Читать книгу: «Дальше фронта…», страница 5

– Прошу без чинов, и… по возможности откровенно.

– Извольте. Вы, Владимир Кириллович, предлагаете мне по факту смещение со строевой должности в интендантство…

– Да помилуй бог! Взвод остается за вами, учебные часы – тоже. Просто я заметил, что именно учебных часов у вас по сравнению с остальными менее всех. А штабс-капитан Климов, ежели и далее будет тянуть и этот воз, кроме работы по штабу, надорвется… – Рыков был совершенно искренен, – что ж до «серых погон», то в любом случае они вам и не померещатся! Не посчитаете же вы «тыловиком» Боровского…

– Нет. Штабс-капитан Боровский заведует пулеметами…

– А также мастерскими, станками и инструментом, патронными двуколками, их же запряжками, шанцевым инструментом, запасами телефонного провода и прочим. Ваша задача, Юлий Оттович, будет много сложнее. Ваша задача: сделать так, чтобы тому же Боровскому было вообще чем заведовать.

– Простите, это как?

– Получить в интендантстве все причитающееся на отряд. Желательно – сверх того…

– Как это?

– А я не знаю! Однако же – лично видел. В их инструкциях и циркулярах сам черт не разберется. Это война, поручик, натуральная война: выбить из «суконных» то, что тебе и так положено. И я вас отправляю на передний край, извольте видеть. Есть ли возражения по существу?

– Но как же…

– Учиться воевать. Бить врага его же оружием, знать все циркуляры и параграфы. Нет опыта? Да и у меня его, признаюсь, нет…

Шмит неопределенно хмыкнул что называется, «под усы», по молодости еще, похоже, ни разу не бритые.

– Владимир Кириллович, а не будете ли вы меня… поминать так как неких интендантов в Порт-Артуре?

Рыков окончательно понял, что его порт-артурская «одиссея» отнюдь не тайна для офицеров отряда. Впрочем, полагать что-либо иное было бы вовсе смешно. Отступать стало некуда, оставалось только атаковать:

– Рискните проштрафиться и узнаете. Тамошних субчиков я публично расписал в последних выражениях. Вызова не дождался. Вор там был на воре и вором вора погонял, а тупицы и бездельники наличествующие боеприпасы к передовой не могли вовремя организовать… Юлий Оттович, здесь мне необходим человек, на которого я смогу положиться совершенно. То есть довериться полностью. Нет у меня ни желания, ни, что главное, времени заниматься финансовой и прочей материальной частью.

Посмотрите, каково: тот же Боровский, к примеру, подает мне заявку на две возвратно-боевые пружины к «Максимам». Представим опять же, чисто умозрительно, что на складе у нас в отряде данных пружин нет. Я отсылаю заявку в интендантство, в чаянии удовлетворения ее в двухнедельный срок. Проходят две недели. Я сношусь с интендантством и получаю уверения, что запрос отправлен и решение ожидается, хотя что тут, собственно, решать… проходит еще две недели. В отсутствие необходимых запасных частей и выхода из строя двух действующих пулеметов, мы с начштаба должны перекраивать учебное расписание, сокращать учебные стрельбы и так далее… Улавливаете суть?

– «Не было подковы…»?

– В точку! Армия, как вам известно, «марширует брюхом». Известные нам Карл шведский и Наполеон французский более всего поплатились за неразумную растянутость коммуникаций и отсутствие не только наиболее часто упоминаемых продуктов и фуража, но и просто свинца, ядер и пороха… Короче, Юлий Оттович, согласны?

– Ежели думать в таком виде… Да!

– Благодарю вас. Готов, кстати, открыть и еще одну, немаловажную мне причину, по которой я решил просить о содействии именно вас.

– Какую же?

– Вы честный человек, Юлий Оттович.

– Простите, не понял.

– Просто: данная должность имеет немалые возможности для… скажем так, извлечения некой материальной выгоды, якобы не в ущерб делу… Короче: уверен в том, что со спокойной душою могу доверить вам как отрядный «кошелек», так и свой собственный. И – артельные солдатские копейки. Так-то.

– И из чего же, позвольте осведомиться, вы сделали подобные умозаключения?

– Всего лишь опыт жизни… Но я ведь не ошибся?

– Будьте покойны.

– Ну вот, а вы давеча в собрании, кажется, жаловались на скуку в армейской службе…

– Какая уж тут теперь с вами скука…

Кроме Шмита других кандидатур не было вовсе. Взвод пока что «потянет» и старший унтер, хотя бы отчасти. Не назначать же «на тыл» уж совершенно «зеленых» Алексеева или Григорьева, полная несуразность получится. Рыков еще до разговора ознакомился с личным делом поручика и только присвистнул. И было отчего.

Юлий Генрих Максимилиан барон фон Шмит фон Зее цу Зербиц родом был из губернии Лифляндской, где и закончил с отличием гимназию в Риге, а после чего направил свои стопы в Санкт-Петербургский университет на факультет… филологии. Закончив два курса, он, очевидно, решил круто изменить судьбу и поступил… вольноопределяющимся в только что сформированный 1-й Финляндский артиллерийский дивизион. Где спустя год и выдержал экзамен на чин подпоручика. Как могла филология помочь там, где требуется математика – бог весть. Полковое начальство, подивившись этакому курьезу, решило благоразумно сплавить его от греха подальше: артиллерия штука серьезная, а то, не дай бог, нафантазирует этот «молодой Вертер» при практической стрельбе что-нибудь этакое… С ущербом для материальной части и прочим непотребством. Но и «зажимать таланты» не следовало, отчего барон оказался в Петроградской Стрелковой школе, где и обучился владеть пулеметами всех известных на тот момент систем. И эта школа была закончена с отличием, что давало право вольного выбора полка для дальнейшего прохождения службы. Отсутствие значка школы объяснялось, видимо, его простой потерей, заказать же копию «фон, фон и прочие цу» просто вовремя не озаботился… Офицеры Управления кадров под Аркой Главного штаба пришли в тихий трепет: а ну как вздумается отличнику учебы выбрать один из полков Петербургского округа, да еще и гвардию? Вот будет подарочек кому-то из полковых командиров, с которыми имеется ближайшее знакомство… С этого Писарева лифляндского разливу сдастся и с пулеметом вместо гусиного пера неожиданную фантасмагорию сочинить… В рассуждении кадровых офицеров два курса филологического факультета были несмываемым клеймом.

Обошлось. Свеже произведенный за успехи в учебе и отличную стрельбу поручик выбрал по живости души Кавказский округ, составив теперь головную боль тамошнему «кадру»… На Кавказе ко многому относятся проще и легче – уж больно к тому располагают местные романтические красоты. Как раз в это время и организовывалась «сухумская пулеметная». И поручик Шмит оказался для нее как бы даже незаменим – со всеми наилучшими аттестациями с предыдущих мест службы… Он окреп и возмужал, жаль вот только, что некий романтический флер в глазах, сразу же отмеченный капитаном Рыковым – увы! – никуда не делся.

Однако же выхода, повторял себе Рыков, не было. Ожидать того, что прямо завтра ему пришлют опытного «тыловика», не стоило никак. Не стоило того же ждать и в течение нескольких, как минимум, месяцев, да и то, что пришлют кого-то дельного – еще бабушка надвое сказала. Предложи ему самому «отдать» того же Климова или Боровского – сам бы встал стеною, уж больно хороши «спецы», самому нужны до зарезу… Так что оставалось надеяться, что здоровая немецкая основа, соприкоснувшись с суровой реальностью, возьмет верх, и все наладится. Так или иначе…

* * *

– Разрешите войти, ваше высокоблагородие?

– Входи.

Вошел, очевидно, давеча обещанный Климовым денщик.

– Господин капитан! Рядовой Курносов! Представляюсь по случаю назначения к вам в денщики! – фраза далась стрелку непросто, хотя и была явственно отрепетирована.

– Вольно. Проходи. Как зовут?

– Всеволод, Петров сын! – рядовой опять вытянулся «во фрунт». Получалось у него это так себе, на троечку.

– Не тянись, Петров сын, сказано же тебе – вольно.

– Слушаюсь! – снова глухо бухнули каблуки солдатских сапог.

– Сказано же, перестань тянуться. На всякий чих, как говориться, не наздравствуешься. Не по службе я для тебя Владимир Кириллович, ясно?

– Так точно.

– Уже лучше. Откуда сам?

– С-под Рязани…

Земляк капитана Саня Курносов фамилию свою внешне оправдывал полностью. Рыжий, курносый, конопатый, из тех, о ком говорят «неладно скроен, да крепко сшит». Даже суровая армейская муштра в учебной роте запасного полка не смогла отучить его от неистребимой повадки ходить чуть вразвалочку и даже немного косолапить.

Сын простого малоземельного крестьянина, с грехом пополам умевший до армии читать и писать благодаря урокам сельского дьячка, он был умен и сметлив от природы, живо тянулся к знаниям и легко успевал по словесности, благодаря чему и был направлен в пулеметчики. Должности денщика он не обрадовался, до того втайне мечтая получить унтерские «лычки» и остаться на сверхсрочную – оружейным мастером. Там подучиться еще и, что называется, «выйти в люди». Да и «сверчком» при «оружейке» – чем не жизнь? Денежное содержание от тридцати рублей и ажно до пятидесяти у фельдфебеля, еще и на всем готовом! Да и с такой ученостью точно нигде не пропадешь. А в денщиках – как-то оно еще сложится? Обратно в родную деревню парню уже не хотелось совсем…

Однако, службу при капитане, в Сенином разумении, следовало исполнять исправно: такому грех не послужить. В учебном отряде два унтера были «маньчжурцы», лично капитана до того, правда, не видевшие, но слышавшие много, и только хорошее. «Солдатский телеграф» врать не станет.

Развернувшись как можно четче, Сеня отправился на кухню – обживаться. Незаметно вздохнув, он уже решил про себя, что с обучением все как-нибудь да устроится: хозяйство у капитана холостяцкое, много времени отнять не должно. Да и сам, навроде бы, по виду совсем не «дракон» …

Ожидания стали оправдываться уже через час.

– Так. Что у тебя сейчас должно быть в расписании занятий?

– Словесность.

Рыков про себя чертыхнулся. Учебный план нужно было исправлять как можно скорее. Совсем отставить «словесность», то есть изучение уставов, нельзя, попросту не дадут, но сократить часы – вполне возможно. Здесь – понимать нужно! – никак не учебная полковая рота, где строевая да уставы первое дело…

– Так, это наверстаешь. Вот что: в моем разумении ты прежде всего солдат, остальное потом. Даю сегодняшний вечер и день завтра: здесь все в квартире вымыть, вычистить и приготовить для проживания. Имею в виду постельное белье, посуду и прочее. К тому некоторый запас продуктов. В еде я прост, могу питаться и от котла, но, признаюсь, без чаю по вечерам и утреннего кофе обходиться не люблю. Если в чем и ошибешься, не беда. Деньги в бумажнике, в бауле. Поедешь в город за продуктами и прочим, казенную двуколку по делам вне службы никогда не брать, только вольного извозчика. Платить в меру. С этим ясно?

– Так точно!

– Хорошо. С послезавтрашнего по техническим дисциплинам занимаешься со всеми как раньше. И строевую подтяни, это уж как хочешь, хоть круглый день строевым ходи. Взамен словесности будет свободное время по хозяйству. Понял?

– Так точно!

– Кстати, если что не по душе, неволить не буду. Ну как?

– Рад стараться, и охота есть служить, ваше высокоблагородие!

– Устав ты, по крайней мере, знаешь. Ну, посмотрим… Приступай. – капитан вышел.

Сеня остался в полном недоумении. Мало того, что все так чудесно хорошо устроилось. Он просто не мог прийти в себя оттого, что ему так просто и буднично доверили деньги. Бумажник лежал в бауле с самого верха, и оказалось там не менее трехсот рублей, сумма для деревенского паренька не то чтобы огромная, а совершенно невообразимая. Ранее он и в руках-то больше «синенькой» не держал… Тем не менее было совершенно ясно, что отчет будет потребен строжайший. Сеня решил первым делом не поскупиться и купить блокнотик, такой же, как видел у старшего унтера Щепкина. Простой, и в карман помещается, и даже с чехольчиком под карандаш.

Глава 4

За несколько дней некоторым образом «войдя в должность» на новом месте службы, Рыков решил привести в порядок и оставшиеся личные дела, в первую очередь финансовые. При всей своей нелюбви к посещению штабов любого уровня, далее откладывать поездку было бы непозволительно, да и неразумно. Поэтому поутру он сразу же облачился в «обыкновенную вне строя» форму и, наскоро позавтракав, отправился в город.

На улице было жарко. Начало мая, а поди же ты… На небольшой тенистой площадке перед полковыми воротами стояла коляска, которую в отряде давно уже прозвали «разъездной». На облучке, как всегда, дремал один из двух кучеров; сегодня это был Заута, двоюродный брат Важи. По словам Климова, эта пара братьев-извозчиков «прописались» дежурить здесь по утрам и по вечерам давно, еще при прежнем полку.

Рыкова всегда поражало умение извозчиков во всяких географических широтах «спиной» чувствовать приближение пассажира и тут же просыпаться, всем своим видом являя искреннюю радость и готовность мчать тут же хоть на край света. За достойную плату, конечно.

– Господин капитан, уважаемый!.. Очень счастлив…

– Гони в гарнизонный штаб, – перебил его Рыков, – с ветерком!

* * *

Стрелковое дело – а пулеметное особенно – капитан любил и знал практически в совершенстве, был «призовым» стрелком из всех видов оружия: винтовки, револьвера, пулемета.

Окружные стрельбы совпали с визитом в Варшаву Великого Князя Константина, шефа Константиновского артиллерийского училища и Генерал-инспектора Военно-учебных заведений. Офицеры в первом туре стреляли из личных «наганов», мишень ростовая, на двадцать пять метров, три серии по три выстрела. После первого тура Рыков неожиданно для себя был приглашен под «великокняжеский» тент.

– Ваше высокопревосходительство! Штабс-капитан Рыков по вашему приказанию явился!

– Здравствуйте, господин штабс-капитан. Меня поразил ваш результат: одна девятка, остальное «в яблочко». К тому же стойка, из которой вы стреляете… не вполне соответствует утвержденным наставлениям. Что это?

– Виноват, ваше высокопревосходительство!

– Я не сказал, что вы виноваты, просто объяснитесь.

– Ваше высокопревосходительство, я так привык. В бою нет времени вставать к противнику боком, расставлять ноги и заводить руку за спину. Просто поднимаешь револьвер и бьешь.

– Понятно. За что «золотое оружие»?

– За Порт-Артур.

– Ясно. Постойте, – у великого князя была великолепная память, да и Рыков был, все-таки, в армии, в свое время, фигурой не только несколько одиозной, но и довольно известной, – вы получили «Георгия» за дело на Высокой? Поручик пулеметной команды и штыковая атака?

– Так точно. Благодарю…

– Пустое. Тогда об этом деле писали все столичные газеты. Какой полк представляете сейчас?

– Гарнизон крепости Осовец.

– Гм… «Станислав», «Анна» в двух степенях, «Георгий», «золотое оружие» и четыре нашивки… Состоите на должности?

– Заместитель командира мортирного дивизиона.

– Вот как? Давайте отойдем в сторону, и вы честно признаетесь мне, как офицер офицеру, за какие грехи вас, прошу прощения, законопатили в этакую дыру…

– В этом нет надобности. По службе грехов за собой не знаю. Особых вне строя – также. Мои слова нетрудно проверить, – Рыков уже почувствовал, что «поймал фарт за фост».

– Хорошо. Каким оружием владеете еще?

– Любым стрелковым. Исключая «автоматическую винтовку» Маузера и пулемет «Льюис». Холодным оружием, эспадроном и шашкой, владею посредственно.

– То стреляете из всего, кроме новинок трех последних лет. Понятно… Можете продемонстрировать?

– Так точно. Однако смею заметить, что в стрельбе из пулемета за последние семь лет практики не имел.

В револьверном тире снова затрещали выстрелы.

– Идите, штабс-капитан. Желаю удачи. Демонстрацию отложим… до окончания соревнований. Я подумаю, что можно для вас сделать…

Результатом стрельбы Рыкова стала его абсолютная победа в обеих дисциплинах – «офицерской» стрельбе из «нагана» и «мосинки». Никогда еще на варшавском стрельбище не вручали двух наградных золотых часов одному офицеру. Подлинным же триумфом Рыкова стала следующая фраза Великого Князя:

– Отлично, искренне поздравляю. Кстати, не согласитесь ли вы одними часами обменяться со мною? Полагаю, господин капитан, двое одинаковых часов вам не нужно…

Разговор был не приватный, в присутствии свиты, и поэтому, поневоле улыбаясь поневоле едва ли не до ушей и протягивая часы в обмен, Рыков счел должным напомнить:

– Я «штабс» …

– Уже нет. По моему приказу снеслись по телефонной связи с вашей частью и установили, что срок к производству вы «переходили» уже более чем, и препятствий к оному не имеется. Комендант крепости дал вам самую блестящую характеристику. Поздравляю вас капитаном!

Счастью не было предела… Такая удача выпадала раз в жизни и далеко не всем, как говорится в армии, сумел «поймать звезду фуражкой».

Пока Рыков предавался воспоминаниям, коляска весело катила по набережной мимо пальм, шелковиц и прочей экзотики вроде абрикосовых деревьев, произраставших прямо на улице. Вот и центральная площадь. Приехали.

* * *

Из здания штаба капитан Рыков вышел только через почти что четыре часа сильно утомленным бумажной волокитой, однако же в превосходнейшем расположении духа. Причиной тому, к чему тут скрывать, был новый размер его жалованья. Ежели всего две недели назад он получал в год не более чем 1200 рублей на круг, то теперь только собственно жалование капитана на «усиленном» окладе составило с «пулеметной» надбавкой 1450, плюс 360 «столовых», плюс 480 «добавочных» и 342 «к должности». И еще 10 процентов сверху на все неких загадочных «отдаленных».

Две тысячи восемьсот девяносто пять рублей и двугривенный в придачу… 2895! Квартира «от казны», «строевая» лошадь и фураж для нее… Деньги для недавнего «штабса» просто невообразимые: две тысячи восемьсот девяносто пять… Одно только было не ясно, за что же следует надбавка в десять процентов в краю пальм и вольно растущих абрикосов? Подобное было бы понятно уместно в северных гарнизонах, но здесь? По вероятности, виной очевидной несуразности был очередной изгиб отечественной бюрократии: вот ставки жалования в средней полосе, при смещении же по широте координатной сетки полагается надбавка, а уж куда происходит перемещение, вниз или вверх по карте, то решительно никого не волнует, право…

От размышлений Рыкова оторвал знакомый уже голос:

– Господин капитан?

Он обернулся. Перед ним стоял поручик Лебедев.

– Здравствуйте, поручик.

– Здравствуйте. Не помешал?

– Никоим образом. Я, видите ли, пребываю в некоторой задумчивости по поводу прихотливых особенностей нашей бюрократии… Некоторым образом удивлен «северной» надбавкой к жалованью на юге.

– А, «малярийные» …

– Что-с?

– «Малярийные», у нас эти суммы так называют. Видите ли, господин капитан, климат здесь хорош только в узкой прибрежной полосе, далее к горам болота и, естественно, всяческие лихорадки. А от удивления бюрократией я знаю прекрасное средство.

– И какое же?

– Патентованное! Год службы при штабе – и как рукой снимет!

– Отменно. Однако же, полагаю, мне было бы довольно и трех месяцев. Прописанная же вами доза меня просто убьет…

– Верю. Несомненно, верю. Ваши дела улажены?

– Совершенно. А что?

– В штабе полуторачасовой перерыв на обед…

– Отлично. Не составите ли компанию? И попрошу без чинов. Владимир Кириллович.

– Борис Андреевич. Куда прикажете вас проводить? Согласен на роль местного Вергилия.

– Какой из ресторанов здесь вы полагаете наиболее приличным?

– Полагаю, «Ориенталь». Это почти на набережной. Пройдемте, у нас в Сухуме все почти там, вся европейская цивилизация, так сказать.

– Однако я не подумал сразу, успеем ли за полтора часа…

– Идемте. Открою вам страшную тайну нашего гарнизона. Сегодня пятница, так? А по пятницам у нас в штабе в некотором роде «сокращенный день». В общем, если нет ничего срочного, почти все свободны уже с обеда… Только – тсс! – возможно, в городе еще не все об этом знают… Обещаете? – Лебедев весело рассмеялся.

– Слово! – поддержал Рыков шутливый тон поручика. Во-первых, было прекрасное настроение, а во-вторых, что более существенно, совершенно не стоило, памятуя многое, ни в каком виде портить отношения со «штабным». К тому же этот, похоже, был не из худших, по крайней мере, с чувством юмора. В-третьих, необходимо было приобщаться к местным реалиям жизненного существования, и в этом вопросе именно такой «Вергилий» был как нельзя более к месту.

«Ориенталь» оказался заведением вполне европейского «покроя», не хуже многих петербургских и московских. Впрочем, к сугубым знатокам Рыков себя не относил – маловато было практики для сравнительного опыта, знаете ли… К тому же провинциальные столь же пышно названные «Метрополи» и всяческие «Эльдорадо» на поверку оказывались ужасающими дешевыми «обжорками», где садиться за столик попросту страшно ввиду почти неизбежного желудочного или алкогольного отравления местными яствами и напитками.

Давно было взято за правило: как только видишь на вывеске что-нибудь особо звонкое, так шагай мимо на приличной скорости, а в заведение под скромной вывеской «Кабакъ» можно заглянуть вполне смело, по крайней мере, не отравят…

В высоком и просторном зале оказалось всего довольно в меру – лепнины, «позолоты», бронзы и картин. К тому же было заметно, что помещение некоторым образом делилось между сословием дворянским и купеческим, среди последнего было много и местных. Нет, боже сохрани, никаких бархатных шнуров или тому подобного. Просто как бы само собою получалось, что «мундирные» располагались от входа в основном справа, а прочие занимали столики слева…

Сделав эти нехитрые наблюдения, Рыков вслед за своим провожатым решительно шагнул в зал. Такова уж была привычка, всегда и везде предварительно осматривать «поле боя».

К вошедшим офицерам метнулся официант характерно среднерусской внешности, как положено – во фрачной паре. Показалось, что поручик здесь частый гость, это, по крайней мере, свидетельствовало обращение к нему по имени-отчеству:

– Борис Андреевич, рады-с… Господин капитан, прошу-с…

Рыков удивленно поднял бровь, но промолчал: по некоему неписаному правилу приветствовать следовало в первую очередь старшего по званию, адъютантский аксельбант тут совершенно не в счет. Что же, по всей видимости, поручик весьма «имеет вес»…

Свободных столиков было довольно много, но официант быстрым уверенным шагом двинулся к совершенно определенному, в дальнем углу у окна, около разлапистой пальмы в здоровенной кадке. Рыков на мгновение задумался, можно ли назвать пальму «разлапистой» как елку, у пальмы вроде бы листья, а потом решил не мудрствовать лукаво, пусть будет как подумалось, нечего тут, не в Царскосельском лицее.

Приняв головные уборы и шашки – гардеробная по теплому времени была закрыта – обряженный во фрак молодец снабдил офицеров тесненной кожи папками меню, отдельно положил карту вин и отошел, деликатно застыв в некотором отдалении; не мозоля глаза, однако и на виду. Чувствовалась определенная «школа», да и фрак на нем сидел не совсем уж как на корове седло. Окинув взглядом зал, капитан отметил, что и прочие официанты имеют наружность исключительно славянскую. Вроде бы и не странно для города, где русских и местных почти поровну, но…

– Что будем заказывать, Владимир Кириллович?

– На ваш вкус. Признаюсь, в еде я совершеннейший плебей, – заглянув мельком в правую колонку меню, Рыков понял, что все весьма доступно, особенно с сегодняшнего дня, – прошу принять мое приглашение…

– Благодарю, искренне благодарю, но спешу отказаться. Не обижайтесь, Владимир Кириллович, но у нас тут это не в обычае. Не могу принять вашего любезного приглашения также как сын о-очень богатого отца. Счет – пополам, согласны?

– Принято. А вас тут, похоже, знают?

– Не без того. По мне так здесь едва ли не единственное приличное место в здешней обозримости, где досуг можно провести весьма комильфотно. По вечерам в конце недели тут собирается, как говорится, здешнее «общество», бывают часто даже семьями, и с девицами на выданье. Хромцов, владелец ресторации, давно пытается сторговать соседний участок и снести тамошние халупы ввиду расширения дела, но там какие-то сложности, даже не в цене. У нас тут Азия совершенная, иному нищему сколько не плати, свое подворье не продаст, родовое оно, видите ли, гонор у него…

Тут Лебедев махнул рукой официанту и отвлекся сделать заказ, а Рыков подумал, что тот отчего-то глубоко осведомлен о сложностях ресторатора. Впрочем, виной тому знакомство, родство или обычаи губернских городков, где все про всех знают, наверняка не сказать. А может быть, и вправду – родство, хоть и весьма дальнее. Было у Лебедева что-то неистребимо-купеческое в облике и манерах, тщательно залакированное образованием и внешним лоском, но всё же, всё же… Если и потомственный, то втором поколении дворянин, не более. С другой стороны, ежели во втором, так непременно сын миллионщика, другим потомственное дворянство не жалуют, зачем же такому под погоны? Загадка, право. Ну да ничего, времени впереди много, небось, прояснится.

Непонятных себе людей капитан Рыков не любил. Ну, не то, чтобы не любил заведомо всех и сразу, но резонно опасался – чего от такого ждать? То ли в возможных сложностях жизни неожиданно протянут руку помощи, то ли при первой же возможности пнут с размаху под копчик. Поневоле вспомнился Алеша Шкуро, добрый товарищ по Маньчжурии. Вот уж кто душа нараспашку, прост и понятен как медный пятак, душу за товарища продаст и от пули грудью прикроет… Капитану гордиться перед «купцами» особою древностью рода, по его мнению, было сложно: счет столбовых дворян Рыковых по «Гербовнику» шел всего-то с 1623-го года. Дядюшка, заветный фантазер, возводил родословную историю то к некому варяжскому эрлу, то к ляшскому воеводе Рыку, служившему еще Иоанну Васильевичу. К первой версии, впрочем, не было ровно никаких бумаг, а от намеков на родство с поляками дружно отмахивалась вся родня, упаси боже от таких родственничков…

– Ну вот, с обязанностями «хозяина» я частично справился, теперь всецело ваш. Одобряете ли выбор?

– Отменно, – занятый собственными мыслями, Рыков совершенно не следил за тем, что в ближайшем времени им предстояло съесть и выпить, но не признаваться же в этом? Будет верная обида.

– Владимир Кириллович, я бы хоте попросить вас… Вы у нас человек новый, и вокруг для вас все ново, а то и непривычно. Не стесняйтесь, спрашивайте. Да и о себе уж расскажите что-нибудь, а то вызовет меня с утречка в понедельник наш «царь, бог и воинский начальник» и начнет пытать да спрашивать, что да как, а я ему – «не могу знать»?

Откровенность Лебедева даже слегка оглушила. Право, ну нельзя же так. Того и гляди, впрямую объявит, что приглашение господина капитана на обед принято в видах полной «рекогносцировки» его личности по прямому приказу непосредственного начальства… Словно прочитав его мысли, поручик изрек:

– Владимир Кириллович, беседовать с вами фон Бреве мне не поручал… да я вот у «старика» служу уже третий год, в неминуемых расспросах головой ручаюсь. Выручайте, а то быть мне словесно биту и в опале недели на две, будет дуться букой… А ведь еще и «маменька» наша, генеральша свет Аглая Генриховна присутствует, от нее я и двумя неделями отлучения от целования ручки не отделаюсь…

Принесли аперитив в виде полубутылки хереса и перемену холодных закусок, что дало некоторое время собраться с мыслями, уж слишком неожиданно пришлась адъютантская откровенность.

– Ух, умеете, оказывается, вы озадачить, Борис Андреевич… Давайте в двух словах: протекция у В. К. моя случайная, что называется, «под руку», за меткость на стрельбах. Оттуда же и анекдот о часах. Великокняжеские ношу по большим праздникам, уж больно дороги, да и реликвия, так сказать. Поеду в отпуск, так и вообще дома, в Снигиревке, оставлю. Там у маменьки в сундуке много чего, от дареной сабли Василия Голицына… Да и сам сундук – раритет времен Смуты, ежели не более ранних. Что ж еще?

Рыков поднял высокий бокал с хересом и продолжил:

– Оружие и награды за японскую, оттуда же и репутация…

– Некоторого лихого словесного виртуоза… Поручик «Дальше фронта»…

– Что? Впрочем, вполне верно.

– Нет, так вас прозвали в войсках. Не слышали? Верю, за такое можно и к барьеру.

– За что же к барьеру, помилуйте? Любимейшее мое выражение. Девиз жизни, так сказать. Итак, будет что генеральше доложить?

– Пожалуй. У нее, кстати, через три недели день ангела. Непременно ждите приглашения. Вы теперь как бы принадлежите к некому избранному кругу. В силу должности и заслуг.

– И каков же этот круг?

– Исключительно офицеры, старшие местные чиновники и семья князя К*, проживающая рядом, в родовом имении. Другим инородцам, как и лицам купеческого сословия, туда ходу нет. «Генеральша», свет урожденная фон Тарле, дама строгих традиций. Сам генерал с купцами первого разбора общается, да и, между нами, дела ведет. Но – строго на нейтральных плацдармах, хотя бы и здесь… А вот и форель…

Блюда на стол подавались французской кухни, к которой капитан относился весьма прохладно, поручик же кушал с видимым удовольствием, даже некоторым деланным на вид наслаждением.

– Я вижу, столичный этикет здесь выдержан во многом, но не во всем.

– Где же вы видите нарушения?

– Судя по петербургским ресторациям, клиента необходимо томить в ожидании как минимум минут двадцать только до закусок, подав на стол исключительно сельтерскую воду и пепельницу, что только подчеркивает высокий статус заведения…

– Далековато отсюда до столиц… Как видите, тут полным-полно туземцев, а они наших тонкостях не разбираются вовсе, как и в перемене блюд. Согласно их обычаю, для важного гостя на стол должно быть подано немедленно все и сразу. А то возможно все, вплоть до стрельбы, и не только в потолок… Обратите внимание, официанты здесь все исключительно русские. А почему? Туземец непременно обсчитает или одно из заказанных блюд не подаст, деньги же за него возьмет и отправит в собственный карман. Препятствовать этому невозможно, равно как и бороться с природными стихиями.

Рыкова слегка удивило, что в речи поручика уже не в первый раз прозвучало слово «туземец», и так не вполне корректное, но еще и произносимое в самом пренебрежительном оттенке. Официально жители Империи не славянского происхождения именовались «инородцами», но и это слово в быту во всех совершенно слоях общества старались не употреблять, справедливо опасаясь возможных конфронтаций.

Да и не видел поручик настоящей «Азии». Маньчжурия – вот где азиаты самые натуральные. И обликом, и манерами, и обычаями. Здесь же овеянная легендами Колхида и остатки древних греческих городов…

– И что же, все таковы? Местный извозчик, признаюсь, отчаянной шельмой мне вовсе не показался.