Читать книгу: «Нейтральной полосы нет!», страница 2

Марш

Проснулся от разговоров людей, команд офицеров, которые поднимали подразделения. Поспешили и мы. Проверил экипировку, рассадил по машинам, занял свое место в командирском люке и стал ждать сигнала. Вдоль колонные еще бегали солдаты и офицеры, укладывая в машины остатки имущества. Взлетела ракета, колонна тронулась. На перекрестке дорог начальник штаба батальона капитан Мовчанюк и комбат Прусаков отдавали распоряжения и регулировали порядок следования машин. Увидев, как они умело, и спокойно руководят действиями подразделений, и я почувствовал себя уверенней. Наступил рассвет, но туман все еще осложнял видимость. Из-за неисправности машины мы прилично отстали от колонны, поэтому ехали на предельной скорости.

Впереди показалась окраина города Назрань. Нас предупреждали о жителях городка, которые не очень рады появлению Федеральных сил и необходимо соблюдать все меры предосторожности. Всматриваясь в лица горожан, мы уже не сомневались в правдивости сказанных слов. Рука невольно сжала приклад автомата, а палец потянулся к спусковому крючку. Миновав город, дорога спускалась в долину. Здесь она делала крутой поворот, за которым появился и хвост колонны. Настроение сразу улучшилось, напряжение немного спало.

Остальная часть маршрута проходила вдали от густонаселенных пунктов. Двигались в основном по пересеченной местности, один чернозем, с одного холма на другой. Вокруг было тихо и спокойно, и только порванные провода, поваленные столбы высоковольтных линий, сгоревшая машина напоминали, что на этой земле – горе. К вечеру проехали больше половины маршрута. Хотелось до наступления темноты добраться до назначенного места. Ведь ночью двигаться небезопасно, так как в темноте могут обстрелять не только дудаевцы, но и свои, с блокпостов.

Так и случилось. За нашими спинами вдруг раздались выстрелы. Трассера пуль и снарядов уносились ввысь. Ощущение было не из приятных, не хотелось попасть под свои снаряды. При очередном подъеме на холм на БТР-е полетел каток – развалился пополам. Снимать его в темноте невозможно, да и запасного не было. Техник прапорщик Алексей Кяжин, предложил отрезать его сваркой. И хотя ночью она и светит, как факел и может выдать наше местонахождение, мы на свой страх и риск, решились. Расположив личный состав по близлежащим сопкам, на случай отражения нападения, принялись резать кривошип. Все обошлось благополучно.

Мы продолжили путь. За это время часть колонны ушла далеко вперед, и штабной батальона принял решение всем отставшим машинам, чтоб не потеряться окончательно, двигаться своей колонной, не отрываясь друг от друга. Продвигаясь вперед, мы наткнулись на машины нашего тыла. Два из четырех заправщиков глубоко застряли в черноземе. Пришлось заняться тыловиками. «Уралы» подцепили к гусеничной техники и потащили буксиром.

Ближе к полуночи добрались до окраины какого то селения. Обогнув его, обнаружили основные силы батальона. Он расположился на огневой позиции наземной батареи. Расположившись в указанном месте, дал команду своим отдыхать, а сам пошел выяснить обстановку. До конечного пункта назначения осталось не более четырех километров. Что бы не напороться в темноте на своих, решили сделать привал, а с рассветом возобновить движение. Постелив спальный мешок прямо на броне, накрылся бушлатом и попытался уснуть. Днем солнышко припекает, а ночью все быстро остывает, мерзнут ноги, но я все-таки постарался уснуть. Проснулся от ощущения жуткого холода. Светало. Взглянув на часы. Проспал три с половиной часа.

Командир батальона собрал офицеров, проверил, все ли подразделения подтянулись. Оказалось две машины, одна из дивизиона, другая из батальона, из-за серьезных поломок оставлены на блокпостах. После небольшого инструктажа колонна тронулась в путь. Преодолели очередной подъем, и перед нами открылась панорама Грозного. Серый окутанный дымом и туманом город. В некоторых местах пылают пожары. Густой черный дым валит со стороны нефтеперерабатывающего завода. Едва просматриваются заводские трубы, отдельные высотные здания да большие нефтяные цистерны.

В низу на равнине, расположилась наша группировка. В центре – подразделения связи и артиллерии. А по краям опорные пункты морской пехоты с приданными им танками. Нам отвели место где-то в центре и дали время на обустройство. Мы принялись размещаться. Механики занялись техникой, остальные ставить палатки и рыть щели для укрытий на случай обстрела.

«Яма» северная группировка

Уже полдня мы на месте, но пока ни одного выстрела или взрыва. Все-таки еще не до конца осознаешь все то, что происходит вокруг. Похоже на обыкновенный полевой выход, где все идет по плану, своим чередом. Среди нас всего несколько офицеров с боевым опытом Афганистана. Но как говориться, начинать когда-то надо, для этого мы и выбрали эту профессию. Вдруг стихли разговоры, мы замерли и устремили свои взоры на тягач, который шел со стороны города. На командирском месте сидит человек с большой бородой, продымленный и грязный.

На левой руке белая повязка, над ним трепещется кусок белой материи. Позади, на настеленном ковре – несколько убитых бойцов. Лица закрыты, видны только грязные закопченные руки вперемежку с босыми, почему-то, ногами. На броне написано приблизительно следующее: – “ Если ты мужчина, то не будешь стрелять в мертвецов». Это могильщик, который собирал в городе трупы солдат. Пошли слухи, что это еще вывозят после новогоднего штурма Грозного. Переглянулись, и каждый прочитал в глазах другого сослуживца то, что сам прятал в глубине души.

Я задумался о своих ребятах. Не дай бог, кто-то из них окажется на этом же месте. К вечеру лагерь был в основном готов. Орудия расположили в боевом порядке на огневых позициях. Командир сводного батальона подполковник Глебов решил провести совещание в штабной палатке дивизиона.

«Яма» северная группировка.

Лучшие сыны пехоты 119 полка

«Яма» совещание

Лампочка в 12 вольт горела не слишком ярко. На столе расстелена карта Грозного. На совещание прибыли, начальник артиллерии полка подполковник Орехов, командир батальона майор Прусаков, начальник штаба батальона капитан Мовчанюк, управление дивизиона во главе с майором Мальцевым. Согласно плана, северной группировки войск и соответственно распоряжения командира Тульской сводной дивизии полковника Дягтева, батальону надлежало выступить в город на рассвете и занять район обороны вблизи железнодорожного вокзала. Наметив маршрут движения, оценив обстановку, пришли к мнению, что на выполнение приказа требуется больше, чем имеется личного состава. Так как артиллерию решено было оставить, подполковник Глебов распорядился взять усиленный противотанковый взвод, которым командовал капитан Володя Андрияхин. Слово взял начальник артиллерии. Он сделал упор на то, что каждый должен выполнять свои должностные обязанности и если с самого начала заставлять людей делать не свое дело, то возможны непредсказуемые последствия. Но эти аргументы почему-то не убедили командира, и его приказ остался в силе.

Честно говоря, в полку к артиллерии относились с некоторым пренебрежением, но в последствии эта точка зрения в корне изменилась. Из артиллеристов вызвался ехать сам начальник артиллерии с таким расчетом, что остальные корректировщики придут через сутки. Совещание закончилось. Проинструктировав личный состав, расставив часовых, улеглись спать. Но уснуть так и не удалось. Вдруг застрекотали автоматные очереди, взметнулись ракеты, грохнул выстрел из танка. Потом все затихло, как будто ничего не произошло.

Утром батальон ушел в город. Новостей пока никаких. Каждый занялся текущими проблемами и приготовлениями. Новоиспеченный замполит старший лейтенант Игорь Кузьмин решил настроить походный радиоприемник, что бы быть в курсе событий по стране и доводить их до личного состава. За время переброски мы уже чувствовался информационный голод. Я попытался выяснить о ночной стрельбе. Оказывается, было замечено передвижение людей, которые не ответили на запрос установленным сигналом, поэтому и открыли огонь. Дело в том, что здесь часто попадаются вооруженные группы чеченцев, специально провоцирующих стрельбу. Постреливали и снайперы. Но главная проблема заключалась в совершенно другом аспекте. Не всё благополучно было и среди наших подразделений в плане дисциплины и порядка.

Свидетельство заместителя командира дивизиона по работе с личным составом старшего лейтенанта Кузьмина: – «Всеобщее ощущение бардака. Каждая воинская часть сама по себе возится, очень много пьяных, ведущих беспорядочную стрельбу. Армия деморализована, грязная, голодная, без воды. Страшно, да именно страшно, потому как зачастую приходилось ждать опасности не от дудаевцев, с ними все ясно, а от соседей слева или с права. Безоружные солдаты бродили одни, сами по себе. Точно помню, как несколько оборванных солдат говорили, что они мотострелки, просили у нас поесть и что бы мы взяли их служить к себе, так как у нас порядок, а их начальники бросили. Помню, как командир взвода морпехов с Балтики не кормил своих солдат трое суток. Он говорил, что они не заслужили, а солдаты тайком бегали к нам поесть, хоть хлеба…».

Пришел штабной и сообщил не радостные вести. Из всей артиллерии дивизии, которая была до нас, осталась только гаубичная батарея и по два три самоходных орудия при батальонах. Остальные подбиты или сожжены при входе в город. Так что самая мощная боевая единица, на данный момент, наш самоходно-артиллерийский дивизион.

С самого начала большой проблемой стало взаимодействие и устойчивая связь между частями. Начальнику штаба артиллерии дивизии сложно контролировать боевую работу артиллерии, Нет информации, какие цели поражаются, на каком направлении ведется огневая обработка, нет точного расхода боеприпасов и т. д. От него же требуется взаимодействие с авиацией. Если она работает, то артиллерии стрелять запрещено. Нередко приходится стрелять, в городских условиях, мортирной стрельбой, а это в свою очередь опасность для авиации. Таким образом складывалась ситуация полного отсутствия централизованного управления войсками.

Выезд на позиции в Грозный

К вечеру был получен приказ выехать на корректировку в город. С утра двинулись на двух машинах. При въезде в город, предстала ужасная картина. Разрушенные обгорелые дома, разбитые стекла, груды бетона. Жителей почти нет, город словно вымер. Подобное я видел в документальных фильмах о Великой отечественной войне. Все дороги были усыпаны осколками строений, изрыты воронками артиллерийских снарядов или авиационных бомб. Всюду была видна работа гранатометчиков и танкистов. Во многих местах горели различные по величине и происхождению факелы. Особенно хорошо они были видны по ночам. Некоторые по нескольку месяцев освещали своим светом округу, не принося ни какой пользы. А ведь это был газ, который по коммуникациям подавался в дома, хотя в них давно никто не жил. К нам подбежал мальчишка и попросил закурить. Он отнес папироску пожилому мужчине, наверное, своему деду. Все вокруг было серым, низко висели облака, пахло дымом и гарью.

Прибыли в расположение нашей дивизии, штаб которой находился на территории бывшего городского парка. Нас представили исполняющему обязанности начальника артиллерии дивизии подполковнику Васильеву, начальнику артиллерии Тульского полка. Отличный грамотный офицер, афганец. Всегда сдержан, никогда не повысит голос на подчиненного, готов помочь и научить. Очень любит петь под гитару. Мне запомнилась его фраза. Когда он брался за гитару, то всегда добавлял: – “ Предупреждаю, про Афган не пою принципиально!». В нескольких словах он довел нам обстановку. Она выглядела не совсем привлекательно. Наши батальоны на данный момент углубились в город на 3—5 километров и занимают с тыла городской парк, а по флангам: с одной стороны – по улице Хабаровской и дальше по крайним железнодорожным путям, с другой стороны – ориентировочно вдоль улицы Поповича, частично улицу Рабочая, до пересечения с улицей Гвардейской.

Из скудных сведений, которые стекались в штаб, наши соседи на северо-западе и несколько южнее находятся мотострелковые части, но никто не знал, где конкретно и какая у них задача. “ Ребята, обстановка крайне сложная, нашего брата бьют, как мух. Особенно большие потери от наступления, которое организовали под Новый год. Было очень много трупов, им завалили весь фонтан в парке. Воевать в городе опыта мало, набирались знаний в ходе ведения боевых действий. Из десяти артиллерийских корректировщиков осталось только два. Троих убило, остальных ранило. Снайперы охотятся за каждым бликом бинокля. Поэтому все приборы наблюдения и дальномеры сдать. Отклонение разрывов определять визуально, корректуры определять в уме. Из окон не высовываться, сохраняйте свои жизни, иначе артиллерия останется без глаз» – закончил подполковник Васильев.

Переночевали в холодном и сыром подвале. Утром на командирском БТР-80 отправились в район, где расположился наш батальон. Чем ближе к назначенному месту, тем отчетливее видны места недавних боев. Трупы людей, их еще не успели захоронить. Хорошо, что зима и нет запаха разлагающейся плоти. Тут же бегают собаки. Для них настало неимоверное раздолье. Глядя на обглоданные скелеты оставалось лишь ужасаться тому, что никому не нужны брошенные на произвол человеческие останки. Не так страшны изуродованные войной трупы, как обглоданные собаками желтого иногда синюшного отлива покойники. И не важно, какой он национальности и какого вероисповедания. На ум приходила лишь одна мысль, неужели доведенные до такого состояния собаки, попробовавшие трупного мяса, не станут кидаться на ослабленных войной людей. Покойники были укутаны, в какие то обесцветившиеся, от натиска природы, лохмотья.

Теперь уже нельзя было разобрать, кто, во что был одет и лежали они там, где их настигла смерть. Это вызывало чувство горечи, но виду не подал, что б подчиненные не заметили моего беспокойства. Подъезжая к вокзалу, выпустили зеленую ракету, она рассыпалась на три ярких звездочки. Это был условный сигнал – свои. Прибыли. Я построил людей и ждал дальнейших указаний. Из здания диспетчерской вышел Орехов. Увидев нас, обрадовался, хотя в его усталых глазах была видна тревога. За прошедшую ночь ему уже пришлось многое повидать. Мою участь он решил сразу, назначив комендантом штаба. Указал место для отдыха людей и объяснил мои обязанности. Они заключались в охране штаба батальона, несения караульной службы на постах, прикрывающих подходы к штабу. Отдав необходимые распоряжения, пошли размещаться и офицеры. Вечером собрались в штабе батальона, где уже была поставлена печь, и можно было немного согреться. Начальник штаба батальона Василий Мовчанюк подвел итоги выдвижения батальона в город. В основном все прошло без эксцессов, за исключение одной машины, которая слетела с дороги и спрыгнула с крыши гаража с высоты более двух метров и небольшой стрельбы в городе.

На сегодня поставленная задача по захвату кварталов выполнена, и батальон ждет дальнейших распоряжений. Но неприятную новость он оставил напоследок. Непоправимую оплошность допустил командир пятой роты. Он вопреки предупреждениям, решил пристрелять гранатомет. После второй или третьей очереди к ним прилетела граната, выпущенная дудаевским гранатометчиком. В результате один солдат погиб, а сам капитан с ранением в голову увезен в полевой госпиталь. Вступал в силу закон выживания и самосохранения. Лучший враг – убитый враг. Можно было еще много красочных эпитетов можно написать, но суть остается одна. Чтобы выжить, надо убивать. И об этом задумывается каждый. Кто то говорил уверенно, кто то робко, но все же говорил. Все стало подчиняться одному. Прав тот, кто сильнее. Жизнь настала как в джунглях, где выживает сильнейший. Лишь с той разницей, что вокруг не заросли, а развалины.

В первые дни ведения боевых действий стрельба казалась бестолковой и беспорядочной. Ведь правило одно – если не ты, то тебя. Так уж лучше быть жестоким, чем убитым. И это было для всех оправданием. Довольно быстро всем было уже известно как стрелять и куда. Стали по звуку и по рикошетам определять, откуда и из какого оружия стреляют. Бойцы научились правильно вести наблюдение, и не открывать беспорядочной стрельбы в случае обстрела позиции. Если прилетела пуля – значит, надо посмотреть, кто и откуда стрелял. Только не с того места, а с другого. Дырок хватает, лишь надо отползти в другую сторону, понаблюдать, и стрелок обязательно обозначится. А там уж кто кого.

Шло время, настал период затишья, и никто не предпринимал никаких действий. Спать приходилось по четыре-пять часов. Выставляя на посты людей, инструктировали, что б не спали, рассказывали все до мелочей, как необходимо сделать при возникновении той или иной ситуации. Каждая смена подвергалась проверки. Помогали по возможности и офицеры штаба. Было очень трудно. Солдатам приходилось в холод сидеть, а то и лежать на снегу, подстелив под себя плащ – накидку или какой ни будь подсобный материал.

Параллельно занимались и штабной работой. Объем документации резко возрос, в боевых условиях приходилось обрабатывать документы, с которыми в мирное время не работали. В основном это учет личного состава батальона. Нам была придана танковая рота из трех танков. Как рассказал ее командир роты, капитан (фамилию к сожалению не помню), остальную технику подожгли, на его глазах в танке сгорел его лучший друг. Он говорил со слезами на глазах, столько горечи было в его словах. Мы всегда относились к танкистам по-братски, с дружеским участием и пониманием. Они получали в первую очередь дрова, пищу, боеприпасы. Все понимали – в случае чего танкисты окажут нам мощную огневую поддержку, и они выручали нас не раз.

Однажды меня разбудили громкие голоса, вокруг суета. “ Что случилось, Иван?» – спросил своего друга, командира 1-ой самоходно-артиллерийской батареи. “ Да черт его знает, говорят, передали по рации, что танк, похоже, чеченский, проехал мимо наших блок постов и двигается в нашем направлении. Видимо, отстал от своих или заплутал». Нетрудно было догадаться, если он выйдет на прямую наводку, то у нас появятся большие неприятности. Вот тут то и пригодились друзья танкисты. Комбат приказал выехать прямо на рельсы и, в случае появления танка, встретить его прямой наводкой. Мне же приказал выставить пару человек с гранатометами. И вот уже три бронированных громадины медленно, но уверенно полезли на рельсы. Сноп искр посыпался из-под гусениц, но, казалось, для них нет никаких преград. Это придало нам уверенности. Пошли томительные минуты ожидания. Все было готово для встречи: танки опустили стволы, бойцы заняли свои места. Подполковник Глебов запросил блокпосты. Оттуда доложили, что танк прошел мимо них. Но тут ко мне подбежал рядовой Савостьянов и доложил: – “ Товарищ старший лейтенант, я его видел, он свернул на другую улицу и скрылся из виду». Определив по карте улицу, на которую он свернул, все облегченно вздохнули – пронесло.

Начали ходить на корректировку огня и наши ребята – артиллеристы. Это Иван Лылов, командир 1-ой самоходно-артиллерийской батареи, Сергей Глуховской, командир 2-ой САБ. В след им заработала и наши ребята артиллеристы. О напряженности боев можно было судить по такому показателю: за сутки боя одна батарея в составе четырех орудий выпускала по 600—800 снарядов. Случалось (в последствии это стало правилом), когда три боевика держали под огнем целую улицу, а иногда и квартал. Ведь боевики ходили тройками – снайпер, гранатометчик, пулеметчик. Выкуривать их из домов было непросто, а так как наша задача была сохранить человеческие жизни, предпочтение отдавалось артиллерии, которая выбивала боевиков из опорных пунктов. Корректировать огонь приходилось в очень сложных условиях. На протяжении всей операции в городе офицеры могли рассчитывать только на профессиональное чутье, интуицию. Ведь под огнем могли попасть и свои подразделения. Нередко на одной стороне улицы находились свои, а противоположной – дудаевцы. А попасть необходимо именно в тот дом, иначе цель не поразишь и грош тебе цена как артиллеристу.

Все это требовало хорошей профессиональной подготовке расчетов орудий, и, надо сказать, они с честью выполняли свою работу. Особое спасибо офицерам, работавшим на огневых позициях – старшему лейтенанту Смирнову и старшему лейтенанту Зорину. Согласно правилам стрельбы, разрывы снарядов должны быть не ближе 400 метров от своих войск. В наших случаях расстояние сокращалось до 50—100 метров. Риск был велик, но практически во всех случаях оправдан – это позволило сохранить много человеческих жизней в тех случаях, когда опорные пункты пехота брала штурмом. Наблюдая, как на их глазах неизвестно откуда прилетал снаряд и падал точно в цель, солдаты-пехотинцы выражали восторг и одобрение.

Конечно, не все складывалось благополучно. Один раз наблюдательный пункт, где находился командир 2-й САБ, засекли

Лучшие сыны артиллерии 119 полка ВДВ

дудаевцы, и лишь по чистой случайности, от взрыва гранаты, выпущенной из гранатомета, никто не пострадал. Дудаевцы охотились за корректировщиками, так как артиллерия приносила им большие потери. Вот что рассказал командир роты старший лейтенант Федянин. На его участке стала появляться старушка лет 70-ти. Она появлялась с детской коляской во время перерыва между боями и заходила в дом напротив. Поначалу этому не придали значения. Старушка как старушка, живет там, наверное, пожитки ищет. Но потом из этого дома все чаще стали раздаваться автоматные очереди. После чистки дома от дудаевцев увидели коляску, а в ней патроны и гранаты к гранатомету. Оказывается, бабуля носила им боеприпасы

Первые потери, на этот раз раненый

Прошло уже больше половины месяца, а мы все еще стоим на месте. Будет ли приказ о наступлении, неизвестно. Еще достаточно холодно хорошо, что привезли буржуйки. Хоть какое то тепло. Большая напряжёнка с питьевой водой, об умывании и думать не приходиться. Недалеко от вокзала на разбитом складе бойцы раздобыли трехлитровые банки виноградного сока, этим пока и спасаемся. Но как говориться человек – это такое существо, которое привыкает ко всему. И мы за время пребывания уже чувствуем себя почти как дома.

Вчера около полудня нас обстреляли из миномета, судя по воронкам, калибра 82 мм. Выстрелить в ответ успели три раза но, скорее всего, миномет был установлен на машине, которая скрылась из-под обстрела. Разрывы легли недалеко от штаба, в метрах 20—40, в месте скопления техники. У меня там стоял на посту младший сержант Кузнецов. Я быстро оделся, спать приходилось с утра до обеда, ночь уходила на проверку постов, и побежал к месту, куда упали мины. Подбегая, увидел, что он сидит возле одной из машин и машет мне рукой. На бегу кричу: «Живой?». Он отвечает спокойным голосом: “ Живой! Только немного оглушило, в голове гудит». Я ему: – “ Давай я тебя поменяю, ляжешь отдохнешь». А он: – «Не надо, все нормально. Сейчас пройдет». А у меня на душе радость, какие ребята хорошие попались. На этом обстрел не прекратился, дня через два все повторилось. Но на этот раз недолеты. Складывалось впечатление, что кто-то навел на нас дудаевцев, и они знают расположение штаба. Необходимо было усилить бдительность по охране штаба. Я построил личный состав и стал проводить инструктаж об изменениях в несении постовой службы.

Вдруг над нашими головами раздался оглушительный взрыв. Мина угодила в окно второго этажа, где находилась комната командира сводного батальона Глебова и начальника артиллерии Орехов. Тут же выбежал командир, весь в побелке и говорит, что на верху остался младший сержант Савельев из моего взвода. Я побежал туда. Наружная стена дома, большей частью разрушена, уцелевшие стены, посечены осколками. Дверь от удара взрывной волны была открыта в обратную сторону. Савельев сидит у печки, из которой валит дым. Во время взрыва его ударило дверью по голове и оглушило. «Это все мелочи. Главное – живой остался» – отвечает он. Мне нечего было добавить, он был абсолютно прав. Как все-таки тонка человеческая нить жизни. Ты живешь, но в один прекрасный момент может все прерваться.

Сегодня утром обсуждали переданное по радио сообщение. В нем говорилось, что на днях дудаевцы предприняли попытку захвата железнодорожного вокзала. Она им удалась, в результате десантный полк из Наро-Фоминска полностью уничтожен. Мы так давно не смеялись. Ведь мы находились на этом самом месте и не куда не уходили. Но смех наш граничил с ужасом. Это сообщение мог услышать кто нибудь из родных. Страшно было представить, что сейчас могло твориться дома. Здесь хочется несколько слов сказать о прессе. В погоне за очередной сенсацией журналисты порой выдают то, чего на самом деле нет. А ведь в таком деле ошибки недопустимы, если это касается тысячи человеческих судеб. Их слушают миллионы людей, и на их сообщениях складываются ошибочные представления о том, что происходит. И вообще, откуда они взяли такую информацию. За время нашего пребывания на вокзале ни один корреспондент у нас не побывал. Не знаю, какие цели он преследовал, передавая такие материалы.

Вернулся с очередной проверки постов. На улице пошел мокрый снег, а бойцам приходиться сидеть или лежать. Но солдатская смекалка всегда выручает в трудную минуту. Раздобыли фанеру, постелили сверху тряпье да плащ-палатку. В штабе батальона офицеры отдыхают. Только за радиостанцией сидит начальник связи капитан Петров и штабной. У Василия клепаются глаза, но он пытается писать какие то документы. После двух трех слов голова его опускается на грудь, а рука скользит по листу, оставляя замысловатые линии.

После того, как мы вошли в город, я ни разу не видел его спящим. На должности начальника штаба он недавно и штабную науку ему приходится изучать уже применительно к боевой обстановке. Склоняюсь к нему и говорю шепотом: – «Василий, иди, ляг, поспи, а я допишу». Он устало кивает головой и говорит, что нужно доделать.