Читать книгу: «Хроники Ландвика. Тёмные времена», страница 2

Моим чаяньям уже не суждено сбыться и те несколько рассветов, что мне остались, я встречу с глубокой, душевной болью, от которой меня спасёт лишь петля.

– Я не жду, что мои слова станут оправданием или спасением для моей собственной души, но тешу себя блаженной надеждой висельника, что они могут спасти жизнь кому нибудь другому, быть может, ещё более обреченному, чем я.

Харл замолчал, и по взгляду его помутневших глаз было понятно, что воспоминания унесли его, гораздо дальше, чем может увести людей самый искусный оратор, в те закоулки разума, куда не могли забраться призраки прошлого. Зарождающийся день, обещал принести массу сюрпризов.

Глава вторая

Право на поединок

Несмотря на то, что большая часть континента приняла Чогот, в качестве основного языка, в Шакатане ещё можно повстречать места, сохранившие свои исторические имена. Это вполне можно было сказать и о горной цепи Шапаллох, что в переводе с древнеэльфийского, трактовалось не иначе как Вечные Горы.

Недаром горы носили своё зычное имя, ибо они выглядели старыми ещё на заре человечества, когда первые люди Шакатана поклонялись Богам, населявшим, их белоснежные пики. Некоторые из вершин, вздымающиеся над высокогорным ландшафтом действительно могли показаться величественными столпами, подпирающими грозными небеса.

У людей короткая память и никто уже достоверно не помнил, кто из королей первым заложил славную традицию ссылать неугодных «в горы на тартуры», но с тех пор утекло много воды и «турские каменоломни», обросли собственной историей.

Если когда-то Вечные Горы и были щедры к людям, то те счастливые дни давно миновали, и несчастным узникам приходилось вгрызаться в суровый гранит, проникая в тёмные недра глубже и глубже, пока драгоценная жила не блеснет при тусклом свете масляной лампы и суровый надсмотрщик не разрешит сделать перерыв.

Прокладчиками или проходчиками, назначали осужденных за особо тяжкие преступления, и мало кому из этого контингента удавалось дождаться свободы. Слишком уж изнурительным был их труд, и скудна пища, а прорубленные в горах тоннели нередко обрушивались, обрывая бесконечный, монотонный стук кирки, который означал, что ещё один рудокоп отправился на рандеву с бородатым рудничным богом Хайялой.

В восточных рудниках в основном шли работы по добыче прозрачно белой или же нежно синей «Слезы Гор», как в этих местах именовали яхонтовые залежи, тогда как в западных шахтах преобладали красноватые как закат и зеленые как весенняя трава бериллы.

По большему счёту все рудники походили друг на дружку, словно родные братья, разлученные в детстве, хоть в них и действовали обособленные законы и собственные вожди, порой ненавидящие один второго, пуще самих рабов.

Лорды и князья ссылали рабов, королю Олину Второму, из рода Ундвиков, а в обмен получали небольшую часть добытых камней если раб конечно оказывался достаточно проворен, дабы не умереть ещё по дороге в горы, шагая в шеренге, бесправных и безголосых каторжан. Но и те, кто доживал до распределения по рудникам, вряд ли чувствовал себя счастливее, и часто вспоминал умерших в пути товарищей, так и не прочувствовавших на себе ужасных издевательств, обрушившихся на головы тех, кто осмелился выжить.

Когда караван вставал лагерем в широкой и плоской как сковорода долине, рабов приковывали к длинной цепи, пока старшие надзиратели распределяли их по рудникам. Самые предприимчивые из каторжан снимали с себя последнее, дабы смягчить нрав распределителя, а может и вовсе отправиться на каменоломню, где не придется, сдирая кожу, карабкаться в удушливое нутро забоя, и где над головой всегда находилось благодатное Суравийское небо. Те же, кто был слишком скуп, чтобы платить, или действительно не имел за душой не гроша, очень скоро попадали в такие места, где за скупость и бедность приходилось расплачиваться собственным здоровьем.

Одним из подобных счастливчиков оказался юноша из народа лопетеггов, рыжеволосый и зеленоглазый, как и другие сыны страны туманов. Один из надсмотрщиков хмуро заметил в его сторону, что паренёк слишком тощ и не годится даже на то, чтобы таскать из забоя тележку с груженой породой, на что лопетегг не слишком вежливо предложил собеседнику самому заняться данной работой.

– Огрызайся, сопляк, коли тебе оттого легче становится. Зашибить тебя сейчас была бы непростительным удовольствием, ты ещё даже каши не отработал.

И не удостоив каторжанина, даже взглядом, пусть хотя бы и презрительным, надсмотрщик пошёл дальше. У него не было времени на глупые беседы, по длинной шеренге измученных переходом каторжан уже сновали, подобные ему, выхватывая намётанным глазом наиболее молодых и крепких рабов. Он лишь шепнул распорядителю, на какой из рудников следует отправить строптивого парня, чтобы раз и навсегда приучить того, к послушанию. Шепнул и даже не пожалел двух медных дархамов, дабы пламяволосый лопетегг не ушёл от справедливой участи, вследствие рассеянности старшего распорядителя. Старый пёс всегда помнил тех, кто давал ему кости, авось и об этой маленькой просьбе не забудет.

Трудно сказать выполнил ли старший распределитель поручение надсмотрщика, только когда всех каторжан разбили на отряды, лопетегг с ещё десятью бедолагами поступил в распоряжение невысокого, хромого на одну ногу горца, по имени Бышевур. Многое в этом человеке, выдавала в нём опытного, старого война, а густая, серая борода, разветвлённая натрое у самого живота, добавляла суровости.

Четверо его спутников, были вооружены луками и короткими палками, которыми очень удобно было вразумлять неразумных рабов, не причиняя особого ущерба. Бышевур, на поясе у которого висел короткий меч, хмуро оглядел новобранцев из под дугой нависших бровей и произнёс, скрипучим как снег, голосом.

– Я не знаю, за какие провинности наш добрый король вместо мужчин, присылает нам ободранных девиц, но я знаю, что сегодня вам изменила удача и очень скоро вы все станете гостями славного Горакатана, наивысшей точки восточных рудников. Не дрожите от холода, ибо эта прохлада ещё покажется зноем, по сравнению с тем, что уготовано вам в горах.

Эта была самая длинная речь, произнесённая горцем за два пути, и, конечно же, он, не впервые спустившийся с рудника, хорошо знал цену собственным словам.

Уже в начале второго дня, когда на пути людей перестали попадаться деревья, а голые кустарники уныло хлопали почерневшими ветками, стало по настоящему холодно. Исчезла даже жидкая травичка, прорывающаяся из промёрзлой земли, несколькими колёсами ранее.

Каторжане, лишь половина из которых могла похвастаться более мене сносной одежонкой, наперебой настукивали зубами, не особо заворожённые игрой солнца, скрывающегося за белоснежными седыми макушками Шапаллохских гор.

Бышевура, впрочем, мало заботило настроения вверенных ему рабов, он их столько провёл сквозь эти горы, что и сам уже отяжелел душой, словно заговоренный тяжкими думами каторжан. Он и сам шагал подле них, несмотря на предательскую хромоту, доставлявшую столько проблем на скользких горных перевалах. И ведь даже не отставал, успевая замечать лишь ему ведомые ориентиры, указывавшие единственно верную дорогу.

Перспектива потеряться в этих горах, была не слаще самой каторги, особенно в тёмное время суток, когда по горам разносился вой саблезубых собак инвихо. Только с таким проводником разве потеряешься? Вот и приходилось каторжанам волей неволей топать, не дожидаясь болезненного удара по закоченевшему телу. И всё это пусть и ранней, но всё таки весной, когда сотнями колёс ниже, уже вовсю распускались почки, и холодный пар, вырывающийся изо рта казался чем-то абсурдным.

– Если вам кажется, что вы уже поняли, что есть горы, то спешу вас разочаровать, так как настоящие горы начнутся, лишь после того, как мы преодолеем Око Богов. Пока что вы созерцаете лишь холмы, под которыми зазорно похоронить достойного война, – кисло произнёс Бышевур, разглаживая бороду.

Почему то все его слова в эти два дня выходили жутко пророческими. Может быть, он просто знал, о чём говорил, и не даром дожил до седых волос, в местах, где избыток дружелюбия сидит на левом плече у смерти.

Спутники Бышевура не слишком утруждали себя провизией и в редкие минуты отдыха, на костре разогревался небольшой котелок каши, которая разливалась в глубокие глиняные кружки и передавалась по кругу, обжигая глотки и заставляя желудок возмутительно булькать. Когда источились последние запасы еды, стало понятно, что где-то поблизости, скрытый от чужих глаз, раскинулся славный Горакатан, о котором главный надсмотрщик рассказывал так, как другие говорят о своей родине. Кто знает, может так оно и было на самом деле, и в этом заключалась вся жизнь грозного горца променявшего пыльный запах сражений на удушливую кислоту гор, и если он чувствовал себя свободно рядом с сотнями закованных в кандалы людей, значит, правду говорят о войне, мол она многие чувства в человеке выжечь способна.

Они достигли Ока Богов, когда закат окрашивал горы малиновым светом заходящего солнца. Природный тоннель на вершине горы Араяк, пронзавший гору насквозь и давший ей второе имя, полыхал алым заревом, сравнимым разве что с тысячью костров. Только Бышевур, казалось, не спешил наслаждаться, привычными глазу красотами, и лишь напряженно всматривался туда, где над головами путников рассеивались тонкие змейки горных тропинок. На обветренном, точно высеченном из куска горной породы лице старшего надзирателя вспыхнула и вновь погасла тень внутренней борьбы. Бышевур окинул тяжелым взглядом вереницу скованных каторжан, похожих на вялую гусеницу, лениво ползущую навстречу закатному солнцу.

– Стерхи. Не меньше дюжины. Никогда не слышал, чтобы они спускались так низко.

Помощники Бышевура с раскрасневшимися от волнения лицами пытались отыскать тени, медленно крадущиеся от камня к камню, но их глаза выхватывали из приближающегося сумрака лишь желтоватые пучки сон-травы, одиноко торчащие из промороженной почвы.

– Бабушкины сказки.– скривился темнокожий уроженец китовых островов. – Племена стерхов, выдумка, предостерегающая детей от походов в горах. Все это знают.

На самом деле многие на Шакатане, хоть однажды да слышали легенду о первых жителях континента, проигравших в борьбе за эволюцию более развитым племенам шоготов и норданцев. Предания гласили, что дикие племена стерхов, приспособившиеся выживать в невообразимых условиях нашли прибежище среди ледяных вершин Снегорья, где некому было оспаривать воинственного величия первых людей.

Частенько разыскивались удальцы, заявляющие о фантастической встрече с потерянным племенем, но такие истории были хороши для посиделок в таверне, а вот выведал ли кто зерно правды из бравой речи рассказчиков, никому доподоле не известно.

– Расскажешь это их праотцу, Шакалу, когда его славные потомки отправят тебя прямиком к Богам, – прохрипел Бышевур, давая знак двигаться дальше.

Отсутствия извилин в голове не дало бы старшему надзирателю дожить до глубоких седин и потому, он понимал, что ему следует самым скорейшим путём прорываться к Горакатану, тая надежду, что их одичавшим предшественникам не придет мысль нападать на довольно большую группу. До рудника оставалось чуть более ста колес, когда и остальные члены каравана, разглядели мельтешащие высоко над головами фигурки.

Всё ещё достаточно высоко, но уже гораздо ниже того места, где их высмотрел цепкий взор старшего надзирателя, они и сейчас казались лишь непонятными, мутными пятнышками, а уж углядеть в них воинствующих мамотов с гораздо большего расстояния казалось и вовсе непостижимым.

Некоторые из каторжан прониклись к Бышевуру невольным уважением, всё-таки рудников они пока так и не достигли, а значит и пропасть пролегающая между ними и старшим надзирателем, была ещё не такой огромной. Там, на Гаракатане рабы бросали на подобных ему, совсем иные взгляды…

Преследователи тем временем решили, что им не подходит темп заданный хромоногим горцем и вырвавшись вперёд, скрылись за одинокой горой, напоминавшей копьё, грозящее коварному небу своим исполинским жалом.

– Они отрезают нас от дороги, мастер Бышевур! – заволновался один из надсмотрщиков, по-своему растолковавший манёвр преследователей. Он был из вольнонаемных, годами, немногим старше узника лопетегга, а потому и воспринимал всё происходящее, с должным его возрасту возбуждением. Расчётливое спокойствие война, было ещё не знакомо его юному разуму.

– Что ж, – Бышевур пригладил свою окладистую бороду и его взгляд прояснился, словно и не его глаза ещё недавно светились глубокой задумчивостью. Опыт былых сражений не позволял ему сломя голову ринуться вперёд, рискуя не принадлежащими ему людьми. Точнее сказать старший надзиратель Горакатана надеялся, что именно опыт нашёптывает ему постыдные для любого горца слова, ведь в его народе людей намеренно избегающих битву, уважали меньше вероотступников и воров скота.

Бышевур догадывался, что нечего необычного с ним не приключилось, просто старость коснулась его своими холодными пальцами, разом вобрав в себя часть красок, окружавшего его мира. Жизнь воина коротка, немудрено встретить смерть, каждый день вызывая её на свидания, и не каждому дано дожить до седин, окаймлявших, его бороду почти повсеместно.

Только вот Бышевур также слышал от людей, что бывают честные воины, а бывают воины старые, но вот старых и честных воинов не бывает и вовсе.

– Через тридцать колёс мы дойдём до самой высокой точки нашего пути, в том месте дорога пересекает небольшой горный отрог, и если мы окажемся там раньше, то им придется атаковать в гору.

Про себя же он подумал, что если бы их путь лежал по-прямой, их вполне могли заметить часовые рудника, махни он факелом, но к сожаленью, между ними и Горакатаном плотной стеной стояли молчаливые, тёмные горы.

– Нас много. Может они не захотят атаковать, к тому же вы сами наверняка никогда прежде не видели стерхов, и могли ошибиться – не слишком уверенно предположил уроженец китовых островов, по которому никогда с уверенностью не скажешь, побледнел он или же нет.

– Я бы не стал на это надеяться, – тихо ответил лопетегг, понимая, что в таком случае преследователем было проще пропустить их караван мимо, не устраивая игру в прятки, в тёмной, промозглой мерзлоте. Но стерхи, подобно саблезубым собакам инвихо, желали сполна насладиться погоней, а чёрное небо, на котором горело ещё не достаточно звёзд, вполне пособничало их недобрым замыслам.

– Так или иначе, скоро мы всё узнаем. Думаю, ближе к руднику, они нас уже не подпустят. – Ответил Бышевур, наградив лопетегга пристальных взглядом, своих невеселых глаз.

И хотя его голос звучал негромко, в ночной тишине, его слова были услышаны каждым.

****

Когда караван достиг безымянного отрога, тонкий серп месяца на мгновение вынырнул из чернильной пустоты ночи, словно ему захотелось хоть одним глазком взглянуть на пришельцев, растревоживших его сладкие сны. В то, что это Боги освещают поле грядущей битвы, благословляя людей на поединок, Бушевуру не верилось. Слишком часто Боги этих мест оставались глухи к его скупым молитвам, мало чем отличаясь от безразличных ко всему гор.

И вот теперь эти самые горы изрыгнули из своих жутких недр давно пережёванное племя, которое было настолько старо, что могло застать момент сотворения мира. Поистине насмешкой судьбы являлось то, что звероподобные племена стерхов в своей древности, соперничающие разве, что с эльфами, могли достигнуть в своём развитие не абы какого могущества, только что-то сломалось внутри них и с тех самых пор потомки Шакала плодили крепких и сильных, но безнадёжно глупых сыновей.

То, что бою быть, как и то, что перед ними действительно потомки кровожадных стерхов, Бышевур понял, прежде чем погас последний серебряный луч, осветивший полюбившиеся горцу места.

Может тут он и встретит свою смерть, чтобы навеки остаться в постылой мерзлоте гор, где жизнь порой, обретает самые причудливые формы. Как узнать, если только не попробовать, не испытать судьбу в очередной раз! – Думал Бышевур, рассчитывая, как скоро тёмное племя приблизиться на расстояния выстрела, и куда вообще прикажете стрелять, когда дальше кончика стрелы, начиналась молчаливая темнота. Старший надзиратель, вознёс к небу короткую дань Сэтху, божественному покровителю воинов, но вряд ли он был единственным, кто молился в эти минуты, прося помощи у заступников своего рода. Слишком уж слабовооруженным и неподготовленным к такому роду событий, оказался их маленький отряд, привыкший гонять усталых каторжан по мозолистому горному тракту, а не отражать ночные нападки кровожадных безумцев.

– Если кто думает, что стерхи направляются сюда, чтобы подарить вам свободу, то лучше сразу разбейте свою бестолковую башку о камни, в их руках лёгкой смерти вы не дождётесь. Я не спрашиваю есть ли среди вас мужчины, которым знакома воинская доблесть, ибо знаю что никому из вас не хочется умирать сегодня, но я всё же спрошу, может среди вас есть те, кто хотел бы в свой последний час сбросить рабские цепи и показать как сражаются свободные народы Шакатана?

Бышевур выплёвывал слова в ночной воздух, точно заточенные стрелы, обращённые в чёрствые сердца каторжан. Многие откликнулись на его смелое предложение, желая, наконец избавиться, от опостылевших, жалящих кожу холодом, железных тисков. Только вот кто из этих бравых смельчаков, не даст дёру ещё до того как сражение вступит в свою начальную фазу, смеясь глупости старого Бышевура, решившего довериться тем, кто по природе своего происхождения должен был его люто ненавидеть.

Это было сродни того, вздумай овцы с собаками защищать амбар от волков, но когда на обратной чаши весов лежит смерть, насмешница судьба порой подкидывает самые неожиданные союзы.

В итоге, выбор мастера надзирателя пал на пятерых человек, среди которых оказались как молодой лопетегг, так и житель китовых островов. Последний, решился на столь отчаянный шаг, исключительно из-за мороза, одолевавшего его полуголое тело.

План Бышевура был неказист, словно первый, деревянный меч, вырезанный неумелыми рукам ребёнка. Но в его абсолютной простоте, опытный горец углядел капельку надежды.

Новые рекруты были вооружены палками, которые совсем недавно выплясывали по их собственным рёбрам, помимо этого троим из них, было выдано, по хорошо сдобренному маслом, факелу. По сигналу старшего наставника они точно валуны опрокинутые лавиной, должны были покатиться вниз, освещая мишени, для оставшихся сверху лучников. Благо, хоть стрел вроде хватало.

Что касается самого Бышевура, то не стоило сомневаться, что верный старым традициях горец, никогда не отправил бы людей на верную смерть, если бы не собирался горделиво прихрамывать в первых рядах. В конце концов он носил на поясе меч своего отца, не для того чтобы колоть им орехи и уж тем паче не для того, чтобы точно указкой размахивать им с края холма, на котором и без него хватало зрителей, не удостоенных чести испытать себя поединком.

Теперь только Боги могли решить, чьи дни на этом свете сочтены и кому предстоит пролить кровь на пяди безымянной, чужой для многих земли. Стрелы уже готовы были лечь на дрожащую в предвкушение танца тетиву, когда снизу хребта раздался отчетливый топот.

Пора. Бышевур махнул тяжёлой рукой и почти одновременно на широкой полосе отрога вспыхнули три ярких огонька.

«О Сэхт, пошли мне капельку своей доблести, дабы я почтил твоё славное имя, горячей, неприятельской кровью.» – привычно взмолился горец, стараясь лишь не отстать от общего строя, не скатиться с холма, позорным образом свернув себе шею. Рядом с ним точно также спотыкаясь на промёрзлых камнях, размахивал факелом долговязый конокрад из Хартума. Бышевур выхватил меч, за долю мгновения до того, как из густого, липкого мрака появились враги. Облачённые в шкуры горных животных, они словно материализовывались из земных разломов, принося с собой смердящий запах загробного царства. На Бышевура надвигались два молодых и крепких война, чьи плечи казались непомерно широкими благодаря накинутым на них шкурам. Лица стерхских солдат покрывала руничесская вязь, подобная той, что украшала их палицы из пархатинового дерева, плавающие по воде, но прочные как глыбы, из которых первобытные Боги соткали Шапаллох. Горец крутанулся и выполнил прием, казавшийся немыслимым для человека его комплекции, вдобавок ещё и хромого. Молодой стерх отбил меч у самого лица, даже не попытавшись уклонить голову. Ещё не вполне успокоилась ноющая боль в плече, погасившем силу удара, как уже самому Бышевуру пришлось блокировать атаку второго противника. В одного из стерхов, жужжа вонзилось несколько стрел, но рухнув в замёрзшую грязь, дикарь каким то образом умудрился подняться на ноги. С отвратительным чваканьем раскололся череп конокрада, и факел, выскользнувший из его непослушных пальцев, жадно лизнул его собственные штаны. Впрочем, не состоявшийся рудокоп уже был к этому безразличен.

Бышевур отшвырнул стерха, склонившегося над упавшим в грязь лопетеггом, перечеркнув росчерком меча, его дальнейшие планы.

Кто-то врезался в старшего надзирателя со спины, едва не свалив на стылую землю, зато удар, нацелённый в голову горцу, лишь слегка коснулся его предплечья. Лопетегг кувырком добрался до упавшего факела, растопившего лужицу снега, чувствуя, как над его головой порхают стрелы. Со всех сторон доносились крики и звуки борьбы, и было совершенно не понятно, сколько ещё воинственных дикарей скрывает под своим покрывалом ночь.

В пляшущем свете факелов Бышевур бился сразу с двумя противниками, один из которых вдобавок имел при себе, небольшой, круглый щит, успешно предохранявший его от могучих, но не слишком точных выпадов горца. Древко стрелы, затрепетало в палице седовласого дикаря, с косичками, заплетенными в нечесаной бороде и стерх вжав голову в плечи и яростно рыча, помчался туда, где угадывались серые контуры стрелков.

Наперерез ему тут же бросился меднокожий оборванец с глазами сверкающими даже большим дикарским безумием, чем хладнокровные глаза стерха. Дерево столкнулось с деревом, но сын Шакала, имевший более длинные ноги, опрокинул противника тяжёлым ударом в грудь. Даже проклятое семя нередко рождало великолепных воинов, но такие, как Абаллох появлялись на свет не больше одного-двух на поколение. Абаллох значило горный воин, и не у кого не было повода усомниться в том, что этот дикарь засуживает своё имя.

Раскрутив палицу-кату по высокой дуге, он невероятно выверенным ударом раздробил череп мелькнувшему перед ним войну. В тяжелые шкуры на его плечах ударилось ещё несколько стрел, благо доставить какое то неудобство впавшему в боевое неистовство Абаллоху, они не могли.

– Я повешу ваши уши сюда, -кричал он на языке гор, указывая на деревянные иглы, торчащие из его меховой брони.

Узники, оставшиеся в общей цепи, метали в его сторону тяжелые камни, распаляя и без того высокий боевой дух стерха. Бышевур пронзивший грудь неприятеля, не успел должным образом среагировать на резкий взмах отполированной палки пришедшийся по руке и тёплая рукоять меча выскользнула из его онемевших пальцев. Припав на одно колено горец криво усмехнулся и в его левой руке блеснул короткое лезвие извлеченное из голенища высокого сапога. Удар в бедро, согнул и без того невысокого стерха, оголив его пульсирующее горло, куда и пришелся отточенный клинок горца.

Он видел грозного Абаллоха, почти достигшего верха кручи, но в опасной близости от самого Бышевура вновь заплясали смертоносные пируэты тяжелой дикарской палки. Краем глаза, он успел заметить медноволосого южанина, карабкающегося по склону горы, вслед за Абаллохом. Позади лопетегга, ещё не настигая, но сверля его жадными глазами, шагало несколько матерых потомков древнего Шакала. Стрелки, стараясь не думать о нависшей опасности, и разочаровавшись в бесплодных попытках поразить окутанного аурой неуязвимости война, стреляли ему за спины, туда, где в неровных сполохах пламени, двигались последователи Абаллоха.

Самый молодой из лучников вовремя заметил южанина, бросившегося на спину свирепому бородачу, чья густая растительность была смачно перепачкана свежей кровью. Тугая стрела пробила тело Абаллоха чуть ниже, защищенной груди, завалив тяжелого дикаря на вцепившегося в спину лопетегга. Стерх выпучивший раскрасневшиеся от злости глаза, не мог уразуметь, откуда в худых, бледных руках обхвативших его бычью шею, могла взяться такая чудовищная сила.

У Абаллоха, как и у Бышевура, имелся небольшой сюрприз в виде грубого ножа, выточенного из заостренного камня, но щупловатый южанин самым наглым образом расположившийся под стерхом всякий раз ускользал, предвосхищая все действия неприятеля. Тогда Абаллох сконцентрировав всю волю в поджарых и мускулистых ногах, вскочил, перекинув южанина через голову, отчего тот с глухим вздохом врезался в снег. Он не мог окинуть взглядом картину боя и не ведал, что из пятерых человек, спустившимся с Бышевуром, к этому времени в живых оставался лишь он, да сам старший надзиратель, едва державшийся от пропущенных ударов костедробящих палиц. Единственный уцелевший факел, валялся за спиной Бышевура и стерхские воины вновь слились с пограничной тьмой, заставляя стрелков нервно перебирать пальцами, в ожидании цели.

Очередная стрела жадно впилась в бедро Абаллоха, вторую он каким то чудом отразил палицей, но изворотливый южанин, не имевший сил подняться, успел таки уползти в сторону. И полз он далеко не вверх, как должно было ползти вздумавшему спасти собственную шкуру, а с упрямым рвением карабкался в противоположном направление, где среди зыбкого снега ещё пылал последний, неиспорченный факел.

– Уходим! Быстро! – лопетегг почувствовал крепкую руку, ухватившую его за шиворот, отчего, его скудная, бедняцкая рубаха предательски затрещала.

– Быстрей пацан, кажись, они отступили, – хрипло прошипел Бышевур, не рассчитывавший встретить восхода солнца.

Их буквально втащили на утоптанную, вершину, где ветер исполнял пронзительные трели, скорбя о крови, пролитой на бесчувственный снег. Двадцатиминутное сражение, унесшее дюжину жертв, не давало им право рассиживаться, в ожидании новой волны стерхов. Волны, которую им не сдюжить, раскуй они даже всех оставшихся рабов, всё таки стрелки оказались не слишком мощным оружием против облачённых в грубые, дубленые шкуры детей Шакала.

– Ты из Конвира? – Бышевур хлопнул по плечу тяжело дышащего парня.

– Да. Западный Конвир, – усмехнулся лопетегг, у которого воспоминания о родине навеяли лёгкую грусть. – Гусман из рода Гаргантюа, – южанин изобразил корявый полупоклон и его ребра отозвались мгновенной болью. По жестокой насмешке, посланный самим провидением ветер, отогнал непослушные тучи, обнажив звёздную россыпь безмятежного неба. Никто не преследовал их, прижимаясь к обледеневшей почве, но в тридцати колёсах от них о чём-то не спеша переговаривался небольшой отряд дикарей.

Возможно, они вовсе не были столь безнадёжно глупыми, какими рисовала их людская молва, а может убеждённые каннибалы, коими испокон веков принято считать всех потомков Шакала, сперва собирались разобраться с мёртвыми.

– Чёрта с два, я позволю им сожрать мои кости, -злобно прошипел Бышевур, приглаживая растрёпанную бороду. – Мы возвращаемся в Хартум.