Читать книгу: «Исповедь из преисподней. От сумы и от тюрьмы не зарекайся», страница 3

Лже-Чикатило

Люди, по ошибке расстрелянные в СССР за преступления маньяков». Автор Павел Сергеев

Быть или не быть смертной казни? Эта дискуссия ведется с давних пор. Одним из главных аргументов противников смертной казни является простая мысль – в случае судебной ошибки убитого человека уже не вернуть. «Умный журнал» вспоминает ряд громких преступлений, за которые в Советском Союзе были расстреляны люди, в действительности не имевшие отношения к этим злодействам. Смертная тень образцового труженика.

Серийный убийца Николай Фефилов «промышлял» в Свердловске (теперь – Екатеринбург). В 1982—1988 годах его жертвами стали семь девочек и женщин. В народной памяти расследование этих преступлений осталось образцом предубеждений социалистического общества. Находя трупы изнасилованных и задушенных молодых девушек, следствие якобы даже не смотрело в сторону добропорядочных, никогда не привлекавшихся и уважаемых на работе людей, к числу которых относился Фефилов.

Николай Фефилов

Считалось, что подобные преступления могут совершать только люди с явными умственными отклонениями. Именно такой человек и попался в тот раз в жернова советского правосудия. Уже после первого убийства, совершенного Фефиловым – 29 апреля 1982 года была изнасилована и задушена ученица 5-го класса Елена Мангушева – следствие в кратчайшие сроки определило подозреваемого. 7 мая в деле появились признательные показания некоего Георгия Хабарова.

Георгий Хабаров

Хабаров имел отклонения в умственном развитии, ранее учился во вспомогательной школе и состоял на учете в психоневрологическом диспансере с легкой степенью олигофрении. Кроме того, он был судим за грабеж и отбыл три года в местах лишения свободы. Вдобавок к крайне невыгодной биографии, Хабарову еще и сильно не повезло. 5 мая, через шесть дней после обнаружения первой жертвы Фефилова, он был задержан по заявлению жительницы Свердловска о покушении на ее изнасилование. Признательные показания Хабарова по убийству Мангушевой, как и весь дальнейший ход дела, вызывали сомнения даже у местных сотрудников правоохранительных органов.

Вот что говорил по этому поводу следователь прокуратуры Верх-Исетского района Свердловска Тихомиров А. С., расследовавший дело Хабарова по первоначальному обвинению в покушении на изнасилование: «От Хабарова у меня осталось впечатление как об умственно отсталом человеке. Рассказать в свободной форме те обстоятельства, которые я у него выяснял, он не мог. Он фактически все подтверждает. Спросишь его об одном – Хабаров подтверждает. Спросишь об этом же, но по-другому задашь вопрос – Хабаров подтверждает совсем другое…

В ходе допроса у нас зашел разговор об убийстве. Я спросил его, в какой одежде была убитая? Он ответить ничего конкретного не мог. Я спросил, не была ли девочка одета в желтое платье? Хабаров согласно кивнул головой, мол, да, была одета в желтое платье. Я спросил его: наверно, все-таки ты ошибаешься. Наверно, она была одета в красное платье? Хабаров опять согласно кивнул головой, подтверждая, что да, мол, была одета в красное платье. Тогда я спросил в третий раз: нет, наверно, она все-таки была одета в зеленое платье? И Хабаров вновь согласно кивнул головой».

Немногим лучше показаний Хабарова были и показания других свидетелей, «подтверждающие», что Хабаров находился поблизости от места убийства. Знакомый Хабарова по фамилии Вторых утверждал, что не помнит, видел ли Хабарова 29 апреля, и ссылался на свою коллегу по работе Енкову, которая 29 апреля или в другой день, но накануне убийства, видела Хабарова у ворот гаража ДРСУ.

Допрошенная позднее Енкова показывала, что не может вспомнить, 28 или 29 апреля видела Хабарова. Однако затем Енкова изменила показания и стала утверждать, что видела Хабарова 29 апреля в 15 часов. Правда, при этом говорила, что в то время он был в компании Вторых, и в деталях информации ссылалась на Вторых. Очные ставки Хабарову с этими свидетелями проведены не были, противоречия по дате и времени не устранялись.

В итоге, основываясь на подобных свидетельствах, а также на проведенной с нарушениями экспертизе крови, Хабаров был признан виновным в убийстве Мангушевой и 27 апреля 1984 года расстрелян.

Расследование преступлений Фефилова изобиловало и другими красочными эпизодами. Так, по убийству еще одной девушки, Гульнары Якуповой (отдельные убийства тогда еще не были объединены в общее дело), был задержан человек, на чьи настойчивые ухаживания Якупова жаловалась подругам – Михаил Титов. В итоге допросов Титов, также состоящий на учете в психоневрологическом диспансере, признался не только в убийстве Якуповой, но также взял на себя и еще одну жертву Фефилова – Наталью Макаронову. Правда, до детального разбирательства в тот раз не дошло – всего через полтора месяца после ареста Титов с травмами и множественными переломами ребер поступил в тюремную больницу, где скончался. Своеобразным апофеозом происходившего стал 1987 год. Тогда, после убийства Елены Кук, признательные показания были получены от троих совершенно разных человек!

«Неподобное дело, обморочное, бродят в нем, как в тумане, больные ребята, поспешно кивают головами, со всем соглашаются – им кажется, что так им будет лучше. Каждый, как ему велено, старательно самого себя уличает, – да никак не получается, готов показать место, где никогда не был и где, будто бы спрятал вещи убитой, которую не убивал, – да нет на земле такого места. Бредут они кто куда, один в тюрьму на мучительную смерть (смерть от руки уголовников – это мученическая смерть), другой – на казнь. И взрослые, ответственные, они тоже тут, входят в этот бредовый мир как в свой, да сами же они его и скроили, все эти дознаватели, следователи, прокуроры, – и вот теперь тут распоряжаются, назначают, кому что говорить и показывать; в их головах свои жалкие расчеты (извлечь максимальную пользу из больных и беспомощных).

А сами они, между прочим, не дебилы и не олигофрены, хотя они-то как раз «самые душевнобольные и есть, вывихнутые, извращенные – неизлечимые» – так описывала это дело журналист «Литературной газеты» О. Чайковская. Сложно сказать, чем бы в итоге завершилось все происходящее, если бы однажды, благодаря счастливому случаю, Фефилов не был пойман с поличным – его, тащившего труп очередной жертвы, заметил дружинник. До суда серийный убийца не дожил – 30 июля 1988 года его убили собственные сокамерники.

Дело Витебского душителя

Деятельность другого известного маньяка, Геннадия Михасевича, длилась почти вдвое дольше, чем Фефилова. В 1971—1985 годах Михасевич терроризировал территорию Белорусской ССР, убив 36 женщин.

Геннадий Михасевич

Расследование преступлений Витебского душителя также изобиловало несправедливыми решениями. А фокус работы правоохранительных органов Белорусской ССР был шире, чем у их уральских коллег. «Под колпак» попадали не сумасшедшие, а, по сути, все, на кого падало малейшее подозрение. Впрочем, изначально внимание привлекали, естественно, люди с уголовным прошлым. Именно таким человеком оказался расстрелянный в 1980 году Николай Тереня.

Николай Тереня и Людмила Кадушкина

Не имевший определенного места жительства Тереня был задержан вместе с подругой – Людмилой Кадушкиной. И если Хабаров был приговорен к расстрелу при наличии хоть каких-то улик, то в случае с Тереней признательные показания были, по сути, всем, чем обладал суд. Причем на причастности пары к убийству настаивала именно Кадушкина, Тереня же быстро поменял показания. Сложно сказать, имел ли здесь место корыстный мотив, но в итоге Тереня был приговорен к расстрелу, а Кадушкина осуждена лишь на десять лет лишения свободы.

Расследования убийств Михасевича изобиловали подобными сомнительными местами. Вообще, после поимки серийного убийцы, последствия выявления нарушений уголовного процесса были значительно громче, чем на уральском процессе по Фефилову.

Мечислав Гриб, возглавлявший оперативно-следственную группу, в итоге задержавшую Михасевича, вспоминает: «Их (наказаний сотрудникам), конечно, было много. Сколько точно, даже не помню. Большинство отделались мерами административного воздействия – выговорами, увольнениями. Под суд пошли два работника милиции, и то до суда они не дошли, попали под амнистию. Осудили одного прокурора – Валерия Сороку. Сорока отсидел 4 года».

Мечислав Гриб

Гриб утверждает также, что после поимки Михасевича ему намекали, что преступника будет лучше до суда не доводить. Дескать, все «концы в воду», но мы решили отдать его правосудию. Охраняли, как зеницу ока. Прежде всего, от родственников и знакомых убитых.

«Невинно осужденных освободили, слепых, больных, кому-то из них купили телевизоры, холодильники, кому-то дали квартиры». Всего за период с 1971 по 1985 годы по убийствам Михасевича было проведено 11 судебных заседаний, по итогам которых приговоры получили 14 человек. Многие провели в заключении по несколько лет, а один потерял там зрение и был выпущен, как «не представляющий опасности».

Тайна убийства Елены Закотновой

История самого известного серийного убийцы в отечественной истории, Андрея Чикатило, изобилует темными пятнами. До сих пор не утихают споры, сколько же преступлений он действительно совершил. Суд доказал, что за действовавшим в 1979—1990 годах в Ростовской области маньяком числятся 52 убийства. Сам Чикатило признавался в 55. По оперативным же данным, количество его жертв переваливает за 65. С другой стороны, многие до сих пор убеждены, что объединять так называемые «убийства в лесополосах» в одно дело в принципе было абсурдно.

Андрей Чикатило

Самой же таинственной из страниц биографии ростовского маньяка является, пожалуй, дело, с которого принято начинать отсчет его злодеяний – убийство Елены Закотновой.

Елена Закотнова

24 декабря 1978 года в городе Шахты Ростовской области, рядом с мостом через реку Грушевку, был обнаружен труп девятилетней девочки. На теле нашли следы сексуального насилия, ножевые раны, причиной смерти же было названо удушение. Подобное преступление требовало немедленной реакции, и в пределах досягаемости сотрудников милиции оказался просто идеальный подозреваемый – уголовник Александр Кравченко.

Александр Кравченко

Кравченко был отъявленным преступником, осужденным за очень похожее злодеяние. 13 июля 1970 года новоявленный подозреваемый в состоянии алкогольного опьянения изнасиловал и убил 10-летнюю девочку. Причем сделал это довольно похожим способом – задушил, а у трупа выколол глаза. Избежать смертной казни Кравченко смог лишь потому что был несовершеннолетним. Осуженный на 10 лет, Кравченко отбыл в колонии только 6, а затем был выпущен и отправлен до конца срока на исправительные работы.

Впрочем, в тот раз задержанного быстро отпустили – у Кравченко оказалось алиби, которое подтвердила его жена и знакомая семьи, Гусакова. Однако менее чем через месяц Кравченко вновь задержали – на этот раз за кражу. Жену подозреваемого пригрозили привлечь за соучастие в краже, и та изменила показания по поводу алиби. А потом угрозами ответственности за дачу ложных показаний заставили изменить свидетельства и Гусакову. Сам же Кравченко многократно то признавался в совершении преступления, то отказывался от своих признаний. Рассмотрение дела сильно затянулось, смертный приговор был сначала заменен на 15 лет лишения свободы, потом, под давлением общественности и родственников убитой девочки, вновь утвержден.

5 июля 1983 года Кравченко был расстрелян.

В расследовании убийства Закотновой есть еще один странный момент. 31 декабря, накануне Нового 1979-го года некий Анатолий Григорьев, будучи пьяным, хвастался перед товарищами, что зарезал и задушил девочку, про которую писали в газетах. Приятели Григорьева, зная склонность того к пьяной болтовне, внимания на эти «откровения» не обратили. Однако для Григорьева все прошло далеко не так легко.

Приехав к дочери в Новочеркасск, он очень переживал, много пил, плакал, клялся, что никого не убивал, а возвел на себя напраслину. 8 января, дождавшись, когда дочь ушла на работу, Григорьев повесился в туалете. Убийство же Елены Закотновой, как ни странно, не получило своего окончательно разрешения и после расстрела Андрея Чикатило. Хотя сам маньяк изначально признал себя виновным, впоследствии, на одном из первых же судебных заседаний, он отказался от этого признания (не отрицая виновности в остальных 52 инкриминируемых убийствах).

Кроме того, поведение Чикатило во время следственного эксперимента также вызывало сомнения – он плохо ориентировался на месте предполагаемого преступления, плохо помнил детали происходившего (хотя в принципе обладал хорошей памятью). Не казались надежными и показания единственной свидетельницы – она не узнала Чикатило на первом опознании. Обвинительный приговор Чикатило по этому делу был отменен Верховным Судом России в 1993 году. На общую картину это, естественно, повлиять не могло, и 14 февраля 1994 года Чикатило казнили. Однако убийство Елены Закотновой и по сей день остается нераскрытым.

Перечитав несколько раз строки этой публикации, я невольно задумался. Что же ощущали люди, на которых навешивали чужие тяжкие преступления, чьи-то прерванные жизни?

Наверное, сначала подозреваемые не хотели признавать своей вины. Но… все-таки лед тронулся… От щемящего чувства безысходности, от безнадеги ты начал проявлять слабину.

Потом показалось, что окружающая тебя удручающая и тягостная атмосфера с устрашающими грозовыми разрядами, со злобно нависающими клубами черных туч вдруг начала проясняться. Ты, теряя бдительность, дал себя убедить, что, может быть, дальше в уголовном деле распогодится и на горизонте появятся лучики надежды.

Следователь становился добрее…

Остановись, не надо впадать в иллюзии. Ты в сетях циничного монстра, почти людоеда. Это с виду он стал приветливее и гуманнее.

Дальше больше. Вместо ударов и пинков по почкам, печени тебе уже наливают кофе или дают чай с печеньем.

Не торопись, одумайся, не бери на себя чужие грехи. Но… ты уже почти не сопротивляешься.

Следователь уже стал напоминать тебе давнего друга. Пытки, когда ночью в камере тебе не давали заснуть ни на одну минуту, прекратились.

Ты уже совсем перестал сопротивляться…

Следователь начал дружелюбно похлопывать тебя по плечу.

Внутренне он ликует: «Бля, расколол падлу!» Но внешне это не заметно. Ты не видишь и не чувствуешь подвоха. Тебе кажется, что скоро придет избавление от бесконечных страданий и унижений.

Да, приходит. Вот оно – бац, и пуля в затылок в угрюмом тюремном каземате по вердикту самого объективного, самого справедливого и гуманного народного суда. Приговор приведен в исполнение. Злодей наказан. Справедливость торжествует. Общественность довольна, ведь она ничего не знает о тонкостях уголовного дела, о неразрешенных в суде противоречиях. А пресса бурлит от громких и изобличающих негодяя публикаций.

А твоя почти безгрешная душа летит на небеса… К тому, кого ты не убивал. К тому, кто никогда не будет проклинать тебя…

Сергей Алексеев

Сергея Алексеева я знал очень хорошо. Мы были друзьями детства – спортсменами боксерами. В 1976 году я, после окончания Иркутского политехнического института, уехал на Север в город Усть-Илимск на строительство лесопромышленного комплекса. А спустя двадцать лет я вернулся в родной Иркутск. Мы встретились вновь, и наша простая человеческая дружба продолжилась.

Приведу здесь строки из другой моей книги «Иркутская сага». Здесь описаны события нашей юности, происходившие в конце шестидесятых годов прошлого столетия.

Как-то ко мне подошел Сергей Алексеев из школы №11, с которым мы уже дружили. Шел 1969 год.

У него была своя группа друзей: Володя Оленкевич (Армян), Раевский Женя (Декабрист), Вадик Попов (Поп), Саша Вулых (Буратино), Саша Вершилло, Сергей Салеев, Леня Черняев и другие.

Они с интересом присматривались к нашей небольшой команде.

И вот Серега Алексеев предложил мне объединить усилия наших бригад для наведения порядка в городе. Поводом послужило обращение девчонки, над которой надругались в кустах на главной улице города – на Карла Маркса, недалеко от Драматического театра.

Она сопротивлялась, кричала, но никто не пришел ей на помощь, не остановил преступников. Такое отношение к чужой беде бывало тогда, бывает и сейчас.

Ныне почти на этом самом грустно памятном месте стоит скульптура в полный рост нашего великого земляка, всемирно известного и любимого миллионами людей иркутского литератора Александра Вампилова.

Конечно, при таких обстоятельствах мы объединились.

Дерзкие пятнадцатилетние подростки стали по-своему, жестко наводить порядок в центре города. Били всех блатных, уголовников и шпану. Все, кто начинал вести себя на нашей территории непристойно, вызывающе, получали свою дозу грозного лечебно-профилактического воздействия. От рукотворного и разящего наповал праведного импульса они нередко были вынуждены выплевывать зубы. С перекошенными рожами, сломанными челюстями им приходилось загибаться от боли и страданий. Эти еще недавно наглые и лихие, внезапно поверженные блатари-уголовники являли собой жалкий образ неудачников и служили ярким наглядным примером для неуклонного привития всем остальным бродягам правил хорошего тона и надлежащего поведения на нашей улице и территории.

Такая вот вынужденная прививка.

Нашу команду тогда называли «Бродовские». Видимо, улица Карла Маркса была на пацанском жаргоне «Бродвей», типа как в Нью-Йорке. Бродовские были тогда настоящей грозой для всех «упырей» и беспредельщиков. Противостоять серьезно нашему крепкому уличному братству уже не мог никто. Причем нам было безразлично, какой противник, насколько количественно он нас превосходил. Как правило, преимущества это ему не давало, а иногда даже наоборот, сковывало действия. Мы вдвоем с Алексеевым спокойно разбирались с толпой и всегда побеждали.

Почему? В уличном бою, когда я или Серега получали сильный удар, случалось ужасное, прежде всего для представителей противоборствующей стороны, – у нас отключался болевой порог. Боли мы уже почти не чувствовали. Зато включался режим, говоря современными категориями, неуемного и бесстрашного киборга. Остановить «мельницу с лопастями-кувалдами» было уже невозможно. У меня удар с обеих рук был молниеносным, а с левой – вообще ужасный. Окружающие просто не замечали и изумлялись, почему это вдруг двухметровые «шкафы» внезапно переворачиваются вверх ногами.

У Сереги удары тоже были как из пушки. Правда, надо отметить, что бои в те времена носили, по сегодняшним меркам, просто ангельский характер. Тогда упавшего соперника трогать было не принято. Пошла кровь – ты проиграл, выходишь из пацанской битвы и вытираешь кровавые сопли.

Скорее, это было состязание характеров. Ну а твердости характера и боевого духа нам не занимать, проверено не раз и не два. В поединках доставалось и нам, но бадяга (лекарственное средство) и заботливые руки наших верных подруг, в последующем жен, быстро залечивали ушибы, раны и ссадины. Наверное, мой ангел-хранитель всегда отводил от меня беду и смертельную опасность. С нами считались все без исключения, мы были в авторитете – эдакие маленькие короли. Все больше пацанов и разрозненные их группы прибивались к нам. Скоро у нас уже была целая армия единомышленников – бойцов за справедливость. А в целом мы были простыми мальчишками, как все, в то далекое и родное нам социалистическое время. Время нашего взросления. В этой связи вспоминаются два ярких случая из нашей кипучей жизни тех далеких лет.

Как-то мы с Сашей Филипповым отметелили двоих маратовских гопников (Марата – это район, рабочее предместье Иркутска), которые дерзко грабили ребят на нашей улице Карла Маркса. Спустя пару дней стоим с Серегой Алексеевым возле памятника В. И. Ленину. Это на перекрестке центральных улиц Ленина и Карла Маркса. У нас еще говорили: «Пойдем прокинемся с бороды на лысину». И вот к нам подходит угрюмый мужик со зловещим взглядом. Один, без подручных и без кодлы.

Он неопределенного возраста, с бесцветными, по-видимому, выцветшими от скитаний по зонам до белизны когда-то голубыми глазами, и говорит, показывая на меня пальцем:

– Тут мне пацаны цинканули, щё ты бабочникам чисто бабки ломать не даешь, бакланить мешаешь. Басить вздумал, бекас малолетний. Совсем рамсы попутал, что ли, жиган?

Как-то вроде бы по-русски, но непонятно, с обидными нотками, звучала его хрипловатая речь. Зловещий взгляд сверлил меня, как дрель. По спине пробежали мурашки.

– А ты кто такой будешь? – нагло спросил я.

– Да я вор в законе, – козырнул тот мужик.

Его правая рука внезапно резко приблизилась к моему лицу. То ли ударить слегка хотел, то ли за щеку потрепать, не знаю. Я тогда не понимал, что «вор в законе» – это что-то сродни дворянскому или генеральскому званию в криминальном мире. Был ли он вором? Скорее нет, и козырнул некстати. Да и не любил я, когда руками передо мной машут. Я тут же ответил: «Нехорошо, дяденька, воровать». Молниеносно моя левая через его правую руку «отстрелила» мужика по его бороде.

После, отлежавшись на асфальте, мужик встал и сказал, что за гнилой базар своим еблом рассчитался и обид на нас не имеет. Попытался позвать нас в свою шайку, но Серега ему ответил однозначно, что у нас с ним разные дороги. Мужик ушел, больше мы его не видели ни разу. Зато на следующий день Серега Алексеев прибегает ко мне во двор и говорит: «Там, на Карла Маркса, толпа маратовских бьет всех подряд, особенно тех парней, которые в болоньевых куртках и в кепочках». Это я так одевался в то время. Собрать свою бригаду уже не было времени (интернета и сотовых телефонов тогда не водилось), и мы пошли вдвоем на встречу с ордой хулиганов.

План действий созрел сразу, как только мы вышли из моего двора «железки» на Карла Маркса с улицы 5-й Армии. Толпа распоясавшихся хулиганов, уже изрядно подвыпивших, продолжала глумиться над случайными прохожими. Не получив достойного отпора и устав от своего превосходства над окружающими людьми, окрыленные своей безнаказанностью, они, дерзкие хулиганы, уже «направили свои лыжи» в обратную сторону, домой, растянувшись по левой стороне улицы.

Мы с Серегой поочередно подходили к отставшим парням и разворачивали их к себе лицом. Передние при этом в ажиотаже от победы ничего не замечали. Ну а затем от молниеносных, коротких, но сильных ударов наших увесистых кулаков они, еще мгновение назад чувствовавшие себя победителями, оказывались подчистую побежденными и падали как подкошенные к нашим ногам.

Дерзость и бесстрашие двух пятнадцатилетних мальчишек взяли верх над наглостью и самоуверенностью бесчинствующего стада.

В памяти, как на замедленной кинопленке, вспыхивают следующие сцены.

Развернувшийся лицом парень смотрит на тебя – «врага», которого искали и не могли сегодня найти всей толпой. В его глазах разгорается гнев, они наливаются кровью, как у быка, выходящего на бой с тореадором. Он рычал и тут же падал наземь, воткнувшись рогами в асфальт. Тут же по поверхности «арены» рассыпалось жемчужное ожерелье из его выбитых зубов. Другой его друган-корефан пытается нанести сокрушительный удар по внезапно вынырнувшему из темноты подворотни противнику, но ответный опережающий апперкот тут же отправляет его отдыхать рядом со своим уже поверженным товарищем по хулиганскому «крестовому походу» в центр Иркутска «рыцарем» -беспредельщиком. Третий их кореш, очумевший от ужаса увиденного, пытается убежать к своим, но оповещение банды об опасности не входило в наши планы. Зачем нам внезапное и организованное сопротивление или противостояние этой спортивно-хулиганистой толпы. Парню приходилось разделить участь его друзей на канвасе уличного ринга.

Дальнейший акт возмездия методично и непримиримо продолжается примерно по тому же сценарию. При этом надо отметить тогдашнее хулиганско-пацанское благородство соперников. Холодное и иное оружие в драке не применялось. Ближе к заводу им. Куйбышева (здесь заканчивалась центральная улица Иркутска – Карла Маркса) от толпы хулиганов уже почти никого не осталось.

Все, кто не смог смыться, получили по заслугам. Нечего лезть на нашу территорию. В результате сражения у наших соперников было много поломанных челюстей, ребер, различной сложности сотрясений мозга, даже частичная потеря зрения. Но парни нас в ментуру не вложили. Они решили разобраться с нами чисто физически и, наверное, очень жестоко. Как говорится, око за око, зуб за зуб.

Спустя примерно неделю мы с Володей Оленкевичем, Сергеем Алексеевым гуляли по набережной Ангары. Здесь на бульваре Гагарина на пересечении с улицей Карла Маркса, находился шпиль на фундаменте памятника Царю Александру III. Его, шпиль, еще называли «Мечта импотента», позже памятник царю вернули на свое историческое место. И вот со стороны центра в нашем направлении стала надвигаться огромная толпа спортсменов и хулиганов. Разведка сообщила – это парни из предместья Марата. Атмосфера накалялась, очевидно, предстояло неравное побоище.

С толпой всегда приятно драться. Если тебя побьют, это не очень обидно, да и перед пацанами не стыдно. А вот если победишь ты, предварительно вычислив и отрубив предводителей толпы, парализовав волю рядовых бойцов, это уже совсем другое дело. Такое сладкое чувство победы мы ощущали много, много раз. Мы были морально готовы к очередному такому испытанию силы и характера.

Но битвы не случилось. Противники неожиданно для нас предложили дружбу.

Когда я начал смотреть вправо, влево, назад, то несказанно удивился. Вся площадь была заполнена пацанами, сочувствовавшими нам и всем видом показывающими, что они готовы драться. И эта наша грозная армия значительно численно превосходила потенциального соперника, а по боевому духу мы, наверное, не уступали друг другу.

Такие новые обстоятельства пробудили инстинкт самосохранения и здравый смысл у агрессивной орды и обеспечили нашу победу при полном превосходстве над противником. С этого времени началась новая «эпоха», когда уже не нужно было никому доказывать, кто есть кто.

Всем все и так уже было понятно без лишних слов.

Вернусь в нашу действительность

Об описываемых в СМИ злодеяниях при непосредственном участии Сергея Алексеева или его руководстве этим процессом ранее мне не было известно ничего. Более того, я в это не верил по очень простой причине.

Когда затевалась эта уголовная чехарда с преследованием ряда лиц, причастных или не причастных к различным громким преступлениям, Сергея Алексеева не арестовали. Он спокойно уехал отдыхать в Италию по заблаговременно приобретенной туристической путевке. Я с ним созванивался и разговаривал по телефону.

Абсолютно логичным смотрелось бы его задержание в свете обвинений за тяжкие грехи. Но этого не последовало. Можно предположить, что тогда оперативники ничего не знали о его якобы участии в преступных деяниях или, может быть, сценарий расследования начал писаться по ходу пьесы.

Но почему тогда в разгар расследования меня вызывали в очень авторитетные правоохранительные структуры? Оказалось, что для высоких оперативных работников с обыденной целью – чтобы я дал заведомо ложные показания на Сергея, оклеветав его, помог бы ментам усадить друга за решетку и повысить при этом показатели раскрываемости преступлений. Мне угрожали расправой, если я не буду благоразумным и не дам «нужные» свидетельства. Я клеветать и оговаривать друга категорически отказался.

Зато потом сполна смог прочувствовать всю силу, зашкаливающую беспринципность и подлость отдельных силовиков. Всю систему охаивать не берусь, потому что несколько томов возбужденных против меня уголовных дел в конечном итоге рассыпались, как карточный домик.

Ничего серьезного у них не было ни на меня, ни на Сергея Алексеева, иначе бы не стали прибегать к таким чисто криминальным порочным ментовским действиям, подлянкам по понуждению к фальсификации событий, расследуемым в этом уголовном деле.

Пытались сыщики отыскать на меня компромат, чтобы, используя его, сломить непослушного, заставить быть покорным. Чтобы в обмен на забвение моей якобы преступной деятельности, получить желаемый результат – компромат на Сергея Алексеева.

Мир тесен. Как-то один из моих друзей Андрей Захаров взволнованно спросил меня:

– Сергей, мой кореш по институтской учебе на юрфаке, теперь он шишка в следственном комитете, просит дать компромат по твоей антикризисной деятельности как арбитражного управляющего, например в ОАО «Строймеханизация». Правда, зачем ему это надо, не сказал.

– И что ты ему, Андрюха, ответил? – улыбнулся я.

– Сказал, что очень хорошо знаю эту тему, потому что сам принимал участие в судебных процессах как юрист.

– Корефан, наверное, рассеял от счастья?

– Нет, его ожидания были напрасны. Там все делалось в рамках закона. Контроль был жесткий. Нарушений в работе Сергея Решетникова не было, ну даже ни одного.

– Какая боль для мента, – засмеялся я.

Потом следаки перелопатили все дела, в которых я участвовал. Меня даже судьи из арбитража спрашивали – что происходит?

Затем на меня стали примерять соучастие в убийстве адвоката Владимира Мендельсона. Это сумасшествие… Какая чушь!

С Володей мы были друзьями. Мы во всем доверяли друг другу. Даже в личном, сокровенном. Я очень переживал тяжелую утрату. Но следователи – люди суровые. Перед ними поставили задачу, и они пахали. Правда, в моем случае напрасно потратили время и силы. Было бы лучше, если в этот период времени они приложили все способности, все свое профессиональное мастерство на изобличение настоящих жуликов.

К чести оперативных сотрудников в отношении меня, конечно, могу отметить, что при очередном вызове в милицию, я услышал следующее: «Не нашли мы против вас, Сергей Алексеевич, ничего! До свидания.» «Спасибо за откровенность, но я бы предпочел больше с вами никогда не встречаться», – грустно процедил сквозь зубы я.

Далее хочется привести доступные примеры работы правоохранительной системы за рубежом нашей Родины. Ошибки в правосудии, к сожалению, неизбежны, они были всегда и везде.