Читать книгу: «Забытые бастарды Восточного фронта. Американские летчики в СССР и распад антигитлеровской коалиции», страница 4
Не считая этого небольшого происшествия, Дин покидал Полтаву весьма довольный визитом. Американские самолеты спокойно летали как от полтавских баз до Москвы, так и от Полтавы до Тегерана, и им почти никто не мешал. Советы рутинно давали разрешения на полеты, хотя, как и прежде, настаивали на присутствии своего штурмана на борту. Наконец были решены вопросы с визами – советская сторона устроила на базах пограничный контроль. Позже Дин писал: “К концу мая 1944 года базы были готовы, вот-вот должны были начаться операции”23.
Полковник Рузвельт говорил об итогах визита с таким же оптимизмом. Он покидал базы, “проникшись уважением к энергии, с которой они [красноармейцы] преодолевают всякие препятствия” и с впечатлением, “что русские явно стремились сойтись с нами поближе, сотрудничать с нами”24.
Часть II. Полтавские битвы
Глава 5. Мягкая посадка
Уильям Лоуренс “задыхался от негодования”, как писал Джон Дин, вспоминая свой разговор с журналистом New York Times утром 1 июня 1944 года. Да, Лоуренс, восходящая звезда американских СМИ (до 1961 года он работал в Times, а после пришел на канал ABC News и стал ведущим вечерних новостей), имел все основания для таких чувств1.
Еще в марте Лоуренс и его коллега Гаррисон Солсбери, редактор иностранного отдела в агентстве United Press и будущий лауреат Пулитцеровской премии за свои журналистские работы, узнали, что нечто важное назревает в сфере военного взаимодействия СССР и США. Американские летчики продолжали прибывать из Великобритании в Москву, их численность уже вызывала удивление. Среди иностранных корреспондентов в столице ходили слухи, что Америка планирует поставить в Советский Союз сотню “Летающих крепостей” B-17. Полковник Эллиот Рузвельт, посетивший Москву в середине мая, на ужине с семью американскими корреспондентами подлил масла в огонь, заставив их мучиться догадками о том, что же такого важного происходит в советско-американских отношениях и как с этим связаны американские ВВС. Из своих источников в американских дипломатических и военных кругах Лоуренс в конце концов узнал правду: должны были начаться челночные полеты американских бомбардировщиков между базами в Великобритании, Италии и Советским Союзом. Лоуренс и Солсбери поспешили связаться с американской военной миссией в Москве, пытаясь получить подтверждение ответственных лиц и готовясь доложить об этом в свои издания2.
Генерал Дин тем временем столкнулся с проблемой. Одиннадцатого мая, во время визита полковника Рузвельта к Молотову, было достигнуто соглашение, что о челночных бомбардировках широкой публике первым сообщит Советский Союз. Встревоженный расспросами Лоуренса и Солсбери, Дин решил, что новости уже утекли к американским и британским репортерам, и предложил журналистам сделку: их пригласят на авиабазы увидеть американские самолеты, но лишь в обмен на молчание до нужного момента. “Я оказал им доверие, и они согласились не строить собственных догадок, основанных на прибытии множества американских военных”, – писал впоследствии Дин. Он связался с генералом Никитиным, своим самым влиятельным союзником в советском командовании, через него было получено разрешение НКИД американским и британским репортерам приехать в Полтаву в день прилета первых “летающих крепостей”. Но когда пришло время, в журналистском пуле, включавшем около тридцати репортеров, узнали, что комиссариат Молотова разрешил поездку в Полтаву лишь пятерым из них.
Именно это и пытался объяснить Дину до невозможности взволнованный Лоуренс, когда позвонил ему 1 июня. Генерал немедленно связался по телефону с официальными лицами из комиссариата иностранных дел. “Я в ожесточении звонил чиновникам из наркомата, отвечал на звонки разочарованных корреспондентов, и я преуспел: удалось повысить квоту до десяти американских и десяти британских корреспондентов”, – вспоминал Дин. Но ни Лоуренс, ни Солсбери, ни остальные репортеры не принимали нового соглашения. Они сказали советской стороне, что едут либо все, либо никто. “Гильдия британских и американских работников печати устроила первую трудовую забастовку в Советской России”, – вспоминал Дин. “Единый фронт впервые в истории Москвы”, – писал Солсбери. Почти три десятка репортеров отправились в аэропорт, но отказывались подниматься на борт, пока всем их коллегам не разрешат лететь. И Молотов отступил. “Сработало, – писал Дин, – в полдень их всех пустили на борт советского самолета и доставили в Полтаву”3.
Американским журналистам предстояло увидеть и рассказать о захватывающем событии в истории Великого альянса: сотни американских самолетов вскоре приземлятся на территории Советского Союза. Война в Европе вступала в новую фазу. Никто не знал, когда наступит День D и когда в Западной Европе откроется второй фронт, но все знали, когда откроется новый воздушный фронт в Восточной Европе. Все ждали пятницу – 2 июня 1944 года.
* * *
Среди американцев, с нетерпением ждавших прибытия своих самолетов, была и Кэти Гарриман, которая “жила надеждой когда-нибудь увидеть, как наши воздушные суда приземляются на советской земле”, как она писала сестре Мэри в начале июня 1944 года. В полдень 1 июня, попрощавшись с корреспондентами, улетавшими в Полтаву, Дин остался на московском аэродроме, чтобы встретить посла и его дочь. Они возвращались через Италию и Иран из поездки в Лондон и Вашингтон, длившейся более месяца. На пути в Спасо-хаус Дин сказал обоим, что немедленно отправляется на авиабазу. Гарриман тут же ответил, что летит с ним. “Я просто тихо сидела, затаив дыхание”, – вспоминала Кэти. Она боялась, что ее оставят, присутствие женщин на секретных объектах считалось нежелательным (она слышала истории о женщинах-репортерах с Запада).
В Спасо-хаусе Кэти, как позже писала она сестре, “улучила благоприятный момент и высказала мысль, что, возможно, хорошо бы и мне поехать”. Отец был недоволен, притворился, что удивлен, но она возразила: на базе ведь есть медсестры, так что еще одна женщина не будет проблемой. У нее был еще один сильный аргумент – согласно секретным данным, известным очень узкому кругу лиц, первую миссию американских бомбардировщиков возглавит генерал Айра Икер, только что принимавший Гарримана и Кэти в Италии. Под командованием генерала находились ВВС союзников в Средиземноморье, в том числе 12-я и 15-я воздушные армии. Кэти обещала Икеру, что будет на месте, чтобы увидеть, как он приземлится. Сопротивление Гарримана было сломлено: в Полтаву предстояло лететь обоим4.
Уставшие, но взволнованные, в 4:30 они проснулись в Тегеране и летели весь день, сначала в Москву и затем в Полтаву, – Гарриманы добрались до авиабазы к вечеру 1 июня и были встречены, как писала Кэти, “приветственными криками собравшихся авиаторов, техников и прессы, которые уже прослышали, что вовремя мы не поспеем”. Они вовремя успели на концерт, организованный генералом Перминовым для американцев и советских бойцов. “Концерт проходил в здании без крыши и стен, которое, видимо, было раньше довольно большим”, – писала впоследствии Кэти. На самом деле это был разбомбленный ангар, у которого осталось лишь две стены. Внутри соорудили длинные скамьи из кирпичей и досок. Дочь посла описывала, что сцену накрыли крышей, но скамьи стояли под открытым небом. Они вспоминала, что публика принимала артистов “восторженно”5.
Уже стрекотали, запечатлевая событие, камеры американских и британских репортеров. Если судить по отснятому материалу, то красноармейцы и местные артисты исполняли в основном народные песни и танцы как русские, так и украинские. Овации достались танцевавшим казакам и номеру, в котором двое красноармейцев, один из которых стоял у другого на плечах, накрылись огромной юбкой и изображали танец деревенской толстухи. Овации сорвал музыкальный ансамбль, составленный из красноармейцев, особенно отличился барабанщик. Репортеры вскоре узнали его фамилию – Гвоздь. Зажав свой маленький барабан между ножек перевернутого табурета, он так “гвоздил” ритм, что американские солдаты сказали репортерами, что он был бы находкой для любого джаз-бэнда в Америке6.
Кэти вспоминала, что советские солдаты, выражая одобрение, хлопали, а американцы свистели. “Свист стал одной из первых трудностей, с которыми мы столкнулись в этом американо-советском предприятии, – писала она, – в России любой свист – это первейший способ оскорбить артиста и выгнать его со сцены!” Дин вспоминал похожий эпизод, когда, не выдержав свиста американцев, со сцены убежала советская танцовщица. Американцы, сидевшие рядом с Перминовым, бросились объяснять, что в Соединенных Штатах свист – это знак наивысшего одобрения, и генерал велел сообщить об этом расстроенной артистке. Танцовщица, как вспоминал впоследствии Дин, “немедленно возвратилась и показала невообразимое мастерство. В награду на нее обрушилось оглушительное крещендо свиста, от которого она пришла в невыразимый восторг”7.
Позже вечером, на ужине, который устроил генерал Перминов, Кэти оказалась рядом с советским генералом, который пытался говорить с ней на английском. Когда официанты подали тушеное мясо, генерал сказал Кэти, что мясо было “коровой”. Она переспросила: “Говядина?” Нет, настаивал генерал, корова – “та, которую доят”. Кэти решила не спорить с генералом, которого описала как “сибиряка” – он там родился и выглядел довольно сурово. “На вкус, в любом случае, оказалось неплохо”, – писала Кэти сестре. В американо-советских отношениях причина, лежащая в их основе, преобладала над всем и все перекрывала. В те первые июньские дни 1944 года обе стороны были готовы вывести сотрудничество на новый уровень8.
* * *
На следующее утро, 2 июня 1944 года, Кэти Гарриман проснулась от какой-то странной какофонии. “Если оставить в стороне тот факт, что я, черт побери, едва не окоченела, спала я чудесно – в те моменты, когда не приходилось гадать, почему кукарекают всю ночь напролет украинские петухи и какого дьявола во дворе в полном составе играет духовой оркестр”, – писала она. Видимо, барабанщик Гвоздь и его сотоварищи-музыканты оттачивали мастерство, готовясь к торжественной встрече американских самолетов в Полтаве. Кэти большую часть утра бродила по лагерю, навещала американских медсестер в палаточном госпитале – аккуратном, как кукольный домик, – и болтала с американскими бойцами. “Боевой дух был на заоблачной высоте: думаю, прежде всего потому, что в тот день предстояли волнующие события, а кроме того наши парни в России – это, можно сказать, первопроходцы”, – писала она сестре два дня спустя9.
Было “темно и пасмурно”, – вспоминал Джон Дин, сопровождавший Гарриманов в Полтаву днем ранее. Настроение в то облачное утро он описывал как “сдержанное волнение: все притворялись внешне спокойными, скрывая тревогу, кипевшую внутри”. Дин и другие командующие высшего звена знали, что бомбардировщикам и истребителям 15-й воздушной армии согласно плану предстояло вылететь с баз ранним утром, поразить цели в окрестностях венгерского Дебрецена, а после направиться на восток и приземлиться в Полтаве. Но никто не знал, началась ли операция, каковы погодные условия и что происходило в небе над Дебреценом. Радисты безуспешно пытались уловить хоть какие-то знаки того, что операция уже идет. Наконец в 12:30 пришло сообщение: “летающие крепости” и сопровождавшие их истребители вылетели с итальянских баз вовремя, а значит, могли появиться над Полтавой в любую минуту.
Дин сел в машину, помчался к бетонно-стальной взлетной полосе – совместному проекту американских инженеров и женщин-красноармейцев – и прибыл как раз в тот момент, когда “летающие крепости” 15-й воздушной армии начали появляться небе над Полтавой. “Небо полнилось ими, – писал позже Дин, – и они, даже столь громадные, казались еще больше, сверкая в вышине своими серебряными крыльями на фоне черного неба”. Мечта Дина сбылась после месяцев тяжелого труда, после многих дней тревожного разочарования. “Все американцы, стоявшие на том поле, испытывали чувства, которые невозможно описать, – вспоминал он позднее. – Там, в небесах, была воюющая Америка, эти самолеты воплощали американскую мощь, совершенство американской промышленности и труда, эффективность американских операций и храбрость американской молодежи”10.
К базе в Полтаве приближалась армада тяжелых бомбардировщиков B-17 “Летающая крепость”. Четырехмоторные машины компании “Боинг” длиной 22,5 метра и с размахом крыла 31,5 метров, могли пролететь 3 220 километра на крейсерской скорости в 300 километров в час. Экипаж этого воздушного судна составляли 10 человек. На каждом самолете были установлены 13 пулеметов “Браунинг M2”. При полете большой дальности – скажем, в Полтаву – он мог брать на борт до 2 050 килограммов бомб. Эти самолеты обошлись в четверть миллиона долларов и стоили, по убеждению американской общественности, каждого вложенного в них цента. “Летающая крепость” стала самым узнаваемым американским самолетом времен войны и символом американского авиационного могущества11.
Полет американских самолетов в небе над Полтавой стал впечатляющим авиашоу для принимающей стороны. “Они приближались, над полем слышался гул моторов, заполняя все пространство над этой плодородной землей, рокот отражался от руин ближайшего города, а они все шли и шли, эскадрилья за эскадрильей, пока их силуэты не создали в небе подобие замка, – писал канадский репортер Рэймонд Артур Дэвис. – Они внушали чувство великой мощи. Потом, грациозно отделяясь от строя, они начали опускаться один за другим”. На посадку у самолетов ушло более двух часов. Каждый раз, когда они приземлялись, у женщин-красноармейцев, строивших взлетно-посадочную полосу, вырывался вздох облегчения. “Не покоробится? Достаточно ли хорошо сделали?” – волновались женщины. Когда первые “крепости” прокатились по всей длине полосы, всех наконец “ отпустило”12.
Кэти Гарриман прибыла на аэродром в компании отца и генерала Перминова. Их бьюик с немалым трудом одолевал бездорожье, окружавшее аэродром, но подоспел вовремя. “Мы спешили к полю, когда появились первые бомбардировщики, будто искорки на горизонте, – вспоминала Кэти, – казалось, их тысячи, и вдруг послышался долгожданный рев моторов первой эскадрильи”. “Господи, как это было восхитительно! – писала она. – Лучше, чем все что я видела в Англии!” Ликовал и Аверелл Гарриман, сказав дочери, что “не думал, будто хоть что-то в жизни его так взволнует”.
Восторг Гарриманов разделял и Перминов: в автомобиле он ехал на заднем сиденье, рядом с послом. Для Перминова, как и для Дина, прибытие самолетов означало завершение долгих дней и ночей планирования, согласования, конфликтов, компромиссов и нечастых маленьких побед: “Он лучился радостью”, – описывала Кэти советского генерал-майора. Перминов подошел, обнял посла и, хоть Гарриман и пытался его сдержать, “заорал как ковбой, но на русский манер”. Больше всего советских военных впечатлили сила и порядок американской армады, видные каждому, кто поднимал глаза в небо. Если учесть, с какой силой ревели моторы, не смотреть наверх было почти невозможно13.
Молодой советский авиатехник Владлен Грибов, ставший очевидцем прибытия “летающих крепостей” на базу в Миргороде, где ни облака, ни дождь не мешали самолетам предстать во всем великолепии, был особенно впечатлен тем, как те приближались к базе. “Большие группы бомбардировщиков видел я и раньше. Но на большой высоте и, как правило, – вытянутым строем. Здесь же самолеты летели низко, компактным строем, по шесть машин в каждом из более чем десяти рядов. На взгляд, они занимали площадь шириной в один и длиной в два километра буквально закрывая солнечное небо”. Советские репортеры поразились не меньше. То, как самолеты приближались к авиабазам, завершая долгий полет, было доказательством мастерства американских летчиков. “Пролетев немалый путь над странами Европы, бомбардировщики шли в четком строю, что свидетельствует о высоком мастерстве пилотов, слётанности и превосходной организации”, – писал военный корреспондент “Правды” несколько дней спустя14.
* * *
Именно такое впечатление генерал Икер, командующий ВВС союзников в Средиземноморье, и хотел произвести на советскую сторону. Согласно плану, он лично вел бомбардировщики 15-й воздушной армии на Украину.
Рано утром 2 июня 1944 года 200 самолетов и более чем 1 400 членов экипажа вылетели с итальянских аэродромов бомбить цели в Венгрии. Но настоящей целью боевой группы Икера было не разбомбить Дебрецен, а впечатлить Полтаву. “Совершенно необходимо заручиться абсолютным доверием и уважением русских, начав наше сотрудничество с эффективно выполненной операции, имеющей для них непосредственную важность”, – писал Икер в рапорте-плане будущей миссии. Поскольку было известно, что на полтавских базах еще нет подходящих условий для серьезного ремонта поврежденных самолетов, авиагруппе рекомендовалось избегать ненужных столкновений с люфтваффе.
Остальные подразделения 15-й воздушной армии, направленные в тот день на Балканы, получили задание отвлекать немцев от самолетов, летевших в Полтаву, что позволило им достичь своих целей с минимальными потерями. Воздушный путь на Украину выбирался с расчетом на то, чтобы по возможности избежать немецких зенитных батарей15.
Первая челночная бомбардировка “Фрэнтик” изначально задумывалась больше как символическая, чем стратегически важная. Сталин и Молотов затянули время до мая 1944 года, и многие цели операций “Бейсбол” и “Фрэнтик” уже потеряли смысл. К тому времени союзная авиация уже уничтожила все угрозы со стороны люфтваффе, способные помешать вторжению. В начале июня командование союзников могло послать в битву над Европой 12 тыс. самолетов, против которых у Германии было всего 300: сорок к одному! Исход воздушной войны был ясен еще до ее начала16.
Выбрать цели для первой миссии неожиданно оказалось непростой задачей. Первые переговоры прошли в начале мая. Американцы предложили бомбить авиационные заводы компании “Хейнкель”, расположенные в Латвии близ Риги и в Польше у Мелеца. Американские ВВС хотели использовать челночные бомбардировки для достижения изначальной цели – обескровить люфтваффе и немецкую авиационную промышленность. Для СССР более серьезной проблемой являлось присутствие немецких механизированных дивизий на Восточном фронте, потому было важно лишить их бензина, и советская сторона предложила американцам бомбить румынские нефтяные месторождения в Плоешти. Генерал Спаатс, командующий Стратегическими ВВС США в Европе со своей базы в Англии, был только рад помочь – и добавил в список целей нефтеперерабатывающие заводы, а заодно предложил внести туда сортировочные станции во Львове, Бресте, Вильнюсе и Каунасе: все они находились в непосредственной близости к немецким линиям обороны на Восточном фронте. К удивлению Спаатса и Дина, советская сторона отказалась одобрять список целей или представлять свой. Переговоры застопорились.
Командование Красной армии готовилось начать в Белоруссии масштабную наступательную операцию “Багратион”. Ее результатом должно было стать продвижение советской армии до границ Восточной Пруссии, и Дин, адресуясь к Спаатсу, предположил, что Советы просто не хотят ни в малейшей степени увязывать ожидаемый успех с американскими бомбардировками. Кроме того, он считал, что советская сторона не доверяла американцам и не хотела, чтобы те знали, куда будет нанесен главный удар. “Три цели, которые изначально выбрал Спаатс, – писал Дин позже, – располагались на равном расстоянии на протяжении русского фронта. Когда русские наконец пошли в наступление, их главные усилия были направлены на север, и по этой причине они не хотели, чтобы американцы атаковали Ригу, рискуя привлечь в этот регион немецкие истребители. Они не могли сказать нам этого, не раскрыв свои наступательные планы”.
Дин предложил Спаатсу выбрать первые цели самостоятельно и вместо того, чтобы просить одобрения СССР, просто поставить его в известность, тогда им не пришлось бы раскрывать своих планов. И он оказался прав: когда Спаатс обозначил первой целью операции “Фрэнтик” сортировочные станции Дебрецена, Советы не воспротивились. Налет на цели в Венгрии отвлек бы немцев от главного наступательного удара советских войск на севере. Операция была в интересах советских военных, но из соображений секретности они не могли ответить ни да, ни нет17.
Генерал Икер, конечно же, решил лично возглавить миссию, чтобы убедиться, что все пройдет по плану, и выбрал для нее лучшие подразделения 15-й воздушной армии. Операцию назначили на первый день июня с благоприятной погодой. Для миссии были распределены четыре бомбардировочных авиагруппы – 2-я, 97-я, 99-я и 483-я, всего 130 самолетов B-17. Прославленные “летающие крепости”, прочно вошедшие в воздушный арсенал с 1938 года, летели на Украину в сопровождении недавнего приобретения американских ВВС – истребителей дальнего действия P-51 “Мустанг”, поступивших в войска в январе 1942 года.
“Мустанг” управлялся одним пилотом, имел в длину почти 10 м, развивал крейсерскую скорость в 580 километров в час и мог пролететь без дозаправки более 2 500 километров. Он обходился более чем в четыре раза дешевле, чем B-17: самолет стоил около 50 тысяч долларов. Главной задачей “мустангов” была защита “летающих крепостей” во время миссий при помощи шести пулеметов Браунинг М2. В марте 1944 года “мустанги” несли еще и подвесные топливные баки, что увеличивало дальность их полета и позволяло участвовать в миссии в Полтаву. В 325-й истребительной авиагруппе было 70 “Мустангов” P-5118.
Финальный пункт назначения оперативной авиагруппы держался в секрете от пилотов и экипажей, те строили догадки и предполагали, что направляются на одну из подконтрольных Германии территорий. Прямо перед вылетом пилоты узнали пункт назначения и встретили новость радостным свистом. Было приказано наилучшим образом проявить себя на советских базах. “Произведенное впечатление отразится в мышлении всего русского военного командования и подготовит условия для будущих отношений, – гласили инструкции. – По тому, как мы проявим себя, русские будут судить о боевых качествах, дисциплине, морали и энергии всех американских войск на земле, воде и в воздухе”19.
Генерал Икер прилетел в Полтаву на B-17, прозванном Янки Дудль II. На борту самолета красовались изображение этого любимого американцами персонажа и нотная запись песни. Эта “летающая крепость” входила в состав 97-й бомбардировочной авиагруппы, в которой Икер в августе 1942 года летел на свою первую миссию из Великобритании в Германию. Сейчас, в 1944-м, бомбардировщики ранним утром поднялись с базы в итальянской Фодже, выстроились в боевой порядок над Адриатикой и пересекли Югославию, не встретив ни вражеских истребителей, ни зенитных батарей, и поразили цели, беспрепятственно сбросив бомбы на локомотивное депо и сортировочные станции Дебрецена. К тому времени к ним присоединились истребители P-51, группа взяла курс на Карпатские горы и Днепр.
Зенитную батарею авиагруппа встретила лишь возле города Черновцы в украинской Буковине. Огонь оказался крайне неточным, но потери были: у одной “летающей крепости” загорелся двигатель, и самолет, взорвавшись, исчез в мгновение ока. Пилоты ближайших бомбардировщиков после взрыва не видели парашютов. В число жертв, помимо десяти человек экипажа, вошел и пилот “мустанга”, летевший в Полтаву как пассажир. Несколько самолетов вернулись в Италию с техническими повреждениями. Для американских врачей в Полтаве тот день был небогат на события в том, что касалось их прямых обязанностей. Лечить пришлось только летчика, которого скрутил приступ аппендицита20.
* * *
Первым на полосу в Полтаве приземлился Янки Дудль II генерала Икера, замерев прямо перед ожидающей группой американских и советских высокопоставленных лиц, которую возглавлял Аверелл Гарриман. Икер выбрался из самолета и, не обращая внимания на моросящий дождь, направился к встречающим, которые радостно улыбались, приветствуя его. Его имя не сообщали широкой публике, пока он, целый и невредимый, не вернется в Италию. Если бы с командующим такого ранга что-то случилось, то ни американцы, ни советская сторона не хотели бы, чтобы это увязывалось с челночными бомбардировками и бросало тень на успех первой совместной воздушной операции. И потому в письме, которое отправила сестре Кэти Гарриман, Икер упоминался как “человек, принимавший нас в Неаполе” и “наш большой парень”. Канадский репортер Рэймонд Артур Дэвис в своем репортаже назвал его “высокопоставленным американским офицером”.
Подойдя к встречающим, генерал Икер первым делом вручил генералу Перминову орден “Легион почета” и зачитал приказ о награждении. Дин впоследствии вспоминал, что Перминов, явно растроганный, в ответ сказал, что все заслуги по подготовке принадлежат его американскому коллеге, полковнику Альфреду Кесслеру. Он воздал должное пилотам и наземным службам: как было сказано в одном репортаже, “сегодняшняя операция была проведена совершенно блестяще”. Подчиненные Перминова вручили Икеру букет цветов, “как велит делать давний русский обычай, когда генерал возвращается в город с победой”, – писала Кэти, тоже получившая букет. На фотоснимках, сделанных на церемонии, Икер сдержан, но счастлив, а Кэти широко улыбается. Дин произнес краткую речь, в которой назвал операцию “Фрэнтик” поворотным пунктом в советско-американских отношениях. “Потом мы немного постояли, все расписывались на долларах и дарили их друг другу, фотографировались… А бомбардировщики все приземлялись и приземлялись…” – вспоминала Кэти в письме21.
Счастливое событие не прошло без инцидентов. Генерал Славин, служивший в разведке и отвечавший за связь Дина с Генеральным штабом Красной армии, прилетел в Полтаву накануне на одном самолете с Дином и Гарриманами. Но он не только не появился на снимках, но и вообще пропустил всю церемонию. Поскольку никаких вестей об американской миссии не поступало, а на базе делать генералу было нечего, он решил прикорнуть на час-другой и проснулся только тогда, когда услышал гул приближавшихся бомбардировщиков. Пока он понял, что происходит, все уже вышли из палаточного лагеря на поле, и генералу пришлось бежать бегом, пытаясь поспеть на церемонию, но дальше караульного-американца ему пройти не удалось. “Красные знаки Генштаба, внушавшие красноармейцам страх, наших часовых нисколько не пугали”, – вспоминал Дин. Когда Славин наконец прибыл на взлетную полосу, он “набросился на Перминова с такой яростью, что я подумал, что его хватит удар”, – писал американский командующий. Перминов, несомненно, радовался, получив орден, но явно беспокоился о последствиях инцидента. Дин как мог уверял всех причастных в том, что виновниками недопонимания были американцы22.
Если вспышка гнева Славина и испортила день Перминову, то все остальные были в приподнятом настроении. Рэймонд Артур Дэвис и другие репортеры в собравшейся толпе общались с американцами, работавшими на базе, и с прибывшими пилотами, которых интервьюировали в палатке, стоявшей рядом с палаткой репортеров. Все ликовали. “Я никогда не видел такой сердечности, – заметил лейтенант Элберт Жаров из Портленда, штат Орегон. – Русские относятся к американцам с такой душевной теплотой, как никто в мире… Мы здесь не только для того, чтобы сражаться с немцами, но и представлять Америку как дипломаты”. Жаров, офицер разведки ВВС, прибыл в Полтаву несколько недель назад с четвертым эшелоном и был приписан к базе в Миргороде. Его семья происходила из Одессы, и он был счастлив вернуться на родину предков и биться с общим врагом.
Дэвис описывает и встречу двух братьев, Игоря и Джорджа Маккартни, которые не виделись больше года.
Дверь открылась, и в проеме показался новобранец. Едва спустившись с верхней ступеньки короткой алюминиевой лестницы, он посмотрел на группу молодых людей, стоявших неподалеку, его глаза широко распахнулись. “Джордж!” – закричал он. Джордж был в толпе, но подумал, что зовут кого-то другого. Он обернулся и уже собирался уходить, как вдруг парень, спускавшийся из самолета, спрыгнул на землю и побежал к нему. “Джордж! Джордж! – все кричал он. – Ты что, не узнаешь?” Джордж остановился, обернулся и бросился навстречу бегущему. “Игорь! Игорь!” – кричал он. Они обнялись. Чуть позже двое парней, окруженные корреспондентами, рассказывали свою историю.
Они родились в Харбине в русско-украинской семье, бежавшей от русской революции, взяли ирландскую фамилию отчима и записались в армию США: один в декабре 1942 года, другой в январе 1943-го. С тех пор они друг друга не видели. “Как вам в Советском Союзе?” – спросил Дэвис. “Как дома”, – тут же ответили оба23.
В тот день везде царили волнение и счастье. “Каждый из нас рад быть здесь”, – сказал 22-летний Чарльз Уильямсон из Норфолка, штат Вирджиния, который, по словам Дэвиса, уже участвовал в 47 боевых вылетах: их было на двенадцать больше, чем требовалось пилоту бомбардировщика для завершения боевой службы и откомандирования на тренировочную базу. “Да, это был чудесный день, не думаю, что скоро забуду его”, – писала Кэти сестре через несколько дней. Вечером 2 июня она улетела из Полтавы вместе с отцом и генералами Икером и Дином24.
В тот день американские фотографы и операторы киногрупп снимали поездку в Полтаву, устроенную генералом Перминовым для американских офицеров высшего звена. На фотографиях и на киносъемке все одеты в шинели: по воспоминаниям участников, 2 июня было очень холодно, необычно холодно для Украины, хотя дождя, похоже, не было. Впрочем, кого тогда волновала погода? “День, когда мы совершили свою первую посадку, стал высшей точкой наших отношений с Советским Союзом в военной сфере”, – писал Дин несколько лет спустя. В их мыслях не было никакого дождя – над советско-американским сотрудничеством сияло яркое солнце25.
