареш. Агой, Лекса! Бить мили! Мале питка, просим.

Гашек (стоя за трактирной стойкой, радушно приветствует посетителя). Добри ден. Рад вас познавам! Ярослав Гашек. Можете звать запросто – Ярда.

Мареш. Мареш, учитель местной школы и воспитатель в певческом союзе «Сокол».

Гашек. Велице рад те познавам, пан Мареш! Дозвольте угостить вас в честь приятного знакомства?

Мареш. Простите, не в моих правилах злоупотреблять алкоголем. Я ведь все-таки воспитатель в «Соколе». Всегда заказываю только одну малую питку.

Гашек. Так что случится, если вы закажите вторую маленькую питку. Тем более за мой счет.

Мареш (нерешительно). Еще одну можно… только одну.

Гашек. Я налью две питки, Лекса? Мне и моему другу, учителю Марешу. Какое пиво предпочитаете, пан Мареш?

Мареш. Пльзненское.

Гашек. Не ошибусь, если скажу, что вы сочувствуете национал-демократам.

Мареш (удивленно). Да, я член национал-демократической партии. Как вы догадались?

Гашек. У меня большой опыт по этой части. До войны мы с друзьями основали партию умеренного прогресса в рамках законности. Я выступал в разных трактирах с предвыборными речами и обещал каждому проголосовавшему за нас карманный аквариум в подарок. Еще в ту пору я установил четкую зависимость между партийной принадлежность людей и их пивными пристрастиями. Ведь почему у христианских социалистов было так мало приверженцев в Праге? Потому что они собирались там, где продавалось пиво виноградское или коширжское. Если бы христианские социалисты перебрались в трактиры с пивом великопоповицким, то и католический дух глубже проник бы в нутро неверующих. А дали бы им смиховское пиво – они грудью встали бы за веру отцов! Любопытно, что национально-социальная партия собиралась в трактирах с надписью над входом: «Выдержанное смиховское пиво»; а уже под этой вывеской значилось совсем маленькими буковками: «Местная организация национально-социальной партии».

Мареш (заинтересовано). Никогда о этом не задумывался. А вы не пытались проследить подобную зависимость от более крепких напитков.

Гашек. Конечно, пан Мареш! Еще по одной?

Мареш. Я не против.

Гашек. Две больших и еще по кружечке грога, раз вы не возражаете. Так вот, пан Мареш. Между политикой и выпивкой существует прямая связь. Страшно представить, что произошло бы, если бы на собраниях и лекциях запретили подавать алкогольные напитки. Это означало бы конец политических партий. Политика отошла бы в область минувшего, ибо на такое собрание являлся бы только оратор, да и тот с бутылкой коньяку в кармане.

Мареш. Вы забавно рассказываете, пан списователь. Я вижу, вы не такой ужасный красный комиссар, как о вас говорят.

Гашек. Уже говорят?

Мареш. Само собой. Все Липницы и весь Немецкий Брод гудят как пчелиный улей от известия, что к нам пожаловал агент Коминтерна пан Гашек. Но если вы не будете разводить здесь большевистскую пропаганду, то все утихнет и вас никто не обидит.

Гашек. А что вы знаете о Коминтерне?

Мареш. Это сборище жидов полностью изобличено в статьях «Народной политики». Я могу вам многое поведать о том, с каким дьявольским коварством они орудуют в нашей мирной республике.

Гашек. Любопытно. Я с удовольствием послушаю, но прежде мне надо отлить после пива… Пани Инвальдова, дайте мне первый класс. Сколько это стоит?

Инвальдова (ворчливо). Вот еще выдумали! Какой первый класс? Мы в Праге что ли, чтобы брать деньги за посещение сортира?

Мареш. У нас тут свобода в этом отношении, пан Гашек. Позвольте я вам покажу, где нужник, мне тоже туда нужно. Заодно и поясню про Коминтерн.

Гашек. Пойдемте, пан Мареш. Сортир – лучшее место для политических споров. Вся политика вытекает из отхожего места.

(Гашек и Мареш идут к дверям, Мареш что-то убежденно втолковывает своему собеседнику)

Мареш. Я вам объясню. Существует всемирный жидовский заговор, а Коминтерн – это их главная синагога…

(Гашек и Марш выходят из трактира)

Инвальд. Ну все! Учитель Мареш оседлал любимого конька.

Панушка. Боюсь, что кончится мордобоем!

(Панушка как в воду глядел. Слышен шум, крики, звуки ударов. В трактир вбегает Мареш, он держится за покрасневшую щеку. Его преследует разгневанный Гашек)

Мариш (испуганно кричит). Убивают!.. Полиция, полиция!

Гашек. Кто вы такой, чтобы оскорблять Ленина и Троцкого? Вы знаете их? Вы знакомились сих трудами?

Панушка (встает между повздорившими). Тихо, тихо! Ярда, успокойся!

Инвальд. Не надо скандалов в моей господе!

Инвальдова. У нас тут не Прага!

Мареш (плаксиво). Он дал мне пощечину… я этого так не оставлю… я воспитатель в «Соколе»

Инвальд. Вы бы, пан воспитатель, не приставали ко всем подряд в сортире … с политическими разговорчиками.

Гашек (постепенно успокаиваясь). Добро… я погорячился… Вы приличный человек, пан Мареш. Только начитались клеветнических статеек в «Сучке». А что до пощечины, то дайте мне по морде и будем квиты.

(подходит к Марешу и подставляет щеку)

Мареш (боязливо). Я до вас не дотронусь, пан комиссар.

Гашек. Я настаиваю… Ну! Или вас силой заставить меня побить?

(Мареш кончиками пальцев касается щеки Гашека и падает к нему в объятия)

Гашек. Все, все! Мир! Друзья навек!

Мареш (испуганно). Да, да. Друзья, пан красный комиссар.

Гашек. Выпьем за примирение!

Панушка (решительно). Нет, Ярда! На сегодня хватит! Тебе надо отдохнуть и привести себя в порядок.

(Уводит из трактира Мареша. Супруги Инвальдовы тоже уходят по хозяйственным делам. Гашек остается в одиночестве)